Убийство в краю фэйри

Роланд ничего не хотел делать. Даже открыть глаза и увидеть комнату, в которой Томассо был лишь днём ранее. Но когда он всё же осмотрелся пустым взглядом, ничто не говорило о том, что его любовник был мёртв. Только он знал об этом, и он ощущал себя лишним в этом мире. И хотя Томассо не так часто приходил в его квартиру, теперь та или иная вещь напоминала Роланду о нём. Стул, на который Томассо любил садиться, как на лошадь. Зеркало, которое, как он считал, было слишком маленьким. Книги, которые он выбирал исключительно из-за красивых обложек. Граммофон, который он включал, как только входил в гостиную. Роланд не знал, захочет ли он теперь слышать этот граммофон. По крайней мере, слава Богу, сегодня было воскресенье. Впрочем, Роланд не мог и думать о завтрашней работе и хотел выпросить выходной. Иногда это позволялось. Но сейчас ему предстояло сосредоточиться на том, чтобы просто встать с кровати. Время, казалось, перестало существовать. Роберт понятия не имел, когда он вернулся домой, когда заснул или сколько было времени сейчас. Взгляд на часы не помог: он попросту забыл, что увидел, через мгновение. В таком состоянии, с болью в сердце при каждой мысли о Томассо и его ужасной смерти, Роланд приготовился к встрече с равнодушным миром. И жестоким: было приятное солнечное воскресенье, идеальное для прогулки. Роланд избегал улиц, которые он облюбовал с Томассо, врезался в несколько прохожих и один раз резко остановился, когда вновь осознал, что Томассо не просто куда-то ушёл, а умер. Полицейский участок был столь же равнодушен, как и остальной мир, если не больше. Сержант Миллер попросил его прийти утром, но оказалось, что Роланд пришёл уже после полудня. Теперь ему пришлось ждать, потому что все были заняты. Созерцание стены и проходящих изредка людей едва не довело его до нервного срыва, и Роланд вскочил на ноги, глубоко вдохнув. Он едва удивился, когда в следующую секунду увидел Глорию. Это создание как будто знало, когда он был слаб. Фэйри посмотрел с долей удивления и, как показалось Роланду, сочувствия и осторожно подошёл. Роланд уселся обратно, ссутулившись, искоса взглянув на Глорию, который сел рядом. Экстравагантность Глории не исчезла, но потускнела. Он был тих, но тем не менее, выглядел как фэйри. Его чёрный облегающий костюм, чёрные галстук и платок и в особенности роза на отвороте чуть ли не кричали об этом. Роланд раздражённо выдохнул: - Ты не мог одеться скромнее? - Скромнее? – Глория осмотрел свой наряд. – Вообще-то, когда я сегодня проснулся, то подумал, что должен надеть свой самый скучный костюм. А роза его чуть оживляет. – Роланд хотел спросить, может ли фэйри хотя бы говорить как нормальный человек. Почти каждая фраза граничила с восклицанием и вопросом и сейчас. Даже женщины, которым столь старались подражать фэйри, не говорили так постоянно. Роланд предпочёл промолчать, поэтому Глория продолжил, разглядывая свои ногти: – Роланд… Это твоё настоящее имя? – Увидев непонимание Роланда, он объяснил: – Я предполагал, что человек, подобный тебе, возьмёт вымышленное имя. Ради безопасности. Квирам это свойственно. Роланд хмыкнул. - Сказал человек, который называет себя Глорией… - Ну да, некоторые фейри берут псевдонимы, когда они перемещаются между двумя мирами. Но вся моя жизнь там. Считай это именем, под которым меня крестили в нашем мире фэйри. Роланд чуть не скривился от этого кощунства. Он решил ничего не отвечать – к тому же, разговор на эту тему тоже казался кощунственным. Может быть, фэйри просто уйдёт, хоть это и было маловероятным. И действительно, вскоре он снова заговорил: - Очень мило, что ты пришёл… Должно быть трудно объяснять интерес в фэйри, которого ты не знаешь. Впрочем, подозреваю, тебя попросили прийти, но ещё не говорили с тобой? Я разыскал того Энцо, но его сосед сказал, что его забрала полиция. Роланда удивил укол ревности, который он ощутил при этих словах. Он посмотрел Глорию, не скрывая враждебности. - Ты знаешь, кто это? Родственник Томассо? – тихо спросил он. Глория кивнул, загадочно улыбнувшись. - Его брат, не меньше и не больше. Сосед мало о нём знает: Энцо появился всего пять дней назад. Странно, ты не находишь? Он приезжает, приходит к Томассо, судя по всему, а затем Томассо умирает. Почему этот фэйри рыскал повсюду, изображая детектива? Пусть они и были друзьями, смерть Томассо – не его дело. - Он бы не оставил адрес, если бы убил Томассо! – возразил Роланд – Это глупо. - Может быть, он забыл! Роланд собирался поспорить, но появился сержант Миллер. - Это что тут делает? – спросил он первым делом, окинув взглядом Глорию. Тот вызывающе приподнял подбородок. - Я пришёл узнать про Энцо Фарину. Миллер не удостоил его ответом и повернулся к Роланду. - Продолжим в кабинете капитана Шоу, мистер Эксли. Все силы Роланда ушли на то, чтобы сохранять спокойствие на допросе. К его облегчению, это была скорее мрачная беседа. Он продолжал играть роль агента, который лишь хотел наставить фэйри на путь истинный – и ненавидел себя за это. И всё же, ничто в его рассказе не выдало характер отношений с Томассо. И он поборол слёзы, грозившие выступить, когда он рассказывал то, что было ближе к сердцу. Однако выйдя из кабинета, он чувствовал себя так, будто только что остановился, пробежав целый день с тяжёлой ношей в руках. Лгать, сдерживая эмоции, было изнурительно. Сержант Миллер был одним из его знакомых в полиции, и Роланд попросил сообщать ему все новости по делу. Но ему пришлось признать, что, как и говорил фэйри, полицейских не особо интересовали поиски убийцы Томассо. Глория ждал на улице и курил. Скрыться от него было невозможно. Как только Томассо вышел, фэйри подошёл к нему, изучающе оглядев. - Ты спросил про брата? Я попытался заговорить с ним, когда его отпустили, но он едва знает английский и только сказал мне что-то про бога, который меня накажет. – Глорию явно раздражало молчание Роланда. И хорошо. – Тебе хоть что-нибудь сказали? - Немного. Брат пришёл к Томассо вчера вечером, но капитан не сказал, зачем. Нож ещё не нашли. В общем-то, всё. Никаких теорий о мотиве… - Это могло быть что угодно, – ответил Глория, пожав плечом. Как даже этот простой жест был полон элегантности, свойственной фэйри, Роланд не понимал, да и не хотел разбираться. – Деньги, ревность, ненависть, шантаж, ссора. Если задуматься, у Томассо было множество причин быть убитым… - Сейчас не время блистать остроумием. - Ты находишь это остроумным? – Голос Глории звучал разочарованно и слегка удивлённо. – Это не шутка и не остроумие, это факт, который касается любого из нас, включая тебя. - Я не один из вас. – Роланд почти что прорычал это. Глория озадаченно посмотрел на него. Несколько шагов они прошли молча. Роланд заметил один косой взгляд на них, затем другой. Ему не хотелось, чтобы люди думали, будто он якшается с фэйри. Несомненно, Глория продумывал следующий удар, потому что через какое-то время он произнёс: - На похороны придут фэйри. Роланду захотелось сделать глубокий, резкий вдох. - Мне не нужно шоу уродов на его похоронах. - Тогда если не придут твои друзья-доносчики, проблем не будет! Терпение Роланда лопнуло. Он остановился и раздражённо воззрился на Глорию, который тут же перестал ухмыляться. - Если не хочешь изуродовать своё красивое личико, советую уйти. Прекрати меня преследовать и возвращайся в свой кружок извращенцев. Фэйри лишь приподнял бровь, задержал взгляд на Роланде на ещё одно мгновение, и пошёл прочь. Но он остановился в нескольких шагах. - На всякий случай: Мотт Стрит, 171. - Что? Глория быстро закатил глаза. - Адрес Энцо. Мотт Стрит, 171. Как Джеймс Мотт – уверен, ты его знаешь! И он удалился, превратившись лишь в изящную фигуру, которая исчезла в толпе. Он наверняка бросил пару взглядов на проходящих мужчин. Роланд же собрался с мыслями и пошёл в другую сторону. Никакого плана у него не было, но в конце концов он оказался на улице, которую назвал Глория. В основном здесь жили итальянские мигранты. У многих был выходной, и они сидели на тротуаре на всём подряд, ходили из дома в дом, играли в какие-то игры в тени непримечательных зданий и говорили, говорили, говорили… Точнее, мужчины. Женщин на улице было меньше, но взглянув вверх, можно было увидеть их в бесчисленных окнах: они готовили, стирали, мыли посуду, гладили одежду или расчёсывали волосы детям. Порой они выглядывали из окна и звали мужей или сыновей или кричали что-то подругам в здании напротив. Когда Роланд дошёл до дома №171, у него уже болела голова. Подъезд наполнял аромат готовки. Запах чеснока, томатов и какого-то соуса напомнил Роланду, что он не ел с прошлого вечера. Он беспомощно огляделся. Фэйри не упомянул номер квартиры Энцо, и он не мог вспомнить, был ли номер на той бумажке. Внезапно кто-то вошёл. Девочка в светло-жёлтом платье с ненакрахмаленными оборками и простым кружевом вокруг шеи остановилась, увидев незнакомца. - Э, ты знаешь мистера Фарину? – Не уверенный, верно ли он запомнил имя и поняла ли его девочка, Роланд помешкался. – Энцо Фарина? Девочка поглядела на него пару секунд и указала пальцем наверх: - Второй этаж, слева. - Grazie, – пробормотал Роланд, и что-то внутри перевернулось. Он мог услышать, как Томассо произносит это слово. Было очевидно, что девочка не хотела идти с ним. Она притворилась, что ищет кого-то, выглянув из-за двери, и цокнула языком, когда этот “кто-то” не появился. Роланд поднялся по ступеням и постучал в дверь квартиры. Девушка, открывшая её, ничуть не походила на Томассо. Но разве она должна была быть похожа? Роланд не знал, какие родственники его любовника приехали в Нью-Йорк. - Я ищу Энцо Фарину. - Вы тоже из полиции? – Девушка метнула взгляд куда-то в сторону, и Роланд обратил внимание на состояние двери. Несколько щепок рядом с замком отлетели, а нижние петли почти отделились. Видимо, полицейские пришли за мистером Фариной слишком рано и не пожелали ждать, когда он проснётся. Роланд и девушка одновременно посмотрели друг на друга, и он мотнул головой. - Нет, я… Я знал его брата. Я бы хотел с ним поговорить, если он дома. Однокомнатная квартира – примерно как у Томассо, но, пожалуй побольше, – в которую провела его девушка, предназначалась для одного человека. Однако её разделили на три маленькие комнаты массивным шкафом посередине и двумя простынями, тянущимися от него. Две спальни для семей и простая гостиная, судя по всему. Здесь могло бы быть душно и грязно, но нет, благодаря женщинам комната была весьма чистой, а в открытое окно проникал свежий воздух. Другая женщина, среднего возраста, задёрнула простынь, увидев Роланда. Пробежавшая мимо собака нырнула под ту же простынь, но через секунду выбежала, преследуемая ребёнком. Энцо не мог поселиться здесь один: домовладелец не позволил бы одинокому мужчину жить с женщинами или семьями, быстро рассудил Роланд. Но он не увидел других членов семьи Томассо – точнее, никто не был на него похож. Но он сразу же, понял, что молодой человек, вышедший к нему, был братом его любовника. Роланд машинально отметил различия: у Томассо волосы были светлее, чем у Энцо, а лицо Энцо было не таким изящным, как у Томассо. Юноша, вставший перед Роландом, выглядел грубее, несмотря на молодость, и серьёзнее, а ещё слегка сутулился. Но, быть может, если бы Томассо не покинул Италию несколько лет назад и вместо этого работал со своей семьёй, он бы больше походил на брата. Губы и разрез глаз Энцо подсказали Роланду, что он был родственником Томассо. - Я английский плохо знаю, – неловко проговорил молодой человек, но взгляда от гостя не отвёл. Как будто он хотел что-то спросить, но не решался. Понял ли он? Роланд не мог сказать. – София? Вернулась девушка, которая впустила Роланда. Энцо сказал ей что-то быстро на итальянском, и она, кивнув, объяснила гостю: - Я всё переведу, сэр. - Я знаю, что полиция вас уже спрашивала, но я бы тоже хотел это услышать, мистер Фарина. Я хорошо знал Томассо. – Роланд намеренно посмотрел Энцо в глаза, пока София переводила это на итальянский. Юноша стиснул челюсти, а его взгляд наполнился отвращением. Но он ничего не сказал, лишь кивнул, и Роланд продолжил, слыша собственное сердцебиение: – Зачем вы вчера пришли к Томассо? - Энцо хотел вернуть Томассо из того… ужасного общества, – сказала София после того, как Энцо объяснил дрожащим голосом. Сама она тоже говорила с неодобрением. – Он приехал в Нью-Йорк ради этого. Семья считала, что это позор, и он не мог этого вынести. Внезапно Энцо рассерженно что-то добавил. Его быстрая речь и тембр голоса были точь-в-точь как у Томассо, когда тот раздражался. - Томассо покинул дом, пообещав много заработать. Но он солгал и делал всё ради собственного удовольствия. Ради грехов. Все слова, которые приходили на ум Роланду в ответ на это, казались неискренними. Уместнее всего было недолгое молчание. Затем он спросил, смотря с Энцо на Софию: - Что произошло в квартире Томассо? Вы поссорились? Энцо опустил взгляд, услышав этот вопрос, и заговорил тише. - У нас была ссора, да, – признал он и продолжил на итальянском: – Я просил его вернуться или хотя бы перестать заниматься тем, что он делал, ради наших родителей. Он только засмеялся. Сказал, что никогда не прекратит, и что он скоро заработает ещё больше денег. Я напомнил ему, что он – грешник и извращенец, и что его нужно исправить, но он разозлился и ударил меня. Потом он сказал, что ему надо встретиться с соседями, и чтобы я уходил. Я написал свой адрес, чтобы он мог прийти, если передумает, и ушёл. Как только София закончила переводить, юноша шмыгнул носом и зашептал что-то. Молитва, понял Роланд. Это всколыхнуло воспоминание о том, как Томассо молился с ним дома с месяц назад. Та молитва звучала не просто искренней, а пылкой, как будто Томассо хотел искупить какие-то грехи. Но после этого он отказывался молиться. - Я так понимаю, вы никого не видели, когда уходили? Энцо покачал головой и устремил мрачный взор на шкаф. Томассо тоже так делал, показывая, что его больше не интересует разговор. Эта мысль почему-то заставила Роланда улыбнуться, пусть и печально. Он поблагодарил Энцо и направился к выходу в сопровождении Софии. - Вы – его сестра? – спросил он, остановившись на пороге. - Нет, кузина. Я переехала сюда с семьёй два года назад. - О! Значит, вы знали Томассо? - Если вы говорите про Нью-Йорк, то почти не знала. – София поджала губы, подбирая слова. – Он был как два разных человека дома и здесь. Он помогал нам, но когда я узнала, как он зарабатывает, то отказалась. Нам не нужны грязные деньги. - Он собирался измениться, вы это знали? – горестно спросил Роланд. – Он оставил свою… работу вчера. Мы хотели отпраздновать. – У него заболело сердце, и он остановил себя. – Э, спасибо, что уделили время. Роланд забыл, что он был на Мотт Стрит. Жизнерадостные и расслабленные мигранты оградили его от собственных мыслей, пока он не покинул их улицу. Он привык жить один, но сейчас он чувствовал себя одиноким и хотел, чтобы кто-то был рядом. В то же время, он не хотел видеться ни с “нормальными” друзьями, ни с другими гомосексуалами. Первые бы его просто не поняли. А вторые… С ними всё было сложно. Ему вполне хватало периодических ограниченных визитов в кафетерии и театры, которые посещали более скрытые гомосексуалы, или квиры. Как и Роланд, многие из них недолюбливали фэйри, а потому он собирался представить им Томассо позже, когда он порвёт с Баттерфляем. Лишь несколько друзей знали о Томассо. Но они хотя бы могли бы понять его горе и отвлечь от самого себя… Леонард Стрит, на которой Роланд остановился, чтобы решить, куда идти, вела к Чёрч Стрит. А на Чёрч Стрит был ресторан Чайлдс. Некоторые знакомые ему квиры наверняка там уже собрались на воскресное чаепитие. Но отсюда же можно было пойти домой. Роланд пошёл прочь от Чёрч Стрит. Почему Томассо сказал, что заработает ещё больше денег? Он просто лгал брату? Или хотел продолжить вести образ жизни фэйри в тайне? Роланд надеялся, что Томассо не соврал ему. Возможно, он всего-навсего нашёл хорошую и честную работу. Мог ли Энцо убить его в пылу ссоры? Что, если подозрения Глории были верны? Все вопросы, которые роились в голове Роланда, вскоре уступили одному, самому мучительному и назойливому: кто и зачем убил его любовника? Роланду хотелось похоронить себя под бумажной работой и думать о том, сколько годовых контрактов на страховку от краж он заключил, а не о том, сколько раз Томассо закололи в живот. Но, приближаясь к дому, он внезапно вновь повернул и направился к местной церкви. Это было единственное место, где он мог надеяться хоть на какой-то покой, но отнюдь не на понимание.