Pulp Fiction

Черный кейс лег на письменный стол. Щелкнули замки. Кёя оторвался от созерцания стены (вставленный в рамку номер журнала «Ринг» с Луссурией на обложке, серебряная олимпийская медаль и плакаты с изображением Джерри Куарри и Джорджа Чувало) и перевел взгляд на глаза Реборна. Черные, как кейс с деньгами или как неаполитанская ночь. Последнее сравнение принадлежало Дино, который с упорством, достойным лучшего применения, пытался романтизировать все подряд, от переломанных ударами кнута и тонфы костей до цвета глаз бывшего наставника. Глаза бывшего ученика вызывали у Дино не менее странные ассоциации. Он сравнивал их то с фиалковыми лепестками, то с пасмурным небом, то с бетономешалкой — в зависимости от настроения Кёи. По искреннему убеждению самого Кёи, его настроение всегда было одинаковым. — Сейчас, перед боем, ты, возможно, чувствуешь легкий дискомфорт, — с расстановкой произнес Реборн. — Я скажу тебе, что это. Твоя гордость. Кёя не шелохнулся. Реборн лукаво заулыбался и подмигнул. — Хочешь бесплатный совет? Пошли ее нахрен. Через год, когда ты положишь под нас всю Японию, скажешь себе: Реборн был прав. — Ты прав, — сказал Кёя. — Я в тебе не сомневался. Кёя гибко поднялся и закрыл крышку кейса. — Всего-то пара килограммов, — ухмыльнулся Реборн. — Легкие деньги. Благодаря тебе Вонгола получит… тебе незачем знать, сколько. Главное, ты заберешь свой миллион, твое имя останется чистым, а твоя гордость послана нахрен и вообще здесь ни при чем. — Ты прав, — повторил Кёя. Реборн, в своем щегольском костюме-тройке, смотрел на него снизу вверх, закинув ноги на стол. Его желтые носки были грязными, сквозь дырку на правом розовела пятка. Он погладил одним пальцем Леона, обнимавшего тулью его сдвинутой на затылок шляпы, и неожиданно жестко приказал: — В пятом раунде ты ляжешь. Кёя заставил себя кивнуть. Реборн потребовал: — Скажи вслух. Он смешно морщил нос и выглядел моложе своих теперешних двадцати. Стариковские глаза оставались непроницаемыми. — В пятом раунде я лягу, — сказал Кёя. — Ты ляжешь, — повторил Реборн с таким смаком, словно это доставляло ему физическое удовольствие, — заберешь свои деньги и больше никогда не вернешься в Италию. Ты ведь об этом мечтал все три года? Дверь распахнулась, и в кабинет с далеким ревом зала ворвался Рёхей. — Нам экстремально пора, — не меняя тона подсказал Кёя. Рёхей уперся ладонями в колени, выдохнул и рассмеялся. — И это владелец лучшего бойцовского клуба Сицилии, — проворчал Реборн, сбросил ноги со стола. — Носится, как пацан, позорит славное имя Вонголы. — Совладелец, — хохотнул Рёхей, живо смел кейс в сейф и спросил Кёю вполголоса: — Как ты? — В порядке. Кёя повел шеей, пару раз подпрыгнул. Реборн убрал с лица ненужную улыбку, подошел и набросил ему на голову капюшон халата с вышитым на спине именем, которое Кёя все время забывал. Спустя двадцать минут он стоял в одних фиолетовых трусах и боксерках за окном кабинета на скользком карнизе возле грохочущей водосточной трубы. Плечо оттягивала черная спортивная сумка с вещами Рёхея и полегчавшим вполовину миллионом. В барабанные перепонки дробно стучались итальянские слова, раскатистые и певучие, как гроза в мае. — Я намерен закрыть для этого засранца весь земной шар. — Да, Реборн. — Если он сбежит в свой город, я хочу, чтобы и там, на крыше средней Нами, его ждали наши люди. — Конечно, Реборн. — Отвечаешь собственной холеной шкурой, пони. Кёя постоял еще немного, слушая спокойные, не искаженные громкой связью ответы Дино — да, Реборн, конечно, Реборн. Скинул сумку в моросившую дождем темноту и спрыгнул следом. Обещанное такси дожидалось его в десяти метрах от мусорного контейнера, обеспечившего мягкое приземление. Бросив сумку на заднее сиденье, Кёя забрался в теплый салон, подцепил большим пальцем и захлопнул дверь. Расслаблено откинулся на спинку сиденья. — Чад? — уточнили невнятно с водительского места. Кёя поднял веки. Из зеркала заднего вида на него смотрели сонные голубые глаза. — Тебя просили забрать меня и отвезти в… — Я в курсе, куда нужно ехать, — прервали его. — Тогда поехали, — ровно сказал Кёя. Он уже вспомнил, откуда знает этот унылый голос с английским акцентом. Ключ зажигания повернулся, стрелка спидометра поползла вверх. Кёя убрал тонфу от татуировки на чужой шее с буквой “S” в центре и снова позволил себе ненадолго расслабиться. Такси набрало скорость, взвизгнуло покрышками у открытых задних ворот и вывернуло на проселочную дорогу. Кёя зубами раздернул шнуровку. Опустил стекло, бросил перчатку за окно. Принялся расшнуровывать вторую, без особого интереса разбирая за ревом беснующейся толпы не на шутку взволнованные голоса комментаторов. — …да, Дэнни, похоже, это был самый короткий и, без сомнения, самый жестокий бой, который когда-либо проходил на Сицилии. — Ты прав, Рикко, — подхватил Дэнни. — На моей памяти ни один победитель не покидал ринг так стремительно, как сегодня это сделал Садо Ясутора по прозвищу Чад. Думаю, мы не погрешим против истины, если назовем его Кровавым Чадом. — Согласен с тобой, Дэнни. Отсюда нам всем было хорошо видно, как изменилось выражение его лица, когда он понял, что совершил. Он улыбался. Я думаю, любой на его месте постарался бы побыстрее исчезнуть. — Еще бы, Рикко. Так жестоко расправиться с нашим всеобщим любимцем, сыном самого Нино Касини… — Выключи, — сказал Кёя. Радио заткнулось. — И каково это? — Что? — глухо спросил Кёя, вынырнул из горловины. Одернул футболку и вытряхнул из сумки спортивные штаны. — Убивать человека. Забить человека до смерти собственными руками. — Любитель кровавых подробностей? — Да нет, просто интересно. Я никогда не встречал никого, кто убил бы кого-нибудь голыми руками. Кёя вытер мокрые волосы полотенцем, выбросил в окно и поднял стекло. — Договоримся так: ты делаешь, что должен, и делаешь это молча. Я — рассказываю. В ответ понятливо промолчали. Дорога постепенно выравнивалась, скорость мягко вдавливала в сиденье. От размеренного стука щеток стеклоочистителя клонило в сон. — Я не знал, что он умер, — сказал Кёя с закрытыми глазами. — Теперь, когда я это знаю, ты все еще хочешь знать, что я чувствую? Ему не ответили. — Я не чувствую ничего. Хочешь знать, почему? Потому что идиот, с которым я сегодня дрался, был боксером. Он был мертв еще до того, как вышел на ринг. А я избавил его от страданий, убив быстро. Если же он никогда не был настоящим боксером, то я наказал его за то, что он хотел осквернить спорт моего друга. Помолчав, он предложил: — Можешь спросить еще о чем-нибудь. — Вам его не жаль? — Если бы он умел драться, остался бы в живых. Если бы не лез на ринг, где ему нечего делать, я бы его не убил. Что означает твоя татуировка? — спросил Кёя и разрешил: — Можешь ответить. — Вам ни к чему это знать. Могу сказать, что там есть первая буква имени. Не моего. Кёя молча ждал продолжения. — Моего друга. Прежде бесцветный, теперь голос казался печальным. Зашуршал разворачиваемый леденец. — Что случилось с твоим другом? — равнодушно спросил Кёя. — Он пропал. Когда Кёя проснулся и увидел сквозь промытые стекла неоновую вывеску, дождь уже закончился. Он выбрался на мокрый блестящий асфальт, сонно моргая и дрожа от холода, расстегнул сумку и постучал пачкой банкнот в водительское окно. Стекло опустилось. — Если кто-нибудь спросит тебя, кого ты подвозил этой ночью, что ты ответишь? — Правду, — последовал невозмутимый ответ. — Троих хорошо одетых, слегка подвыпивших синьоров. Кёя передал пачку и улыбнулся. — Надеюсь, твоего друга найдут. *** — Кёя, — пробормотал Дино во сне и вздохнул. Кёя мягко прикрыл за собой дверь. Бросил сумку у кровати и сразу пошел в ванную комнату. Для ванны не было настроения. Он долго стоял под душем, наслаждался одиночеством и молчанием, которым скоро придет конец. Мысли крутились, как вода в стоке, цифры складывались сами собой — полмиллиона Рёхею, полмиллиона — Дино. И самое меньшее двадцать семь миллионов евро пойдут в фонд Дисциплинарного Комитета благодаря ставкам Кусакабе. Вряд ли во всем мире нашелся хотя бы один идиот, который поставил на азиата-новичка с именем героя аниме, а не на сына мафиозо, которому принадлежит половина клуба. Створка кабинки откатилась, Кёя открыл глаза. — Привет, Кровавый Чад, — заухмылялся Дино и тут же охнул: — Этот мудак тебя все-таки зацепил! — Этот мертвый мудак, — поправил Кёя и попытался задвинуть створку, но Дино застопорил ее ногой и шагнул к нему, как был, в полосатых пижамных штанах и теплых тапках. — Я знаю, знаю... Слушал трансляцию. Кёя, ты мог продержать его хотя бы до второго раунда. — Каваллоне, — предупреждающе начал Кёя и замолчал. Дино, похабно улыбаясь, плавно стек к его ногам. Кёя закрыл глаза и со вздохом откинул голову, ловя горячую воду ртом. Много позже, когда Дино получил свое, и даже не один раз, Кёя сидел в белом махровом халате на развороченной постели, подогнув ноги и сложив руки на коленях, и бездумно следил за мельканием купюр в загорелых мозолистых пальцах. — Самое главное теперь — время, — не прерывая счета, размеренно говорил Дино. — Неделя, другая, и все успокоится. Был Хибари Кёя — и нет Хибари Кёи. Тогда и переправим тебя на родину. На последнем слове его голос дрогнул. Кёя словно наяву увидел ровные ряды домов, низкие палисадники под высоким небом и городской парк, нежно розовеющий весной. — Только не вздумай возвращаться в Намимори. Кёя молчал. — Я не знаю, когда теперь смогу к тебе приехать, — с неожиданной тоской продолжил Дино. Кёя открыл глаза. — Значит, приеду я. Дино медленно помотал головой. Его высохшие волосы растрепались и сияли собственным светом, как слюдяное окно солнечным морозным днем. Молчание затянулось, и Кёя ощутил привычное раздражение. — Ты же наверняка голоден, — привычно впал в состояние заботливой мамочки Дино. — Я не выспался, — сказал Кёя. — Я тоже. Ждал тебя, пока не срубило. Дино побросал пачки в сумку, вжикнул молнией и забрался под одеяло. — До чего ужасный сентябрь в этом году, все время мерзну. — Заболел, — равнодушно предположил Кёя, охваченный неприятным чувством, будто он что-то упустил, хотя этого быть не могло. Дино бросил очки на столик, выключил своей ночник. Долго ворочался в полумраке, вздыхая и толкаясь коленями. Кёя сидел, как изваяние, полузакрыв глаза, пока его не осенило: Хибёрд. Дино высунул из-под одеяла растрепанную голову и хрипло спросил: — Который час? — Пять утра. Дино зябко передернул плечами, потер лицо. — Мне приснился твой кенарь, — сказал он сквозь зевок и осекся. Кёя следил искоса, как Дино опускает руки, как легко его золотистая кожа краснеет, а затем бледнеет, словно небо на закате. — Ты забыл его. Дино открыл рот и ничего не ответил. Почему-то босс семьи Каваллоне, двуличный и сладкоголосый, как сирена, не умел ему лгать. — Прости, — убито сказал Дино. Хибёрд, остепенившийся и неоднократно обзаведшийся потомством, отправился вслед за Кёей в Италию в первый день переезда и вернуться домой на попечение Кусакабе не пожелал. Кёя любил его по-прежнему. Переезд ничего не изменил в их отношениях — за исключением того, что Кёе приходилось держать Хибёрда в его личном домике, забранном металлической сеткой, выстроенном посреди сада традиционного японского дома в трех сотнях километров от резиденции Вонголы и в пятидесяти — от особняка Каваллоне. Приметный Хибёрд сопровождал Кёю повсюду и мог случайно пострадать, что было непростительно. Дино принялся одеваться и с жаром оправдываться. Пряча глаза, он красноречиво поведал, что учел все мелочи до последней, закрыл счета, оборвал ниточки и замел следы, и только поэтому не успел забрать Хибёрда. Осторожно прочитал нотацию о том, какая это глупость — возвращаться в дом, за которым уже следят, и будут следить днем и ночью. Осмелев, намекнул, как рискует он сам даже сейчас, когда оба они в относительной безопасности здесь, в лучшем на всем побережье заведении, закрытом теперь не только для чужаков. Кёя не двигался, молчал и боролся с лезущим к горлу бешенством. Когда Дино выдохся, перевел на него взгляд. — Как ты мог забыть о нем? — Господи, Кёя! Это же просто птичка! Да ее наверняка уже… — Дино прикусил язык. — Выпустили. Кто-нибудь, случайно... Погоди, кажется, я забыл рассчитать прислугу. — Тогда он был бы здесь. Кёя выскользнул из халата. Натянул трусы, майку и джинсы. Влезая в мокасины, достал из собранных Дино вещей браслет Вонголы и застегнул его на запястье. — Нельзя быть таким ребенком, Кёя, — мягко укорил Дино. И тогда Кёю все-таки накрыло. Дино метнулся к выходу, прикрывая голову сумкой с деньгами. Кёя методично разрушал лучшее на всем побережье заведение — от спальни и смежного кабинета на третьем этаже до погребов с коллекционными винами. Тщательно прошелся тонфами, отполировал Роллом и завершил парой прекрасных взрывов, лишив Дино почти всего автопарка. Почти — потому что свой Кавасаки Ниндзя ZX Кёя бросил на стоянке бойцовского клуба. Убрав тонфы, он окинул задумчивым взглядом желтый Феррари Спайдер, который сиял у входа бывшего «Гарцующего Мустанга» в утренних лучах солнца, и поймал ключи. — Возвращайся, — без особой надежды попросил Дино. Вдалеке завывали полицейские сирены, на стоянке среди пыльных обломков догорал железный хлам. Кёя наконец-то чувствовал себя отдохнувшим. — Я вернусь раньше, чем ты заскучаешь. — Я уже скучаю. Он стоял, беспомощно уронив руки, пока Кёя не разжал губы: — Ответь ему. Дино выпутал из кармана штанов надрывающийся мобильник. — Скажи Реборну, что пытался задержать меня. Встречаемся у Валентино. Не слушая, Кёя захлопнул дверцу и повернул ключ в замке зажигания. Его план был прост и не оставлял простора даже богатому воображению Дино. Добраться до своей резиденции, любой ценой выпустить Хибёрда, вернуться. Припаркованный у ограды его дома вишневый Шевроле Малибу стал неожиданным, но приятным дополнением. Проникнув на свою территорию, Кёя летящим крадущимся шагом направился к домику Хибёрда и застыл, глядя в глаза, налитые кровью и знакомой яростью. Медленно приложил к губам палец. Бесконечно долгое мгновение Бестер смотрел на него с крыши домика, дергая усами и готовясь к прыжку. Потом его веки опустились. — Хорошая киса, — беззвучно сказал Кёя. Бестер заворчал, хлестнул себя по боку хвостом, свисавшим до земли. Хибёрд откликнулся нежной трелью. Кёя колебался, держа на весу руку с браслетом. Вариантов было два. Выпущенный Ролл раскатает домик вместе с кошкой Занзаса, Хибёрд успеет улететь. Вариант второй: Хибёрд не успеет и станет завтраком — в реакции кошки и ее исполнительности Кёя не сомневался. Словно почуяв его колебания, Бестер широко зевнул, демонстрируя клыки, и снова опустил голову на лапы. — Я поговорю с твоим хозяином, — серьезно сказал Кёя. — Ты не против? Бестер был не против. Кёя так же бесшумно отступил обратно в кусты. Пробрался к дому и обошел его, держась вне поля зрения того, кто сейчас таился внутри, словно охотник. Над головой шелестели листья кленов, в глубине сада размеренно стучал водосборник. Сёдзи оказались раздвинутыми, в продуваемом насквозь доме царила умиротворяющая тишина. Сам собой возник вариант третий: кроме ловли на живца, его могли выслеживать по пламени атрибута Вонголы. Ролл отменялся. Кёя плавно вытянул из петли правую тонфу и ступил на веранду. Следов пребывания владельца вишневого Шевроле Малибу не наблюдалось. Кёя провел ладонью по влажному столбику навеса и шагнул внутрь. Его взгляд скользнул по песочным квадратам циновок к низкому столику с чайным подносом: грязная чашка с кофейной гущей — очевидно, забытая Дино; тарелка миндального печенья. Кёя сделал еще шаг и замер, не веря в свою удачу. Быстро подошел и поднял с подушки один из парных пистолетов. Рукоять удобно легла в ладонь. Он огладил большим пальцем алую букву “X” на затворе и вскинул голову на звук спускаемой воды. Щелкнула задвижка, взятая на прицел дверь туалета распахнулась. Кёя перевел дыхание. Застегивая на ходу ремень, Занзас сделал четыре неторопливых шага навстречу его руке, притормозил и поднял глаза. Кёя подождал, пока он проникнется ситуацией, и спокойно сказал: — Что бы ты сделал на моем месте, мне известно. Теперь послушай, что сделаю я. Сейчас я спущусь в сад и заберу свою птицу. А ты поможешь мне это сделать, для чего уберешь свою кошку. Как тебе мой план? — Как по мне, твой план полная херня, — вежливо ответил Занзас. — У меня была чертовски хреновая ночь, и мне плевать, чем ты так насолил Реборну. Но у меня есть встречный вопрос. Ты мог хотя бы попытаться выстрелить, пусть у тебя ничего бы не вышло. Ты мог предложить мне честный бой. Однако ты не сделал ни того, ни другого. Почему? — Вчера я убил человека, который заслуживал смерти. Сегодня я пришел сюда не убивать, а забрать свою птицу. Если для того, чтобы забрать ее, нужно будет тебя убить, я это сделаю. — То есть ты предоставляешь выбор мне. Кёя улыбнулся. — Могу я спросить, кого ты убил? — так же вежливо осведомился Занзас. Кёя помолчал, раздумывая. — Ты в курсе, что вчера в клубе Палермо один боксер убил другого в первом же раунде? Лицо Занзаса неуловимо изменилось. — У меня, как я уже говорил, выдалась хреновая ночь, за ней пришло не менее хреновое утро, я проехал триста пятьдесят километров по мокрой трассе, так что до новостей спорта пока не добрался, — сказал он. — И кто выиграл? — Ясутора Садо, — вспомнил Кёя. — По прозвищу Чад. Занзас молчал так долго, что он успел почувствовать тяжесть пистолета. Когда Кёя поднял левую руку, чтобы поддержать правую, Занзас негромко обронил: — Бестер. Спустя секунду голые плечи обдало жаром, по настилу мягко переступили тяжелые лапы. Кёя не шелохнулся. Бестер обогнул его, мазнув хвостом по шее, подошел к хозяину и плюхнулся у ног. Занзас хмыкнул. — Ты ему понравился. — Он мне тоже, — хрипло сказал Кёя и сделал шаг назад, не сводя с них взгляда. — Скажи мне, Хибари Кёя, веришь ли ты в Бога? — тоном проповедника спросил Занзас. — Случалось ли тебе сталкиваться с божественным вмешательством? — Я верю только в себя. Занзас сердечно ему улыбнулся. Кёя с недоумением свел брови, продолжая отступать. — Я не буду тебе мешать, Хибари. Ни в чем нельзя быть уверенным до конца, но я считаю, что рано или поздно Реборн тебя прикончит. Только не моими руками, в этом ты можешь не сомневаться. — Не могу пообещать тебе того же, — сказал Кёя, когда под мягкими подошвами оказались доски настила. Опустил пистолет на циновку и спрыгнул в сад. Кёя действительно не допускал вмешательства в свою жизнь, чьего бы то ни было. Но спустя два с половиной часа в двух кварталах от ресторана Валентино поверил в провидение, несмотря на то, что сегодня Господь был явно не на его стороне. Притормозив перед светофором, Кёя устроил на пассажирском сиденье для Хибёрда гнездо из кожаной куртки Дино, а когда поднял голову, увидел Реборна с двумя пластиковыми стаканами кофе и большой коробкой пиццы из Солнечного островка. Реборн шагнул с тротуара, неспешно дошел до середины пешеходного перехода, скользнул рассеянным взглядом по капоту и остановился. Поднял взгляд. Недоумение на его лице переросло в изумление и с поразительной быстротой сменилось яростью. Хибёрд радостно поприветствовал его короткой трелью, Кёя вздрогнул, нога сама вдавила педаль газа в пол. Феррари Спайдер на скорости сорок пять километров в час сбил Реборна вместе с пиццей и двумя стаканами кофе, врезался в гущу встречного потока, получил в правый бок золотистым Камаро Z-8 и вылетел на тротуар, звеня разбитыми стеклами. Кашляя и задыхаясь, Кёя восстал из кучи дымящегося металлолома. Сделал несколько запинающихся шагов к мостовой. Кровь из разбитого носа заливалась в горло, перед глазами в багровом тумане плыла и покачивалась улица. Над головой порхал Хибёрд, что тоже можно было счесть проявлением божественного вмешательства, если бы навстречу сквозь толпу набежавших зевак, петляя как пьяный, не выбрался Реборн. Зеваки бросились врассыпную, Кёя увидел дуло нацеленного пистолета и остановился. Божественные вмешательства продолжали сыпаться одно за другим. Кёя понял, что с него достаточно, когда Реборн выстрелил и промазал. Решив, что пришло время сделать исключение из собственных правил, Кёя обратился в тактическое отступление, припадая на правую ногу. Реборн хромал на левую, но не отставал и продолжал стрелять, осыпая его выбитой штукатуркой. Расстояние между ними неизбежно сокращалось. Кёя свернул за угол, вытянул неловкими пальцами тонфу и согнулся, выблевывая желчь. Над головой взвизгнула очередная пуля. Он выпрямился, царапая стену. Перед глазами расплывалась вывеска ломбарда, ниже маячила табличка «закрыто». Кёя шагнул и влетел внутрь, пропахав носом пол. — Тебе пиздец, сука, — с наслаждением выдохнул в затылок Реборн. В следующую секунду он лежал на спине с передавленным тонфой горлом и бил по пальцам Кёи пистолетом. Кёя сломал ему запястье, чтобы успокоить, пару раз приложил затылком об пол. Реборн успокоился. Пистолет задрожал, растекся зеленой лужицей — Кёя тонфой отшвырнул Леона к прилавку и замер, тяжело переводя дыхание. Все было тихо, не считая привычного завывания полицейских сирен вдалеке. Наконец он услышал знакомое пение, и в раскрытую дверь впорхнул Хибёрд. Кёя выдохнул с облегчением, к горлу снова подкатила тошнота. Он живо поднялся на четвереньки и выплюнул горькие сгустки, а когда открыл глаза, заблеванная плитка пола ударила в лицо, и все исчезло. *** Бьякуран из семьи Джессо никогда не был интересен Кёе настолько, чтобы о нем помнить. Не считая битвы в будущем и совместных стычек в прошлом, их ничего не связывало. Скорее всего, спустя еще несколько лет Кёя, который не любил держать в голове ненужную информацию, благополучно забыл бы и его имя. Для того, чтобы Бьякуран стал его целью номер один, потеснив Реборна, потребовалось не так много: огнетушитель, веревки и кляп. Почему-то огнетушитель взбесил сильнее кляпа. — Добро пожаловать в реальный мир, — проворчали рядом, когда к нему вернулся слух, и на затылок обрушилось море воды и пены, вышвыривая из забытья. Кёя ожесточенно сопел расквашенным носом и силился поднять голову. Его вздернули за волосы, он сощурился сквозь тяжелые ресницы, оценивая обстановку. — В этом месте убивать позволено только мне и моему другу, — сообщил ему небритый смутно знакомый мужик и разогнулся. — А вот и мой друг. Кёя отрешенно смотрел сквозь его друга, ощупывал языком гладкий шарик, затыкавший рот, разминал руки за спиной и пересматривал свои опрометчивые взгляды на ненужную информацию. По лестнице танцующей походкой к ним спускался не кто иной, как Бьякуран, которому было суждено столь стремительно потеснить Реборна. Сам Реборн неожиданно оказался по одну сторону с Кёей — оба они сидели рядом, привязанные за ноги и за руки каждый к своему стулу в подвале — очевидно, все того же закрытого ломбарда. В отличие от самого заведения, подвал не вызывал ассоциаций ни с чем, хотя бы отдаленно напоминавшим ломбард. Он напоминал средневековый застенок, тюремную камеру и комнату пыток. Хибёрда Кёя не видел и не слышал, что в данной ситуации было плюсом — возможно, единственным. Оценив обстановку, Кёя сосредоточился на своей новой цели номер один. — Ты сказал, что будешь ждать меня, — капризным тоном напомнил Бьякуран. — Я и ждал, — хмуро ответил небритый мужик. — А чего они тогда все избиты? На них живого места нет! — Они сами друг друга избили. Они дрались прямо здесь. Вон тот хотел пристрелить этого. — Ты хотел его пристрелить, мальчик? — ласково спросил Реборна Бьякуран. Реборн ответил убийственным взглядом — по двум вполне очевидным причинам. — Кстати о мальчиках, Закуро, — медленно сказал Бьякуран, продолжая разглядывать Реборна. — Наш пленник проснулся? Закуро, повторил про себя Кёя. — Спит еще. Бьякуран посмотрел на него и упер кулаки в бока. — Сколько снотворного ты ему вколол? — Все, что было. Бьякуран закатил глаза. — Как же я преподам ему урок, тупица? Придется подержать этих драчунов здесь, пока он не проснется. Реборн издал мычащий звук; Бьякуран нахмурился, поддернул белые тесные брюки и опустился перед ним на корточки. Двумя пальцами отвел с его лба мокрую прядь и застыл. — Это же Реборн. — Я его сразу узнал, — спокойно сказал Закуро. — Что же ты не сказал, идиот? — Я думал, вы его тоже узнали. Второй — Хибари Кёя. — Не важно… Это все меняет, — пробормотал Бьякуран, с нежностью разглядывая Реборна. — Невероятно, первая же залетная пташка, и такая дорогая. — С кого начнем? — равнодушно уточнил Закуро. Бьякуран нервно облизнулся. Кёя заметил, что тот возбужден, и тошнота вернулась. — С Реборна, тупица. Тащи его в ту комнату, я не хочу, чтобы этот… Хибари Кёя смотрел. — Бьякуран небрежно взмахнул в его сторону пальцами. — Пусть слушает, это куда интереснее. Нет ничего слаще игры воображения. — Я бы на вашем месте начал с Хибари, а тот пусть слушает. Кёя мысленно обвел имя Закуро в рамочку. — Нет, — поколебавшись, решил Бьякуран. — Начнем с Реборна. Закуро отпер дверь в смежную комнату — узкую, как гроб, без окна и мебели, с единственным топчаном у дальней стенки, обтянутым клеенкой в бурых пятнах. Вернулся к пленникам, взялся за спинку стула Реборна, легко развернул и потащил за собой. Реборн неотрывно смотрел Кёе в глаза, пока ножки стула не подпрыгнули, преодолевая невысокий порожек. Бьякуран шел следом, закинув белый пиджак на плечо. Перед тем, как закрыть за собой дверь, обернулся и поцеловал воздух. Кёя закрыл глаза. Прислушиваясь к борьбе, отчаянной и безнадежной, он сконцентрировался на кожаных ремнях, связывающих руки от локтей до запястий. — Тише ты, костолом… Я хочу, чтобы он был в сознании, — задыхаясь, требовал Бьякуран. — Подтащи поближе, он же так башку себе разобьет. Послышались первые отчетливые звуки ебли, и Кёю замутило сильнее. Он запрокинул голову, стараясь дышать ровно. Ноющий желудок был пуст, захлебнуться желчью не грозило, но подвал кружился каруселью, а Кёя не хотел снова потерять сознание. — Вот так… вот так, мой горячий… какой ты сладенький, какой… Сжимай теснее, давай, сжимай его… вот… так, да… да… Зак, черт тебя дери, да держи же крепче! Когда Кёя понял, что ремней не разорвать, Бьякуран уже стонал — громко и протяжно, будто ебали его самого. Кёя решил рискнуть и дернулся вбок, заваливаясь на пол — стул разлетелся, сухой треск заглушили сладострастные всхлипы и разъяренное мычание. Стряхнув ремни, Кёя отстегнул кляп, вытолкнул языком шарик и метнулся к лестнице. Выбрался из подвала, подволакивая ногу, схватил с прилавка связку ключей с тяжелым брелоком в виде букв “B” и “G”. Рядом валялись обе тонфы. Он огляделся в поисках Хибёрда, тот слетел к нему на плечо. Дал поцеловать себя в клюв и с щебетанием принялся кружить над головой, пикируя, как бомбардировщик. — Я об этом еще пожалею, — задумчиво изрек Кёя, сунул ключи в задний карман и попросил: — Подожди меня здесь. Первым делом он отыскал Леона, угрожающе перетекшего в пистолет, заткнул ствол за ремень джинсов и только потом стал подыскивать оружие для себя, впервые решив изменить тонфам. Он поочередно снимал с витрины и взвешивал в руке подходившие для его цели товары — большой молоток, цепную пилу, бейсбольную биту; а потом он увидел Ее. Она висела отдельно от прочего барахла в деревянных, ручной работы ножнах. Кёя бережно снял и извлек Ее, засиявшую в тусклом свете ломбардных ламп. Проверил большим пальцем лезвие, слизнул каплю крови. И медленно улыбнулся той самой улыбкой, за которую Чад получил обновление прозвища. Продолжая улыбаться, он спустился в подвал и подкрался к незапертой двери. Осторожно подтолкнул ее пальцами. Розово-белые, как зефир, ягодицы Бьякурана ритмично и часто подтягивались ударам в такт, Закуро дрочил, широко расставив ноги за его плечом. Сотрясаясь от жестких толчков, Реборн повернул голову и округлил мокрые измученные глаза. — Привет, — сказал ему Кёя. Закуро развернулся и попадал на пол, разрубленный надвое; Кёя вспорол веревки на запястьях Реборна, Бьякуран шатнулся в сторону, путаясь в спущенных брюках. Окровавленный конец катаны метнулся к его горлу, Кёя с интересом поднял брови и проследил за взглядом, увидел белый пиджак на вешалке. — Что там у тебя? — деловито поинтересовался Кёя, вытянул из-за пояса Леона и передал Реборну. — Кольцо, коробочка? Ну давай, покажи мне. — Отойди-ка, Кёя, — попросил Реборн. Кёя повиновался, и Реборн без лишних слов прострелил Бьякурану пах. Кёя опустил катану, без особого удовольствия наблюдая, как тот сучит ногами на полу. — Они здесь кого-то держат, — вспомнил он. — Сдается мне, я знаю, кого именно, — медленно сказал Реборн. Без штанов, в одной измочаленной рубахе и в жилетке он выглядел скорее комично, чем устрашающе, но Кёе было не смешно. — Ты в порядке? — спросил Кёя. — Неа, — протянул Реборн, не отрывая взгляда от Бьякурана. — Я совсем, совсем не в порядке. Последовало долгое молчание, нарушаемое истерическими рыданиями. Кёя вспомнил о Хибёрде и спросил: — И что теперь? — Что теперь? — повторил Реборн. — Я тебе скажу, что теперь. Я позвоню парочке классных ребят, и они подъедут сюда с клещами и газовой горелкой. Ты слышал меня, евнух ты ебаный? — повысил он голос. — Я с тобой еще не закончил, я только начинаю. Я твоей заднице такую инквизицию устрою… — Я имею в виду, что теперь будет между нами? — уточнил Кёя. Реборн перевел на него взгляд и отечески улыбнулся. Кёя напрягся. — Я тебе скажу, что теперь будет между нами. Между нами ничего не будет. Вообще ничего. — То есть мы в расчете? — Да, мы в расчете. Я только об одной вещи тебя попрошу — вернее, о двух вещах. Первое: никому ни слова. Все должно остаться между мной, тобой и дебилом, которому предстоит провести остаток своей недолгой жизни, крича от страшной боли. Об этом никто не должен узнать. И второе: уезжай. Сегодня. Прямо сейчас. И не появляйся больше. Италия для тебя закрыта. Договорились? — Договорились. Они переложили оружие и пожали друг другу руки. — А теперь можешь валить отсюда, — с той же теплой улыбкой сказал Реборн. — У нас тут дела. *** Не став глушить двигатель, Кёя снял шлем и сказал: — Привет. Дино сбежал по ступеням летней веранды, медленно подошел. Оглядел со счастливым неверием, вскинул и уронил руки. — Ради бога, почему ты назначил встречу здесь? Это слишком рискованно! Я приехал сразу, как… — Здесь готовят лучшую пиццу с пепперони, — перебил его Кёя. — Прекрати дергаться, за мной нет слежки. Мне больше ничего не угрожает. — Ничего?.. — Можно даже сказать, вообще ничего. Из шлема выпорхнул Хибёрд и заметался вокруг светловолосой головы. Дино послушно подставил согнутый палец. — Ты все-таки забрал его. — Я разбил твой Феррари, — признался Кёя. Дино приложил к его щеке свободную ладонь. — У тебя нос сломан. — Ерунда. Дино молча вглядывался в лицо. Глаза подозрительно блестели. Кёя терпеливо вздохнул. — Я прошу простить меня. — Глупости… Не извиняйся, это просто железный хлам. — Прости, что вынудил тебя ждать, — пояснил Кёя. Хибёрд перепорхнул к нему на плечо и принялся чистить перышки. — Ты можешь рассказать мне, что произошло? — ровно попросил Дино. — Все, от начала и до конца? — Начиная с того момента, как я с тобой расстался, это был самый странный день в моей жизни. — Кёя пихнул ему шлем и кивнул за спину: — Расскажу по дороге. Дино неловко надел шлем, в который тут же юркнул Хибёрд, и стал выглядеть настолько уморительно, что Кёя улыбнулся. Дино немедленно расцвел в ответ. Из-за этой улыбки его все время хотелось поцеловать. Он уселся на пассажирское место, крепко обхватил Кёю за пояс и спросил: — Чей байк? — Это не байк. Это чоппер. — И чей же этот чоппер? — Одного мудака. Дино тихо рассмеялся. — Надо полагать, мертвого? — Я думаю, ты чертовски прав, Дино, — серьезно сказал Кёя и все-таки обернулся, чтобы поцеловать его, прежде чем сорваться с места.