Песня рассвета

…На первый взгляд, лес остается почти тем же. Но только почти. Если присмотреться внимательнее, окружающее пространство начинает приобретать не замеченную ранее глубину. Потеряешь концентрацию – все по-прежнему выглядит обычным. Сосредоточишься снова – и мир вокруг постепенно становится... многослойным. Привычные зелень, камни, почва теперь кажутся полупрозрачными. И буквально все пронизано ветвящимися прожилками, по которым пробегают яркие вспышки. Импульсы нервной системы. Они везде: вверху, по сторонам, под ногами. Куоритч опускает глаза и видит, как странные нейронити переплетаются, образуя гигантскую сеть, и ныряют вглубь: ниже и ниже, до базальтовых слоев, рассеиваясь там микроскопическими капиллярами. Полковник замирает в подобии ступора, опасаясь сделать шаг, чтобы не провалиться в эту ячеистую структуру, – мозг пытается переварить слишком необычную информацию. Зато в этом странном мире невероятно обостряются все чувства. Куоритч ощущает, как вдоль спинного мозга, перебирая позвонки, словно клавиши рояля, пробегают чьи-то прохладные пальцы. Бесплотное присутствие. Взгляд. Ласковая улыбка. Не бойся. Вот черт. Это что, и есть настоящая Эйва? Та самая, которая всех любит и осуществляет равновесие жизни? Словно чей-то тихий смех вибрирует внутри кровеносных сосудов, тело непроизвольно передергивается от непривычного ощущения. Теперь и полковник, и все вокруг слишком... не такое. И тут же усмешкой по краю сознания: будто бы он со своим субъективным восприятием знает, каким на самом деле все должно быть. Правда в глазах смотрящего. А истина – бесцветна. Стараясь не поддаться эмоциональной дезориентации, Куоритч оглядывается еще раз. Его разуму нужно за что-то зацепиться, попробовать понять логику происходящего, соотнести с привычными ему знаниями и таким образом найти хоть какой-то якорь в этом иррациональном месте, потому что люди привыкли искать всему объяснение. Но иногда самым верным пониманием ситуации является осознание, что ты не понимаешь ничего. Вообще. Потому что человеческий разум ограничен и не может познать непостижимое. Сознание наполняется смутными образами. Сможет ли бактерия понять человека, если тот попытается объяснить ей законы квантовой механики? Малое и огромное. Добрая безликая Медуза Горгона планетарного масштаба пытается взаимодействовать с букашкой, говорить на ее языке. Она не обращает в камень – просто проникает взглядом в печенку и заставляет быть честным с самим собой: здесь, в этом странном месте, не имеет значения ничего, что было для Куоритча существенным в обычном мире. Сейчас он как безымянный атом среди бесчисленного количества других. И самое главное, он понятия не имеет, что ему сейчас делать и делать ли вообще. Полковнику становится некомфортно. Усилием воли он пытается закрыть свой разум, который оказывается слишком беззащитным. Он забавная зверушка, за которой интересно наблюдать? Нужно выбраться отсюда. Попробуй. Если сумеешь. Хорошее слово "если". Пока что не получается. А раз так, то... Значит, его, как рождественского гуся, будут держать в этой ментальной печи до состояния полной готовности? Куоритч пока жестковат для зубов Эйва-эвенг? Недостаточно созрел для общения? Снова тихий смех. Ласка. Невесомое прикосновение. Прощание. До скорой встречи. Ощущение чужого присутствия исчезает. Полковник снова один. Интересно, тут все души торчат поодиночке и для каждой свой индивидуальный мир? Или они могут встречаться? А может, число банковских ячеек ограничено? Снова образ, пришедший извне: раскрытая книга, положенная на переплет. Бесчисленное множество страниц, расходящихся в разные пространства от одного корешка. Ну и где находится он сам? Господин полковник, кажется, вы конкретно попали. Действительно попал. ***** Со временем он привык. Иногда Куоритчу здесь даже нравилось: как и все вокруг, его тело изменило свойства. Нет, бесплотным призраком полковник себя не ощущал, но перемещаться куда-то стало гораздо проще: стоило только представить какую-то цель или место в этом странном пространстве, как он оказывался там. И информация здесь приходит иначе: мысленно задаешься каким-нибудь вопросом – и в мозгу мгновенно формируется ответ. Правда, не все ответы получалось... расшифровать. Что ж, значит, надо мыслить проще. По-солдафонски. Без изысков, но понятно. А однажды, ради интереса, Куоритч подумал о семействе Салли – вернее, о его прибавлении – и тут же появилось знание, что у них родился сын. Вот и скажи теперь, что мысль нематериальна. Материальна, и еще как. Как и любой электрический импульс. А потом – как-то тихо и незаметно – необычность нового места стала постепенно... приедаться. И в какой-то момент полковник четко понимает: он скучает. Скучает по обычному миру. Сознание взрывается чужим... хохотом? Ну да, другого слова для этого ощущения не подобрать. Люди. Вы неисправимы. Да, неисправимы. И с кучей недостатков. И достоинств. Только вступать в философские дискуссии с богами, пусть и любящими, Куоритч не видит смысла. Куда больше его интересует вопрос: какого хрена он здесь торчит? Настоящая любовь не отнимает свободы выбора. Вот как? Значит, полковник свободен выбирать. Тем более что сейчас у него набралось достаточно душевных сил для этого. Да и вся жизнь, как ни крути, состоит из череды выборов. Верных и неверных. Главное, потом не бояться расплачиваться. И Куоритч выбирает. Опять и снова. Теперь его желание вернуться не расплывчато, а определено четким вектором направленности. Его индивидуальность, расползшаяся было по окружающей нирване как пятно бензина по воде, снова стягивается в тугой клубок "я", становится плотнее и весомее. Ставшая привычной бестелесная легкость наливается тяжестью, и в какой-то момент полковник начинает проваливаться сквозь становящееся все более призрачным пространство. Вокруг него взметается сияющий вихрь. Растягивается, закручиваясь все плотнее, спираль ДНК. Мгновенное падение… вверх. ***** Размытое пятно солнца, слишком яркое для отвыкших от обычного света глаз, постепенно превращается в круглую потолочную лампу. Ясно. Опять медблок. Куоритч лежит на медицинской кушетке голый, только интимное место прикрыто каким-то смешным кусочком ткани. Дожили. В этом "заведении" даже нормальных простыней нет. Зато есть Салли, который смотрит на него с участием и… беспокойством. Теплые руки приподнимают голову полковника, поправляя валик под шеей. Ух ты. Раненый рыцарь пришел в себя на руках у верного… ну, предположим, друга. Очень близкого друга в некотором смысле. – С возвращением, – дрогнувшим голосом произносит Джейк. И улыбается. Не просто хмыкает, не едва дергает уголком губ. Улыбается по-настоящему, без издевки, без язвительности. По-доброму. И видеть это непривычно. Надо как-то отреагировать. Что-то сказать в ответ. Или тоже улыбнуться? Да ну, к черту. Куоритч же не идиот, чтобы давить улыбки только вышедши из комы. Поэтому полковник прочищает горло, хмурится и спрашивает: – Где моя одежда? Салли некоторое время смотрит на него с нечитаемым выражением лица, а потом кричит: – Норм! Осиновые колья можешь не приносить: это точно он. В блоке нарисовывается еще одна синяя улыбающаяся физиономия. А, ну да. Дружок Джейка – Норм Спеллман. Полковник кривится. Человек вернулся того света, а с ним играют в зомби. Очень смешно. Тонкий на'вийский юмор. Остряки. И, похоже, для них возвращение Куоритча не стало неожиданным. Джейк будто читает его мысли. – Мо'ат сказала, что когда-нибудь ты очнешься, – замечает он. – Что-то вроде "ему нужно время, чтобы найти путь к своей душе" или еще как-то. Иногда она говорит вещи, которые сложно понять. А потом твое тело перевезли сюда, поместили в бокс, ну и... Оставалось только ждать. Перевезли сюда? Куоритч надеется, что транспортировали его на оставшемся "Самсоне", а не в виде добычи – перекинутым поперек икрана. Но спрашивать об этом он считает ниже своего достоинства. А еще он слаб, как новорожденный детеныш. Поэтому Джейк беседует с ним недолго, прощается и уходит, а Куоритч остается на попечении местных умников: Спеллмана и Пателя. Голова полковника, кажущаяся неподъемной, откидывается назад, отяжелевшие веки падают плотными шторами, отсекая его от вновь обретенной реальности. Да, ему нужно восстановиться. Интересно, будет он видеть сейчас сны? Хорошо, хоть одеяло ему принесли прикрыться. И на том спасибо. ***** Вместо двух предписанных врачами недель Куоритч выдерживает четыре дня. А потом, наверное, уловив желание полковника поскорее выбраться на свободу, прилетает его икран. Зверь приземляется на самом краю у входа в пещерный комплекс и зовет его – криком и мысленно. И Куоритч издалека слышит и узнает его голос. Почему-то вспоминается старая сказка: Зигфрид* искупался в крови дракона и обрел чудесную возможность видеть мир так, как никто из обычных людей. Но какой бы волшебной ни была сказка, в ней всегда есть зерно истины. Для полковника истина заключается в том, что после пробуждения его чувства перешли на новый уровень. Поэтому он игнорирует робкие "Сэр, вам еще рано вставать!" от Спеллмана и его коллеги и на не совсем еще твердо стоящих ногах идет к летуну. Увидев его, икран расправляет красочные крылья и издает пронзительный крик радости. И это прекрасно. Куоритч впервые улыбается. Искренне. Взаимно. Яркие эмоции зверя бодрящим эликсиром жизни вливаются в полковника через связь. Он чувствует, что его тело постепенно наполняется силой. Так он восстановится гораздо быстрее и лучше, чем за недели бессмысленного лежания в помещении. Он улетит отсюда. Прямо сейчас. И плевать на докторов и их запреты. ***** На Пандоре погода редко бывает ясной и безветренной: слишком насыщенная атмосфера со стремительным движением воздушных масс постоянно образует облака, которые то собираются в причудливые замки, то раскидываются невесомой вуалью в бездонной высоте. Но сегодня редкий день. Тихий и будто прислушивающийся к тому, как бьется сердце Эйвы. И в унисон ей – размеренно и мощно – бьется сердце в груди полковника. Он летит. Или плывет по воздушной реке. И ветер, которого нет, если остановиться, ласково обтекает его тело. Потому что ветер свободы овевает лишь того, кто движется ему навстречу. Куоритч направляет икрана вниз – туда, где он не был уже давно. Ему нужно кое-кого проведать. Именно кое-кого, а не кое-что. Потому что задать по отношению к нему неодушевленный вопрос: "Что?" – будет кощунством. Или, как выражается Салли, "Это неправильно". Занятная штука: фраза, так раздражавшая раньше, сейчас воспринимается верно и… естественно. И полковнику интересно… Интересно, как поживает то дерево, которое он перенес сюда с самых вершин Парящих гор? ***** Поляна, куда он посадил росток священной ивы, почти не изменилась. Так же стелется ковром под ноги мягкая трава. Дневной свет преломляется на радужных крыльях вспархивающих бабочек, цветущие лианы свешивают с деревьев яркие светящиеся гроздья. А вот дерево выросло. Куоритч не знает, как быстро вытягивается в высоту эта разновидность, но сейчас ива, которая помещалась в его ладонях, ему почти по пояс. Полковник протягивает руку, чтобы коснуться растения. Тонкие нейронити тянутся к пальцам в молчаливом приветствии. Прикосновение. Ощущение ласки и тепла – там, внутри, возле самого сердца. Как это странно. И как… завораживающе. Куоритч ловит необычное ощущение сначала легонько, за самый краешек, будто пробует на вкус. Усмехается. Ну, здравствуй. Я вернулся. Светящиеся розоватые веточки гибко обвивают ладонь, скользят по запястью и отпускают, стекая вниз колышущимися беззвучными струнами. Ускользающий шепот легкой тенью по краю сознания: "Легко не будет..." Конечно, не будет. Кто бы сомневался.