Должна ведь быть причина?

Дни шли своим чередом. Кёниг чувствовал, что постепенно начинает вливаться в коллектив: вместо косых взглядов, исходящих отовсюду в первую неделю на базе, и грубых замечаний со стороны сослуживцев к нему все чаще обращались за помощью на тренировках, все больше людей пытались с ним поговорить. Когда собеседников было больше одного, он нервничал, перескакивая с темы на тему, но, к его удивлению, это никак не комментировали. Изредка подшучивали, но по-доброму, будто по-настоящему принимая его особенности. Это удивляло и настораживало: первое время он искал подвох в их поведении, но в конце концов расслабился. Кёниг стал вести себя намного свободнее, хотя время от времени все равно испытывал невероятно сильное желание скрыться и ни с кем не контактировать. Ссоры с Алехандро постепенно переходили все границы допустимого. Это соседство приносило все больше дискомфорта. Напряжение постепенно росло, Кёниг срывался на Варгаса, а тот, в силу своего темперамента, отвечал ярко и незамедлительно. До драки пока что не доходило, но они оба понимали, что это вопрос времени. Никакие разговоры о том, что трогать личные вещи нельзя, не помогали. Договоренности, долгие разъяснения о том, у каждого человека должно быть личное пространство, только отнимали время, нервы и много сил. Громкая музыка по вечерам, споры и ругань постепенно сводили на нет желание находиться в своей комнате, хотя, казалось бы, неужели он, человек военный, способный неделями ночевать под открытым небом в полевых условиях, не в состоянии перенести общество одного неприятного человека? Как жалко. Более-менее спасало только одно — тренироваться допоздна, приходить в комнату с одной-единственной целью: принять душ и лечь спать. И все же… Игнорирование проблемы помогало лишь до поры до времени, а в один из вечеров Кёниг повздорил с Алехандро до легкой физической перепалки, после которой решил прислушаться к совету Гоуста. — Прайс? — позвал куда-то в пустоту Кёниг, зайдя в кабинет капитана. — У тебя есть две минуты, — не отрываясь от документов, ответил тот. Казалось, за эти дни не изменилось ничего, кроме усталого выражения лица капитана. Он все так же продолжал копаться в отчетах, изредка появляясь на тренировках. Всем руководил Гоуст, не уступая Прайсу в серьезности подготовки к заданиям. — Дело в том… — произнес Кёниг и замер. Случалось, мысли путались, и он, не зная, что говорить, замолкал посреди предложения. В такие моменты он чувствовал себя очень глупо. — Я бы хотел себе другого соседа, — быстро проговорил Кёниг, решив, в конечном итоге, не вдаваться в подробности. — А причина? Капитан поднял взгляд на него. На лице капитана проскочило удивление: Кёниг чаще всего аккуратно спрашивал, уточнял, есть ли возможность, но не стал бы требовать. — Мы по-разному смотрим на многие вещи. Я думаю, это может повлиять на то, останусь ли я в команде. Кёниг поправил перчатки, маску и выпрямился, ожидая решения. Их конфликт не был веской причиной — скорее, упрямством двух взрослых людей, не более, и это точно не причина, по которой стоило беспокоить капитана в такое время. — Хм, — задумался Прайс, возвращаясь к документам. Их споры нередко слышал весь этаж, и некоторых это окончательно достало — они пожаловались капитану еще неделю назад. Он хотел выслушать Кёнига, узнать, в чем дело, но в силу занятости и надвигающегося задания решил не углубляться. К тому же, для решения конфликта не обязательно в нем копаться. Был риск, что разногласия выйдут из-под контроля, но на тренировках все по-прежнему спокойно: ребята работали слаженно, в особенности Кёниг и Алехандро. — Хорошо, посмотрим. Постарайся все же найти общий язык — это не отель, жилой отсек полностью заполнен. — Принято, капитан... Вы пойдете на тренировку? — поинтересовался Кёниг. — Не думаю. Попроси Саймона зайти ко мне. — Кого? — переспросил он, пытаясь вспомнить, кому в отряде принадлежит это имя. За все время он успел выучить только позывные, чужие слабые и сильные стороны, а также привычки. Например, он знал, что Гасу тяжело даются ранние подъемы, Фара без ума от бега, Хоранги слишком замкнут и молчалив… Гоуст комментирует все, что ему не нравится. — Гоуста. — Сейчас, — кивнул Кёниг и вышел из кабинета. «Саймон». По-видимому, они с капитаном в очень хороших отношениях, раз он обращается по имени. И подобное работало в обе стороны: Гоуст с уважением и вниманием относится к Прайсу. Лейтенант, сложа руки на груди, стоял в центре зала и следил за спаррингом, то и дело отпуская отрывистые команды. Кёниг подошел ближе, но отрывать его не хотелось. Он замер, дожидаясь удобного момента. — Решил отдохнуть вместо тренировки, сержант? — спросил Гоуст, не поворачиваясь. — Никак нет. Я не устал, чтобы отдыхать. Хотел передать, что Прайс попросил зайти. — Не теряй времени и приступай к отработке ударов, пока все не собрались, — скомандовал он, заканчивая бой. — Капитан? — Саймон, — Прайс одобрительно покачал головой, откидываясь назад. В приглашающем жесте он указал на стул. Гоуст в свою очередь поднял руку в воздухе, отказываясь. — На удивление, Кёниг нашел со всеми общий язык, нравится Фаре, да и другие отзываются о нем положительно. Даже Алехандро, несмотря на распри, работает с ним слаженно, — капитан прервался, понимая, что диалог свернул не в то русло, и продолжил:. — Но я вижу, что он недостаточно натаскан на командную работу. Кроме этого, Кёниг сказал, что хочет переселиться. Поэтому ты здесь. Я бы хотел попросить тебя присмотреть за ним. — Пф, — фыркнул Гоуст, нахмурился и тяжело посмотрел на капитана. Он явно успел пожалеть о необдуманно брошенных Кёнигу словах. Совет отличный, но явно не в его пользу. — Когда мы проводили отбор, его Куратор сказал, что Кёниг хочет быть снайпером, — Прайс тяжело вздохнул. В его голосе звучали сомнения. — Дай ему шанс. Не прошу таскаться с ним, как с новобранцем, скорее, показать, что знаешь сам. Я бы использовал все возможности — в будущем пригодится. К тому же… Вы с Соупом… — Лучше не стоит начинать этот разговор, — отрезал Гоуст, моментально напрягаясь. Он казался напряженным, как струна. — Вы были отличным снайперским тандемом, и нам необходим такой же отличный боец. — Такого, как он, больше не будет, — ответил Гоуст с незавуалированной злостью в голосе. Он недовольно повел головой, смахивая накатившую ярость. Даже несмотря на неформальный разговор, он на службе, а значит, контролировать себя и свои эмоции — прямая обязанность. — Да. Не будет, — согласился капитан. — Но это не значит, что я поставлю на нас крест и перестану тренировать новых членов команды, — он попытался воззвать к здравому рассудку. — Я говорю сейчас с тобой как друг, но как капитан сказал бы, что наш отряд конкретно так проседает во многих моментах. У Кёнига есть потенциал, и нужен тот, кто пока… — Он не сможет заменить Джонни, — грубо отрезал Гоуст, не желая больше продолжать диалог. Бросив короткое: «Разрешите идти?» и не дождавшись ответа, он развернулся на месте и быстрым шагом покинул кабинет. Прайс решил его не останавливать, лишь раздосадованно поджал губы и вернулся к работе — та ждать не станет, в отличие от возникшей проблемы, которая могла спокойно решиться без его непосредственного участия. Хотя, как капитан, он прекрасно понимал, что, если обстановка накалится, ему придется вмешаться, но уже после задания. — Кёниг, на ринг, — произнес Гоуст, бегло осмотрев зал на предмет того, все ли собрались и готовы ли начинать. — Остальные — приступайте к отработке ударов в паре. Гас — ты с Фарой, помоги ей. Хоранги после спаррингует с Гасом, пока Алехандро судья. — И что мы сегодня отрабатываем? — поинтересовался Кёниг, разминая плечо, сильно ноющее время от времени после первого, отборочного боя с Гоустом. Возможно, оно бы зажило быстрее, не нагружай он себя дополнительными тренировками и стрельбой из оружия с сильной отдачей. Сняв перчатки и кофту, он остался только в маске, футболке, штанах и ботинках. У Гоуста все было иначе: балаклава, кофта, перчатки, плотные штаны и ботинки. Он был покрыт одеждой с ног до головы, лишая противника практически любой информации о себе. — Спарринг, — помолчав, ответил ему Гоуст. — Цель: уложить врага на лопатки прежде, чем тебя убьют. Гоусту пришлось приложить усилия, чтобы не вспоминать недавний разговор. Внутри все сдавило от злости. — Старайся просчитать траекторию моих движения. Если ты сейчас попытаешься меня ударить, посмотри, куда я уйду. Затем, исходя расположения моего тела, подумай, что я могу сделать. Например, если ударишь меня под дых, я с большей вероятностью схвачу тебя за голову и сломаю нос коленом. А это значит, что?.. — Мне либо не стоит тебя так бить, либо нужно успеть среагировать. Например, сделать подсечку, когда ты будешь замахиваться коленом, — ответил Кёниг, увлеченно слушая. Он, конечно, не замечал изменений. Перед ним стоял все тот же лейтенант, чей голос не был ниже обычного, а слова не вылетали с особой жестокостью и резкостью.       Решив не медлить, он сделал выпад вперед, следуя совету. Удалось предугадать следующий ход оппонента: он ударил кулаком по челюсти снизу и замер. Гоуст отступил и рявкнул: — Не смей останавливаться! Кёниг, испугавшись, среагировал молниеносно. Он схватил лейтенанта за плечо и потянул на себя, вынуждая его оступиться и потерять равновесие. Что-то не так. Кёниг наконец-то заметил то, на что так упорно закрывал глаза. Взгляд Гоуста мгновенно ожесточился. Он встал в оборонительную стойку, готовясь. За секунды из тренера Гоуст превратился в оголодавшего хищника, готовящегося в любую секунду напасть и лишить жизни каждого, кто попадется ему на пути. Движения, отточенные, резкие, техничные, показывали разницу в навыках и опыте между ними. До Кёнига дошел смысл той неосторожно брошенной после игровой тренировки фразы: в реальном бою против лейтенанта у него не было и шанса на победу. Мозг, не успевающий анализировать происходящее, сдался, уступая телу, позволяя рефлекторно блокировать удары. Никак не удавалось перейти в наступление и дать сдачи — Гоуст на корню срезал любую попытку. Где он? Гоуст пропал из поля зрения, заставляя знатно занервничать. Не успев развернуться, Кёниг почувствовал, как на шее сжалась чужая крепкая рука, колено грубо уперлось в поясницу, заваливая на пол. Еще секунда — и послышался хруст в локте. Руку вывернули за спиной, надежно фиксируя. Его скрутили в удушающем захвате, зажимая между собой и полом. Он попытался выбраться из захвата, потом понял, что еще несколько секунд — и вырубится. Он судорожно заозирался. Должно быть хоть что-то, что могло бы ему помочь. Ничего. Гоуст сжимал его горло, надавливал коленом и выворачивал руку со всей силы, не давая ни отступить, ни атаковать. Кёниг впервые за долгое время чувствовал себя настолько беспомощным. Он запаниковал, дважды хлопнув свободной рукой по полу, но жест был проигнорирован. Гоуст, поглощенный приступом злости, только сжал сильнее. “Убить, убить, убить…” — метрономом звучало в голове до тех пор, пока тело в руках не обмякло. Он внезапно опомнился, и весь гнев испарился, как по щелчку пальцев. Осталось только липкое, неприятное послевкусие адреналина. Гоуст опустил Кёнига мордой в пол и похлопал по плечу. Реакции не поступило. Он заметно напрягся, прикидывая варианты: до медпункта сам не дотащит, а звать кого-то на помощь — подрывать авторитет. Гоуст перекатил сержанта на спину и уселся рядом на корточки, приподнял маску с чужого лица, чтобы та не препятствовала поступлению воздуха. — Живой? — в голосе впервые за все время послышалось несвойственное ему беспокойство. Он стянул перчатку зубами, дотронулся до шеи, прощупал пульс, нахмурившись. Кожа в том месте была неровной, грубой от обилия шрамов, пересекающих друг друга. «Осколочные. Он был близко к эпицентру взрыва?» Подняв ткань чуть выше, Гоуст увидел несколько рубцов куда крупнее и длиннее, преимущественно на щеке. «Парень потерял всю команду и остался жив только благодаря адреналиновому выбросу, и если учесть все его ранения, до сих пор непонятно, как он выбрался», — сказал Прайс в день отбора. Гоуст не стал злоупотреблять возможностью и моментом и прикрыл лицо обратно, хлопнув по нему несколько раз, чтобы привести Кёнига в чувство. Кёниг что-то пробубнил, приоткрывая глаза, и бездумно уставился в потолок. — Проснулся, принцесса? Я еще ничего толком не успел сделать, а ты уже отключился, — с упреком, но заметно мягче обычного сказал Гоуст, и поднялся. — Давай, подбирай конечности. У нас есть два часа, пока полигон не займет другой отряд. Покажешь, чему научился со своей подружкой, — намекнул Саймон на снайперку, протягивая руку Кёнигу. Тот осоловело моргнул несколько раз, пытаясь сориентироваться в пространстве и, не желая заставлять себя ждать, ухватился за чужую руку. — Не ударить бы в грязь лицом во второй раз, — усмехнулся Кёниг, разминая шею. Легкая дезориентация, боль в плече и пояснице, сдавливающие ощущения в горле говорили о том, что Гоуст немного перестарался. И Кёнигу, удивленному резкой смене его настроения, оставалось только гадать, что произошло. Когда ты военный, постепенно привыкаешь, что даже тренировки могут сильно покалечить или того хуже — убить. Но все меняется, когда вместо простого солдата ты тренируешься со своим сослуживцем, который не позволяет себе ничего лишнего, который привык контролировать не только себя, но и других, и в конечном итоге дает осечку. А после, как ни в чем не бывало, спокойно и терпеливо объясняет технику стрельбы на полигоне. Эта резкая смена не пугала Кёнига, но он чувствовал себя неуютно и неспокойно, как если бы было что-то еще, что никак не получалось понять и расшифровать. Непоследовательность в поведении держала в напряжении. Он все ждал в свой адрес чего-то едкого и неприятного, но это что-то все не наступало. Пока Кёниг смотрел в прицел, Саймон корил себя за произошедшее. Сорвался. Потерял контроль. Он дал слабину, эмоции вырвались наружу, а на задании это могло привести к собственной или чужой смерти. Саймон всегда считал себя человеком, который знает, что делает и что будет делать, а сейчас? В его голове был сущий беспорядок. Виноват ли Кёниг в том, что его взяли на службу именно в ОТГ–141? Виноват ли он в том, что пришел после смерти Соупа? Чистый разум, пример объективности и… Он обязательно к этому вернется. Не стоит отвлекаться от тренировки. Гоуст проследил траекторию пули и сделал Кёнигу несколько замечаний, но тут же предложил, как исправить ошибку. Кёниг лежал у его ног и что-то постоянно бормотал по-немецки. Гоуст хмыкнул. На удивление, Кёниг схватывал все на лету, моментально демонстрируя навыки на практике, а после на задании и общих тренировках. Он был упорным, как стадо баранов, но еще, несмотря на предвзятое отношение — прислушивался, исправлял свои косяки и не жаловался. Это не впечатляло, хотя и подталкивало дать ему шанс, как просил Прайс. Ему ведь ничего не стоило погонять сержанта недели две, а в случае чего отказаться от затеи из-за бесполезности и необучаемости новобранца. Гоуст не заметил, как пролетело время. Тренировка подошла к концу, а они, кажется, даже не попрощались. Он опомнился уже будучи в кровати, после холодного отрезвляющего душа, ужина и небольшого брифинга по предстоящему заданию. Сон подкрался незаметно. *** — Хм, — произнес Гоуст, обнимая Соупа. Он отрешенно смотрел в потолок, думая, что где-то все это видел. Они уже как-то лежали в обнимку, кажется, после миссии на Дальнем Востоке: команда была уверена, что не сможет выбраться из передряги, но в итоге домой вернулись полным составом. А после, через несколько месяцев, Гоуст и Соуп признались друг другу в чувствах. Точнее, сначала это сделал сержант, а после в своей молчаливой манере и лейтенант. Гоуст никогда не думал, что может проявлять к другому человеку такие чувства. — Снова голова гудит? — сонно спросил Соуп, открыв один глаз. У него была очень странная суперспособность — чувствовать, когда Гоуста беспокоили тревожные мысли. — Немного. — Ты редко бываешь со мной таким «многословным», — пошутил Соуп, подняв голову. — О чем задумался? Забавно, что именно МакТавиш смог пробить брешь в эмоциональной маске Саймона. Некоторое время спустя тот нехотя, но начал делиться переживаниями и мыслями, точно зная, что Соуп поймет. Он был уверен, что может доверять. — Думаю о том, что было. Скучаю по... некоторым моментам, — осекся Гоуст, мысленно добавляя: «Скучаю по тебе, по твоему голосу и по тому, как ты стрелял в мою задницу на полигоне, засранец». — Например? — Хм-м… — снова задумчиво протянул Саймон, улыбаясь. — Ты тогда оскорбился, что я назвал тебя слепым, и всю тренировку на полигоне стрелял только мне в ягодицы и бедра, — он усмехнулся, вспоминая, как пришлось признавать поражение. Тогда даже короткое: «Ты не слепой, неплохие выстрелы» казалось непосильной ношей. — Повторим? — игриво ответил Соуп, улыбаясь. — Как-нибудь обязательно, — соврал Саймон, возвращая голову на подушку. Он прекрасно понимал, что все происходящее — сон, но признавать этого не хотелось. Гоуст, уже месяц мечтал хотя бы раз увидеть Соупа, и мечта сбылась. Чувствовать его всем своим телом, слышать, разговаривать с ним — все ощущалось настолько же ярко, как отдача от крупнокалиберки в плечо. Закрыть глаза сейчас означало открыть их там, на другой стороне, наяву. — Даже если нет, это не так уж и страшно, Гоуст, — произнес Соуп, снова читая мысли. Он всегда знал, что и когда сказать, как подбодрить, как рассмешить, как справиться с любым жизненным дерьмом. Чувствовал то, чего сам Саймон не понимал и не осознавал. — Мне страшно, что этого больше не произойдет, — прошептал Гоуст, сжимая Соупа сильнее. Хотелось остаться здесь, в этой реальности, и ради этого он готов был отдать все на свете. Но от осознания скорого конца горло сжималось в предательском спазме. Он потерял дыхание на несколько секунд. — Но если не вернешься туда, многое потеряешь. И если мы больше никогда не встретимся, я бы не хотел, чтобы ты прожил жизнь, полную боли и сожаления. Ты ни в чем не виноват и должен идти дальше. Даже если я, — Соуп коснулся щеки Гоуста и замер, — не хочу тебя отпускать. — Не волнуйся, — успокаивающе прошептал Гоуст, крепче прижимая его к себе, — я тебя не отпущу. Засыпай, уже поздно, — он коснулся губами чужого лба, замерев, как и Соуп, на несколько секунд. «Мне будет не хватать тебя», — подумал Гоуст, стараясь запомнить каждое мгновение. — И все же мне пора. Отпусти. Последнее, о чем я прошу. — Я постараюсь. Прозвенел будильник. Время собираться на задание.