Конец эпохи Раскола

      — Мы нашли другой способ спасти ее! – Он сел рядом с рыцарем – Я же говорил, Вандебар. Я найду способ спасти ее.       Вандебар в растерянности смотрел на Полубога, на лице которого сияла гордая улыбка от чувства выполненного долга. Из коридора послышался распространяющийся стук деревянного посоха, встречающегося с каменной поверхностью пола. И залу медленно вошел Король Знамений, постукивая своей тростью, а из его сжатой ладони просвечивалось золотое, чистое сияние, словно он держал в ней Солнце. Морготт молча прошел мимо Вандебара и Малении и остановился над спутницей мертвых.       — Значит, это та самая девушка?       Его голос был сух и недоволен, но в глазе проскальзывали капли уважения и понимания к девушке, которую стремительно покидала жизнь.       — Д-Да – все еще в смятении, неуверенно ответил рыцарь – Что вы задумали?       Морготт раскрыл ладонь и Вандебар увидел, что тот в ней скрывал. Что держал так, словно это был единственный лучик надежды в его жестокой и мрачной жизни. Золотой свет рассеялся и во всем своем великолепии показалась Великая Руна. Она пылала золотым сиянием и, казалось, одним своим видом могла рассеять всю тьму и боль, что есть в этом мире.       — Что вы задумали?       Вновь повторил рыцарь, чувствуя напряжение, исходящее от Короля Знамений.       — Великая Руна Морготта несет в себе огромный источник жизни, она способна поставить на ноги неизлечимо больного, – Начал пояснять Микелла – способна сделать из немощного ребенка могучего воина, а из Великого Героя - Легенду. Однако Руна не спасет жизнь Фии, лишь даст ей время… Время, чтобы я вновь отправился в мир Руны и смог разобраться, почему ее жизненные силы высасываются.       Вандебар вновь перевел взгляд на Знамение, который положил свою трость на стол, и первый сделал шаг к нему навстречу.       — Морготт, ты правда готов расстаться со своей Руной?       Микелла взял Малению за протез и потащил из комнаты, понимая, что лучше им не слышать этот разговор.       Рыцарь прекрасно знал, как много значит для его друга эта Великая Руна. Она не просто стала для Короля Знамений инструментом для защиты Марики, она была намного большим, чем Полубоги, его братья и сестры, могли бы себе представить. Великая Руна, которую Морготт бережно держал в руке стала для него символом его долга. Долга по защите Вечной Королевы. А также первым и единственным подарком от дорогой Матери, который, конечно, не был адресован ему, но он перешел к нему. И стал для него олицетворением его преданной и непоколебимой, невзаимной, но такой желанной любви к Матери, которая, вероятно, хотела бы, чтобы Морготт никогда не появлялся на свет.       — Вне всяких сомнений, – Король Знамений закрыл свой единственный глаз и сжал руку, не давая золотистому сиянию украшать стены залы – я отпрыск Золотого Рода и законный правитель Лейнделла по праву рождения. Но эта Руна… Она никогда не должна была принадлежать мне. Не смотря на королевскую кровь, я всего лишь жалкий заключенный, который должен был всю жизнь провести в клетке под землей, просто нежеланный ребенок, который не должен был увидеть свет. Но… во мне течет кровь Марики, и хочет она того или нет, я буду ее любить, и буду ей дорожить – Он раскрыл ладонь и посмотрел на Великую Руну уже не как прежде, а так, словно это уже была просто безделушка, не имеющая веса в его жизни – Потому что я этого хочу.       Морготт повернулся к рыцарю и, взяв его руку, вложил в нее Руну.       — Я люблю ее, ибо желаю любить. И мне не нужны для этого никакие доказательства – Сказал он, потрепав волосы рыцаря – Делай, что должно, Вандебар. Я доверяю эту силу тебе, мой единственный друг.       Король Знамений схватил свою трость и, не оборачиваясь, медленно вышел из залы, попрощавшись с тем, что ему никогда и не было нужно. С тем, что лишь подкармливало его гордость, с тем, что лишь пускало пыль в его глаза, не давая видеть истину. Истину, которая была так проста – он просто любил свою мать, которая позволила ему родиться на свет. Мать, которая, несмотря на свое отношение к нему, на желание забыть о нем, позволила Морготту быть ее сыном. Позволила ему быть не безродным ублюдком, не жалкой псиной, которую выгнали из дома, а сыном Вечной Королевы. Сыном Марики Вечной. Сыном женщины, которая, возможно, хотела бы любить его, но не смогла найти в своем сердце место для него.       — Спасибо тебе, мой дражайший Друг.       Сказал Вандебар в пустоту, сжимая уже в своей руке символ, который олицетворяет уже не безмерную и слепую любовь сына к матери, а как принятие того факта, что для чистой и искренней любви не нужно никаких доказательств.       Рыцарь посмотрел на бледное лицо девушки, что, казалось, заснула вечным сном, и сел возле нее.       — Неужели… именно это ты ко мне испытывала?       Он дотронулся до ее руки, что с каждым мгновением становилась все холоднее, и мягко сжал ее.       — Может… если бы только мы встретились в другом мире, в другое время… я бы мог утонуть в твоей любви, мог бы днями и ночами мечтать только о тебе… мог бы видеть в тебе цель своего существования, Фия. Если бы только мы были в другом мире. Возможно... среди далеких звезд и существует мир, в котором я сделал тебя счастливой…       Из-за его спины послышались тихие шаги, которые и не собирались скрывать присутствие своей владелицы. Она, присев, мягко обняла рыцаря так, будто в последний раз видела его в своей жизни. Вандебар положил свою руку на ее и повернув лицо встретился с ее губами в поцелуе.       — Но в этом мире, – Он посмотрел на Малению, чьи глаза покрыла насыпь гнили, но которая не смогла украсть их красоту – я уже стал рабом той, чья жизнь стала мне дороже своей собственной.       Вандебар протянул руку и вложил Великую Руну в грудь спутницы мертвых.       — Это мой последний подарок тебе, Фия. – Вандебар раскрыл рот, будто хотел, что-то еще сказать, но слова словно застыли на его языке – … просыпайся скорее. Мы все тебя ждем.       Микелла подошел к девушке и, держа Руну в руке, посмотрел на Вандебара.       — Я сделаю все, что в моих силах. Возможно, меня долго не будет, но не смейте прикасаться ко мне. Это может обернуться ужасными последствиями.       Вандебар и Маления кивнули, и Микелла, сев рядом с Фией, коснулся ее руки и погрузился в грезы.       — Прости меня, что заставил беспокоиться о себе…       Валькирия, слабо улыбнувшись, покрепче обняла рыцаря.       — Я всегда буду волноваться о тебе, Любовь моя. Но прошу – Она вновь подарила ему нежный, легкий поцелуй – Не исчезай из моей жизни.              

***

      Открыв глаза, Полубог оказался не у извращенного смертью тела Годвина и защищающего его покой Фортисакса, а… в пустоте. В сером мире, где не было ничего, кроме скромного лучика света, что сиял вдали. И что-то Микелле подсказывало, что ему надо следовать за этим исчезающим во мгле светом.       — Значит, вот как на деле выглядит этот мир. – Произнес он, но не услышал свой голос, будто его не было вовсе. – Странно…       Микелла потрогал свои губы.       — Шевелятся. – И вновь, никаких звуков. – Неважно. Я здесь ради одной цели. Не время изучать этот феномен. – И так он начал свой путь.       Полубог ступал по серому миру и не знал, сколько он уже блуждает в кромешной тьме, возможно прошли дни, может целые годы или столетия, если не тысячи лет. Без смен дня и ночи, без звуков и запахов невозможно было ориентироваться во времени, а луч света, однако все не приближался, словно Микелла ходил на месте, не продвигаясь ни на дюйм ближе. Но все же он продолжал путь.       И вновь остановившись, чтобы перевести дыхание, Микелла не мог сказать сколько он блуждает в этом сером мире. Однако он мог поклясться, что луч света не только не был ближе, а возможно даже становился дальше, словно он начинал исчезать, оставляя Полубога один на один с этой мрачной, начинающей нравиться ему темнотой. Темнотой, где не было никого: ни монстров, ни чудовищ… В мире, где не было никого кем он так дорожил: ни его дорогой сестры, ни Вандебара, ни племяшек, ни солдат, что могли своей простотой заставить его улыбаться в самый туманный день, ни Лоретты, чье бережное отношение к своим доспехам порой начинало пугать, ведь она так тщательно их полировала, что Полубог удивлялся, как она их еще не стерла в пыль… Но вместе со всем этим, он начинал понимать, что здесь также не было ни боли, ни страданий. Не было ни войны, ни смерти. По-своему этот мир был прекрасен. В нем не было ничего, что сковывало бы Полубога, что взваливало бы на его плечи непосильный груз ответственности, заставляя решать проблемы целого мира, заставляя давать бой, казалось, неприкасаемым Богам. Этот мир был… идеальным.       Микелла слабо зевнул и, присев, казалось, начал засыпать, словно погружаясь в свой последний, вечный и нерушимый сон…       — Будучи в таком состоянии, он говорит не словами, а чувствами. Он рад, что вернулся домой.       Микелла резко открыл глаза и, подняв голову, увидел, как воспоминания рисовали картинки прошлого перед ним.       — Дорогой брат, познакомься, это мои дочери. Твои племянницы.       Вдалеке показался полупрозрачный серый образ его любящей сестры, что променяла всех и все, чтобы последовать за ним, за его идеями и идеалами. Сестры, что отказалась от своих собственных амбиций и стала его щитом на пути к далеким, почти несбыточным мечтам.       — Маления?..       Впервые в этом мире Полубог услышал свой собственный голос, и он был... хрипл, нетверд и стар.       — Меня зовут Мэри.       — М-меня Полианна, рада с вами познакомится.       — Здравствуйте, дорогой дядя, меня зовут Эми.       — Я Морин.       — Я Миллисент, я рада, что вы вернулись домой.       Рядом с Маленией появились образы его племянниц.       — Подождите!       Микелла попытался встать, но ноги предательски не хотели двигаться, они были такими слабыми, такими уставшими. Полубог посмотрел на них и обомлел. Они покрылись морщинами, кожа стала вялой и неприглядной. Все его тело постарело, его тело, проклятое на вечное детство, стало старым, словно время вновь стало властным над ним, возвращая ему все года, что он пробыл в этом мире.       — Милый Микелла. – В его ушах прозвенел голос, который он бы хотел забыть навечно и никогда не вспоминать – Придётся тебе побыть в одиночестве.       Полубог почувствовал, как его ноги сковывают кровавые кандалы, делая его без того ослабленные конечности еще и неимоверно тяжелыми.       — Достаточно, дружище. Не угрожай моей жене и шурину.       Вдалеке появился образ рыцаря, защищавшего близнецов от взора Гурранка, но лицо Микеллы будто было стерто, словно он и не был частью этого воспоминания.       — Вандебар…       Голос Микеллы становился все тише и тише, а зрение начинало слабеть, делая картинки воспоминаний замытыми.       — Никто больше не заберёт тебя. – Гнилой, отвратительный голос становился все четче, вселяя в Полубога страх и отчаяние, которые он испытывал лишь однажды – Никогда. Обещаю!       — Спасибо вам всем, что вы есть у меня. Я вас всех очень, очень люблю…       Образ Ренналы, чья любовь, казалось, могла объять весь мир и наполнить его добротой и смыслом. И вновь, Микелла не видел себя в этих воспоминаниях.       — Не оставляйте… меня… с ним…       Полубог пытался на четвереньках подползти к ним хоть немного ближе, чтобы продолжать быть частью этих дорогих ему моментов. На его некогда молодом и бесподобном лице появлялись новые морщины, а губы, что одним своим существованием заставляли самых красивых женщин завидовать их нежности и румяности, потрескались и иссохли… волосы, что всегда отдавали золотым сиянием, начинали редеть и седеть, становясь бледнее молока.       — Ты в порядке, братец? Кажется, я успела вовремя.       — Прости меня, братишка… Я не хотела обманывать ни тебя, ни остальных. Но я должна поблагодарить вас всех, что спасли не только Блайда и Иджи, но и меня… Даже если я того не заслуживала.       — А теперь пришла пора сдаться.       Микелла, весь дрожа от настигшего его времени и страха, перевел взгляд в сторону и увидел окровавленный кокон, из которого безжизненно торчала бледная, безжизненная рука.       — Нашей кровавой семье, нашему новому роду.       До его слуха доносились слабые шаги и звук от постукивания какого-то оружия, которые с каждым мгновением становились все громче и громче.       И в один момент, когда ноги и руки отказались двигаться, Микелла рухнул, имея лишь возможность провожать глазами дорогие ему воспоминания, провожать дорогих ему людей, которые, казалось, позабыли о самом его существовании в их жизни.       — Нет… Я ошибся… Этот мир… не идеален… это просто… бесконечный кошмар… Вытащите меня отсюда… Мне не нравится этоот мир! – Его голос вновь стал исчезать в пустоте, становясь лишь глухим шепотом – Спасите меня… Кто-нибудь... Я хочу вернуться… к ним...       И когда шум шагов прекратился, Микелла услышал, как разламываются кандалы на его ногах.       — Ты собираешься сдаться?       Прозвучал хриплый, разочарованный голос, и пара ног остановилась около Полубога.       — В этом месте, где нет ни книг, ни мудрости, ни ответов, к которым ты так стремился всю свою жизнь… мой брат.       — Ха-а-а… – Микелла с трудом поднял голову и, сквозь свои поседевшие волосы, что спадали ему на глаза, взглянул на фигуру, чье тело не было сковано серостью этого мира, наоборот он был полон красок и выглядел точь-в-точь как в реальности. Он пригнулся и протянул ему руку – Морготт…       — Как долго ты будешь заставлять их ждать?..       Полубог медленно перевел взгляд на образы вдали, которые стояли и смотрели на него, будто ожидали, когда он займет свое место среди них. Микелла протянул руку и принял помощь своего брата, который в этот момент казался не плодом его воображения, а реальностью. Полубог неуверенно встал и, из последних сил опираясь на Короля Знамений, они медленно поковыляли к остальным.       — Микелла мой и только мой! – Послышался голос из-за спины Полубога, и тот дрогнул от ужаса, накрепко засевшего в его голове.       — Здесь нет ничего, что принадлежало бы тебе, братец – Прозвучал безразличный голос Морготта – Микелла же… сам себе господин и только ему решать с кем остаться. Возьми – Морготт протянул тому свою трость – Это тебе еще понадобится.       Микелла, взяв трость своей постаревшей и сморщенной, дрожащей и ослабевшей рукой, продолжил идти, пока не подошел к тем, кто его ждал, тем, кто его любил. Их застывшие на нем взгляды были полны заботы и привязанности, будто только его они и ждали. После чего все и каждый, протянув руки, указали на дверь, из которой проливался свет, что был ярче всего, что довелось Полубогу видеть в своей жизни.       — Ступай – Проговорил Морготт – Ведь именно за этим ты сюда пришел.       Микелла, сгорбившись, постукивая тростью, хромая от старческой боли в суставах, неспешно двинулся вперед, становясь все ближе и ближе к лучу, и, обернувшись, заметил, что их образы все еще провожают его глазами, что они не исчезли, давая понять, что останутся в его памяти навсегда, как и он в их.       — Спасибо, вам.       Произнес он и коснулся двери. Вновь открыв глаза, он увидел, что стоит у берега бескрайнего синего моря, услышал пение птиц, шепот ветра, весь этот мир был наполнен бесконечными и теплыми красками. И вдалеке, у самого моря сидело две обнимающиеся фигуры, смотрящие на далекие волны, слово только они существовали в этом мире. И одного человека он ни с кем бы не спутал.       — Вандебар?..       Микелла осознал, что его голос вновь полон жизни, а тело больше не сковано усталостью и годами, но в его руках все еще находилась трость, от которой веяло теплом. Полубог медленно направился к берегу моря и наконец разглядел вторую фигуру… Фия. С ее золотыми волосами ласково играл ветер, и встав рядом с ней, он увидел ее умиротворенное, счастливое лицо.       — Микелла?       Полубог заметил, что Вандебар будто не замечал его существования, после чего присел рядом с девушкой, положив трость рядом с собой.       — Как же долго я тебя искал.       На лице Фии отражалось смятение от встречи с Полубогом.       — Что ты здесь делаешь? Я же поставила барьер?       — Не знаю, что за барьер, но повозиться мне пришлось, уж поверь. – Он посмотрел своими уставшими глазами на нее – Я ищу тебя, кажется, уже целую вечность. Ты умираешь, Фия. Там, в реальном мире.       Девушка вернула взгляд к морю и сжала ладонь Вандебара.       — Я знаю. – Спокойно произнесла она.       — Вот оно что. Теперь я начинаю понимаю. Ты специально осталась здесь.       Фия кивнула.       — Этот мир такой…       — Спокойный. Идеальный.       Девушка посмотрела на лицо Полубога, которое, казалось, было лишено эмоций, но это не так.       — Тебе пришлось проделать долгий путь, да? – Произнесла она со слабой улыбкой.       — Вандебар тебя ждет. Он готов рискнуть жизнью, лишь бы вернуть тебя. Вернуть тебя туда, где ты нужна.       — Я… больше не нужна там. Ему… Поэтому я решила, пожить здесь, для себя.       — Ты же понимаешь, что этот мир не настоящий? Всего лишь пустышка.       Фия улыбнулась, после чего Вандебар, притянув девушку к себе, посмотрел на Микеллу. В его зеленых глазах отражалась осмысленность, будто он правда понимал, что является лишь подделкой, что его чувства лишь подделка, но вместе с тем, несмотря на всю фальшивость этого мира, его мягкая и добрая улыбка… была настоящей. Как минимум для одного человека точно.       — Может… – Начала девушка – Для тебя он и нереален, но для меня… здесь я наконец стала счастливой. Я наконец могу быть с тем, кого по-настоящему люблю. Жить так, как я хочу. С тем, кто мне так нужен, и кому я так нужна.       — Ты не вернешься?       Фия отрицательно покачала головой.       — Прошу, передай Вандебару, что… если бы только мы встретились в другом мире, в другое время… если бы только смогли найти там клочок земли, на котором смогли быть вместе, я бы навечно осталась с ним. – На ее глазу начала собираться слеза – Скажи, что я желаю ему стать счастливым с той, кому принадлежит его сердце, что я по-настоящему любила его всем сердцем… продолжаю любить. Но пусть это не сковывает его сердце, его любовь к той, что заняла все его мысли. Пусть он отпустит меня... потому что здесь я по-настоящему обрела счастье.       Девушка показала рукой в сторону Микеллы, и обернувшись, он увидел дверь.       — Она выведет тебя туда, где ты нужен. – Произнесла она, улыбнувшись ему.       Микелла вновь посмотрел на бескрайнее море.       — Пожалуй, посижу здесь немного. Тут и вправду красиво.       Фия положила голову на плечо Вандебара и мягко его обняла, как и он ее в свою очередь.       — Да. Ты прав.