Должна ведь быть причина?

Кёниг столкнулся с полным непониманием того, как ведут себя гражданские вне военной базы и как ему следует себя вести в их обществе. Мужчине казалось, что Гоуст с легкостью справляется с этой задачей: быстро адаптировался в любых условиях и везде, несмотря на свою молчаливую натуру, вливался в общую среду, тратя при этом не так много сил. По крайней мере так казалось со стороны: конечно, Кёниг не мог утверждать наверняка — было ли это правдой? Сказать трудно, поскольку лейтенант был очень закрытым человеком. Большую часть времени австриец пытался быть таким же, но в силу своего темперамента единственное, что ему удавалось, так это сдерживать себя и пытаться быть невозмутимым, избегать социальных контактов, не вступая при этом в близкие взаимоотношения. Такое началось, кажется, еще в школе: он чувствовал себя неуютно среди своих сверстников, немного выделялся своим акцентом, в силу того, что родился и большую часть жизни на тот момент прожил в Австрии, отличался ростом и некоторыми привычками. Из-за этого через время над ним начали издеваться старшеклассники: первые конфликты, насмешки и драки после уроков за школой. Именно в этот момент, Кёниг понял, что может выплескивать все те эмоции, которые сидели глубоко в нем, не находя какого-либо выхода, на других людей, избивая их особо жестоким образом. Все остальное время он переживал многие вещи и эмоции в себе, ведя себя весьма отстранëнно. Впервые диагноз «социальная тревожность» начала фигурировать перед призывом в армию: Кёнигу пришлось пройти несколько часов терапии, что по тому времени было достаточно для отметки «годен», но не достаточно для того, чтобы как-то кардинально поменяться или жить по-другому. Работа с врачом проблему не решила, но зато австриец начал лучше понимать себя и свои особенности: ему всегда казалось, что то, что испытывает он, переживают все люди. Потребовалось еще немного времени для того, чтобы проследить, где и когда срабатывает тревога: он четко для себя запомнил, каких ситуаций стоит опасаться и что он ощущает, когда чувствует накрывающую издалека панику. Нельзя было сказать, что тревога ему как-то мешала, все же он привык с этим жить и эта «проблема», как выразился врач, была частью его характера и в некоторых ситуациях очень даже помогала, по крайней мере, так думал Кёниг. Для всех остальных, австриец был немного чудаковатым, считая, что это минус, с которым ему обязательно нужно работать. Но решать этот вопрос либо не было времени, либо желания, либо и того, и другого. С другой стороны, стоило бы ему заикнуться о своей особенности, скорее всего, встал бы вопрос о профпригодности, что могло либо привести к переводу в отдел бухгалтерии, либо к потери работы. Рано или поздно Кёнигу пришлось столкнуться с осознанием того, что бежать от определенных ситуаций вечно не получится, хотя бы потому, что есть вещи, которые он был не в силах контролировать. Особенно, если ты работаешь с людьми и, особенно, если тебе необходимо с ними взаимодействовать. Жизнь австрийца кардинально изменилась в тот момент, когда тот познакомился с Ричардом. Куратор показывал, что из многих ситуаций можно было бы выходить и без конфликта, тем более без рукоприкладства. Показал несколько приемов, методов того, как можно облегчить состояние во время тревожного приступа. Ричард много помогал юному Кёнигу, видя в нем огромный потенциал, который можно было развить, правильно направляя и указывая на ошибки. Спустя время у австрийца наконец-то началось получаться себя не просто сдерживать, а работать и не бояться своего состояния в повседневной жизни. Он охотнее стал идти на контакт, уровень агрессии по отношению к другим значительно упал, но только до определенного момента: стоило Кёнигу выйти на поле боя, его морально уносило и пробивало на жестокость, с которой он мог бездумно идти на таран. Ему нравилось убивать, в особенности, ему нравилось убивать людей голыми руками, испытывая по-настоящему садистское удовольствие и видя то, как под ним мучаются и умирают в предсмертной агонии его враги. Он выплескивал все то, как и в школе, что сидело у него в душе, что терзало его по ночам, среди других людей, в центре внимания — бой приносил ему чувство спокойствия, поэтому он так сильно рвался и был нетерпелив. Сидя в машине, что направлялась загород, Кёниг размышлял над сказанным ранее лейтенантом, повторяя его слова раз за разом: «Будь аккуратен, ситуация нестандартная. Вместо Прайса мы работаем с местными властям: работать по началу необходимо тихо: калечить можно, убивать — категорически нет». Австриец, привыкший спускать своего зверя с цепи, находясь в бою, был озадачен и немного напуган: ему не хотелось нарушать приказ Гоуста и в то же время, если начнется серьезный бой, он может не сдержаться. Кроме этого, Кёнигу не хотелось разочаровывать мужчину и показывать неуважение, а точнее, что все пройденные тренировки, все то время, которое тратил на него лейтенант — ни на что не повлияли. Ему не хотелось оказаться тем, кто мог бы подвести. «Не опять и не снова» — звучало в его голове. Иногда Гоуст обращал внимание на некоторые перемены в сержанте: потерянный или стеклянный взгляд, задумчивость или напряженность — все это было сигналом того, что Кёниг снова погрузился в себя. Мужчина толкнул того в бок, заставляя оторваться и вынырнуть из своих мыслей, заставив тем самым вернуться в реальность. Австриец хлопнул глазами несколько раз, будто бы только что проснулся, и повернул голову в сторону лейтенанта. Гоуст посмотрел на него недолго, но достаточно выразительно, как бы говоря, что не время и не место — необходимо собрать себя в руки и быть наготове. В этом взгляде не было осуждения, к которому сержант уже успел привыкнуть, в нем читалось что-то подбадривающее и поддерживающее — не очень характерный жест для лейтенанта, тем не менее это помогло немного отвлечься. Внутри мужчина успокоился: мысли стали потише, тело расслабилось, переставая тревожиться. Австриец вспомнил, что он на задании не один и что Гоуст всегда приглядывал за ним: тот всегда его прикроет, одëрнет или попробует как-то переключить, что он и делал на тренировках, если на то была необходимость. Кёниг понимал, что он может положиться на лейтенанта, и думал над тем, что ему хочется отплатить той же монетой, а точнее поддержкой и опорой. Иногда Кёниг задумывался над тем, как лейтенант совмещал в себе и холодность, и отстраненность, при этом время от времени оказывая поддержку, которую не оказывал никто, кроме Ричарда — да, возможно она проявлялась немного по-другому. С другой стороны, австриец старался не додумывать: это задание и тренировки были прямым приказом Прайса, но если смотреть на то, что было раньше, и то, что было сейчас — многое изменилось. Отвернувшись к окну, Кёниг стал рассматривать лес: было достаточно темно и разглядеть что-то конкретное было практически невозможно, впрочем иногда, когда попадался особо яркий фонарь, хорошо освещавший шоссе, мужчина замечал то, что навевало ему о деревне, в которой проводил каникулы и свое свободное время. Buick 1965 года повернул плавно на просëлочную дорогу и через минуты три остановился возле двух или трëхэтажного здания, рядом с которым была донельзя старая парковка и несколько домиков на колесах — всë остальное густой и глухой лес, в котором даже с фонарëм ночью можно было заблудиться. Оно и хорошо: во-первых, мало, кто пойдет так далеко в лес, чтобы посмотреть на полузаброшенное здание, во-вторых, найти это место было достаточно тяжело. — Как вы тут по ночам справляетесь? Не видно же ни хрена, — выругался Кёниг, выходя из машины. Он оглянулся, пытаясь понять, кто будет нападать на этот склад в такое время суток и почему вообще его необходимо охранять. Мужчина тяжело вздохнул, выпрямляясь во весь рост и немного разминая затекшую спину. — Что встали? — позвал их Юджин, подзывая к себе рукой, — Пойдем, покажу тут все, с парнями познакомлю. Так сказать, небольшая экскурсия. Первый и второй этаж с чердаком были заброшены, несмотря на то, что там, по-видимому для вида, хранились старые запчасти, которые были не так ценны, — муляж, на случай обыска или налета. Самое интересное находилось под землей: целая лаборатория и под ней — склад. Спускаясь по лестнице, что находилась в самом конце склада вниз, двое увидели цех: длинные четыре ряда со столами, за которыми трудились люди по двенадцать, а иногда и все четырнадцать часов. По бокам медленно ходили парни с оружием наперевес, контролируя процесс и следя за тем, чтобы товар не своровали. — Вас сюда спускать не нужно будет, только при условии форс-мажора: бывает так, что раз в полгода или год кто-то решит, что может спиздить товар… В общем, может понадобиться помощь. Последний этаж — его мы охраняем ценою своей жизни, — произнес Юджин, открывая что-то подобие сейфа, внутри которого было целое помещение. Внутри находился различного рода стафф: от наркотиков, которые упаковывали этажом выше, до оружия, денег и каких-то бумаг. Зачем было хранить все в одном месте — Кёниг не знал, но спросить очень хотел. — Собственно, ваше дело в том, чтобы смотреть за тем, что будет наверху, — Юджин поднял палец вверх, качая головой. Кёнигу и Гоусту выдали дополнительно оружие со словами, что у них так принято. Но несмотря на полную готовность, этой ночью их никто не посетил: те молча просидели до самого утра в местной машине, периодически делая обход и осматривая местность. По словам Прайса, задание было на несколько дней — не более, но на самом деле, все обстояло куда сложнее: пока на территорию склада не явится с автоматом за спиной и пока проблема не будет улажена, ни о каком повышении речи идти не могло. А торопить Юджина, спрашивая у него, может ли он дать им другую работу — можно было напороться на встречные вопросы и подозрения. Через дней пять, когда солнце начало садиться, а Гоуст и Кёниг только приехали на объект, на склад пожаловала небольшая компашка — непонятно, чего конкретно боялся Юджин: те не внушали страха, несмотря на наличие огнестрельного оружия в руках. Лейтенант даже не вмешивался, давая сержанту немного повеселиться, при этом внимательно наблюдал и следил за тем, чтобы это не переросло во что-то более серьëзное. Кёниг схватил двоих: одного парня, который всеми руководил и вступал в диалог с солдатами, и второго, что попался случайно под руку и которого оставили товарищи. И Гоуст занялся тем, что делал очень хорошо: решил выведать всю возможную информацию, которую можно будет предоставить Юджину в качестве билета для продвижения по карьерной лестнице. Как только наступило утро, лейтенант знал, кто, откуда и зачем хочет обнести склад: он также знал детально практически все строение их группировки и то, чем они занимались. Допрос дал плоды: наниматель обещал переговорить с главным. Им оставалось только ждать. План перехвата был составлен в соответствии с тактическими приемами задержания вооруженных преступников: его шлифовали и согласовывали с Прайсом, держа Гоуста в курсе. Тот, непонятным для Кёнига способом, умудрялся находиться на связи с капитаном на протяжении всего задания. Изначально план выглядел немного по-другому: власти считали, что целесообразнее было выбрать место наименьшего скопления людей или наибольшего ограничения двигательной возможности преступника, однако, те в конечном итоге пришли к выводу, что задержание на территории врага, с дополнительным изъятием товара в качестве улик было предпочтительнее. Ко всему прочему Гоуст и Кёниг сумели втереться в доверие к Юджину, а значит провернуть операцию по захвату в штаб-квартире противника — было куда эффективнее. Около полудня всë уже было готово к началу действий: группы захвата и блокирования выдвигались на исходные позиции, используя в качестве прикрытия форменную одежду и транспорт работников ремонтных служб. Отсчëт пошел. Первой в здание проникла группа, взявшая под контроль коридоры и лестничные пролеты до второго этажа, тем самым обеспечивая второй группе, занимающейся осмотром всех помещений, надежное прикрытие. Спецназ двигался ровно, не производя много шума, каждое действие было отточено — они действовали слаженно, отрабатывая помещение за помещением. Невооруженных гражданских и работников быстро и без звука укладывали на пол, лицом вниз. Они оставались под контролем одного-двух сотрудников спецслужб до тех пор, пока не придет подкрепление. Как только первый этаж был зачищен и полностью контролировался властями, вторая группа, по команде, начала осматривать помещения. На втором этаже обнаружилось вооруженное сопротивление: началась стрельба, но к этому были готовы. В игру вступили саперы, инициируя несколько последовательных мощных взрывов, не повреждая несущую конструкцию здания, но позволяющие дезориентировать и отвлечь противника, заставляя его пригнуться или вообще упасть на пол, прикрывая голову руками. Команда действовала последовательно, постепенно пробираясь через коридоры и комнаты, захватывая объект за объектом. Однако, все было не так просто. Юджин хорошо понимал, что рано или поздно придет тот день, когда спецслужбы попробуют организовать захват на него и на босса, а поэтому они всегда находились в окружении телохранителей — те были вооружены до зубов и были готовы по команде начать защищать его. Юджин был мастером маскировки, помогая наркоторговцу действовать в ситуациях неопределенности с умом. Тот искусно продумывал план отхода — умел растворяться в толпе, из-за чего власти никак не могли его поймать на протяжении многих лет. Именно поэтому работу поручили 141-ой — у тех был опыт взаимодействия с похожими ситуациями, из которых они выходили с минимальными потерями, чего не скажешь о тех, кто преследовал Юджина и босса до этого. Пока спецназ двигался шаг за шагом к цели, постепенно очищая этажи, Гоуст и Кёниг пытались не дать Юджину уйти. Тот двигался с кабанчиком вверх по зданию, быстро удаляясь от групп захвата. Они направлялись на крышу, откуда была возможность совершить переход на другое здание к припаркованному на нем вертолету. Сама вертушка всегда выступала в качестве своеобразного экспоната демонстрация престижа и материального благополучия. Никто ни разу не видел, чтобы эта машина поднималась в воздух, но только главные знали — это единственный путь отхода в безвыходной ситуации. Вертолет был от местной «службы охраны природы» и вмещал в себя около десяти человек, чтобы спастись смогли все приближенные главы наркокартеля. Нагнав убегающих, Гоуст и Кёниг вышли на крышу, осматриваясь по сторонам. Получив команду действовать, те столкнулись с активным сопротивлением, вступая в бой. Австриец немного волновался, стараясь действовать аккуратно и не целиться в жизненно важные органы, что было тяжело, поскольку рефлексы были заточены под другое и потому что все двигались слишком быстро. В какой-то момент пистолет не сработал и, откинув его в сторону, Кёниг перешел на рукопашный бой, красиво парируя каждый удар и укладывая одного телохранителя на землю за другим. Сержант больше распалялся, чувствуя, что ему все тяжелее контролировать себя в бою: сильная злость и азарт охватили все его тело, из-за чего тот начал получать истинное удовольствие от происходящего и из-за чего немного ослабил бдительность. На заданиях он всегда стрелял на поражение, а поэтому не беспокоился, что кто-то может встать и напасть повторно: забывая о том, что сейчас другая ситуация, Кёниг не заметил, как один из охранников взял пистолет и выстрелил. Пуля попала в плечо сержанту. Ранение не было серьезным, но чувство ноющей яркой боли застилала разум Кёнига. Тот перестал себя контролировать, срываясь, резко подбежал к стрелявшему и, в несколько движений, отобрал у него пистолет. Австриец выстрелил несколько раз на поражение, наблюдая за тем, как охранники попадали замертво на землю — в их числе был и Гоуст. Но Кёниг был настолько зол, в состоянии аффекта из-за долгого сдерживания себя, что не замечал ничего до последнего, пока не выстрелил в ноги Юджина и босса, лишая их возможности передвижения. Немного успокоившись, переводя дыхание, мужчина пришел в себя и стал искать Гоуста, бегая взглядом по периметру: тот лежал на полу, лицом вниз, прижимая руку к бочине. Постепенно Кёниг начал осознавать ситуацию и, незамедлительно подбежав к лейтенанту, прижал свою руку поверх его. — Заходим! — послышалось со стороны лестницы и на площадку забежала группа поддержки и спецназ. Те действовали по протоколу, осматривая тело за телом. — Какого хера ты расселся?? — скомандовал один из вошедших на площадку мужчина, — Захват преступников, потом помощь раненым. Это дело медиков. Чем быстрее обстановка на месте будет под контролем, тем быстрее раненый получит квалифицированную помощь…. Но Кёниг не слушал. Единственное, о чем он мог думать, так это о том, что Гоусту нужно оказать помощь. Тот поднял Гоуста под руку с пола и повел его в сторону выхода, полностью игнорируя захват Юджина с наркоторговцем и колкие замечания от координирующего действиями. Спустившись с трудом вниз, австриец рванул к первой увиденной скорой, укладывая лейтенанта внутрь и садясь рядом. — Срочно, в больницу, у него огнестрельное, — скомандовал он и, как только медсестра села рядом, осматривая раненого, машина тронулась. «Я умоляю, никогда больше не возьму в руки пистолет, пожалуйста, это была моя ошибка, не нужно за нее наказывать другого» — шептал себе под нос Кёниг, опираясь локтем о бедро, облокотившись головой о руку. Он дышал рвано, чувствуя, словно в салоне скорой было слишком душно. Лейтенант лежал на кушетке неподвижно, пока медсестра разрезала кусок одежды вокруг его раны, стараясь придерживать ее второй рукой, чтобы не расходились края — кровь не лилась фонтаном, что определенно было хорошим знаком, но Кёниг был настолько напуган, что не верил в положительный исход данной ситуации. — Нужно снять маску, помо… — Нет, — рявкнул Кёниг, перебив девушку, не желая слушать возражения. Она резко замолчала, переводя глаза с австрийца на рану пациента, — Нельзя, он дышит, — добавил тот, но уже спокойнее, и кивнул на свою руку, показывая, что чувствует чужой пульс. Чтобы хоть как-то успокоиться, мужчина пытался считать удары, но, сбиваясь после первого десятка, все глубже уходил в себя, вспоминая все то, что уже было и через что пришлось пройти. До самой больницы Кёниг не сводил глаз с тела Гоуста, боясь вот-вот потерять его. Он чувствовал огромную ответственность, будто бы отвернувшись, он мог прервать его жизнь. Ему было тяжело поверить в происходящее: он настолько сильно испугался, что перестал чувствовать под ногами пол, а в руках чужое запястье, он больше не слышал окружающие звуки — сирену скорой помощи, мимо проезжающие машины — в ушах стоял пренеприятный звон, в точности похожий на тот, что был с ним в день гибели команды и в первое его задание в роли снайпера, его руки тряслись, хотя сам он этого не замечал. История потери сослуживца повторялась — от этой мысли в груди все похолодело, а внизу живота от страха все тянуло вниз. От этих ощущений хотелось избавиться. Как только машина остановилась возле больницы и открыла свои двери, австриец помог вытащить Гоуста на каталке и довезти ее до самых дверей операционной. Он то и дело повторял что-то врачам, сумбурно пытаясь объяснить что-то про маску, но те не слушали. Кёниг разозлился, повторяя раз за разом: — Этого нельзя… — Вас нужно обработать — вы ранены, пройдемте, — произнес спокойно дежурный врач, стараясь успокоить взволнованного, потерянного и разозленного австрийца. Тот положил руку на чужое плечо. Кёниг дернулся, делая шаг навстречу к операционной, но был остановлен подоспевшими вовремя медбратьями. Он несколько раз попытался выбраться, перекинуть их через плечо, но через минуту – полторы обессилел и сдался, позволяя отвести себя в палату неподалеку. Его усадили на кровать. «Я не хотел его убивать» — эти слова он повторял до тех пор, пока полностью не выдохся.