***
Не так давно комната для персонала вновь была обыскана, и в ней нашлась пара подходящих штанов. Обычные чёрные джинсы, слегка потёртые, но в целом приличные. Да и Цезарю, судя по всему, было безразлично, в чём ходить. Он гораздо больше заинтересован жёлтой кофтой с этими дурацкими ромашками. Брюнет, в принципе, выглядит лучше, чем несколькими часами ранее. «Чёртова магия!» — подумалось Марку. Сам-то Хитклифф будет отходить от травмы с неделю, а этот вон уже скачет как угорелый. Несправедливо! Вместе с джинсами обнаружилась приятная находка, которую, к своему счастью, Марк сумел скрыть от Цезаря — небольшой пистолет glock, завёрнутый в платок и бережно уложенный на дно дамской сумки. Ежели бы эта чёрная миниатюрная сумочка не оказалась неожиданно тяжёлой на подъём, парень бы и не взял её во внимание. Она невзрачно лежала на столе около стопки бумаг. Благодаря самого себя за любопытство, Хитклифф легонько похлопал по боку, куда спрятал средство самозащиты. Марк посмотрел в сторону от себя. Через неприкрытую дверь виднеется человек, что буквально полчаса назад чуть не размозжил Хитклиффу голову жестяной трубой, а нынче же тихонько сидит у стены и, спрятав голову меж коленей, методично покачивается взад-вперёд. От данного зрелища у Марку стало не по себе. Обходя заправку с противоположной стороны, он и Цезарь наткнулись на четыре мёртвых изувеченных тела. Вопрос, куда делись остальные сотрудники, отпал сам собой. Предположение, что мужчина, находящийся в близости к ним, может быть виновен в смерти тех людей, заставляло нервно передёрнуться всем телом и быть готовым в любой момент выхватить огнестрел, чтобы защититься. Как бы то ни было, тот, кажется, окончательно погрузился в собственное безумство, вне способности обращать на что-либо внимание.***
Подавив в себе волну некой сострадательности, Хитклифф прекращает сидеть. — Если ты уже налюбовался собой, мы можем отправляться, — обращается он к товарищу. — О! — Цезарь делает разворот к Марку, — Хорошо, но… с ним-то что делать? Хитклифф оглядывается туда, куда смотрит Торрес. — Мы же не можем его так просто оставить, — печально подмечает альтернатив. — Тебе его жаль? Цезарь непонимающе уставился на Марка. — Прости, я уточню. ТЕБЕ его жаль? В чёрных глазах заклубилось понимание, и в ту же секунду брюнет поник: голова опустилась, а взгляд был теперь исподлобья. Это придало Цезарю более мрачный вид. Однако Торрес скорее выглядел смущенным, чем разгневанным. На мгновение, казалось, он уж готов был начать оправдываться, но последовал лишь короткий вдох. — Да, мне его жаль. Марк не сумел сдержать нервного смешка. На фоне тишины ночи это вышло довольно громко. — Я повторю вопрос, ТЕБЕ его жаль? — Я не собираюсь здесь и сейчас оправдываться. От возмущения у Марка спирает дыхание. — Я спас твою чёртову жизнь! — человек разводит руками, — Мне кажется, я как минимум заслуживаю объяснений! — Ну… я благодарен тебе, ясно? — лихорадочно произносит альтернатив. — А мне этого недостаточно, ясно? — едко парирует Хитклифф. — Я не знаю, кто ты такой… не знаю, ЧТО ты такое! На сей раз за этими словами последовала более бурная реакция. Альтернатив заметно напрягся, будто сказанное человеком его глубоко оскорбило. Ладони сжались в кулачки, а брови свелись к переносице, но даже так «тёмная альтернативная сторона» ещё не выступила. — Что, правда глаза режет?— с толикой злорадства поинтересовался Марк. — Зачем ты так? — в ответ обижено воскликает Цезарь, — Я… только помогал тебе, хотел как лучше… — Ну обалдеть теперь! Тот факт, что ты ещё не убил меня ввиду своего состояния, не доказывает, что ты «белый и пушистый». — Я не-… — альтернатив запнулся и не довёл высказывание до сути, — Что это с тобой? Ты говоришь так, словно я сделал что-то не то. — Ты это всерьёз? — Марк непроизвольно делает шаг вперёд, возвышаясь таким образом над Цезарем, — Да это может быть потому, что за последние несколько дней моя жизнь буквально превратилась в грёбанный ад? Альтернатив сильнее сжался. Плечи поднялись, а руки, что до этого были прижаты к бокам, оказались вскинуты, зубы крепко стиснулись. Марк и не думал останавливаться: — Мои близкие погибли ужасной смертью, а родной дом стал местом отчуждения, — юноша ощущает, как глаза жжёт от подступивших слёз, — И сейчас я нахожусь в бегах с существом, сородичи которого являются причиной всему этому ужасу! Зрение теряет чёткость, а в мальчишечьей голове внезапно проявляется едва уловимый шепоток. Какая-то часть Хитклиффа понимала, что происходит что-то необъяснимое, паранормальное. Другая же противится, откидывает предупреждения, жалуя местечко лишь злобе и чувству вопиющей несправедливости, что дуэтом неумолимо поглощают сознание Марка. — Да, я понимаю тебя, но ведь не Я причинил вред твоим друзьям! И не я привёл армию в округ. Так как же ты можешь винить меня-… — защищается альтернатив, но его чёрство прерывают: — Не причинил вреда? — Марк истерично захихикал, — Позволь-ка поинтересоваться, чьё же тело ты сейчас занимаешь? Эти слова ввели Цезаря в ступор. Он замер, даже, казалось, не дышал. Раньше Марк и не задавался вопросом «почему у него вообще, чёрт возьми, есть потребность дышать?». — А что насчёт тела той женщины в доме? — продолжает Хитклифф, — Скажешь, что это не ТЫ её убил? Альтернатив пришёл в себя от оцепенения. Его взгляд метнулся к земле, а пальцы трепетно цепляются за белоснежные ромашки на кофте. — Достаточно говорить, что сожалеешь! — Марк не обращает внимания ни на смену поведения своего товарища, ни на ставший более различимый шепот в голове. Виноват. — Это ваша любимая тактика — притворяться! Да, ты совершенно прав. — Сперва втираетесь в доверие, а затем наносите удар в спину! Не следует ему доверять. — А чего ради? Это доставляет вам удовольствие, ведь так? Абсолютно верно. Он поступит так с тобой. — Вы бездушные твари, не способные ни на какую жалость и сострадание. Ты — Он. — Монстр! Вокруг Марка качнуло мгновенное головокружение. Негативные эмоции бесконтрольно оттесняются на задний план. Ощущается словно погружение под толщу воды вместо тягучего гнева, что он испытывал. Приходит давление на его грудную клетку, страх и жуткая, мучительно зажавшая сердце паника. Это как медленное перекрытие кислорода без возможности пошевелиться, дабы выплыть. А поверхность — вот она, так близко! Нужно лишь двинуться! Надо выбраться! Не стоит утруждать себя, Бессмысленное занятие. В любом случае — это твой конец. Ты умрёшь. Альтернатив погубит тебя, Как погубил всех. Бессмысленно тянутся. Бессмысленно пытаться. Нет смысла отрекаться от своей судьбы. Тебе нет смысла продолжать жить. Неожиданно, помимо смятения и отчаяния, Хитклифф почувствовал что-то иное. Ладони, прочно сомкнутые на его шее и твёрдую поверхность под спиной и затылком. Сквозь практически непроглядную дымку, затушевавшую взор, Марк различил лицо. Лицо Цезаря. Искажённое яростью. Правая половина затемнена теперь больше прежнего, белый глаз большой и пустой, а рот — светлая линия — искривлён в диком оскале. На человеческой стороне, подобно ряби по воде, раздробились эмоции. В основном различаются обида, исступление и…печаль? Да почему альтернатив испытывает такое? Марк по-прежнему считает это чудаковатым. Голос, ослепляющий разум, пропал и теперь ничего не нашептывает, не мешает мыслить дальше, но Хитклифф всё равно ощущает, что находится не в своем теле, будто где-то извне. Но он чувствует. Отчаянный натиск на горле. Он не становится сильнее, он просто там и даже постепенно исчезает. Марк жаждет этого. Давление неприятно, оно доставляет дискомфорт. Дыхание донельзя затрудненно, но юноша не может понять, содействуют ли этому пальцы, стиснувшие его кожу, или же нет. Тот голос в голове твердил, что альтернатив убьёт его. Говорил, что смысла сопротивляться нет. И Марк не сопротивляется. Но ведь голос также утверждал, что альтернативы притворствуют, имитируя человеческие быстро меняющиеся эмоции. Из последних сил Марк вглядывается в лицо напротив. В свете луны глаза Цезаря недобро сверкают, рот искажён гневной гримасой. Разве так выглядит притворство? « — А даже если притворяется, то зачем?» — как гром посреди ясного неба, парень услышал собственные промыслы. Это не очередная чья-та речь в глубине разума. Скорее внезапное прозрение. Слово, которое долго не мог вспомнить, и вот оно пришло на ум. Как очевидная мысль, что по какой-то причине не заявлялась раньше. Внезапно все чувства окончательно вернулись. Холодный асфальт. Ладони на шее. Марк словно очнулся ото сна. И время, что, казалось, было остановлено, снова продолжило первичный ход. Руки Хитклиффа взметнулись вверх, обхватив тонкие запястья в попытке отстранить их от себя. Запоздалая жгучая боль в лопатках и затылке от падения на дорогу разлетелась осколками по телу. Приглушенный говор зазвучал совсем рядом, противоборствуя звону в ушных раковинах: — НЕ ГОВОРИ ТАК! НЕ СМЕЙ! ТЫ НИЧЕГО, НИЧЕГО НЕ ЗНАЕШЬ!!! Впервые за это время Марк разбирает, как альтернатив… нет, Цезарь чуть сбивчиво кричал. Юноша сообразил, что рука на его шее на самом то деле одна и она не душит. Лишь удерживает, причём недостаточно сильно, чтобы преградить доступ к воздуху. Вторая рука Цезаря цепко ухватилась за футболку. Альтернатив в буйном порыве эмоций просто трепал человека как попало. Бок кольнуло. Точно, пистолет! Перед тем, как потянуться за огнестрелом, Хитклифф вновь перевёл взор на брюнета. Теперь в силу лунного света и слабого освещения заправки стали заметны плескавшиеся в его расширенных глазах крупные поблёскивающие слезинки. В натуре не такое уж странное сочетание. И ровно также быстро, как началось, всё закончилось. Цезарь больше ничего не говорил и перестал дёргать Марка, как тряпичную куклу. Даже не глядел на него. Вернее, лицо всё ещё обращено к Хитклиффу, но мутный взгляд чёрных очей будто проницает череп лежачего насквозь. Словно Торрес находится в состоянии лёгкой прострации, и Марк догадывается, где сейчас петляют его мысли. По истечению целой, может быть, минуты так и ничего не произошло. Время растянулось в пространстве, словно бесконечная резина. Марк насторожен, готов в любой момент выудить запрятанный glock. А Цезарь вдруг просто отпустил его. Затылок шатена снова бьётся о землю с глухим звуком. Слышится болезненное шипение. — Прости меня… — втянув голову в плечи, тихонько пробормотал Торрес. — За это и… в общем… Мне жаль. Какое-то время никто из них не двигался, а потом Цезарь поднялся; наблюдая, как Марк привстаёт на локтях, он неловко переминался с ноги на ногу, видимо, не зная, стоит предложить свою помощь иль нет. Набрав в лёгкие порцию эфира, брюнет всё же боязливо протягивает руку. Хитклифф, в свою очередь, расфокусированно внимает на ладонь перед собой. Человеческую. Последовало продолжительное бездействие, Цезарю становится очень неловко, но он стойко держит конечность вытянутой. Марк, потупив ещё с секунду, в конце концов всё-таки принимает помощь. Узенькая ладонь Торреса по сравнению с ладонью Хитклиффа кажется миниатюрной. Человек почти обманулся этим фактом, но когда мощный рывок поставил его на ноги без всяких проблем, Марку оставалось лишь удивленно моргнуть.