На двоих одни грехи

Мой шаг широк, и власть всё безгранична,  Но ахиллесова пята,  Таится в юноше отличном,  Ох ты прости, Настасьюшка моя!  Не смог противиться очам,  В которых скрыты небеса,  Не смог и спать я по ночам,  Не вспомнив лик цепного пса.                                            *** Воля Царя-закон. Но воля Ионна lV не закон, это часть жизни русской, часть жизни людской. Боярство корыстно, жадно. У бояр скапливается во рту слюна лишь от мысли малейшей о заполучении власти царя. Боярство жаждет отнять и погубить всё, что сохранено в крепких руках Ивана. Они словно блудные дети, что отвыкли от рук. Иван приучит к порядку божьему всех, кто осмелился нарушить правила, нарушить закон, нарушить часть жизни. Не покориться воле Царя. Иван проводит границу. Иван создаёт опричнину. Александровская Слобода становится местом тихого ужаса.

***

- Царь, Царь! Столько всего сокрыто в этом слове сразу: и страх, и величие, и власть, и гнев. Не всем улыбнулась воля Господня, не все вот так вот Царя окликают. Возможно этим людям повезло даже больше, чем тем, кто по правую руку от Великого Иоанна находится. Эти люди каждый божий день встают на тонкий ранний апрельский лёд, что так подло хрустит под ногами с каждым шагом.  Царь, держа скипетр из хрусталя и золота, медленно повернул голову в сторону двух мужчин, одаривая их при этом холодным словно декабрьские морозы и острым будто лезвие ножа взглядом. В глазах не было месту ни сладкой любви, ни ужасающей боли. В них видишь своё изуродованное и ужасное отражение, словно зеркало. А зеркало это покрылось трещинами из-за великой силы. Силы, что давит тебя в землю, сводит в могилу, а потом подымает наверх к господу. В них если будешь долго глядеть-забудешься и не выберешься из своих грехов. Кажется, каждый опричник утопает в этих глазах без шанса вдохнуть воздуха, а потом вынужден грызть свои же кости. - Царь, прошу выслушать. Надобно вам от воров заморских и русских крепкую крепость поставить. А крепость эту из людей служивых отстроить, что будет калечить всех кто вам дорогу перейдёт. Чтобы люди эти только царской воле следовали, ни мать ни отца не вспоминали. Чтобы вдохнуть без вас не смогли. На такое дело великое, отдаю  вам сына своего родного. Служить будет вам жизнью и смертью. С ним одним вы боярство сломите, с ним одним вы врагов потопите. Федей зовут.  Царь обошёл взглядом юношу, что стоял рядом с мужчиной. Сразу видно было, юн ещё слишком. Нет бороды, на пальцах перстни заморские, в ушах золото висит. Волосы, будто смола-чёрные-чёрные. Кожа имела цвет январского снега, но на щеках будто расцвели прекрасных алых два цветка-румянец эдакий. Ростом был средний, 38-39 вершков.  - Подойди-ка сюда, юнец.  Юноша молча зашагал в сторону Государя. Лицо не отображало ни одной эмоции. Взгляд был опущен вниз, лишь бы не заглядеться случайно. Он медленно встал напротив царя, как вдруг почувствовал  прикосновение к коже. Царь взял подбородок и поднял голову на себя. Они столкнулись взглядами. Глаза Юноши будто речушка, в который вода блестит на солнце. Юноша уставился в ночи черней глаза царя. Они не отталкивали, скорее завлекали. Царь рассматривал Юношу, приметив светлый цвет его глаз. Он опустил руку и громко сказал:  - Правильно, Алёша, говоришь. Надобно мне окружить себя людьми близкими, чтобы зуб не точили на трон русский. Опричниной звать буду. Бояры пусть локти кусают, коли править хотят. А ты, Федя, служи мне жизнью и смертью.  Царь приблизился и уставился в голубые глаза Фёдора, словно хищная птица следит за жертвой, вставляя когти глубоко во внутрь, в сердце. Иван с Алексеем удалились прочь, к лошадям, а Фёдор застыл словно статуя, завороженный Царём Русским.