Лживая болезнь

      Я стал часто бывать у Рицуки в гостях, оставался с ночевками. Он хотел видеть меня каждый день, предлагал съехаться, но я отказывал. Мне было очень хорошо рядом с ним, спокойно, он был готов дать каждую приятную мелочь. Делал он это, конечно, забавно: с упрямым, раздраженным даже, лицом он протягивал мне чашку с чаем или совал в руки плед — мне теперь все время было холодно, — а я долго, не понимая, зачем мне это и что это вообще, смотрел на вещь, а потом брал ее. Мне нравилась жизнь с Рицукой, но я знал, что рядом со мной его походы в туалет с целью прочистить легкие от ханахаки учащались. Жестоко было заставлять чувствовать постоянно это неприятно-щекотливое оседание лепестков внутри, рвущий горло кашель и вкус крови, от которого иногда еще и рвота начиналась.       Однажды утром на ночевке у Рицуки я после душа мельком посмотрел в зеркало на себя. Взгляд невольно вернулся к отражению. Я никогда не был пухлым, разве что щеки были похожи на две булочки, но и сказать, что я костлявый тоже нельзя было. Мне осталось дней девять и этот факт выразился в выступившем скелете. Я видел, как сердце жутко бьется под вздымающимися ребрами и кожей. Вены и артерии были похожи на стебли цветов ханахаки, протянувшимися по всему моему телу, впитывающие кровь, от чего растение становилось фиолетовым.       Я вытянул перед собой руку и посмотрел на нее. Худая. Даже мышцы истончились, до этого я просто ощущал, что стал слабее, но теперь это еще и увидел. Из меня вытягивали все, что только можно. Волосы тоже поредели и потускнели. Я превращаюсь в мертвеца и внешне, и жизнью.       Рицука должен будет прожить на два-три дня больше меня. Теперь я четко знал, что песок в моих часах почти иссяк. Пару дней и меня будет утомлять даже ходьба, а последние дни я буду биться в продолжительной агонии. Если и попытаться спасти Рицуку, то только сейчас, пока на это еще есть силы. Вот только, как он отнесется к этому? Не сделаю ли я ему так только больнее? Он знает, что тех чувств, которые он желает, я не испытываю к нему. Как он воспримет предложение переспать?       Я оделся и вышел из ванной. Рицука суетился и тихо ругался у плиты. Готовить мы оба не умели, поэтому обходились самыми простыми блюдами, например, яичницей или омлетом с рисом. Но все равно он каждое утро, встреченное в одном доме, старался сделать эту простую еду интереснее.       Я сел, капая на пол влажными волосами. Рицука продолжал метаться, но внезапно застыл и вылетел из кухни, сдавленно крикнув:       — Следи, чтобы не сгорело!       Ханахаки заметила меня. Я послушно встал перед завтраком и стал смотреть на него. Я сомневался: надо снимать или нет? Когда уже запахло горелым влетел хозяин квартиры.       — Ты что и здесь уснул?! — он судорожно стал спасать еду.       — Я думал… — хотел оправдаться, но раздумал.       Рицука сгрузил завтрак на тарелки и выдохнул. Я подошел к нему со спины и обнял, уткнувшись лицом между лопаток. Он вздрогнул и замер, боясь прогнать меня лишним движением. Я потянулся к его шее сзади, касаясь ее губами. Мелкая дрожь и мурашки пробежались по нему. Только не оттолкни, только не испугайся — молил я его мысленно, ведь только так я могу попытаться спасти его.       Он развернулся ко мне, неуверенно приложил ладонь к моей похудевшей щеке, я потерся о нее. Со страхом я взглянул ему в глаза и увидел в них нескрываемое счастье, надежду, неверие в мою смелую ласку. Он потянулся ко мне, я закрыл глаза, давая разрешение на поцелуй. Неловко он приник к моим губам. Тепло и мягко, я слушался его, мне нравилось. Нравились его неуверенность, аккуратность, нежность. Интересно: Юки такой же в подобные моменты?       Неспешно я подталкивал его к кровати. Рицука в какой-то момент заволновался, разорвал поцелуй, желая что-то сказать мне, но на его счастье или беду мы споткнулись о матрас на полу, на котором спал я, и упали на кровать. Покрасневший Рицука лежал и смотрел на меня, он колебался. Я решительно поцеловал его, рука скользнула под футболку. Пути назад нет, но в нем и нет необходимости.