Сон в 21 грамм - 2

      Девушка с голыми ножками в кротком сарафане из лёгкой ткани приходит в его дом. Она знает здесь каждый угол. Вместе они развлекаются, разговаривают, едят и спят.       У неё были дела, она пришла позднее обычного, а тёмные тучи намекают на то, что сегодня уже и не уйдёт. Оттенок неба обещает нечто грандиозное. Они не боятся.       - Вот, у неё жил ужик, маленькая такая змейка. В хлебнице.       - Ась?       - Ага!       Варя рассказывала о своей подружке. Ян оставил её ненадолго, чтобы заварить чай. А она снова посмотрела какой-то фильмец на днях. Теперь сидит, думает.       - Знаешь,       «Что я подумала» - про себя договаривает он фразу, которая срывается с её губ парой секунд позже.       - Я тут подумала.       - М-м?       - Вот про войну. Всегда в теме войны изобилуют высокопарные речи о том, как это отвратно, плохо и так далее. Но ведь в стороне остаётся одна грань этого вопроса, о которой не говорят. С червоточинкой.       И вот она мнёт слова, пытается ухватить зубами за нужное, выбирает посочнее или помягче. Не знает, как лучше обрисовать этот деликатный момент своего повествования.       - Было бы неверно утверждать, - пытается она, - что не было из числа участников таких, - а теперь она подобралась к сути, и её голос становится тише и робеет. – Таких, которые бы не получали удовольствия.       - Когда удачно врезал прикладом в разбитое лицо врага, валишь его с ног, допинываешь ногами. Делаешь это с вожделением. С чувством долга, мести. Просто потакая своей человеческой природе. Люди по природе – садисты. Они не могут не воевать. Так они устроены. Мы – такие. Хищные животные с гнилым стержнем внутри.       Она справилась. Она сказала всё, о чём думала. И тогда задумался Ян, смог бы он убить человека? Он не знает. Абсолютно не знает этого. И не может отрицать, что не смог бы. Как не может отрицать того, что не испытал бы при этом удовольствия. Он не знает истину.       - Почему, когда на человека нападают, он сопротивляется? Нет, понятно почему. Но всё же я вижу в первую очередь не страх смерти, не страх прекращения своего существования. И не страх боли, и не гнёт унижения, сколько самоуверенности. Самоуверенности в праве жить. В том, что он достоин, что его обрюзгшее тело и потасканная душонка заслуживают продолжить жить.       А если бы меня душили?       Иногда я задаюсь вопросом, не задумалась ли я бы о том, а стоит ли сопротивляться? Достойна ли я выживания? Хотя, конечно, в первую очередь люди сопротивляются инстинктивно.       Они разговаривают, пьют и едят. Глотают, облизываются. Отставляют остатки еды в сторону. Дискутируют. К какой-то момент Ян заметил, что она смотрит на него и сокрыт в её взгляде какой-то ужас. О чём-то думает, и что-то её пугает.       - В чём дело? – спрашивает он, чувствуя себя чудовищем. Восхищение и страх.       Она на днях пересмотрела много фильмов. Разум её помешался. Что-то стало в её голове тикать в киношном ритме.       - Мне кажется, - отвечает она. – Что если ты не дай бог, вздумаешь меня убить, то я не сумею воспротивиться.       Может быть так будет теперь всегда. А может бури в её душе стихнут уже к следующей неделе. Как утихнут гормоны. Но сейчас она слаба и уязвима.       Сейчас она, возможно, так призналась ему в чувствах. Но один фактор держит её жизнь в безопасности – её чувства взаимны.       Раздался гром, громкий и долгий. Они оба посмотрели в окно. Было уже поздно и темно, а в их кухне горел уютный тёплый свет. Они будто не хотели им делиться и шторы на кухне были занавешены. Ян открыл окна, о стёкла которых уже хлестал дождь.       - Пошли на балкон!       Они оба пошли, открыли окна балкона на третьем этаже. Чёрное небо, мокрый асфальт и ливень, что громко тарабанил по карнизу.       Блеснула молния, озарилось небо. Пока ещё без грома. Они стоят на балконе и смело наблюдают. Но вскоре уже слышится гром, когда очередная молния полоснула по небу, словно плётка. Запах свежести и холодный ветер будоражили. Жадность и беспокойство овладели Яном. Так всегда происходит. Ему хотелось схватить эту ночь руками и засунуть себе в душу, чтобы этот воздух, этот дождь и запахи – это навсегда стало его собственностью.       Они не боялись ни надвигающегося ливня, ни молний, и наблюдали через широко раскрытые окна, и только когда усилился ветер и стал теребить кроны тополей, она прикрыла окно и тревога этой ночи стала передаваться и ей.       Варвара смотрела в даль, улыбалась, когда грохотало. Гроза словно опьяняла её, девушка приходила в восторг от того, как беснуется мир. Вдруг вся улица, всё, что только могли увидеть их глаза, на мгновение стало светлым, словно ясным днём. Яркой вспышкой засветило и облило светом, ослепило глаза. А потом всё померкло. Гром оглушил, будто что-то бесповоротно поломалось где-то там наверху. Непогода развернулась не в дали за километрами, а прямо над ними.       - Боже, я никогда такого не видела!       На лице девушки страх и восторг. Ливень ничуть не ослабевал, он монотонно глушил все остальные звуки, кроме раскатов грома, заполонял ночь.       Снова молния блеснула, напоминающая пульсирующий нерв, озарила всё ярким светом, и небо окрасилось на секунды в лиловый.       Вспышка света, и снова темнота, вспышка-темнота, пара-тройка повторений, и под шум ливня мир погружался в тьму.       - Будто бог играет со светом: вкл-выкл, вкл-выкл! – восхищалась Варя.       Во тьме она быстро высовывала руки в вновь открытое окно, и по ним тяжело била дробь крупных капель. Через пару секунд она пряталась за стеклом и их обоих снова настигали вспышки света молнии. В этот миг девушка отворачивала голову и закрывала глаза, потому что её ослепляло на несколько секунд.       - Ты представь, какой колоссальный сгусток энергии! Это ж сколько можно гараж отапливать! – восхищался Ян.       Очередной трещиной раскололось небо, прогремело, надломилось и погас свет.       - М-да, вот это я понимаю – гирлянда! Не то, что эта ваша хрень на ветках… - не унималась она от восторга.       Дробь капель в разы стала громче – пошёл град. Ян закрыл окно, но они стояли и молча смотрели на куски льда размером с мелкую ранетку.       - Дачники не будут рады. Цветы тоже побьёт. Даже стёкла машин пострадают… - заключила она.       - Вот фейерверк, так фейерверк…

* * *

      Гроза уже унялась и лишь ливень продолжал хлестал в темноте, скрывая под слоем воды асфальт. Она лежала рядом, положив голову ему на грудь. Они оставили чуть-чуть приоткрытым окно, а дверь балкона раскрыли нараспашку. Но им хватало тепла их тел и тонкого пледа.       - Мне снился такой сон, - сказала она. – Будто я сижу в ванной, в тёплой воде. И из меня вышел кусок мяса. И он выглядел, как кусок отварной говядины. Даже с светлым жиром, и какими-то сухожилиями, что там есть. А потом ещё такие куски, но меньше. И даже что-то вроде костей. Но кости, три их было, напоминали спицы. Не знаю, вряд ли это были рёбра. И сколько бы я ни смотрела на это «мясо», противно мне не было. Я разглядывала его с удивлением. Что же это может значить? Мёртвая рубленная кусками плоть покинула моё тело.       Ян не знал, что на это ответить. Он не знал, что вообще может сказать о своей жизни. И о чувствах к ней. Он совсем ничего не понимает. Она молча слушала дождь, а его затапливали собственные мысли. Так вышло, так выяснилось, что Варвара очень похожа на Константу. И чем больше он узнаёт Варю, тем лучше узнаёт в ней подругу прошлого.       Чему-то Варю нужно было просто научить, что-то – показать. Где-то – узнать. И тогда она раскрывалась с новой стороны, так недостающей Яну. Он пальцами взял прядку её волос и намотал на палец. Она посмотрела на его руку.       - Нравятся завитые, - спросила она.       - Ну ничё так…       Больше этой ночью не прозвучало ни слова.