Скрытые от всех драбблы по Ванахейму

Его окрамляют закатные лучи солнца, привлекающие взгляд Яны. Волосы на свету выглядят теперь совсем как из золота, заставляя быстро юркнуть в сторону, лишь бы робот не подумал чего. Они стоят на смотровой башне, прямо как много лет назад. Так ли на самом деле много? Ангел не знает, не хочет думать, хочет лишь смотреть на солнце и не отвлекаться от него ни на секунду. Её личное солнце скомкано начинает диалог: — Как давно ты решила, что остаёшься здесь? — Итан звучит уставшим, по обыкновению громкий возглас робота теперь звучит как хриплый шёпот, едва различимый сквозь шум ветра. — Ты ведь решила, что Такуми опасен, да ведь? В его словах есть эта неуловимая мольба, просьба ответить согласием. Яна хватается за ограждение крепко, поворачивается скованно и кротко отвечает. — Я не знаю. Итана, похоже, успокаивает даже такой ответ. Он подходит ближе, заставляя гарпию наткнуться спиной на заборчик, но молчит. Изучает её, вглядывается в голубые глаза, не в силах сдержать вздоха, наполненного сожалением и постыдным желанием. — Надеюсь ты поймёшь меня, Яна, — Эллингтон наклоняется и целует обветренные губы. Неидеальные, обмороженные и в порезах, использованные кем угодно, но не им. Голову сносит окончательно. Пусть она будет не его, пусть будет и дальше уходить так далеко, как только может, но Итан чувствует и знает, что достоин одного поцелуя. Всего одного, чтобы уталить всю ту тоску, копящуюся годами. Лишь бы подольше расстянуть этот момент — возмущённая гарпия, что отнюдь не отходит от него, глупые веснушки на её щеках, краснота всего её лица. На выдохе робот выдаёт: — Как же ты прекрасна.. А Яна всё не может понять, что же чувствовать. — Это неправильно.. Я не могу, ты же понимаешь это, я.. — её голос совсем осел от всего, что крутилось в голове. Приходится взглотнуть накативший ком, чтобы вернуть хоть какое-то самообладание. — Я не могу предать господина. — Но можешь предать своё сердце? Сойер не знает, что сказать. Учёный перед ней прав, и никто из них не может по-другому объяснить вспушившиеся перья ангела и ее ослабевшие ноги. — Я понимаю. Мы.. Мы встретимся с тобой вновь, когда я останусь на волоске от смерти. — Ты будешь моей? Вновь эта мольба в голосе. — Только твоей. Это условный договор, незакреплённый чем-то иным, кроме пылкого поцелуя, но оба подойдут к нему как можно серьёзнее.