Должна ведь быть причина?

Тем утром Кёниг проснулся слишком рано: сны были очень тревожными и беспокойными — обычное дело перед заданием. Но, кажется, Гоуст впервые акцентировал на это внимание, моментально просыпаясь от копошения наверху, и решил немного подождать, вслушиваясь в то, что происходит там, наверху. Не закрывая глаз, он ждал: либо это все закончится и Кёниг уснет, либо проворочается до самого будильника. Нельзя было сказать наверняка, что именно волновало разум здоровяка: само задание и отсутствие хоть какой-то нормальной информации или же поведение партнера накануне. Вечером лейтенант читал бумаги, как обычно сидя за своим рабочим столом с одной включенной лампой, пока Кёниг, как и было приказано Гоустом, уже лежал под одеялом и лениво, одним глазом, всматривался в силуэт. Конечно, ему стало интересно, чем так увлечен мужчина. И, не успев задать вопрос, Гоуст на него ответил: — Не спрашивай, я не расскажу. Не в этот раз, — звучало не жестоко, скорее немного утомленно и... Тяжело, будто бы на мужчину разом свалилось несколько проблем, с которыми ему приходилось справляться самостоятельно. Кёниг поежился: ему хотелось разделить эту тяжесть, быть опорой, в каком-то смысле даже решить возникшую трудность, если это требовалось, но, сразу же себя одернув, вспомнил, кто сидел перед ним. Гоуст — высококлассный боец и талантливый военный, что превосходил многих по своей силе, смекалке, тактике ведению боя и тд. — Но в любом случае я рядом, если потребуется помощь, — через несколько минут размышлений ответил Кёниг, улыбаясь самому себе. Гоуст это знал и понимал, что может на него положиться, но приказ Прайса был достаточно серьезным и не терпел исключений. Как только это задание закончится, мужчина все расскажет. Обязательно расскажет. Лейтенант умел разделять работу и отношения, даже если он испытывал некоторые сложности в том, чтобы прочертить между первым и вторым грань. Иногда, признаться честно, он давал себе осечки: нарушал собственное правило, когда рядом на тренировке они оставались наедине, и переходил на более неформальную беседу и поведение. Во всех остальных ситуациях, он старался держаться субординацию, хоть и с Соупом в прошлом он больше позволял себе с юмором относиться к заданиям, периодически подшучивая над солдатом и откровенно флиртуя во время боя. Кёниг, человек, полностью доверявший Гоусту, совершенно не обижался на него, поскольку документы могли различаться по важности и секретности, к которой, хотел он или нет, необходимо было относиться с уважением. Понимая, что расскажи партнер ему все как есть, у того могли возникнуть в будущем проблемы; здоровяк все же решил не лезть, мысленно повторяя про себя, что у капитана все схвачено и продумано. Но это не значит, что Кёнига не беспокоило отсутствие информации как таковой. Несмотря на разное звание, в 141-ой практически все были в курсе происходящего. Легче и быстрее было принять решение, когда обладаешь всем необходимым — меньше времени уходит на то, чтобы согласовать свои действия с Прайсом. И вот, лежа рано утром, Гоуст вслушивался в чужое, слегка прерывистое дыхание, и пытался понять, что же его напарнику сегодня приснилось. Иногда он думал над тем, что хотел бы обладать этой информацией, чтобы лучше контролировать и понимать партнера. Понимать логически — намного легче, чем понимать на уровне эмоций. — Ты проснулся слишком рано. Плохие сны? — произнес Гоуст немного грубым и хриплым ото сна голосом. Он знал ответ, но все же решил показать обеспокоенность состоянием солдата: раньше он считал, что таким людям, как Кёниг, не место на поле боя. Перекроет и кто его будет вытаскивать? Но потом понял, что именно его особенность помогает в нужный момент мобилизироваться и, самое главное, в трудных ситуациях выжить, блокируя все переживания и чувства. Кёниг не ответил. Его всегда удивляла эта чуткость лейтенанта, что было забавно, ведь Гоуст, не испытывавший ярко эмоции на постоянной основе, обладающий меньшей эмпатией, чем остальные, подмечал такие вещи, которые не видели люди с более развитым эмоциональным фоном. Это поражало, он исследовал чужое состояние с помощью логики и видел многое, хоть и часто оставался при себе. — Давно уже не салага, не первое ведь твое «туманное» задание. — Не первое, я много лет служу... — ответил Кёниг, вспоминая, как одна из миссий в КорТаке проходила вслепую. Сложно, но он справился. Немного подумав, тот слез со своего спального места в одних трусах вниз и уставился на Гоуста, облокотившись о край кровати. Тот предпочитал в последнее время спать в футболке и белье. Выждав несколько секунд, лейтенант громко хмыкнул и лег на бок, откидывая одеяло на себя, как бы приглашая. Происходящее выглядело немного нелепо, возможно, из-за размеров Гоуста и Кёнига — оба были крепкими, из-за чего стандартный размер кровати в каком-то смысле был немного маловат, даже после того, как старую заменили на шконку побольше. На прошлой здоровяк даже особо не мог нормально развернуться. — Твои волосы давно нужно состричь. Займусь этим после задания, — недовольно рыча, произнес Гоуст, когда прядь легла ему на лицо. Кёниг среагировал не сразу, но постарался все зачесать назад и лег щекой на подушку с возможностью рассматривать мужчину почти что в упор. — Хм, — быстро переключившись, Гоуст решил спросить внезапно всплывший в голове вопрос, — Что тебе снится, Себастьян? Как же ему нравилось, когда его звали по имени. Не по позывному, а по личному, гражданскому имени. В этом было что-то личное, в каком-то даже смысле интимное. — Я куда-то бегу, — ответил тот, решив умолчать о деталях — говорить о них сейчас не хотелось, хотелось насладиться моментом, — Прибегаю, но всегда не вовремя. Чувствую себя новобранцем, который опаздывает на твою тренировку. — Сегодня ты постарался и встал вовремя. А все остальное на мне — моя пунктуальность не позволит тебе опоздать, — произнес успокаивающе Гоуст шепотом, чувствуя, как постепенно накатывает дрема: ему определенно не хватало еще нескольких часов сна. Мужчина положил руку на бок своего партнера и немного сжал, чувствуя, как тело под ним не сильно, но напряглось. Он провел руками чуть выше, чувствуя огрубевшими подушечками пальцев глубокие шрамы от взрыва и... Пуль, и, поднявшись слишком высоко, к самому плечу, двинулся в другом направлении — к бедру. Шумно выдохнув, Гоуст коснулся сухими губами лба Кёнига, угодив куда-то между бровей. Сержант улыбнулся, вжимаясь носом в чужое плечо. Футболка пахла Гоустом, кроватью, порошком и чем-то еще… Грань в работе и в отношениях прослеживалась и в общении с другими людьми, хотя в последнее время лейтенант начал замечать за собой изменения. Он стал более лояльно относиться к другим людям: нет, он так же страстно относился к правилам и уставу в бою, следя за тем, чтобы никто не отклонялся и не своевольничал, но в общении с другими, в свободные часы, определенно делал успехи, чувствуя себя более открытым, чем раньше. — Постарайся немного подремать. До будильника еще два часа. Я прослежу, чтобы ты встал вовремя, — произнес Гоуст, накрывая своего партнера одеялом, точнее большей частью, на которую хватило ткань. Кёниг довольно кивнул головой, закрывая глаза и вдыхая полной грудью чужой запах. *** В этот день Форесту не везло во всем: утро не задалось хандрой, сразу после чего его на-ковер-вызвало начальство, говоря о том, что вся его работа — халтура, поскольку за столько месяцев он даже не предпринял адекватных попыток уничтожить изнутри 141-ую. Сразу после того, как мужчину отчитали, его пригрозили, мягко намекая на то, с ним может что-то случиться, если он не поторопится. Но больше всего Фореста разозлило то, что в кабинете Прайса, в который тот залез ночью перед заданием, было пусто. Документов в офисе капитана не было: засранец явно догадался об утечке информации, но так как Фореста еще не раскрыли — все шло своим чередом. Мужчина хорошо заметал за собой следы. Единственное, где могла бы быть спрятана информация о завтрашней операции, так это в утилизаторе, либо у Гоуста. Второй вариант вселял надежду на то, что Форест не проснется с перерезанным горлом в ближайшей сточной канаве через несколько дней. В случае успеха, можно было ожидать сдвиг в, казалось бы, мертвой и безвыходной ситуации. Проверить свои догадки в данный момент времени не представлялось возможным, поэтому Форест дождался момента, пока 141-ая полностью покинет базу и только после этого проник в комнату лейтенанта. Переступая порог, мужчина отметил про себя первое, что бросилось в глаза: идеальный порядок. Абсолютно все лежало на своем месте и не выбивалось, гармонируя друг с другом. Гоуст был помешан на системе, от чего Форесту пришлось немного попотеть: взяв бумаги в руки и изучив их, необходимо было все вернуть так, как лежало до его прихода, в противном случае, можно было вызвать подозрения. Новый план родился быстро и необходимо было взвесить все за и против. Попробовав оставить все без изменений и тогда Прайс будет дальше гадать и пытаться выследить предателя. Поменять что-то местами, возможно, переложить бумаги — подозрение может пасть на Кёнига. Почему же план был рискованным? С одной стороны, Кёниг может быть в курсе плана и того, что кто-то за ними следит, и тогда все попытки будут напрасными. Здоровяка не заподозрят, но найдут прямые доказательства того, что кто-то рылся в вещах Гоуста, а, так как вся 141-ая сейчас на задании, капитан может понять, что это сделал кто-то либо из сотрудников на базе, либо из новобранцев — у других доступа к этому месту попросту не было. Но если же план сработает, то получится на короткий миг сбить их со следу. Подозревая своего же, это вызовет напряжение. Напряжение приведет к возможным ошибкам, на которых и сыграет Форест. Коварно улыбнувшись и не долго думая, мужчина принял решение. Спустя десять минут поисков, тот нашел нужные для руководства бумаги — подтверждение тому, что Прайс решил подстраховаться и придумал несколько планов на случай слива информации. — Сукин сын, — возмущался тот, читая поэтапное описание миссии. Плана было два. По какому они пойдут — сказать было сложно. Оба были хороши и, по-видимому, отработаны информатором — еще одна зацепка, которая поможет руководству. Кто-то играл против них. Капитан подготовился хорошо, но Форест был хитрее. По крайней мере, он так думал. Тяжело вздохнув и потерев свою переносицу, размышляя, Форест нахмурился и сфотографировал каждый листок с целью отправить все своему начальству: пусть сами решают, что с этим делать, поскольку власти на той базе, куда отправилась 141-ая, он не имел. Конечно, ему хотелось построить отличный план, разгромить их группу, но нужно было действовать аккуратнее. Если убить всю 141-уя, то на их место придет другая. Это будет отвлекать от основного, главного плана. Необходимо было уничтожить всякие причины того, чтобы лезть в это дело. Постоянная слежка, попытка саботировать чужие планы, тренировки для новичков (да, там служили новобранцы, которые прошли специальную военную подготовку, успели отслужить и тд, но Форест считал себя в разы выше и лучше, чем они. Его «товарищи» выглядели совсем сырыми и в реальном бою не протянули и нескольких минут) — начинали утомлять мужчину. Он любил деньги, но считал, что достоин лучшего обращения и подходящих под его деятельность заданий. Во-первых, он себя уважал и не допускал слышать угрозы в свой адрес. Впрочем, когда ты наемник и убиваешь людей — странно требовать к себе особого отношения, тем не менее в данном вопросе он был принципиален. Во-вторых, Форест был человеком, который специализировался на убийствах. Киллер, с военной подготовкой, он предпочитал разбираться со своей целью быстро, иногда балуясь и выслеживая жертву несколько дней — «прелюдия», именно так мужчина называл эту игру. После месяцев размышлений о себе и анализе собственных сил, Форест пришел к выводу, что он хорош на короткие дистанции: с выносливостью все было в порядке. Вопрос скорее был в том, как он любил и предпочитал убивать, как он тренировался и на что делал упор. Именно на данную особенность он обратил внимание, общаясь с Кёнигом в последние недели. Вкусовые предпочтения у них были схожими: найти, не тратя времени, убить самым быстрым способом и уйти. Пока всех на базе учили сражаться, обезвреживать противника, заставляли отрабатывать технику, Кёниг с Форестом в личных тренировках тренировали смертельные приемы. Сержант был тем, кто хорошо понимал новобранца: чем быстрее ты убьешь человека, тем меньше сил затратишь и тем больше возможностей у тебя будет в будущем. Техника — это нужный скил, но все же, когда перед тобой профи, то важно уметь импровизировать, владеть неожиданными приемами и включать в бою смекалку. Побеждает не тот, кто много тренировался, а тот, кто умеет обойти оружие врага и нанести минимальное количество ударов, чтобы убить. В бою всем срать на то, сколько приемов ты отрабатывал будучи новобранцем. Спустя время, Форест позволил себе признать тот факт, что Кёниг был единственным человеком, которого мужчина по-настоящему уважал, хотя первое время, тот сомневался, поскольку здоровяк походил на далеко не умного и не особо сообразительного человека. И только на личных тренировках смог разглядеть его навыки, его способности, его взгляд на бой, тактику и банально познакомиться, может быть, и не выведывая тайны личности, но узнавая что-то простое, что помогало слепить полноценный образ из этого инкогнито в маске. Форест пришел к выводу, что его некоторая неприязнь в самом начале была связана с очевидными проблемами в общении. И только через время мужчина смог увидеть то, как здоровяк нервничает в обществе большого количества людей, как ему сложно разговаривать и делиться своими мыслями и мнением. Это... Это было как-то «мило», хотя данное слово плохо подходило под описание здоровенной машины для убийств. К слову, в личном общении эта тревога полностью перестала быть заметна на второй тренировке. Кёниг вел себя расслабленно и достаточно доверительно. Доверительно. Форест задумался над тем, насколько правильно он поступал, когда перекладывал некоторые бумаги местами: Гоуст заметит и, если все пойдет так, как надо, его и взор капитана обратятся против здоровяка. Но только на время, поскольку никаких доказательств о причастности к сливу информации у них нет. Кёниг, по мнению Фореста, не был человеком слабым, поэтому пережить подобную «сложность» сможет без проблем. Мужчина знал, что в любом случае извинится. Не на прямую, по-своему, но попросит прощения. Коснувшись рукой в перчатке стола, Форест взглядом перешел на шкаф, довольно хмыкая. Открыв его и пробежавшись взглядом по внутреннему наполнению, тот заприметил несколько интересных для себя моментов: вещи Гоуста, сложенные и разложенные в определенном порядке, слишком хорошо лежали по сравнению с вещами Кёнига. Сержант старался складывать и раскладывать все так же, как и лейтенант, но система была другой, понятной только для него самого. Прослеживалась некоторая небрежность, но только в сравнении с Гоустом — не более. Взяв черную футболку здоровяка с полки, мужчина поднес ее к носу, вдыхая запах. Даже на постиранной, чистой вещи, запах Кёнига чувствовался ярко. «Интересно, из нее он тоже потом сделает маску?» — подумал тот, по-доброму улыбнувшись, складывая ее аккуратно, и запихнул вещь себе за пазуху. Тайно наблюдать за жизнью человека — определенно возбуждало. Форест чувствовал себя так, словно рылся в чужом нижнем белье, и ему ни капли не было стыдно. Одно дело, когда ты живешь с человеком и видишь его каждый день, другое, когда этот человек даже во снах представить себе не может, как долго за ним кто-то следил. Контроль. Форесту нравилось контролировать ситуацию. Знать то, что не знают многие, конкурируя в каком-то смысле только с Гоустом. В последнюю неделю в голову часто приходила мысль о том, чтобы завербовать Кёнига в свои ряды, но в связи с тем, что сам сильно задерживал сроки выполнения задания, руководство лишний раз беспокоить не решался. Он это обсудит, но чуть позже, когда подвернется удачный момент. Ждать Форест умел лучше всего, хоть и не любил. *** Чувство тревоги не отпускало Кёнига и после пробуждения: он ощущал себя так, словно чего-то не хватало и не мог найти тому логичное объяснение. Единственное, что его выдавало с потрохами перед лейтенантом, так это взгляд, бегающий из одного конца самолета в другой, периодически пересчитывая количество пассажиров. Гоуст видел то, как Кёниг считал, загибая пальцы: один — Гас, два — Прайс... Здоровяк старался отвлечься, заменяя беспокойные мысли на что-то более нейтральное или наоборот на то, что он любил больше всего: бой без правил, где он мог убить своего врага... Это ли не счастье? После долгих тренировок он мог не бояться за смерть оппонента, мог выкладываться на все сто, используя только несовместимые с жизнью приемы. Кёниг раз за разом прокручивал в голове то, как он убивает людей, как ломает и дробит им кости, как выбивает зубы, ломает череп и избавляет их от страданий. Это… Это не помогало. После этого он думал о том, что было с утра. Под маской проскользнула теплая от удовольствия улыбка. Гоуст все это видел и первое время думал над тем, что трогать партнера не стоит: он сам разберется и настроится на бой, но спустя полчаса, видя, что у того никак не получается расслабиться, решил действовать. Пересев рядом, что фактически было запрещено во время полета, и получив недовольный взгляд со стороны Прайса, положил руку на колено Кёнига, не сильно, но ощутимо сжимая ногу. Он несколько раз, не сильно похлопал по ней, пытаясь хотя бы немного сместить его фокус внимания, а после, наклонившись к самому уху, произнес: — Если расслабишься, то неделю будем «тренироваться» так, как скажешь ты, — тот деловито хмыкнул, вглядываясь в изучающий взгляд Кёнига. Тот был удивлен происходящим, но спустя несколько секунд, поняв смысл сказанного, довольно закивал головой, говоря «Ja, bitte», что в переводе означало «да, пожалуйста». До места назначения они добирались долго: по воздуху около пяти часов, а потом еще несколько часов пешком, чтобы не привлечь к себе лишнего внимания. Дойдя до нужной точки, примерно за километр до базы, Прайс всех остановил, выстраивая команду дугой вокруг себя. — Итак, план таков, — он оглянул сослуживцев внимательным взглядом, будто бы пытаясь раскусить, и присел на корточки, доставая из-за спины карту с намеченным планом, — Как и говорил, наша группа будет делиться на три подгруппы. Сначала об изменениях: внутрь идет Фара, Гоуст и Алехандро. Фара — ты ищешь непосредственно информацию. Гоуст, твое дело расчистить путь, чтобы Фара как можно скорее прибыла на место. Кёниг — будешь снайпером, на возвышенности здесь, — капитан пальцем ткнул на холм возле здания, — Алехандро будет чуть ниже, ближе к забору, чтобы в случае чего — помочь. Я и Гас координируем операцию. Что-то не так? — докладываете мне. Все ясно? — На тренировке мы отрабатывали другое, — недовольно произнес Кёниг, как бы намекая на то, что ему совершенно не близко данное поведение мужчины. Он готовился к другому: штурму и помощи, но никак не к роли снайпера. Ему не нравилось то, что план менялся за несколько минут до начала. Он мог и умел импровизировать, да и залечь со снайперкой — разве не об этом он мечтал с первого дня, как его взяли в команду? Нет, вопрос был в том, что план выглядел ненадежным. Почему такие резкие перемены? — Я знаю, что ты много тренировался на полигоне, для тебя это не должно быть проблемой. Гоуст, возражения? — поинтересовался Прайс, но больше риторически. Он знал, что мужчина был готов к любым изменениям, в особенности, что они вообще могли быть. Кёниг скрестил руки на груди, думая над тем, что капитан, казалось бы, обо всем был в курсе, — Вопросы? — Сколько у нас времени на операцию? — спросила Фара, проверяя свое снаряжение. — Около часа. У них смена вот-вот начнется, — произнес Гоуст, кладя ладонь на плечо девушки. Необходимо было занять места.