***
Тири борется с мелкой дрожью, съежившись у плетеной стены. Чувствует себя так, будто ее окатили ведром ледяной воды, вырвали душу, растоптали и сожгли. В руках — скромные пожитки. Растянутая серая майка и две деревянные игрушки. Тири старается отвлечься. Вспоминает о первых своих днях в лесу и не думает о том, что увидела сейчас. Снова вода с привкусом крови, снова невыносимая боль. Она тонула в чужом теле, протягивая руки к отдаляющейся поверхности, а в голове кружились ее собственные и нетейамовы отчаянные мысли, смешиваясь в оголтелую какофонию. Потом она почему-то вернулась на судно. Снова попыталась изменить это проклятое воспоминание о будущем, ответив за Нетейама простое «нет» на возгласы Ло’ака о спасении паука, снова ничего не вышло. Они бежали по холодным железным коридорам, карабкались по балкам на потолке, потом, кажется, сражались с Небесными Людьми. Тири не помнит детали. Помнит только, что в ее руках оказался автомат, а металлическая стена обжигала холодом спину. То, что было дальше, Тири хочет вычеркнуть из памяти. Пустые глаза Нетейама, ее ло’аковская ладонь на груди, где не билось сердце, истошный крик Нейтири и эпицентр урагана, в котором она стояла, чувствуя все и ничего одновременно. Это — слишком много для одной души. Вот эту деревянную ящерку ей подарил Джейк. Давно. Кажется, в прошлой жизни. Каждая мельчайшая деталь вырезана в светлом дереве любовно, даже узор есть на спинке и крыльях. Тири невольно улыбается. Эта фигурка стояла на ящике-тумбочке, возле койки, в той железной коробке без окон, где она коротала время до переселения в деревню. А вот этого коня подарил Нетейам в память о дне, когда она свалилась в навоз. Тири все еще помнит резкий тошнотворный запах. Все это было так давно, хотя для нее, прожившей так мало, понятие давности несколько искажено. Все это было так давно, в те времена, когда единственной действительно тяжкой ношей на душе был вопрос, как зовут ту странную девушку, что приходит во снах. Осталась пара дней, если повезет. Может, меньше и вряд ли больше. Тири не готова столкнуться с тем, что видела. Если бы у нее была возможность обменяться жизнями с кем бы то ни было, она бы обязательно ею воспользовалась. Нетейам ворочается в гамаке. Бормочет что-то, ладонью шаря по ткани. Зевает. Верно, просыпается, хотя Тири предпочла бы побыть в одиночестве сейчас. Он садится, озираясь — ищет ее, не иначе. — Я тут, — Тири шепчет, привлекая внимание, пусть и не знает, для чего. Он моргает сонно, с нажимом проводит ладонью по лицу и спускает босые ноги на пол. Ну, естественно, не может просто лечь обратно. — Что за побег? — улыбается, приземляясь рядом. Тири спешно собирает весь скопившийся мрак в кучу и заталкивает в темный погреб в сознании. Не время сейчас для рефлексии — Нетейам не должен вовсе знать, что именно ее терзает. — Ты храпишь. Нетейам ласково щелкает ее по носу. — Верится со скрипом. — Очень зря. Тири целует его в шею, укладывая голову на плечо. Рядом с ним…спокойнее. Она так устала, так невозможно устала, хотя едва успела проснуться, а он такой…теплый. Тепло его кожи почти убивает, но делает это так нежно, что нельзя не поддаться. — Посидишь со мной? — она почти засыпает. Нетейам устраивается поудобнее, обнимая ее за талию. — Посижу, — мягкое прикосновение его губ ко лбу отправляет ее в спокойный сон. Тири не может его потерять. Не имеет на это никакого права.***
Хвост Ло’ака радостно виляет из стороны в сторону, горделиво пуша кисточку, а рядом плавно развевается плоский плавник Циреи. Они сидят на камне на мелководье — сделали передышку от утомительного ныряния. Тири расположилась поодаль, на берегу, чтобы не мешать. Сегодня ей в учителя достался Аонунг, хотя Тири рассчитывала на Ротксо. Увы, этот рифовый сейчас рвется надвое между Кири и Нетейамом. Что ж, судьба не впервые поворачивается к ней самой что ни на есть задницей, так что и удивляться не стоит. Гордый сын Оло’эйктана сидит рядом и нетерпеливо метелит песок хвостом, ожидая, когда она отдохнет. — Ваше величество еще долго изволит проминать песок? — он вздыхает, щурясь на палящие лучи. — Тебе так нравится кидать мне камни? — Тири усмехается, косясь в его сторону. Тренировка нехитрая — Аонунг бросает камушек в воду, а она должна достать его, пока тот не опустился на дно. У Тири получилось это сделать попытки с пятой, но, справедливости ради, Аонунг ни разу не упрекнул ее в кромешной бесполезности. Одни раз даже почти похвалил. — Быстрее начнем — быстрее закончим. Отношения с ним все еще напряженные. Другого Тири не ждала, да и исправлять положение не то, чтобы собирается, хотя дружбу с еще одним сыном Оло’эйктана можно было бы занести в личный список побед. — У тебя какие-то очень важные дела, дай угадаю. Аонунг неоднозначно кивает, хотя Тири искренне сомневается в том, что у него действительно есть что-то сокрушительно неотложное. — А ты можешь так лицо не кривить? — Тири вздыхает. — Такое ощущение, что здесь что-то сдохло и протухло. — Не обращай внимание, это мое желание вести состоятельную беседу. Тири силой удерживает смех в глотке. Аонунг, может, и попахивает ублюдком, но какое-никакое чувство юмора у него есть. Впрочем, вряд ли он действительно такой отвратительный, как ей казалось при первой встрече. В конце концов, не существует кипенно-белых душ, как не бывает и полностью прогнивших. Бывает неправильное впечатление. — Да ладно тебе, — она расслабленно откидывается на песок, — мы, считай, почти родственники. Аонунг страдальчески возводит глаза к небу. Верно, перспектива того, что сестра выберет в спутники жизни На’ви, который самозабвенно бил морды их общим друзьям, особенно его не радует. Можно понять, если уж честно. Отношения между ней и Аонунгом напряженные, и исправлять это не слишком хочется, но и так оставлять тоже, пожалуй, нельзя. Все-таки, если повезет, здесь она проживет остаток своей жизни, а враждовать с будущим Оло’эйктаном — дерьмовая идея. — Что, до конца жизни грызться будем? Она все еще частично обижена на Аонунга за этот его финт с охотой, но он вроде как худо-бедно извинился, да и смысла в исступленной грызне нет абсолютно никакого, так что, быть может, раз в жизни можно и поступить по-взрослому. Она ведь ничего не потеряет, если протянет ему руку мира, правда? — Как знать, — Аонунг пожимает плечами. Тири переворачивается на живот, смотря на него с долей праведного осуждения. В самом деле, ему навстречу пойти пытаются, а он нос воротит. Ее протянутая рука вспарывает соленый воздух. Как-то раз Ло’ак уже совершил подобную ошибку, и Тири надеется, что сейчас все будет по-другому. По крайней мере, лично она ни с кем не дралась, а потому и мстить ей не за что. Аонунг медлит, точно оценивая, а потом со вздохом пожимает ее руку своими прохладными длинными пальцами. — Но на охоту я с тобой не пойду, — Тири укладывается обратно на песок. Аонунг усмехается почти мягко. — Не знаю, как я буду жить дальше. — он вдруг расплывается в приторно-довольной улыбке. — Смотри-ка, кто сюда идет. С Нетейама стекает ручьями вода. Мокрая повязка липнет к телу, и Тири старательно не смотрит ниже его лица, но получается плохо, потому что от этого куска ткани, облегающего бедра, кажется, взгляд отвести нельзя физически. Не скрывает ведь…почти ничего. Она прочищает горло, садится и подтягивает колени к груди. И почему у Нетейама всегда получается выглядеть эффектно? — Ладно, — Аонунг приветственно кивает Нетейаму, поднимаясь на ноги, — не буду мешать. Можешь считать, что на сегодня тренировка окончена. И слава Эйве. У Тири нет никакого желания снова погружаться под воду. Она провожает Аонунга взглядом, отмечая непоколебимую уверенность его походки. Он, может, и попахивает ублюдком, но это только такой шлейф. Может, однажды они подружатся. Тири поднимает голову на Нетейама. Раз не садится рядом, то оставаться здесь не собирается. — Лес? — она блаженно улыбается. — Лес. Он протягивает руку. Может, у гениев мысли сходятся. Или, может, у тех, кто скучает по одному и тому же месту. Они нашли маленькое укромное место в хлипкой лесной чаще, в тени относительно раскидистого деревца с узловатым стволом и длинными листочками. Здесь не слышно неутихающего шума моря, и, хотя на дом не похоже вовсе, близость с каким-никаким лесом будто бы дает силы. Нетейам вытянул ноги, прислонившись к стволу, а Тири вальяжно разлеглась на его коленях. Настроение, признаться, ленивое. Утро не задалось, с самого начала дня ее грызут отвратительно неотвратимые своею омерзительностью мысли, так что сейчас, выкроив себе крошечный кусочек спокойствия, Тири не намерена как-либо двигаться в ближайший…год. Хочется просто поселиться под этим деревом. Питаться ягодами и скудной дичью, спать под открытым небом и не думать о том, что происходит там, за границами леса. — Как думаешь, — Тири рассматривает просвечивающие жилки листьев, — что сейчас происходит дома? Наверное, Оматикайя уже давно обжились в Оплоте. Или, может, теперь, когда Джейка больше нет в лесах, их оставили в покое, позволив вернуться в покинутую деревню. Мечтать не вредно, впрочем. — Как обычно, — он мечтательно закрывает глаза, — воины охотятся или что-нибудь собирают, женщины плетут Песенные Нити, дети играют. Тири нравится голос Нетейама. Она заметила это не только что, а уже давно, но именно сейчас в голову лезут всякие такие мелочи. Ей нравится, как покачиваются его косички во время ходьбы, нравится, как он мягко хмыкает, когда улыбается, нравится, как посматривает на всех искоса. И то, как он посмеивается, когда смущается. А еще ей очень нравится, как его голос понижается почти до мурлыканья, когда он разговаривает с ней. — Мы ведь не сможем туда вернуться? Нетейам медленно качает головой. Тири не рассчитывала на ложное успокоение, но от суровой правды все равно щемит между ребер. Ей мучительно хочется отпечатать в своей памяти каждый уголок леса, чтобы никогда эта картинка густой зелени и аккуратных хижин не выцвела и не потеряла четкость. А еще ей мучительно не хочется запоминать Нетейама по такому же принципу и с такой же целью. Тири лениво вырисовывает невидимые узоры на его бедре кончиком пальца. В какой момент ей стало тяжелее дышать? — Не расстраивайся, — Нетейам запускает пальцы в ее волосы, — здесь тоже есть…свои плюсы. — Ты просто оптимист. У них уже был похожий диалог, а потому слова отдаются привкусом ностальгии на кончике языка. По задумчивому взгляду Нетейама Тири понимает, что он чувствует то же самое. — Почему? — спрашивает, верно, решая полностью воссоздать тот разговор, и Тири принимает правила игры. — Видишь во всем только хорошее. Она уже знает, что он ответит. — Вижу тебя. И вроде Тири слышала это, прекрасно все знает, а все равно так легко и приятно на душе, что на целую секунду с плеч спадает тяжкий мрачный груз. Вот она — сила слова. — И я вижу тебя. Она садится, и Нетейам тут же ловит ее губы своими. Уже почти привычка. Целоваться при каждом удобном случае — это так по-детски, но так мило, что впору запищать от переизбытка чувств. Тири прикрывает глаза, отдаваясь моменту. Осталась пара дней. Может, меньше, но вряд ли больше. А потом она может его потерять. Как бы ни хотелось откреститься и отрицать все, это вгоняет в отчаяние. Отчаяние — вещь опасная. Иногда толкает на глупости. Жизнь — штука непостоянная и крайне коварная, такая, что невольно задумываешься, как в ней выживают те, чьи принципы несокрушимо тверды. Что вчера — великий позорный грех, то сегодня — верх желаний и мечт, и нет совершенно ничего, что могло бы предугадать хаотичные повороты жизненного пути. Тири перекидывает ногу через бедра Нетейама, и он как будто вздрагивает, разрывая поцелуй и смотря на нее с недоумением. Понимает, чего она хочет, но в голове это не слишком укладывается. Недавно вяло выказывала неодобрение его загребущим рукам, а сейчас бесстыдно ерзает на его бедрах. В ней просыпается страшное, мерзкое существо — ичтожество. Ему говоришь, что так нельзя, а оно в ответ: «И что?». Ему твердишь, что это позорно, а оно разводит своими воображаемыми бесформенными руками: «И что?». Пытаешься донести, что так дела не делаются, что до Тсахейлу о таком и помышлять нельзя, а оно невозмутимо ухмыляется: «И что?». — И что же ты делаешь? — он склоняет голову набок, строя самое невинное лицо, на какое только способен. Тири упирается ладонями в его грудь, смотря на него из-под ресниц. От такого взгляда, право, впору забыть о разговорах вовсе. Нетейам натужно выдыхает, чувствуя нарастающий жар во всем теле. Ладони сами очерчивают контур ее бедер. — Ничего, — она улыбается, губами касаясь виска. Ничего, как же. Такое «ничего», что потом одежду стирать придется. Нетейам колеблется. Что-то внутри говорит, что он тоже хочет это «ничего», но между ним и исполнением желаемого высится стена нежелания снова идти против обычаев и традиций. Впрочем…ладно. Главное — не перейти черту. — Вот как? Мне казалось, ты такое не слишком одобряешь. Нетейам рисуется. Повязка все еще липнет мокрой тряпкой к телу, и Тири не составляет никакого труда понять, что долго он разглагольствовать не будет, потому что его нарастающее возбуждение чувствуется ярче, чем ее собственное. Правильно, ведь не нужно много ума, чтобы захотеть кого-то. Странно, но это не просто исступленная нужда пошлого трения тел, а как будто что-то возвышенное, как бы парадоксально ни звучало. Жить с мыслью, что ты можешь вскорости потерять кого-то очень дорогого — тяжкий труд, давящий на плечи неподъемной скалой, а потому, верно, нет ничего особенно удивительного в желании высшей близости. Тири едва не сбивает дыхание, когда Нетейам приподнимает бедра, вжимаясь в нее. Сдался первым. В этот раз стыд забивается, поджав хвост, куда-то далеко, и Тири совершенно свободно позволяет себе чувствовать обжигающий трепет между ног. Нетерпение прогрызает дырку в грудной клетке. Сердце бьется о ребра оголтелой птицей, каждый удар отдается покалыванием на кончиках пальцев. Мокрая повязка противно хлюпает. Тири не поднимает бедра, но ведет медленно туда-сюда, закусывая щеку изнутри. Это еще лучше, чем чувствовать его пальцы, Эйва. Она не опускает взгляд — смотрит Нетейаму в глаза, пытаясь найти ритм. Его взгляд почти так же мутен, как под действием кавы, но в этот раз оба они абсолютно трезвы. И это раззадоривает только сильнее. То самое мерзкое ичтожество восторженно трепещет, подначивая ее ускориться. Тири сдавленно мычит, чувствуя знакомое уже потрескивание электричества, импульсами расходящееся от низа живота и поднимающее волосы на загривке. Нетейам запрокидывает голову, шипя на вдохе, и его руки надавливают на ее талию, заставляя вжаться сильнее. Это не пресловутое желание потереться о его пах, а что-то, как ни странно, возвышенное, хотя верится с трудом. Тири может потерять его, и осознание этого убивает почти с такою же силой, как тепло его кожи. Только не с нежною убаюкивающей лаской, а по-другому, вгрызаясь в глотку подступающими слезами. Как вообще можно чувствовать так много всего сразу? Тири прижимается к нему грудью, выгибая спину. Сорванные выдохи растворяются в накалившемся воздухе. Нетейам требовательно сжимает ее бедра, задавая темп, а она переносит весь вес своего тела на его плечи, хватаясь за них, как за последнюю соломинку. Влажные волосы пахнут лесом и смолой, и Тири сходит с ума от этого запаха. Она утыкается носом в его шею, слыша рвущийся из груди рваный стон. Стыда больше нет. Тири мало. Ее ладонь сползает по его груди ниже, к животу, и мышцы податливо подрагивают от ее прикосновений. Пальцы останавливаются у лямки набедренной повязки лишь на секунду, чтобы скользнуть под мокрую ткань, когда Нетейам протискивает руку между их прижатых тел и перехватывает запястье. Тири почти хнычет, смотря на него вопросительно мутно. Нетейам мягко отводит ее руку в сторону, сглатывая, а она засматривается с неприличной жадностью на то, как дрожит его кадык. Этого слишком мало. Ей нужно больше. — Не сейчас. Почему не сейчас? Тири чувствует острую в этом необходимость, ерзая на его бедрах, такую острую, что звезды пляшут перед глазами яркими вспышками. Разве же она много просит? Всего лишь…снять эти проклятущие повязки — и больше ничего. Тягучее возбуждение перекатывается раскаленным шаром в низу живота. Нетейам обвивает ее поясницу одной рукой, прижимая к себе, а вторая поднимается выше, оглаживая плавные очертания тела. Одна из интересных его особенностей — умение быть нежным, даже когда происходит нечто грязное по сути своей. Подушечка пальца скользит по искусанным губам, и Тири тянется вперед, встречаясь с его губами. Сердце срывается в пропасть. Между бедер скапливается жидкое пламя, готовое взорваться в любой момент, и движения становятся судорожно-хаотичными. Рука Нетейама не позволяет сбиться с ритма. Тири шумно дышит в его губы, отдаленно радуясь, что сейчас вполне можно дать себе волю не быть тихой. Она врезается бедрами в пах Нетейама в последний раз, прежде чем потерять полное понимание о том, где находится небо, а где — земля. Выгибается, сводя ноги настолько, насколько это возможно, и гулкий пульс военными барабанами заглушает собой целый мир, так что Тири не слышит свой собственный высокий вскрик. Голова идет кругом, пока тело наливается приятным жаром, вышедшим из берегов, а Нетейам под ней глухо шипит, до боли впиваясь пальцами в ее бедра. Останутся синяки, быть может, но это ничего. Тири роняет голову на его плечо, тяжело выдыхая. Ее повязка теперь тоже мокрая, тоже липнет неприятно к телу. Ерунда, впрочем. В мутноватом сознании всплывает воспоминание. Нетейам жаловался в шутку, — или не в шутку, — что она, мол, не говорила, что любит его. Тири не совсем понимает, важнее ли эта фраза, чем «я вижу тебя», потому как у На’ви именно она играет главную роль, но тут, верно, сказываются отголоски человеческого воспитания Салли. Если ему действительно это важно, то почему бы и нет? — Знаешь, — она не поднимает головы, и голос звучит приглушенно, — я тебя люблю.