Лживая болезнь

      Дождавшись окончания уроков, я бросился к классу Юки. Дежурные сказали, что он зачем-то отправился на крышу. Я пошел туда, намереваясь рассказать о ханахаки и своей симпатии. Холодный ветер безжалостно и резко влетел мне в лицо, заставляя зажмуриться. Еще стоя в дверях, где было хоть какое-то укрытие от холода, я огляделся и у ближайшего ограждения увидел две фигуры. Одного парня я видел в первые, а второй был точно Юки.       Радость охватила меня при виде его сверкающих волос и ежившейся от холода фигуры. Я занес ногу над порогом, чтобы подойти и попросить о разговоре один на один, но замер от того, что увидел.       Спутник Юки, у которого я смог только приметить чуть отпущенные темные волосы и концертный пиджак — кто бы знал, как он в школу прошел — схватил его за руку и быстро прижал к себе. Йошида без сопротивления уткнулся лицом в его грудь. Их действия и так не подходили к определению «дружба», а тут еще Юки потянулся к лицу чужака и тот с улыбкой поцеловал его.       Я отступил назад. У человека, которого я люблю, уже есть предмет обожания. Они счастливы. Значит, для меня его сердце заперто. Как? Почему?       Я умру! Умру с болью, несчастный, с неразделенной любовью. Я сделал еще один шаг назад, чтобы не было видно поцелуя Юки. Я ничего не могу сделать. Я не смогу быть счастливым, если мои отношения будут построены на разрушенной любви. Да я и не смогу этого сделать! Не могу себе даже представить, как я вклиниваюсь в чужую судьбу.       Плечи затряслись и от слез и от кашля, который сейчас снова норовил рвать меня изнутри. Я развернулся и побежал прочь, не смотря под ноги. На пути мне кто-то попался: я задел его плечом, но извиниться не мог и не хотел. Я кашлял, захлебывался кровью и слезами и бежал, куда глаза глядят.       Свалился в бессилии я на заднем дворе. По руке, которой я прикрывал рот, струилась кровь, похоже своим бегом я растревожил болезнь еще сильнее. Я с хрипом вдыхал, сидя на корточках. Грудь рвало от боли, которую окатывало холодом. Но сильнее болело сердце. Я обречен и в жизни, и в любви. Зачем мне месяц? Лучше бы сейчас свалился здесь замертво.       Была бы рука тверже я, наверное, покончил жизнь самоубийством. Отчаяние во всем. Моя жизнь с недавнего времени пошла волнами: только я нашел свою любовь, как вокруг шеи обвилась ханахаки, только позволил себе мысль, что с Юки у меня все получится, как я выясняю, что в его жизни для меня места нет.       Рядом со мной, прямо на снег кто-то сел. Я хотел уйти, мне не хотелось, чтобы кто-то знал, как сжимается моя душа. Но знакомый голос без какого-либо интереса спросил меня:       — У тебя туберкулез или ханахаки? — Я приоткрыл глаза, рядом со мной сидел Акихико.       — Ханахаки, — тихо сказал я. Все равно он уже заметил кровь, я столько ее выкашлял здесь.       — У меня тоже, — он поднял ладонь, на которой было размазано красное пятно. — Надеюсь, что твой соулмейт не Угетсу.       — Угетсу? — я впервые слышал его имя.       — Тот парень, который целовался с Юки на крыше. Ты задел меня, когда я искал Угетсу.       — А… Нет, у меня Юки.       Я поджал ноги сильнее, интересно не сильно ли замерзает пирсинг Акихико на губе, наверное, это неприятно. Мы молчали. Интересно, боролся ли Кадзи за свою жизнь? Он выглядит очень сурово, такие люди должны бороться. Но, если они до сих пор вместе, значит разлучить у него не вышло.       — Мне осталось недели полторы, — почему в его голосе нет ни капли грусти? — Где-то на второй неделе начинаешь воспринимать ханахаки не как убийцу, а как избавительницу от боли неразделенных чувств. Угетсу отверг меня, потому что верен Юки. Ненавидит ли Акихико Йошиду? Не думаю, он никогда не показывал этого на репетициях. Так странно, что я даже не догадывался о том, что мой друг умирает. Он как всегда азартно ударял в барабанную установку, ходил в тренажерный зал, гулял с нами. Почему он не сделал себе еще один пирсинг, не прыгнул с парашютом, не начал пить? Мне всегда казалось, что люди, почувствовав дыхание смерти, начинают судорожно теснить огрызок жизни событиями, на которые они не решались до этого.       — Мой совет: купи в аптеке какое-нибудь успокоительное. Оно притупляет, замедляет работу нервов, и ты начинаешь спокойнее и реже реагировать на предмет обожания. Кашель никуда не денется, но рядом с Юки ты хотя бы не будешь давиться кровью.       Акихико встал, похлопал меня по плечу и собрался уходить. Но мне не хотелось этого. Пусть останется, мне не так страшно и больно, когда рядом есть человек, у которого та же беда. Я не знал, как его остановить, поэтому просто тоже поднялся на ноги и пошел следом. Вместе мы пришли в его класс. Там, видимо, в ожидании нас задержались Рицука и Харуки. При виде меня они насторожились.       — У него кровь носом пошла, — не оглядываясь бросил Акихико. — Есть у кого салфетки? Я пока вел его в туалет, весь в крови вымазался.       Харуки кинул ему салфетки. Мы пошли домой. Погруженный в свои мысли, я то и дело всплывал в реальность, потому что Рицука и Харуки, шедшие по узкой улочке впереди нас все время ускорялись, словно у них дома горели. Но если мне было все равно, то Акихико в конце концов рявкнул на них.       — Холодно вообще-то, — жалобно отозвался Харуки, растирая уши под длинными волосами, с которыми не справлялась резинка.       — Тащитесь тут вы, — огрызнулся Рицука.       Но все же они немного замедлились. Я закашлялся. В этот раз несерьезно, просто на руку кровь вылетела, но теперь это напоминало не о смерти, а о незаполнимой пустоте в сердце. Собаку бы завел, чтобы хоть кто-то меня любил в ответ, но кто о ней позаботится через месяц?