Несокрушимая и легендарная В боях познавшая радость побед Тебе любимая, родная армия, Шлёт наша Родина песню-привет
— Она самая, — Бойко сказала Лара. — Это не на той ли войне был генерал Соболев? — Скобелев? — поправил я. — Да, Скобелев. — Вот. И была картина про Скобелева. И Бородин написал эту песню. — Дядя Саша рассказывал, что ее стащили у Бородина и чуть другие слова написали, — сказала Лара.- А вообще это про картину Соб… или Скобел…. — Скобелев на Шипке? — вдруг осенило меня. — Да! Картина такая. — А причём тут картина Верещагина? — не понимал Мишка. — Ну… Бородин вроде ее увидел и написал эту песню про неё. «Тебе шлёт Родина песню-привет», — улыбнулась Лара. Мы не заметили, как вбежали в метро. Я задумался, пока ехал по эскалатору. Выходит, при царе у нас бала другая Великая война — Турецкая. И почитали ее, как мы Отечественную. Неужели песню про нашу армию написал на самом деле Бородин про царскую? Можно было фыркнуть и покрутить у виска, но после могилы Шлихтера я ничего не мог отрицать. — Это мы Плевну взяли…. На картине? — спросил Мишка. — Не. Шипку…. — ответил я. Картину я знал: она была в учебнике, который я взял в библиотеку. — И не взяли, а удержали. — Значит, не совсем победа, раз удерживать пришлось? — растерялся Мишка. — Нет… пока мы Плевну штурмовали, турки через Шипку рвались…. Перевал в горах, вабить нас хотели. А Скобелев удержал. Потом Плевну взяли и отбросили турок от Шипки, — пояснил я. Я вспомнил про Шлихтера. Ничем не отличился, а могила сохранилась. Но другая. Отец вроде в Совнарком писал. И так запросто его там приняли? Черт его знает, может никогда и не было такого человека, как Шлихтер. Мало ли кто там похоронен…. — Интересно с вами, оказывается…. — протянула Лариса, — Я думала, вы проказничаете только. А вы…. вон как…. ты, Денёк, о чем задумался? — пхнула она меня локтем. — Я? Да вот думаю. А какие песни у нас были про те войны, старые? — Погодите, была какая-то песня про войну двенадцатого года, — забавно наморщила лоб Лара. — Помните, нам на пении про нее говорили? «Солдатушки, бравы ребятушки, а где ваши деды?» — Что-то помню… — квинул я. — А солдаты отвечают: «Наши деды, славные победы…» — завонко напела Лара, когда мы пошли по переходу на Площадь Революции. — Ну а с чего ты взяла, что она именно про войну с Наполеоном? — спросил Мишка. — Ну а про какую еще? — удивленно вскинула брови Лара. — Может, про походы Суворова… Может, про Семилетнюю… Может, про Крымскую… — пожал я плечами. — А вообще интересный случай, — бросил Мишка. — Про войну с Наполеоном мы все знаем. А про другие? Мало ли, про какую из всех этих войн можно спеть. — Все? — спрсосила Лара. — А какие песни ты еще про войну с Наполеоном знаешь? — «Ах вы сени мом сени, сени новые мои», — пробормотал я. — С чего ты взял, что это про войну и с Наполеоном? — удивилась наша спутница. — Я «Войну и мир» Толстого посмотрл, там ее солдаты в 1805 году пели, — признался.я. — Ну, солдаты пели, ещз не значит, что про войну, — ответила Лара. — Про войну в той песне как раз ни слова, — важно бросил Мишка. — Что интересно. Мы вышли на станции Площадь Ногина и стали подниматься по эскалатору. Кому скажи, не поверят, что три школьника бегут не на каток, не в кино, а искать памятник Русско-турецкой войне 1877 года. Хотя почему не поверят? Что плохого в том, что мы хотим узнать о своём прошлом? Хотя, как я уже понял, это как-то не очень приветствуется. Во всяком случае, у взрослых это вызывает напряжение. — Песня. у нас только про войну с Японией есть, — сказал я. — «Крейсер «Варяг» и «На сопках Маньчжурии». — И «Раскинулось море широко», — добавила Лара.Раскинулось море широко, И волны бушуют вдали… Товарищ, мы едем далёко, Подальше от нашей земли
Вспомнил я. Кстати, тут тоже ничего про войну, если подумать. Не ясно даже, почему это обязательно про Японию. Мало ли куда они там плыли…. — Ты о чем задумался? — толкнула меня Лара. — Да о песне твоей. С чего ты решила, что «Раскинулось море широко» это про войну с Японией? — Нам же на пении ее слушать давали. Там про кочегара на корабле в то время….Котлы паровые зловеще шумят, От силы паров содрогаясь, Как тысячи змей те пары же шипят, Из труб кое-где пробиваясь.
Напела Лариса. Наш учитель пения Владимир Павлович говорил, что Лара хорошо пела, и даже хотел взять ее в какой-то там хор. — А про бой ни слова, — заметил я. — Но причём тут Япония? — недоумевал Мишка. — Разве они не на врйну с Японией в песне плывут? — недоумевала Лариса. — А мы не знаем, когда этом песня была написана. И в каком море дело происходит. Памятник героям Плевны напоминал то ли храм, то ли странный замок. На крыше возвышался крест. Под роскошными наличниками неразборчивая надпись. А у подножия поединок двух воинов. Наверху были какие-то надписи, но снежные заносы и высота мешали нам их почитать. Мы молча пошли вокруг памятника, думая, наверное, каждый о своём. Наконец, на одной из сторон памятника, мне удалось прочитать надпись: «В память войны с Турцией 1877–1878 годов». — Смотрите, тут вроде окон! — уливалась Лариса. В центре памятника в самом деле было что-то вроде затемнённых стёкол с налипшим снегом. — Любопытная форма, — бросил Мишка. — То ли храм, то ли замок… — И почитать про него негде… — вздохнул я. — И обнаружили мы его случайно, — поправила локоны Лара. — Большинство про этот памятник, вероятно, и не задумается. Да и я б не вспомнила до сегодняшнего дня. — Сюда бы надо весной прийти… — пробормотала Лара. — Может, тогда хоть надписи прочитаем…. — Странно, что на уроках нам об этих надписях ни разу не сказали, и, видимо, не скажут, — отозвался я. — Наверняка таких памятников немало. — Слушай…. — вдруг осенило меня. — Лар, а у тебя кто-то из предков воевал в Турецкую войну? — Не знаю…. — вдруг замялась она. — И я про своих понятия не имею, — раздумчиво протянул Мишка. — И я, — честно признался я. — А ведь ещё ста лет не прошло… — Наши родители тоже, видимо, не знают, что интересно, — поправила хвостик Лара. — Будто информация ушла вместе с покойными предками. А, собственно, почему? Должны же сыновья знать про войну отцов, а внуки про дедушек… — Белые офицеры в Париж удрали, — сказал Мишка. — Ну а солдаты? — спросил я. — Масса-то солдат была, скорее. — А ещё у солдат наверняка были дети. Почему они ничего не знают о своих родителях? — подключилась Лара. Я пожал плечами. В самом деле, что тут можно было сказать? Я ведь и сам никогда не задумывался над судьбой прабабушек и прадедушек. А было бы интересно узнать хоть что-то и о них. А то получается, жили на а то время родные мне люди, почти я, а я даже не знаю, как их звали. Вдруг да окажется, что кто-то воевал из них в Турецкую войну? Я прищурился на памятник. Больше здесь искать, похоже, было нечего.***
Дома после ужина я снова сел листать учебник для 9 класса. В параграфе о Русско-турецкой войне был нарисован штурм Плевны. Я покачал головой. За минувшую неделю, я узнал столько, что нужно было хоть как-то привести это все в порядок, хоть как-то понять. Я взял карандаш и стал писать на бумаге. Итак, я узнал, что до Революции нами правили немцы, которые назывались остзейскими. И прочитать про это нигде нельзя. Это раз. Ещё я узнал, что немцы тут кругом у нас жили, и куда они делись и когда я не знаю. Это два. Ещё я узнал, что в учебнике ничего не пишут про много интересного, о чем написал Гиляровский. Ни про Ходынку, ни про Каткова, ни про Александра III, ни про Николая II. Это три. Что ещё? Я задумался, но пометил себе. От прошлого осталось очень мало, да и то спорно. Братское кладбище снесли, осталась одна могила, да и та, то ли подлинная, то ли нет. Дед с догом Интересно рассказывал про Шлихтера, да где гарантия, что это правда? Да и песен мв не знаем… «А что же будет пять?» — спросил я себя. А пять будет 23 февраля. Нарва и Псков. Мы празднуем своё поражение, а нам молчат. А почему мы стали вдруг проигрывать, если в Четырнадцатом году Нестеров так лихо таранил немецкий аэроплан под Жолквой? Жолква под Львовым была! При царе мы воевали под Львовым, а тут Нарву и Псков сдали? И почитать про это нечего. Было и шесть. Все люди, от моего отца до «Таталы», жутко напрягались при людом вопросе временах Революции. А ведь чего пугались-то? Им бы взахлёб нам о Революции рассказывать. А вот поди же ты…. Все это сводилось к простому знаменателю. Историю конца той России и Революции почему-то было не нужно изучать. Точнее, заниматься ей. Мне даже стало интересно: что же в ней такого, что нельзя об этом знать? Впрочем, кое о чем я догадывался. Если до Революции нами правили немцы, то что такое Революция и Отечественная война? Если мы не знаем имён тех, кто делал Революцию и создавал Красную Армию, то куда они делись? Если нам нельзя знать песни и памятники прошлых войн, то что в них было такого? Мы присвоили их себе? Тогда почему не сочинили сами? И почему ни у кого из моих знакомых не было дома ни одной вещи или фотокарточки из того времени? Мы даже не знаем, участвовали ли наши предки в Турецкой войне или в боях восемнадцатого года. А ведь не так и давно все это было, если подумать. Ну, кое что у меня все же было. Сгорая от нетерпения, я схватил томик Гиляровского, почитать дальше «Москву газетную».