В чужом теле

Майлз ликует. О, Майлз ликует так, как не ликовал еще никогда в своей синей жизни. Когда паршивцы Салли смотали удочки и пропали с радаров, прихватив с собой тело Холден, ему пришлось испытать на себе всю тяжесть выговора генерала Адмор. Сухой и колкий, как щелчок выстрела, но задевающий непременно за живое — все, как и положено в армии. Ничего лишнего, никаких соплей и сантиментов. Только факты. Нельзя сказать, что Майлз когда-то боялся выговоров, но именно этот был особенно неприятным. Так вот, когда Салли смотали удочки, прихватив с собой тело Холден, Майлзу знатно досталось. Генерал не посмотрела даже на то, что синий отряд заполучил ценного пленника — Майлза Сокорро, сына полковника Куоритча. Зато теперь, когда они снова учуяли след так называемого Торука Макто, у Майлза появилась прекрасная возможность наверстать упущенное. Это ж надо быть таким идиотом: вызвать конвертоплан прямиком в свое убежище, зная, что это место усердно ищут. Они смотрят на катастрофических размеров карту. Море, море, море и целая куча островов и архипелагов. Сам черт ногу сломит в этих землях, но Майлз чувствует, что океан одним шагом перемахнет, если придется, а потому скептического неудовольствия своих подчиненных не разделяет. — Здесь миллион островов, — сухо замечает Жница. Да хоть миллиард. Майлз каждый из них с ног на голову перевернет и не запыхается. Адмор выделила им целое судно. Не военное, правда, а охотничье, но сути это не меняет вовсе. — Ну что, девочки, — он ухмыляется, оглядывая свой удрученный отряд, — искупаемся? Сначала придется полетать. До этого Монс Веритатиса, где аборигены приручают себе икранов, путь неблизкий, но на конвертоплане — раз плюнуть, они и соскучиться не успеют. А Паук, разумеется, будет так добр и с удовольствием подскажет своему почти-отцу, как нужно ловить этих летающих тварей. Майлз поправляет армейский ремень с тяжелой бляхой, блеща клыками в самой яркой и смертоносной ухмылке, что когда-то была и будет. Паук не в восторге настолько, насколько это возможно в принципе. Встретить своего проклятого отца, восставшего из могилы — худшее, что могло бы случиться в его жизни. Он был искренне уверен, что этот подонок сдох, как плешивая собака, но нет, вот он — живой и здоровый. Человек, лихо обливший кровью его происхождение, человек, ставший причиной, по которой на него с самого раннего детства косо смотрели все На’ви, возродился в их обличье. Хуже придумать просто нельзя. Может, говорить так про своего отца и позорно, но большего позора, чем сам этот отец, Паук в любом случае не знает. Да, этот аватар — не Майлз Куоритч, а совершенно другое существо, но разницы нет никакой. Воспоминания в этой «другой» голове все равно принадлежат полковнику. Паук, конечно, благодарен в глубине души за то, что он остановил ту пытку, которой его подвергли сразу же по прибытии в город-плацдарм, но одного хорошего поступка недостаточно, чтобы перечеркнуть ворох дерьмовых. Одно спасенное от безумия сознания не стоит ни в каком сравнении с тысячами невинных загубленных жизней. Шум моторов и пропеллеров заглушает мысли. Они летят к Монс Веритатис — месту, о котором Паук мечтал в детстве, зная, что эта мечта неосуществима. Здесь, в гнездовье, каждый молодой На’ви рано или поздно проходит обряд Икнимайи, приручения икрана. Когда-то давно он лелеял мечты, что тоже сможет хотя бы раз оседлать банши, но отсутствие нервной косы и молчаливое презрение Оматикайя с насмешкой показали маленькому Пауку средний палец. Единственная надежда — призрачная возможность сбежать, когда они прибудут в морские земли. Паук, — он принципиально не зовет и никогда не звал себя Майлзом, — не знает, что будет делать, если у него получится осуществить эту глупость, но рассчитывает, что сможет добраться до нужного клана и рассказать Джейку об опасности. Хоть какую-то пользу да принесет. На него нацепили этот ошейник для связи, как будто Паук имеет малейшее желание разговаривать с кем-то из своих новых невольных спутников-надзирателей. Хочется сорвать его и разбить к чертям собачьим, но это все равно ни к чему не приведет. — Ну что, — Куоритч зажимает кнопку на собственном ошейнике, и его голос почти буравит мозг, — расскажешь что-нибудь? Паук скорее умрет. — Не слишком разговорчивый, — на синих губах появляется усмешка, — я не прошу предавать Салли, я уже понял, что ты не из таких. Мне интересно узнать о Холден. Паук кривится. Он знает, что его, прости Эйва, отец убил эту девушку, а потому неосознанно — или осознанно — избегал Тири, когда это было возможно. Так, чтобы это казалось не грубостью и не пренебрежением, а простым стечением обстоятельств. Он не имеет никакого отношения ни к войне, ни к смерти Амалы Холден, но вина все равно запускала когти в глотку каждый раз, когда на глаза попадалось ее лицо. — Что эта сучка теперь такое, просто скажи. Всполохи гнева бьются в висках военными барабанами. Паук стискивает зубы, впуская на лицо презрительную гримасу. Вот это — его отец? Эйва, почему он не умер в младенчестве? — Ее зовут Тири, — цедит сквозь сжатые губы и демонстративно снимает ошейник, всем своим видом показывая, что не продолжит этот поганый диалог даже под угрозой смерти. Не под страхом. Конвертоплан приземляется на скалу и постепенно затихает. Паук впервые у Монс Веритатис. Он соскакивает на землю, жадно вглядываясь в ту сторону, откуда слышатся визги банши. Впереди — шумный водопад, за которым виднеется небольшой илистый проход к гнездовью. Волнение захлестывает так, будто бы это он сейчас пройдет Икнимайю, а не станет всего лишь свидетелем очередного надругательства над природой Пандоры. Куоритч хлопает его по плечу, мягко подталкивая вперед. Паук тешит надежду на то, что хотя бы кто-нибудь из этого проклятущего синего отряда закончит свой век на зубах банши в этот прекрасный теплый день.

***

Перед Тири кучкой лежат ракушки. Завиточки, как улиточные панцири, простые, похожие на крошечные миски, длинные, — этакие конусы, — и всякие-всякие разные. У нее ушло добрых полчаса на то, чтобы собрать это перламутровое многообразие, пока Нетейам терпеливо распутывал нитку, сидя на берегу. Они обещали сделать Тук бусы — они сделают. Кири идти отказалась. Тири долго плясала вокруг ее гамака, красочно рассказывая, как весело им будет, но тщетно. Потом она пыталась донести, что если Кири хочет поговорить, то в ее распоряжении прямо сейчас находится целая пара ушей, но это тоже не подействовало. В конечном итоге Тири решила, что не стоит докучать заботой, если таковая не требуется, и сказала, что они будут ждать на берегу, если Кири вдруг захочет присоединиться. Правда, надеяться на это не приходится. Тири сидит рядом с Нетейамом, и они уже давно автоматизировали процесс. Тири аккуратно, вкладывая всю возможную сосредоточенность в кончик ножа, проделывает дырки в ракушках, а Нетейам вплетает их в будущие бусы. Они, конечно, могли и поменяться ролями, но Тук ведь ждет мастерство плетения брата, так что… Так что продвигается дело медленно. Нитка змеей изворачивается между пальцев Нетейама, норовя выскользнуть и не желая вовсе просовываться в дырочки ракушек, а он угрюмо хмурится, терпеливо продолжая эту плетеную пытку, хотя постепенно чувствуется в нем зарождающееся раздражение. — Давай помогу, — Тири откладывает нож и, не забирая нитку, помогает протолкнуть кончик в нужное место. Не то, чтобы эта помощь была мало-мальски значимой, но смотреть на его муки Тири больше не может. — Надо нежнее, понимаешь? — она хмыкает, вспоминая разговор Циреи и Ло’ака, который они ошибочно истолковали как что-то грязное. Нетейам кивает, не отрываясь от работы. Бусы выходят красивые. Нить хитро переплетается, образуя объемный узор, и ракушки на ней смотрятся просто великолепно. По плану, некоторые должны свободно свисать, но они еще не придумали, как бы это так обыграть, чтобы выглядело хорошо и ладно, а не так, будто бусы расплелись. Ну, ничего, времени еще полно. — Что-то Ло’ака не видно, — он ухмыляется. — Даже не знаю, где он может быть. Есть идеи? — Тири лениво удивляется, театрально почесывая затылок. Младший Салли раньше всегда отирался где-то поблизости, — в шаговой доступности, — и Тири не может припомнить, когда в последний раз было такое, что она не видела его больше часа подряд, а теперь вон какие новости. Пропадает на целый день, а на закономерные вопросы отвечает загадочной улыбкой. Наверное, еще не созрел, чтобы все рассказать, а Тири не хочет признаваться, что и так все знает. Нужно дать ему возможность поделиться этим самому. — Стой-стой-стой, — Тири почти испуганно хватает Нетейама за запястье, — у тебя петелька убежала. Если хоть что-то пойдет не так, все ожерелье придется переплетать, а это будет смерти подобно. Нетейам спешно поправляет свою ошибку, напрягаясь так, будто бы это — битва какая-то, а не просто детские бусы. Мило, честное слово, ужасно мило. Тири задерживает взгляд на сосредоточенном лице. На высунутом кончике языка, на хмурой морщинке на лбу, на внимательном взгляде. Тоска накатывает внезапно, больно кольнув сердце. Тири старается не думать о лишнем и просто наслаждаться жизнью, как и говорила Амала, но отгородиться от гнетущих мыслей о грядущем получается не всегда. Даже когда она занята чем-то совершенно другим, когда нет в голове лишнего места, этот мрак все равно умудряется найти лазейку и постепенно вытеснить из разума все остальное. Нетейам недоуменно смотрит на Тири, когда ее ладонь мягко сжимает его собственную, отвлекая напрочь от плетения. Не то, чтобы это было неожиданно, но он почему-то был уверен, что сейчас они полностью увлечены самодеятельностью. — Что случилось? — он откладывает нитку с ракушками в сторону. — Обязательно должно что-то произойти, чтобы я взяла тебя за руку? — Тири растерянно улыбается. Нетейам чертовски проницателен. Умен и мудр не по годам, хотя Тири так и не понимает, откуда именно взялись эти качества. Быть может, из должности старшего брата, что была возложена на него с самого рождения Ло’ака. Нетейам проницателен, он быстро поймет, что что-то не так, а этого Тири допустить не может. Не во второй раз. — У тебя мутный взгляд. Все он замечает. Даже мельчайшие детали. Тири нравится его внимательность, но иногда она встает костью поперек горла. Нетейам делает это не со зла, а потому что заботится, и это ясно, как день, но порою хочется, чтобы в подобных мелочах он был подслеповат на один хотя бы глаз. Тири не хочет, чтобы он думал, будто она не доверяет ему, но выхода нет. — Все в порядке. Она видит этот его взгляд, значащий что-то вроде: «Помнишь, о чем мы говорили?» — а потому спешно добавляет: — Правда, все в порядке. Задумалась. — О чем? Тири неоднозначно мычит. Это как спросить, о чем волнуется море. О чем она задумалась? Обо всем. О том, что было, о том, что будет и о том, что есть сейчас. Что из себя представляет жизнь, как она устроена и почему чьи-то истории выходят легкие и радостные, а чьи-то тяжкими и полными страданий. — Ты никогда не думал, что жизнь — это истории? Нетейам любопытно наклоняет голову, забывая про бусы окончательно. Поворачивается к Тири, готовясь слушать во все уши, и кисточка его хвоста подрагивает за спиной. Верно, хочет услышать что-нибудь этакое, что-нибудь интересное. — У каждого из нас есть своя история, — Тири задумчиво буравит взглядом их сцепленные руки, — в которой мы вроде главные герои. Но вместе с этим мы можем быть и…просто массой. В чужих историях. Разве это не странно? — Вовсе нет, — он пожимает плечами. Пожалуй, Тири все еще плохо понимает, как работает эта жизнь, раз у Нетейама вопросов не возникает. — Или вот, например, чья-то история должна закончиться, чтобы чья-то чужая продолжалась. — Ты о чем? Тири пожимает плечами. Она лишь повторяет то, что услышала сама и то, что кажется ей неправильным и безумным по сути своей. Впрочем, быть может, не будь во всем этом замешан Нетейам, она бы придерживалась другого мнения. — Разве в этом есть смысл? Нетейам улыбается почти умиленно, но с толикой печали, точно смотрит на маленького ребенка. Накрывает ладонью ее щеку, подушечкой пальца очерчивая скулу, и Тири вздыхает, ластясь к прикосновению. Тепло его кожи почти убивает, выжигая изнутри. — Ты так стараешься найти во всем смысл, — он понижает голос. — У всего ведь есть причина. Тири уверена, что это так. Она жива только потому, что у нее есть эта самая причина. Ходит, дышит, говорит из-за этой причины. Трудно верить в то, что существует в этом мире что-то бессмысленное, когда само твое существование подчинено определенному смыслу. — Это не значит, что ее нужно искать. Может, он и прав. Может, Тири сама усложняет свою жизнь, пытаясь сунуть нос туда, где его с большой вероятностью откусят. Амала ведь сказала просто радоваться тому, что есть, и не стараться заглядывать за завесу того, что доступно взглядам избранных вроде Торука Макто. Нетейам склоняется, касаясь ее лба своим. — Ты пахнешь лесом, — Тири двигается ближе, зарываясь носом в его волосы. — Это намек на то, что мне надо помыться? — посмеивается и переплетает их пальцы. Тири не сдерживает смешок. Такой серьезный, а иногда так любит вставить какую-нибудь детскую шутку, что невольно задумываешься, каков действительно его внутренний возраст. Выглядит он на семнадцать, думает на пятьдесят, шутит порой на восемь, а целуется на все двадцать пять, хотя сравнение, пожалуй, странное. — Это намек на то, что мне нравится. — Не сомневаюсь. Тири оставляет мягкий поцелуй на уголке его губ. Так бесхитростно и просто — легкое касание. Поцелуи бывают разные: страстные, горькие, отчаянные и романтичные, а бывают такие, простые. Маленький всполох нежности, только и всего. И тут в голову Тири приходит мысль, которую озвучивать нельзя ни в коем случае, а потому она, разумеется, сразу же ложится на язык. — Нетейам, — начинает тихо, — можешь кое-что пообещать? Он отстраняется, смотря на нее с настороженностью. Хвост медленно ходит из стороны в сторону, уши напряженно вздрагивают. — Например? Тири знает, что просить нечто подобное — полнейшая бессмыслица. Ее слова и его обещания никак не изменять того, что должно произойти, потому что изменить это может только она. И все-таки хочется иметь хоть кроху уверенности, хочется хоть ненадолго почувствовать, что все зависит не только от нее, ведь такой груз ответственности на плечах вдавливает в землю и ломает ребра. — Например, что ты не будешь делать глупостей. Зря она это сказала. На секунду в его глазах вспыхивает какой-то странный огонек. Нетейам молчит, изучая ее лицо так, будто ищет в нем что-то. Тири хочется отвесить себе звонкую оплеуху. Он ведь проницательный до чертиков, он обязательно сложит в своей голове какой-нибудь страшный паззл, как это уже было в прошлый раз. Эйва, да чтоб у нее язык отсох. — Хорошо, — он чуть прищуривается, но в следующий миг растягивает губы в улыбке, — это и тебя касается. Кончик его хвоста почти игриво щекочет ее бок. Тири понимает, что страшный паззл в его голове точно начинает складываться, но он попросту решил не озвучивать свои мысли сразу. Он всегда так делает: сначала обдумывает все сделанное и сказанное, анализирует и только потом высказывает, умудряясь попадать в самое яблочко. Может не попасть в детали, упустить по незнанию истинные мотивы и причины, но сам факт угадывает настолько точно, что складывается впечатление, будто он умеет читать мысли. — Разве я когда-то делала глупости? — Тири прикладывает ладонь к груди, тараща глаза, а он в ответ только смеется. — По пальцам не пересчитать. — Это потому, — кивает на их руки, — что у тебя их восемь. Нетейам вспыхивает лукавым озорством, облизываясь. Сейчас пошутит. Очевидно, пошутит. — Главное — не количество, а качество, — заявляет, нагло ухмыляясь, а Тири чувствует, как гореть начинают щеки. Нетейам коротко целует ее в лоб, спускаясь чуть ниже и касаясь губами влажного кончика носа. — У-у, какая прелесть, — голос Ло’ака Тири из тысячи узнает. — Явился, не запылился, — Нетейам ухмыляется, отстраняясь от нее и подбирая бусы с песка. Ло’ак плюхается рядом с ними, довольно виляя хвостом, и выглядит, как вдоволь наевшийся танатор. Тири вскидывает бровь. Неужто созрел для рассказа? — И с чем же ты к нам пожаловал? — спрашивает, ехидно щурясь. — С миром. Исчерпывающе. Тири берет в руки нож и удрученно рассматривает оставшуюся кучу ракушек. Делать в них дырки труднее, кажется, чем пройтись босиком по колючей гальке — так и норовят треснуть или рассыпаться. — Что делаете? — Ло’ак наклоняется к ней, загораживая весь обзор, и Тири мягко толкает его в макушку. — Для Тук, — коротко комментирует Нетейам, требовательно протягивая ладонь за ракушкой. — Помочь не хочешь? — Тири с трудом ковыряет в хрупкой раковине отверстие. — Предпочитаю наблюдать, как работают другие. Ну, конечно, Тири бы и сама от такого не отказалась. Ло’ак шумно набирает воздух, так же шумно выпускает из раздувшихся ноздрей, важно сцепляет руки в замок и почти замогильным голосом объявляет: — Она моя. Тири поворачивает голову к Нетейаму, чтобы увидеть, что он сделал то же самое. Между ними происходит немой диалог на тему того, рассказать о своих наблюдениях или лучше не стоит. По уверенному блеску в его глазах она понимает, что они договорились. — Мы… — Нетейам не успевает договорить, потому что получает локтем в бок. Они не договорились. Они вообще друг друга не поняли. В следующий раз лучше не полагаться на беззвучные разговоры и мифы о том, что пары, мол, понимают друг друга без слов. Может, у кого-то это и работает, но не у них точно. — Ну вот, — Тири косится на Нетейама, — я же говорила. Ло’ак широко улыбается, хотя в уголках губ теплится кислинка смущения. — Я прошу заметить, — он вскидывает указательный палец, — что я сам пришел и рассказал. — Это к чему? — Нетейам поднимает голову от бус. Тири мученически вздыхает, тыкая в кривой ряд плетения. — У тебя опять петелька убежала. Расплетай. Нетейам поджимает губы, с болью, перечеркивающей лицо, распуская свои труды. Они возятся с этой ниткой почти с самого утра, а сплелась едва ли половина. И кто ее дернул за язык, когда она обещала Тук бусы? — Это я к тому, — невозмутимо отзывается Ло’ак, — что с ближними своими нужно делиться информацией, а не целоваться в хижине тайком. А это уже камень в их сторону. Причем совершенно не правдивый. — Мы не целовались, — Тири скрещивает руки на груди, и лезвие ножа угрожающе поблескивает в ярких дневных лучах. Гнусная усмешка Ло’ака заставляет ее закатить глаза. Не нужно даже спрашивать, чтобы понять, о чем он думает, а потому Тири предпочитает проигнорировать безмолвный укол. Ну, подумаешь, было кое-какое дельце, что ж теперь? Она уже давно отошла от гложущего позора и теперь воспринимает все это как…опыт. Опыт ведь плохим не бывает, верно? — Вы бы только знали, какая она хорошая, — Ло’ак смягчается, расплываясь в мечтательной улыбке, и Тири узнает в нем себя, — просто…невозможно. О, сейчас будет подробный рассказ о всех плюсах Циреи. Тири откладывает нож в сторону и одним взглядом заставляет Нетейама оторваться от бус. Ло’ак желает поделиться с ними впечатлениями — значит, нужно слушать. Доверие — вещь ценная, беречь ее надо пуще собственных глаз.

***

В маруи старших Салли стало куда просторнее и симпатичнее с тех пор, как группа нахлебников-подростков переселилась в другое место, где сейчас царит безнаказанный хаос. Тири с удовольствием жует сушеные йово — не то ягоды, не то фрукты, которые они привезли с собой из леса — и отстраненно наблюдает за яркой пляской пламени. Разжигать огонь в тканево-деревянной хижине — так себе идея, но меткайинцы, видимо, очень верят в себя и свои способности, потому что в каждой маруи предусмотрена выемка для костра. Они собираются вместе не так часто. Ужин обычно проходит всем кланом, после чего все расходятся по домам, но, как это бывает, когда происходит что-то страшное, крепкая семейная связь дает о себе знать с особою силой, буквально за хвост таща к общему костру. Тири уже чувствует себя членом семьи Салли, а, значит, должна присутствовать на негласном собрании. Тук сидит довольная, рассматривая свои новые бусы, которые дались Тири и Нетейаму едва ли не через пот и слезы. Подносит к лицу каждую ракушку, с любопытством проводит пальчиками по хитрому сплетению нитки, а горе-творцы улыбаются широко, чувствуя своеобразную гордость. — А мне такое сделаете? — Ло’ак закидывает сухофрукт в рот, весело смотря на испуганные их лица. — Если жить надоест, то обязательно, — Тири косится на плод их сегодняшних мучений. Это, конечно, было достаточно забавно и интересно в какой-то степени, но бывает такой опыт, который повторять не слишком хочется. Тири не слишком горит желанием снова корпеть над нитками и ракушками, хотя что-то подсказывает, что во второй раз дело пошло бы в разы быстрее. Тири переводит взгляд на Джейка, и в голове сразу всплывают слова Амалы о какой-то ошибке, которую он должен был совершить вчера. Тири не успела подумать об этом. Что вообще вчера делал Джейк? Она видела его лишь после того, как бессознательную Кири притащили в маруи. Тогда он ощутимо испугался, метался туда-сюда, позвал ученых… Позвал ученых. Которые прилетели на конвертоплане. Тири мало понимает в устройстве человеческих технологий, но ноющая в сердце игла говорит о том, что именно это его действие и было ошибкой. Если их ищут, — а их точно ищут, в этом сомневаться не приходится, — то Джейк, вероятно, собственноручно указал Небесным людям дорогу к их убежищу. Сушеные йово рассыпаются по полу. Если это и было ошибкой Джейка, то…выходит, все произойдет куда раньше, чем Тири думала. Страх подступает комом к горлу. Расплывчатое «скоро» из уст Амалы давало надежду на относительность понимания, на то, что, быть может, «скоро» — разные для них временные отрезки, но теперь… Эйва, сколько времени у них осталось? День? Два? Неделя? Тири почти инстинктивно находит ладонь Нетейама, переплетая пальцы. Она может его потерять. Осознание этого вгоняет кинжал под ребра по самую рукоять. Тири своими глазами видела его смерть, она не могла не думать об этом, но старалась загонять подобные мысли подальше, рассчитывая, что до рокового момента еще жить и жить, а сейчас ужас забивается иглами под ногти. — Нетейам, Тири, — мать семейства внезапно подает голос, — вы собираетесь сделать Тсахейлу? С этим нельзя тянуть так долго. Великая Мать ждет. Тири не знает, что ответить. Нетейам понял ее, отставив тему о Тсахейлу в сторону, больше ни разу не заговаривал об этом, но как отреагирует Нейтири и стоит ли посвящать ее в подробности — неизвестно. Разумеется, она хочет, чтобы ее сын скорее решил этот вопрос — Тири на ее месте, верно, поступила бы точно так же. Только вот положение дел это не меняет. От ответа ее спасает Нетейам. Он мягко улыбается, успокаивающе сжимая ее пальцы. — Мы решили, что сначала стоит пройти второе рождение в клане. Они решили. Они ничего не решали. И оттого Тири еще более благодарна. Стоило ожидать, что он придумает что-нибудь, чтобы скрыть ненужные и неприятные детали, но ей все равно приятно.