Психоз

Белый потолок... Белые стены… Белый пол. Белая прикроватная тумбочка. Белый стул рядом с тумбочкой. Белое одеяло на белой кровати. Белая простыня постелена на белый матрас подо мной. Белые бинты, перекрывающие мою рану. Чёрт, да даже та тупая рубашка на моём теле была этого идиотского и безвкусного белого цвета! Обычно белый цвет ассоциируют с чистотой, невинностью, покоем, миром, кто-то даже с любовью. А кто-то с жизнью. И этот кто-то – конченый дебил! Для меня белый цвет связан с угнетающей тишиной больницы. С местом, где никто тебя не поддержит и не выслушает. С местом, где тебя бросили собственные родители, прислав лишь пакет сладостей и пожелав скорее выздороветь. Да… Вместо того, чтобы приободрить и успокоить, белый цвет попросту сломал меня. И теперь… для меня он ассоциировался лишь с одним. Для меня белый цвет означает смерть. Серый цвет гораздо лучше! Он такой приятный, спокойный, уютный… Он укроет тебя от всего мира своим тёмным полупрозрачным одеялом, спрячет от всех проблем и невзгод, поможет забыться на час, ночь и на целые сутки. А возможно, даже навсегда… «Вот бы всё в палате было серым…» подумала я, крепко зажмуривая глаза и поворачиваясь с затёкшего правого бока на спину. «Меня выпишут только через пару недель… Нет, ну что за идиотизм? Моя рана на плече не такая уж глубокая, и заживёт гораздо быстрее, чем за это время! Почему эти… работники больницы не могут меня пораньше домой отпустить?» Я не спрашивала, почему. Я вообще ни с кем не разговаривала с того дня. Только с новоиспечённым шерифом Россом, который приходил меня допросить. Я рассказала ему про то, как Мэттью похитил Тревора и убил на моих глазах, как кто-то в чёрной одежде и капюшоне убил его, и как я притащила Мэри-Джейн к хижине какого-то старика. Я умолчала о Хайди и даже о Сэмми. Сама не знаю почему. То ли потому, что он долгое время был мне другом, то ли потому, что тогда пообещала ничего не рассказывать. Кроме полиции ко мне приходили друзья. Вайолет, Сьюзи и Дани, Стив, Конни, опять Вайолет, опять Сьюзи, опять Конни. Потом опять Вайолет. Опять Сьюзи и Дани. Снова Конни. Потом Сьюзи. Вайолет. Дани, Сьюзи, Вайолет. Сьюзи. Конни. Вайолет. Конни… И так можно до бесконечности. Все твердили мне, что всё будет хорошо. Но всё было ужасно. Получается они все мне лгали? Да. Но я не могла и не могу их осуждать. Они лишь хотели, чтобы мне стало легче. И разве это их вина, что мне легче не становится? «Нет. Это лишь моя вина. Ровным счётом, как и то, что произошло в тот вечер у озера Блэкстоун.» Я могла винить кого угодно! Кого угодно. Я могла бы винить Сэмми. Он мог бы пойти в полицию или ко мне. Но вместо этого решил умертвить двух парней у меня на глазах, чтобы доказать что-то, что в его извращённом понятии называется любовью. Но почему-то я не могла винить его до конца. Я могла бы винить Мэттью. За то, что он был поехавшим ублюдком, решившим убить меня с Тревором за то, что я крутила ими обоими. Но его я тоже не могла винить полностью. Я могла бы винить Хайди за то, что она сразу не помогла мне и Эм-Джейн. Но эта девушка помогла нам! И она вообще никак не замешана в этой истории, поэтому и не было обязана помогать нам, поэтому я не могла её в чём-либо обвинять. Я могла бы винить Мэри-Джейн. Если бы она не рассказала мне об игре в бутылочку, то я бы просто выслушала Тревора, и мы бы просто снова сошлись. Но и её я не могла винить в произошедшем. Я могла бы винить самого Тревора. Ведь если бы он меня не бросил, я не начала бы крутить роман с ним и его другом сразу и ничего не случилось бы! Но даже его я не могла, не имела права обвинять, в чём-либо! Я могла винить кого угодно! Кого угодно. Но винила лишь себя. Ведь это всё была я… Я закрутила эти тупые шуры-муры, чтобы потешить своё обиженное, чрезмерно раздутое эго! Я постоянно рассказывала Сэмми, да и не только ему, о том, как меня раздражает Тревор, я обижалась на всех, кого толь можно и за всё, что только можно, лишь для того, чтобы посмотреть, как они извиваются передо мной на коленях, умоляя о прощении. «Ведь я просто ребёнок. Всего лишь обиженный ребёнок. Мне просто не хватило внимания в детстве и когда я подросла и поняла, что надо делать для того, чтобы его получить, начала брать его горстями и не смогла остановиться! Знай это прошла я, она точно обвинила бы во всём родителей. Но сейчас я понимаю, что это глупо. Они всегда работали, загонялись, просто ради того, чтобы нормально жить… А я это не замечала, словно они сутками пропадали не в офисе, а в баре, или каком-нибудь публичном доме… Да я ничем не лучше Олив, которую сама всегда так презирала! Во многих аспектах я гораздо большая стерва, чем она…» Медленно, со скрипом открылась дверь. Так же бесшумно закрылась. Кто-то, тихо стуча каблучками, вошёл в мою палату. Сначала я подумала, что это Вайолет. Она часто носила туфли на каблуках и часто приходила ко мне. Однако она всегда оповещала о своём прибытии какой-нибудь фразой, стоило ей едва ступить за порог. А этот кто-то был тихим. Медленно подойдя, человек замер рядом с моей кроватью. Раздался тихий скрип ножек стула о пол. Ясно. Посетитель сел. Я не торопилась открывать глаза и смотреть, кто это. Не то, чтобы я была не рада приходу незнакомца. Просто сейчас у меня не было желания с кем-либо говорить. Неожиданно, мне в голову пришла ужасная мысль. «Что если это Сэмми пришёл? Вдруг он сейчас стоит надо мной с ножом и хочет прирезать за то, что отказалась от его братской любви? Хотя, поступь звучала быстро, да ещё и так, будто ко мне пришёл кто-то в туфлях. А Лумис никогда не ходит в туфлях…» Как раз в этот момент сидящий рядом со мной неожиданно заговорил. – Ну что же, спящая Алиса Кэмпбелл… Вот я и сижу напротив тебя. И знаешь ли, испытываю довольно противоречивые чувства. Я была так ошарашена, узнав голос Олив Пендл, что пришлось издать тихий сонный стон и медленно повернуться на бок, чтобы находиться к ней спиной. Потому что иначе она увидела бы моё вытянувшееся от удивления лицо. Пендл, будто не заметив этого, тихо продолжила: – Вообще, я и сама до конца толком и не понимаю, что я тут делаю. Ещё недавно я была на сто, нет, на сто десять процентов уверена, что ты мой враг. Честно говоря, когда Сью сказала, что ты пойдёшь с нами гулять, я едва смогла скрыть свою злобу и готова была терпеть тебя рядом в течении дня лишь ради неё, как, наверное, и ты готовилась терпеть моё общество лишь для того, чтобы не разочаровать подругу… Но после того, как я узнала, что с тобой случилось… Почему-то всё раздражение, злоба и пренебрежение, которые я раньше так остро испытывала по отношению к тебе, вдруг почти сошли на нет и уступили место… чему? Сочувствию? Я услышала, как она тихо усмехнулась. – Ну вот уж не знаю, сочувствую ли я тебе… Наверное. Сложно сказать. Если это не сочувствие, то что тогда? Может чувство вины? А ведь знаешь, есть немного… – она вздохнула. – Я ведь так и не попросила прощения за то, что Том тогда ударил тебя стаканом… Ведь это из-за меня он так поступил! А я ведь даже извиниться не смогла… Ну и ещё… Я понимаю каково тебе! Неожиданно, я почувствовала тепло. Это её ладонь пролезла под одеяло и крепко сжала мою, вытащив её из-под защитного покрывала. – Нет, правда. Я понимаю. Хоть ты и стервозная самовлюблённая раздражающая выскочка, которая заслуживала какого-то жизненного урока, ты не заслуживаешь того, что с тобой случилось. А я… – её пальцы судорожно сжали мою ладонь. – Я видела, как Сьюзен убила Тома год тому назад. И ты не поверишь, я тогда никак ей не помогла… Хотя и не рассказала ни о чём полиции. Она, всё-таки моя подруга, хоть и больная на всю голову! Ну и со мной рядом был Дезмонд. А ты… тебе сложнее, чем мне. Надеюсь, ты справишься. Она опять вздохнула. Потом я почувствовала её дыхание на своём лице. Видимо, она надо мной склонилась. – Знаешь, а ты мило выглядишь, когда спишь! Твоё лицо такое умиротворённое и на нём нет ни капли твоей обычной спеси. Может, было бы неплохо, если бы ты подольше находилась в таком состоянии… Она тихо рассмеялась. – Вот смотрю на тебя и думаю… Наконец, я не выдержала и, открыв глаза, произнесла: – Олив, если ты сейчас собираешься поцеловать меня и признаться в нетрадиционной ориентации, то мне оно конечно приятно, но совсем не нужно! – ЧТО?! Шатенка отпрянула от меня, словно ошпаренная. – Ты… т-ты… ты д-думай, что вообще говоришь! Я люблю Дезмонда! Это Лив постоянно со своей лучшей подругой где-нибудь зависает, наверняка это она своему парню с ней изменяет… – Да расслабься ты, эта была просто шутка… – вздохнула я, снова прикрыв глаза. – Дурацкая шутка! – огрызнулась раздражённая Олив, снова садясь на стул и одёргивая свою длинную фиолетовую юбку. Некоторое время мы обе молчали. Наконец, я решила нарушить тишину, спросив: – Весь тот душераздирающий монолог, который ты только что произнесла. Это правда? – Что именно? – нахмурилась шатенка. – Ну, я имею в виду, все твои слова о том, что ты типо меня понимаешь, сожалеешь о том, что Том меня ударил и так далее… И да, кстати, что качается того случая, – добавила я. – Я тебя прощаю. – Эй, я не просил прощения! – возмутилась она. – Ну извини, неправильно поняла, – пожала плечами я. Почему-то бурные реакции девушки на мои подколы не приносили мне никакой радости. Олив фыркнула и затем произнесла: – Ну да, это правда! Я правда понимаю и даже сочувствую, если уж на то пошло! В конце концов, это же больно, потерять парня… Не знаю, чтобы я делала, если бы потеряла Дезмонда! – И? – тихо, почти шёпотом спросила я. – Что и? – Я смогу жить дальше? Шатенка на некоторое время задумалась, после чего кивнула. – Да, я думаю сможешь! Но… ещё я думаю, что это будет очень непросто… В ответ на эту её реплику я лишь кивнула. – Спасибо.