Лживая болезнь

      После смерти Харуки я не мог прийти в школу. Я прогулял один день, а на следующий уже заставил себя идти. Я не хотел увидеть участников группы «Given», потому что боялся, что при виде их перед глазами встанет картина смерти Харуки, от которой я старался убежать. Я не спал сутки, потому что стоило закрыть глаза и я видел бьющийся в болезненных судорогах силуэт, цветок, змеей вьющийся из рта и последнюю улыбку друга. Мгновение отделило эту грустную улыбку от ненавидящей смерти.       Акихико осталось пара дней. Этот когда-то крепкий и молчаливо-упрямый парень выгнет свое ныне слабое и жалкое тело, а потом ханахаки, потеряв в нем необходимость, начнет стремиться наружу, цепляясь за горло, губы, пирсинг. Я уже его похоронил в мыслях, потому что он наслоился с мертвым Харуки. Встретив его через день в школе, я даже удивился.       После уроков я зачем-то пошел в класс, где мы должны были репетировать. Мне нужно было встретиться с Рицукой, но я мог сделать это и в другом месте. Зачем я пошел туда? Может, надеялся уловить воспоминания о группе, которые после смерти друга стремительно ускользали в памяти, как будто сознание огибало углы, способные причинить мне боль.       На мое удивление в классе сидели Рицука и Акихико. Инструментов они не касались, просто сидели молча на партах. Хотя глаз они не поднимали, но тела их были обращены в сторону, где обычно стоял Харуки со своей гитарой. Прощание. Не то хаотичное, переполненное страхом свидетельствование смерти, которое я свершил у него дома, а настоящее безмолвное прощание с другом, членом нашей группы. Мы смотрели на эту брешь, но думали при этом не о болезни, а именно о человеке. Именно сейчас, когда мы были в кругу ханахаки, когда оно было для нас не чужим, мы могли отринуть его и смотреть на Харуки, как на покинувшего нас бас-гитариста, сопереживающего друга с робкой улыбкой.       Акихико тяжело встал и мотнул мне головой на дверь. Я последовал за ним. Рицука остался в классе. Акихико прислонился к стене, рука была прижата ко рту. Я встал напротив него. Он достал платок, сплюнул в него кровь. Он сейчас выглядел, как Харуки за несколько дней до смерти. Оболочка истощилась. Тело, не получившее объятий и потерявшее в них потребность, стало резким и угловатым, глаза затухали против воли.       — На кого было направлено ханахаки Харуки? — тихо спросил он.       — Он любил Рюу, — я обещал соврать.       — Бред, — ухмыльнулся Акихико. — Они друг друга едва знали.       — Он любил Рюу, — упрямо повторил я, отводя глаза от кривящегося лица друга.       — Почему ты лжешь?! — он схватил меня за рубашку слабыми руками и попытался толкнуть.       — Он попросил меня об этом, — я видел, что Акихико от моего вранья легче не станет. — Он хотел, чтобы ты как можно меньше мучился в последние дни.       Акихико отвернулся, цыкнул и пошел прочь, хватаясь левой рукой за стены. Правая перенеслась от рта выше.       Я закашлялся. Скрываться уже было не от кого, Сквозь мой «лай» на ладонь выскользнул бутон, через время еще один. Скорее бы эта болезнь забрала бы мою жизнь. Лучше бы завтра, чтобы я не увидел смерти своих друзей, не вспоминал смерть друга, не мучился от ненавидящего молчания Юки и не давал ложных надежд.       Я зашел в класс. Рицука обернулся на меня. Я подошел к нему, пора уже сделать что-нибудь за этот месяц не только ради себя.       — Рицука, скажу правду: у меня ханахаки не от тебя. Но все равно — давай встречаться, — я чуть улыбнулся.       Его брови взметнулись, глаза расширились. Губы заскакали, не зная — улыбаться или привычно сжаться. Я видел, что облегчение, робкое счастье проступают на его лице. Ему было все равно, что я люблю другого больше. Моих чувств, направленных на других людей, для него словно не существовало, ему было важно только, что там в груди рядом с ханахаки найдется место и для него. От его надежды, которой постепенно заполнялся его взгляд, мне почему-то становилось спокойно, ощущение верности моего поступка заполняло меня. Мне не приносило боли, тревоги его счастливое лицо. Лучше я буду рядом с человеком, который не может отвести от меня взгляда, полного теплых чувств, чем бежать на расстоянии за человеком, который даже не может понять меня.       Рицука вскочил и робко, неумело обнял меня. Я расслаблено положил свой подбородок на его плечо. Он крепко меня держал, не хотел отпускать, но тело затряслось от кашля, и мы были вынуждены разомкнуть объятия. Я хотел еще чувствовать его бешеный стук сердца, потому что он предназначался мне.