Лживая болезнь

      Мы уснули прижавшись друг к другу, чтобы разгоряченные влажные тела не мерзли. Сил не было ни на душ, ни на то, чтобы поправить смятую постель, даже залезть под одеяло я не мог. Все было невыносимо тяжелым, от любой попытки приподняться или подползти бросало в слезы от какой-то неясной жалости. Я не знаю, как мы не остановились с Рицукой на полпути, как мы не свалились от усталости в процессе. Помню, что у меня постоянно перед глазами начинало темнеть, временами я словно выпадал из происходящего: вот мои чувства обострены, я ощущаю весь мир вокруг себя, а через мгновение не могу понять даже на чем лежу, да и лежу ли вообще.       Было отвратительно от ханахаки. Довольно часто — особенно Рицука — мы склонялись друг над другом, закашливаясь, выплевывая цветы на тела друг друга. Мы не хотели этого, но контролировать это не выходило. К тому же я постоянно задыхался, я все чаще вдыхал воздух, но понимал, что легкие, словно задеревенели и совершенно не растягиваются.       Мы проспали долго, наверное, почти сутки, потому что проснулся я, когда солнце за окном снова вставало. Рицука еще спал. Я с трудом оторвался от кровати и сел. Все ныло, во всем теле расцветала слабость. Я осмотрел себя. Синяки везде, потому что все во мне истончилось и сосуды стали хрупкими, во многих местах меня облепляла ржавчиной засохшая кровь, которая понемногу сшелушивалась. Нужно было идти в душ, но этого не хотелось.       Интересно, помогло ли произошедшее Рицуке? Спит он спокойно, но он и раньше так спал. Внешне он не изменился. Значит, придется ждать его пробуждения.       Я обернулся на него, прежде чем отправиться в душ. Забавно, что он и во сне хмурит брови, поджимает губы. На что он интересно все время злится? Может, ему снится Юки, сбегающий с репетиции. А может, его мучает кошмар, в котором мы теперь доживаем наши жизни: смерти друзей, обрывающаяся судьба, неразделенная любовь. Хотя мне кажется, что Рицука не верит теперь, что мои чувства к нему дружеского характера, эта ночь ничего во мне не изменила. Я сдавленно прокашлялся, как только проснулся.       Под горячей водой я стоял долго. Мне все время было холодно, здесь же меня всего охватывало чувство безопасности, забвение овладевало мной. Но вышел я все равно раньше, чем планировал, потому что в ванную внезапно влетел Рицука.       Я с удивлением выглянул и посмотрел на него: обычно он не позволял себе заходить сюда, пока я был здесь. Он предпочитал выкашлять ханахаки в мусорный пакет, чем вмешаться в мои личные ритуалы. Но сейчас что-то было не так.       Обнаженный он склонился над унитазом. Я даже не мог понять: тошнит его или изматывает кашель — настолько странными были звуки. Я вышел, настороженно смотря на него.       — Я сей… час, — он вскочил, хотел уйти, но тут же снова бросился к унитазу.       Его рвало. Кровь, какие-то ошметки, даже лепестки — все стремилось наружу. Мне самому чуть не стало плохо от этого зрелища. Страшная мысль, что я сделал только хуже Рицуке, сковала меня. Мы слабли ежедневно от того, что болезнь высасывала и извергала из нас кровь, здесь же кровь стремилась из тела сама, непонятно от чего.       Я бросился к телефону, позвонил в больницу — снова обещали приехать в течение дня. Я уже слышал это, а потом Харуки умер до вашего приезда! Я вернулся к Рицуке. Он, прислонившись к стене, сидел и дрожал. Руками он обхватил себя. Вокруг рта была размазана кровь, лоб был в испарине. Он снова подорвался, попытался встать при виде меня и тут же рухнул назад. От напряжения, наверное, его снова начало рвать.       Я быстро вернулся в комнату. Принес оттуда халат. Как только Рицука вновь сел, отдыхая от приступа, я его накинул ему на руки, а потом велел обхватить меня за шею. Каким-то чудом, подкрепленным страхом, я приподнял его, чтобы подсунуть халат и под него. Дрожь не прекращалась, мне показалось, что это из-за того, что пот обильно стекал по его горячему телу. Я умыл его и обтер.       Он все время шарил по груди, я с ужасом вспоминал это же движение у Харуки.       — Щекотно, — выдавил он, и его снова начало рвать.       Я сходил быстро на кухню, взял теплой воды и вернулся. К этому времени он перешел на кашель, долгий и мучительный. Я ждал, наверное, с четверть часа, когда он прекратится. Бутон за бутоном он извергал наружу. Без сил он сполз по стене. Я снова отер его лицо и приложил к губам кружку. Вода поостыла. Сначала Рицука вяло отмахивался головой от жидкости, боясь, что это вызовет новый приступ, но я стал молить его сделать хотя бы пару глотков — обезвоживание тоже угрожало его жизни. Он немного попил. К счастью хуже не стало.       Я сидел рядом с ним весь день. Приступы повторялись, изматывая его до того, что он уже не смог в какой-то момент подняться к унитазу и рвота, кашель понеслись на пол. Я приподнял его, склоняя над унитазом, потом быстро вытер с пола и положил его голову себе на колени. Мне было страшно, я не знал, что происходило: он умирал, а может, это особенность его ханахаки? Я старательно его поил, ждал с нетерпением крика звонка, возвещающего, что помощь, наконец, пришла.       В определенный момент, больше чтобы отвлечься, я стал напевать мелодию нашей вымершей группы. Рицука задремал. Так прошел час. Первый час за целый день, когда его тело не пыталось отвергнуть что-нибудь, не мучило, не призывало желать смерти. Были бы силы, я бы попытался его отнести на кровать.       И тут в дверь позвонили. Я аккуратно переложил голову Рицуки на туалетную бумагу и побежал открывать. Врач вошел в квартиру. Я, провожая его в ванную, описывал все, что произошло за это время. Даже не будя, Рицуку, доктор осмотрел его, а потом вышел. В комнате он сказал:       — Похоже, у него отторжение ханахаки. Он поправляется.       — Значит, слух оказался правдой? — я обрадовался, эта весть принесла мне необычайное облегчение.       — Вы про совместную ночь? Неужели, у вас ханахаки осталась? Мы изучаем еще этот вопрос. Точно пока общественности сказать ничего не можем, но я и часть моих коллег придерживаемся мнения, что ханахаки может пройти после секса. Не знаем точно: процесс ли, гормоны, а может что-нибудь другое — эта болезнь умеет заметать следы, — но что-то предотвращает ее развитие. Но многие люди не выживают после такой ночи, потому что партнер уходит. Больной же, как мне кажется, умирает от обезвоживания или захлебываясь в собственных жидкостях. Вашему партнеру повезло. Через несколько часов все будет замечательно.       Врач ушел. Я вернулся к спящему Рицуке. Да, все хорошо, я вижу это даже по нему. Видимо, тело должно было избавиться от этого паразита, поэтому выбрало такой жестокий способ. Но главное, что теперь все хорошо. Я сделал что-то правильное в этой жизни, меня будет кто-то помнить, а я умру без вины на сердце, возможно, даже не в одиночестве. Скорее, бы Рицука проснулся, мне очень хочется сказать ему эту невероятную новость и увидеть, как он оживает.