Летучие мыши и прочие гады

Поезд отправлялся с Чаринг-Кросского вокзала спозаранку, но даже необходимость подняться раньше обычного не испортила настроение доктору Хейлу — наоборот, его радовали утренняя свежесть и голубое небо. А когда Лондон остался позади и за окном замелькали живописные пейзажи, перелески, сады и фермы, доктор и вовсе почувствовал, что жизнь прекрасна. Милфорд выглядел безмятежным и сонным, что и неудивительно, учитывая ранний час. Изучая летучих мышей в их естественных условиях, доктор бывал во многих подобных городках, но этот казался каким-то особенно уютным. Как и следовало предполагать, на платформе доктора уже ждали. Учтивый молодой человек в ливрее кучера донес чемодан Хейла до легкой двуколки, помог доктору сесть, и гнедая лошадь бодро застучала копытами по мостовой. Дом мистера Кортона оказался примерно таким, как и ожидал увидеть доктор — кованая ограда, ухоженный сад, хотя и охваченный осенним увяданием, но даже в эту пору по-своему красивый, двухэтажный дом, чуть обветшалый, но полный старомодного очарования. Хозяин дома оказался немолод, пожалуй, под пятьдесят лет. Модный костюм дорогой ткани не мог скрыть отяжелевшей фигуры, красное лицо с тяжелыми веками указывало на повышенный риск апоплексии. Он встретил доктора в просторной и светлой гостиной, впечатление от которой портили только развешанные по стенам экзотические сувениры. Маски чудовищ с окровавленными клыками, причудливые музыкальные инструменты, кинжалы странной формы… И на самом видном месте, напротив окна — грубо раскрашенная деревянная скульптура, изображающая паука с уродливой головой, несколько напоминающей собачью. Пасть чудища была оскалена, а глаза, ярко-красные, словно налитые кровью, смотрели, казалось, прямо на гостя. — Похоже, вы немало путешествовали, — заметил доктор, оглядываясь. — Да, пришлось, — согласился мистер Кортон, — по делам Ост-Индской компании… Надеюсь, вы благополучно добрались? — Спасибо, все нормально, — кивнул доктор. — Так чем больна ваша дочь? Насколько я понял со слов Э… мисс Кизлоу, ваши врачи расценивают это как обычную простуду. — Так и есть, — нахмурился Кортон. — Мой врач уверяет меня, что не видит поводов для беспокойства. Вот только Шарлотта не первый раз простужается. До сих пор она никогда не болела так долго, и обычно у нее был кашель и жар, но даже это не мешало ей смеяться и шалить. А сейчас она уже второй месяц слабеет и слабеет, и мне не верится, что это нормально. А неделю назад я подошёл поцеловать ее перед сном, и знаете, что она мне сказала? — И что же? — доктор чуть подался вперёд. — Она сказала, что принцесса летучих мышей добрая и заберёт ее к себе. И защитит ее от злого паука. — И вас это встревожило? — уточнил доктор, с удивлением глядя на собеседника. Понятно, что подобные детские россказни могли встревожить эмоциональную, склонную к фантазиям девушку, но мистер Кортон казался попросту воплощением здравомыслия, и предположить, что он воспримет всерьез болтовню восьмилетнего ребенка… — Я и сам понимаю, что это глупо звучит, — неожиданно согласился Кортон. — Но, знаете… Скажите, вы помните стихотворение про Лесного царя? Я прочитал его в детстве и долго оставался под впечатлением, вздрагивал от шума листвы на ветру и боялся темноты, я представлял себя тем ребенком, которого забрал Лесной царь. Так вот, то, что сказала Шарлотта… Я почему-то сразу вспомнил те стихи. И на этот раз почувствовал себя в роли отца. И ведь я никогда не верил в предчувствия и прочие глупости… — Не всегда это глупости, — возразил доктор, — иной раз наша душа понимает то, что не может осознать разум. Но не думаете ли вы, что кто-то мог рассказать ей сказку про эту самую принцессу? Например, ее гувернантка… От собственных слов доктору стало не по себе. Подозревать Эмили, такую открытую, так переживающую за детей, в подобных хитростях было стыдно и гнусно. Но, как врач, как естествоиспытатель, он должен был предусмотреть все возможности. — Не думаю, — решительно перебил его Кортон. — Жизнь научила меня разбираться в людях. Мисс Кизлоу вместе со мной услышала эти слова, и если бы она понимала, что это значит, она непременно объяснила бы мне, не стала бы хитрить и морочить мне голову. — Мне тоже так кажется, — с облегчением признался доктор. — Ну, теперь я хотел бы осмотреть девочку. — Да, конечно, — кивнул Кортон. — Вас сейчас к ней проводят. Детская комната оказалась небольшой, обставленной без излишеств, но со вкусом. Скромный, без рисунка, серый ковер гармонично сочетался с сиреневыми шторами, а на стенах висели не экзотические украшения, а бесхитростные пейзажи. Девочка лежала в постели, а рядом с ней на стуле сидела Эмили с книгой в руках и читала вслух негромким, мягким голосом. Это выглядело так мило и трогательно, что доктор Хейл на миг застыл в дверях, словно опасаясь спугнуть очарование момента. Но его уже услышали. Эмили обернулась и тут же вскочила на ноги. На ее лице смешались удивление и радость. — Здравствуйте, доктор! — Здравствуйте, доктор! — эхом повторила за ней Шарлотта. — Это вы приехали из Лондона, чтобы меня вылечить, правда? — Правда, — кивнул доктор Хейл. — Сейчас я тебя осмотрю и послушаю, а потом подумаю, чем тебя лечить. Ты же не будешь вертеться, пока я тебя осматриваю? — Я боюсь щекотки, — серьезно ответила девочка, доверчиво глядя на доктора. — Но я постараюсь терпеть. Я знаю, это нужно, чтобы вы смогли мне помочь. Эмили помогла девочке снять ночную рубашку, и доктор приступил к осмотру, одновременно расспрашивая Шарлотту обо всем подряд — о любимых сказках и о том, не кашляет ли она по ночам, о том, что она видит во сне, и о том, учится ли она танцам. Разговор отвлекал и успокаивал ребенка, помогал наладить контакт. Между прочими вопросами доктор спросил словно ненароком, нравятся ли Шарлотте летучие мыши. — Фу, — поморщилась девочка. — Терпеть не могу мышей, они противные и страшные! — А ты много их тут видела? — заинтересовался доктор. — Почти совсем не видела, — торопливо ответила Шарлотта. — Они же по ночам летают! Я их вижу в окно, если ночью проснусь. — А что ты знаешь про принцессу летучих мышей? — Принцессу? — Шарлотта нахмурилась. — Я не знаю… Разве у них есть принцесса? — Я и сам не знаю, — признался доктор. — Я думал, может, ты что-то слышала. — Нет, — девочка замотала головой, — нет, я ничего такого не знаю! Через полчаса доктор вынужден был признать, что после осмотра причина недомогания ребенка яснее не стала. Судя по тому, что рассказала ему Эмили при первой встрече, можно было думать про туберкулёз, рахит, лейкемию… Но рахит не возникает вдруг в таком возрасте у ребенка, живущего в благоприятных бытовых условиях, да и не видел он ни излишней потливости, ни лысинки на затылке. Дыхание выслушивалось совершенно чистое, без хрипов, и при самом тщательном обследовании доктор не нашел ни увеличенных лимфоузлов, ни геморрагической сыпи. Шарлотта и Эмили смотрели на него с практически одинаковым выражением. С доверием и надеждой. Он привык, давно уже привык к таким взглядам. Ему не в чем винить себя, нет причины отводить глаза… — Мне придется ещё взять у тебя немного крови на анализ, — сказал доктор, ободряюще улыбаясь. — Ты ведь не заплачешь, если я чуть-чуть уколю тебя, правда? Следующие несколько часов доктор Хейл провел в отведенной ему комнате. В чемоданах нашелся и микроскоп, и набор реактивов… Вот только все его усилия оставались безрезультатными. Анализы не показали у ребенка ни малокровия, ни лейкемии, ни диабета. Доктор не знал, радоваться этому или огорчаться. С одной стороны, он по-прежнему не представлял себе, с чем имеет дело. С другой стороны, диабет неизлечим, а лейкемия и подавно, так что пусть уж лучше это будет чем-нибудь другим. Голова болела — то ли от того, что он рано встал и не выспался, то ли от того, что в комнате было душновато. Надо было выйти в сад, пройтись. На свежем воздухе станет легче. Вообще о чём он думает? Рахит, диабет… Эти болезни не заразны. Как может случиться, чтобы ими заболели несколько детей почти в одно время? Впрочем, ведь других больных он ещё не видел, может, это всё же разные случаи. Обязательно надо осмотреть остальных. И прежде всего — брата Эмили. И опять же — при чем тут летучие мыши? Может, в саду он встретится с Эмили. Она же, наверное, гуляет с девочкой. Доктор вышел из комнаты. Надо было найти кого-нибудь, поговорить насчёт этих самых мышей. Хозяев расспрашивать, разумеется, не имело смысла. В коридоре он увидел горничную и тут же воспользовался случаем задать вопрос: — Скажите, много ли тут в округе летучих мышей? Девушка ответила чуть растерянно: — Я не знаю точно… Они летают по ночам, я не смотрю… Что же, странно было было бы ждать от нее другого ответа. Ей хватает работы в доме, чтобы лишний раз на небо смотреть. Он вышел в сад. Поговорил с садовником, потом с конюхом — примерно с тем же результатом. А потом он наткнулся на мальчишку-грума. — Мышей-то у нас полно, — жизнерадостно ответил паренёк, — как солнце закатится, так они и вылетают из того окошка, — он ткнул рукой по направлению к чердачному окну на фронтоне. Доктор поднял голову. Фронтон как фронтон, окно как окно. Чердаки старых домов часто заселяют летучие мыши, в этом нет ничего необычного. И что он, спрашивается, узнал? — А в последнее время ты не замечал ничего необычного? — спросил он, сам не зная, что хочет услышать. Грум честно задумался. — Может, меньше их стало или, наоборот, больше? — подсказал доктор. — Нет, — мотнул головой мальчишка, — живых больше не стало. Как было, так и есть. Вот дохлых много, это да. Прямо под ногами валяются. А то я на чердак как-то залез, так там и вовсе полно дохлых. Доктор встрепенулся. Это не могло быть случайным совпадением! — А не мог бы ты ещё раз залезть на чердак и принести мне оттуда, скажем, десяток дохлых мышей? — вкрадчиво спросил он. В принципе доктор и сам сто раз лазил по разного рода чердакам, порой рискуя, что полусгнившие балки провалятся под ногой. Но в подобные экспедиции он отправлялся в соответствующем виде — в охотничьей куртке, сапогах… Через десять минут паренек торжественно вручил доктору корзинку с маленькими серыми трупиками и убежал по своим делам, сжимая в кулаке полученную в награду монетку. Доктор задумчиво посмотрел ему вслед, а потом перевел взгляд на свою странную добычу. Крохотные тельца казались иссушенными, невесомыми, словно под пыльными шкурками не было ничего, кроме костей. А самое главное — то, что на крыльях висели клочья белесой паутины…