Железо целует холодом чужие босые ступни. Чужие обкусанные губы плотно сжаты. Чужие ноги отбивают четкий нервный ритм по обшивке судна.
Нет. Нет,
пожалуйста. Тири чувствует себя зверем, запертым в клетке. Ее душа снова замурована в теле Нетейама. И она мечется, судорожно пытается найти выход, отыскать способ проснуться, но не может ни пошевелиться, ни вздохнуть, ни закрыть глаза, если того не делает Нетейам в этом…сне? В этом застывшем воспоминании о будущем.
Нет. Нет,
пожалуйста. Быть безвольным наблюдателем намного хуже, чем принимать непосредственное участие в событиях. Особенно хуже, когда ты знаешь, чем кончится то, что видишь, но не имеешь никаких сил остановить это. С упорством ломовой лошади идешь вперед, прямо к обрыву и не можешь даже зажмуриться, чтобы трагичная концовка не вогнала нож под ребра.
Сквозь мутноватую пелену перед глазами Тири видит железные поручни. И кинжал в своей чужой подрагивающей ладони. Она склоняется, перерезая пути на чьих-то запястьях. Сирена воет надтреснуто и жутко.
Эйва, пожалуйста, хватит.
— Нужно спасти Паука, — голос Ло’ака.
Нет, не нужно. Не нужно. Тири вкладывает всю силу в то, чтобы сказать нет, чтобы заставить воспоминание о будущем измениться, но проваливается полностью, потому что душа ее — всего лишь запертая бесформенная материя, волею Великой Матери обреченная вновь застать оглушающую боль и кровавый привкус на языке того, кто ей дорог.
Нельзя чувствовать много всего сразу — разорвешься. Ее эмоции смешиваются с эмоциями Нетейама, превращаясь в разноголосый искаженный хор, и это — больше, чем Тири способна вынести. Каждая секунда бьет молоточком по темечку, становясь размазывающим по стенам адом. Гул сирены сводит с ума, и Тири уже не понимает, жива она или нет. Только тихий стук чужого сердца метрономом отсчитывает время.
Нетейам глухо рычит, встряхивая головой, и Тири чувствует, что он не хочет идти, но борется с самим собой. Сначала — отрицание, укол страха и стонущее желание развернуться и уйти. Потом — вой несправедливости, жгучая вина и ужасная досада. И ко всему этому добавляется ее собственные паника, боль и отчаяние. Впору заткнуть уши и забиться в угол.
Вспышка света, и на секунду, на единую секунду этот раскалывающий надвое груз слетает с плеч. Тири — перышко, легкое перышко, свободное от всего. Летит, летит, приплясывая в воздухе кружащийся вальс, выжатая насухо, раздавленная в ничто.
Тем тяжелее вновь оказаться в чужом теле.
Тири не хочет смотреть, но кто-то будто оттягивает веки и не дает отвести взгляд. Она больше не в теле Нетейама, потому что Нетейам лежит перед ней. Ее пятипалая рука лежит на его груди, отсчитывая сбивчивый ритм под кожей. Его пальцы отчаянно стискивают ее предплечье.
Она стоит на коленях, и твердый камень впивается в самые кости, но это не важно вовсе. Тири не знает, что хуже: чувствовать страх и досаду Нетейама или это. Такой давящей, уничтожающей вины она не знала никогда в своей короткой жизни. Это можно сравнить с пыткой. Будто кто-то прижимает к земле с такою силой, чтобы она носом прочертила глубокие борозды, пока ее волосы сжимают между пальцев, стягивая до боли, и раз за разом лицом впечатывают в камень.
Деревянные наручи блестят от воды. Это Ло’ак. Все это принадлежит Ло’аку. И от осознания дышать становится еще тяжелее.
Хватка Нетейама на ее запястье слабеет, и Тири ло’аковской рукой чувствует, как затихает медленно пульс в груди.
— Я…хочу домой, — голос тихий и хриплый, каждое слово дается с трудом.
Никогда нельзя говорить «никогда», как нельзя думать, что хуже быть не может. Правда в том, что хуже может быть всегда, а «никогда» — слово коварное, слишком большой имеет вес для тех, кто никак вовсе не может влиять на судьбу. Тири думала, что ей никогда не будет больнее, чем в тот момент, когда она узнала, кто снится ей. И она ошиблась.
Под ее ло’аковской ладонью сердце Нетейама вздрагивает в последний раз, а дальше — тишина. Его пальцы разжимаются, соскальзывая на камень. Яркие-яркие желтые глаза мутнеют, отдавая тусклым стеклянным блеском, и не отражается в них совершенно ничего. Ло’ак прижимает ладонь крепче, надеясь почувствовать пульс, зовет брата сорванным голосом с теплящейся панической надеждой, но Нетейам не двигается.
Это больше, чем способна вынести одна душа. Даже если, находясь в чужом теле, она объединяется с другой. Все это — больше, чем может стерпеть Тири. На одну лишь секунду в груди что-то лопается, ломая ребра, а потом пустота белым шумом вгрызается под кожу.
Первая стадия — отрицание. На задворках сознания клокочет тихий смешок, хотя ей не смешно вовсе, и Тири смотрит перед собой глазами Ло’ака. Их эмоции сливаются воедино. Это неправда. Это…шутка? Да, шутка. Просто шутка. Так не бывает. Мир не настолько жесток, нет, конечно, нет.
Ло’ак давится воздухом, сгибаясь почти пополам и роняя голову на грудь брата. Тири хочется содрать с себя кожу, выцарапать глаза и вырвать волосы, потому что каждая секунда — синее пламя, разгрызающее плоть. На своих чужих руках она чувствует липкую кровь и понимает, что этот след не сотрется, когда сон закончится. Смоется только вместе с костями.
Истошный крик Нейтири пронзает сгустившийся соленый воздух.
Это называется ступор. Спутанные мысли роями пролетают мимо бессмысленным потоком, и Тири не может — не хочет — зацепиться ни за одну из них, стоя в самом эпицентре бури. Говорят, в сердце урагана всегда тихо и спокойно, и, быть может, она только что проверила это на своем опыте. Как так выходит, что в голове одновременно так много всего и…ничего?
Ло’ак двигается, делает что-то, бормочет, а Тири уже не понимает. Когда душе становится слишком больно, разум отключается, чтобы последствия не были столь отвратительно неотвратимыми, и она даже не видит, что происходит. Запертый в клетке зверь, забившийся в угол и пусто смотрящий перед собой. Потому что это — больше, чем Тири может вынести.
Тири открывает глаза. Прямо перед лицом — шершавая ткань гамака. Она снова в своем теле, только вот руки кажутся липкими от крови, а в носу стоит запах соли с привкусом металла. Оцепенение не дает пошевелиться, пока пережитое потрясение вскрывает вены медленно и больно, не зная стыда и жалости.
Вдох, выдох. Дрожь застывает на кончиках пальцев. Все вокруг кажется притупленным и нереальным, точно из-под толщи воды. За спиной слышится чужое дыхание. Нетейам снова перебрался к ней ночью. Или не уходил вовсе. Его рука перекинута через ее талию. Кожа теплая.
Он был мертв. Тири ло’аковскими глазами видела, как его взгляд стал по-стеклянному пустым. Ло’аковской рукой почувствовала момент, когда сердце перестало биться. Он лежал на камне, безжизненно приоткрыв рот и безразлично глядя вверх, а теперь он…жив. И это разбивает снова.
Это перегрузка. Тири отдаленно чувствует, как слезы скапливаются в уголках глаз. Вместе с сознанием в проснувшееся тело возвращается тот шквал, что она испытала за одну всего лишь ночь. Досада и страх Нетейама, раздавливающая вина Ло’ака и боль, которая перекрыла все остальное. А все вместе это — жужжащее все и ничего сразу.
Тири медленно переворачивается на другой бок. Нетейам тихо сопит, забавно морща нос на каждом вдохе. Живой. Первая слеза скатывается, оставляя блестящую дорожку поперек щеки, и Тири моргает быстро-быстро, не позволяя себе расплакаться. Аккуратно, почти невесомо накрывает ладонью его скулу. Он лежал мертвый, безразлично глядя вверх, а теперь…живой.
Нетейам зевает, обнажая клыки, и приоткрывает сонные глаза. Чувствует ее прикосновение и почти урчит, лениво ластясь к ее ладони. Тири прикусывает губу, пытаясь игнорировать сдавленное горло.
— Ты…плачешь? — он мгновенно бодрится, приподнимаясь на локте, и несколько косичек скользят по ее лицу, когда он почти нависает над ней.
— Тири плачет? — Ло’ак вскидывается с пола, перегибаясь через брата и смотря на нее внимательно.
Кири поднимает голову, зевая, и стирает сон с лица.
— Что случилось? — ее голос сипл, но взволнован, хотя она едва ли в полной мере понимает, что происходит вокруг.
— Все нормально, — Тири изображает самую натуральную улыбку из всех, на какие только способна, — глаза слезятся после сна.
Она знает, что они действительно беспокоятся, но их забота сейчас сделает только хуже. Ло’ак склоняет голову набок.
— Мы же не глупые, — улыбка трогает уголок его губ.
Верно. Кири снова зевает, берет перекинутый через балку гамака платок и кутается поплотнее, прежде чем опуститься на колени, чтобы быть на одном уровне с Тири. Она заботливо касается ее макушки, гладя успокаивающе, точно маленького ребенка. А они, между прочим, даже не разобрались, что именно случилось.
— Расскажешь? — Нетейам убирает с ее лица спутавшиеся косы.
Только не ему. Тири отводит взгляд. Эйва, почему все это так тяжело? Зачем ей продолжают показывать эти сны, если она уже все знает? Зачем издеваться?
— Я…хочу немного побыть одной, — Тири принимает оптимальное решение.
— Ты уверена? — Ло’ак хмурится.
— Да.
— Может… — Нетейам оглядывает брата и сестру в поисках поддержки.
— Нетейам, отпусти ее, — Кири качает головой, поднимаясь на ноги, — она знает, как ей лучше.
Он поджимает губы, неохотно убирая руку с ее талии, и Тири скованно выбирается из гамака. Первый шаг дается с трудом, в голове все еще мутно, и она, верно, пошатывается. Тири никогда не сможет в полной мере отблагодарить Кири.
Тири не оборачивается, выходя из маруи. Раннее утро отбрасывает розовую тень на спокойное море, ласковый бриз путается в волосах. Свежесть…не прочищает мысли, но как будто возвращает в реальность.
Больше всего Тири скучает по лесу. Поэтому ее единственная дорога — та, что ведет к хлипким джунглям на окраине деревни. Это, конечно, не то, что она хочет видеть, — не густые заросли, не плотные шуршащие кроны и не древние стволы, обвитые лианами, — но все равно лучше, чем ничего.
Чем дольше она живет, тем лучше понимает, что из себя представляет само бытие. Не все так просто, не все радостно и весело, а смерть — не какие-то шуточки и не что-то туманное, что придет только тогда, когда выпадут зубы от старости. Жизнь — это неправильно, грязно и жестоко, но при этом прелестно. Один из парадоксов, которыми полнится само существование.
Тири садится на редкую голубоватую траву, скрещивая ноги. Раньше ей нравилось одиночество. Тогда, когда вокруг ее койки без устали плясали ученые, одиночество казалось высшей блажью. Потом душа начала проситься в компанию детей Салли, и тихие посиделки наедине с собой сменились постоянными поисками приключений. Тири не жалела об этом, но иногда приходят такие моменты, когда одиночество кажется нужнее воздуха.
Не хочется думать ни о чем. Она выжата, как тряпка. Такое чувство, будто и не спала вовсе. Перед глазами застыл пустой взгляд Нетейама и искаженное болью лицо Нейтири. Как с этим можно жить? Как вообще не сломаться под таким грузом на плечах? Амала говорила, что она сильная и что справится, но Тири уже не слишком уверена в этом. Это ведь…война. Не просто битва с шестью конвертопланами, а настоящая война, почти как семнадцать лет назад.
Кусты трещат, но Тири не пугается. Знает, что Санэ облюбовал этот лесок. Все-таки похожи они с этой ящерицей, как ни крути. Наверное, каждый всадник чем-то похож со своим банши — поэтому-то и происходит выбор на уровне эмоциональной связи, а не выбор, основанный на цвете крыльев и длине хвоста.
Санэ встречает ее визгом, подползая ближе и пронырливо обнюхивая.
— Извини, — Тири виновато улыбается, гладя его шее, — сегодня я ничего не принесла.
Он недовольно урчит, но не уходит. Встряхивает головой и переминается с лапы на лапу, будто жалуется, а потом как будто со вздохом ложится рядом. Чувствует, что ей тяжело? Тири хмыкает, водя ладонью по гладкой чешуе, и Санэ кладет морду на ее колени.
— А где твоя подружка?
Ящер, конечно, ничего не отвечает, но смотрит на нее с каким-то скептицизмом, мол, не твое дело.
— Я же помочь хочу, — Тири вздыхает, поглаживая его морду.
Это уже, конечно, не одиночество, но ей так нравится даже больше. Санэ молчит, подставляясь под ее руку, и только довольно ворчит. Его присутствие ненавязчиво отвлекает от тяжести на душе, при этом не нарушая внутренний мысленный поток. Просто…медленно уводит от горечи.
— Я не помешаю?
Тири резко оборачивается, и Санэ тоже вскидывается. Джейк упирает руки в боки, мягко улыбаясь. Как она не услышала его шагов? И почему он здесь?
— Нет…не думаю.
Тири глушит в себе желание уйти. Она не слишком хочет видеть кого бы то ни было сейчас, но навечно остаться в оцепенении тоже не может. Джейк как-то неловко садится рядом с ней, по другую сторону от Санэ. Ящер сначала щерится, но потом, подумав, мирится с присутствием еще одного На’ви и снова кладет голову на колени Тири, требовательно тычась мордой в ее ладонь.
И вот они молчат.
— Что случилось? — он выдерживает минутную паузу, прежде чем спросить.
А, уже в курсе. Наверняка Нетейам и Ло’ак рассказали. Они знают, что к Джейку у нее особенное отношение, и, верно, решили, что эту проблему решить может только он. Правильно сделали, возможно. Есть вещи, которые лучше доверить взрослым.
— У тебя было видение? — Джейк уточняет вопрос.
Неудивительно, что он так подумал. К сожалению. Тири больше не может сообщать ему какие-либо подробности, а потому вести диалог будет намного труднее. И все-таки теперь она не хочет, чтобы он уходил. Рядом с ним…спокойнее.
— Скажи, — Тири не смотрит ему в глаза, — Небесные Люди ведь не оставят нас в покое?
— Тебе страшно?
Безумно. После всего, что она видела, другого ответа быть попросту не может. Тири была благословлена не лицезреть ужасы Первой Войны, но ей хватает ума, чтобы понять, что это страшно.
— Да, — признается, — но не за себя.
Если быть до конца честной с самой собой, то бояться за свою жизнь ей нечего. Это тело не принадлежит Тири, да и жизнь была дарована ей не просто так, а с определенной целью, так что…быть может, ей изначально было суждено умереть. А вот тем, кто ей дорог — нет.
Джейк кивает с уважением. Смотрит на нее задумчиво, чуть прищурившись, будто бы увидел по-новому.
— Ты повзрослела, — замечает, — заметно повзрослела.
Такой комплимент от Джейка звучит весомо. Тири даже давит улыбку. Он прочищает горло, шумно выдыхая.
— Я не могу обещать тебе, что все будет хорошо. Хотел бы, но не могу. Может, все обойдется, а, может, нас втянут в еще одну Войну, как семнадцать лет назад. Я не знаю. Знаю, что Небесные Люди не отступят, и что они опасны. Я не могу обещать, что мы все будем сидеть под радугой и петь песенки о мире и дружбе до конца жизни, но могу пообещать, что сделаю все, чтобы защитить вас.
На последних словах Джейк ожесточается. Голос становится тверже, нос морщится зарождающейся яростью и ладони сжимаются в подрагивающие кулаки. Ненависть к Небесным людям он пронес в себе сквозь года и, верно, уйдет с ней в могилу.
— Прости, — он качает головой, — это не то, что ты хотела бы услышать, но все, что я могу тебе дать.
Это лучшее, что Тири могла бы услышать. Ложь во спасение и ради успокоения — это, конечно, замечательно, но рано или поздно она рассеется, как утренний туман, а заодно и обрушит с седьмого неба на землю. Лучше сразу столкнуться с колкой правдой, чем потом разочаровываться.
— Спасибо, — она чуть расслабляет плечи.
— Ты уже член семьи, — Джейк абсолютно серьезен, — рано или поздно ты так или иначе станешь Салли. А Салли за своих горой.
Тири почти не смущается. Разве что немного. Она неоднозначно кивает, сосредоточенно почесывая шею Санэ. И они снова молчат. Джейк изучает ее, пытается оценить, в каком состоянии находится она сейчас.
— Я просто…все это тяжело, — у Тири будто развязывается язык, — сначала конвертопланы, потом…эти аватары…и переезд.
— Это тяжело. Но и ты не слабая. Поверь, — Джейк мягко усмехается, — слабые не сбивали конвертопланы. Ты — сильная девочка, ты справишься. По крайней мере, я в это верю.
Тири чувствует ком в горле. Она с самого утра на взводе, с самого утра подавлена, любая мелочь может стать искрой перед облаком пороха, а эти слова…
— Эй, — он видит блеск слез в ее глазах, — не плачь. Иди сюда.
Джейк за плечо притягивает ее к себе. Это объятие другое, не такое, как у Нетейама. Нетейам обнимает мягко, ласково, но более интимно, хотя, быть может, Тири так только кажется. А это…не то. Это по-отечески. Он гладит Тири по спине, позволяя выплакаться или успокоиться — в зависимости от того, что она предпочтет.
Тири решает побыть сильной хотя бы немного. Сильные тоже плачут, но лучше сохранить слезы на черный день. Поэтому она про себя повторяет слова Джейка, как мантру, искренне стараясь стереть из памяти этот проклятый сон. Санэ возмущенно ворчит, отползая в сторону, но это ничего. Тири еще принесет ему мяса, и он обязательно оттает.
— Вот так, молодец, — Джейк улыбается, подушечкой пальца стирая слезу с ее щеки, когда Тири отстраняется, — вот это настрой.
— Спасибо тебе. Правда.
Он поднимается на ноги, отряхиваясь от налипших песка и земли.
— Эти олухи ждут тебя на пляже, — хмыкает, — хотят учить тебя ездить на илу. Мне передать, что ты не придешь?
Нет уж. Тири решила, что побудет сильной хотя бы какое-то время. Чтобы не подводить Джейка.
***
— Вы знаете, это мне что-то напоминает, — Тири забирается на скользкую спину илу.
Где-то она такое уже видела. А потом отмывалась от дерьма в ручье. Нельзя сказать, что это воспоминание вызывает у нее теплые чувства ностальгии.
Вот если ее, Тири, эта жизнь чему-то да учит, то братьев Салли — нет. Стоят, скрестив руки на груди, рядом с илу, готовясь ловить, страховать или вытаскивать ее бездыханное тело из воды. Тири едва-едва научилась плавать, а ее уже сажают на спину какой-то морской твари. В самом деле, ну что за идиотизм.
— В этот раз нормально будет, — Ло’ак уверенно кивает, мол, не паникуй, все под контролем.
Ни одна хорошая затея не начиналась с такой фразы, и Тири готова поклясться в этом перед лицом самой Эйвы. Она скептически мычит, хватаясь за нервные отростки илу, и прикидывает про себя, каковы шансы утонуть. С такими-то сторожами — все сто, хотя на Нетейама роптать не приходится.
Братья Салли тактично решили не начинать разговор о том, что произошло утром. Верно, подумали, что, раз она пришла, отец как-то разрулил проблему, и лучше не нарушать ее душевное спокойствие. Правда, Тири то и дело ловит на себе косые беспокойные взгляды.
Тонкие розовые щупальца ее косы сливаются с такими же в отростке илу, и Тири вновь чувствует, как ее душа становится больше. Теперь у нее появляются разом плавники, скользкое гуттаперчевое тело и длинная морда. Илу крякает, встряхиваясь, и Тири напрягается. С лютоконя, пожалуй, упасть было труднее, чем с этого.
Ну, будь что будет.
— Стой, — Нетейам подается вперед.
— Чего?
Он перекидывает ногу через спину ее илу, усаживаясь позади, и в ответ получает недовольное кряхтение. Тири оборачивается, вопросительно вскидывая бровь.
— Утонешь, — Нетейам беззаботно пожимает плечами, хватаясь за нервные отростки чуть выше ее рук.
И то верно. Тири собирается с силами. Командует.
Она запомнила свою ошибку, да и опыта в верховой езде прибавилось, а потому направляет илу вперед не на всей скорости, а с чувством, с толком, с расстановкой. Это, конечно, не лютоконь, но принцип почти похожий, так что получается вполне сносно. Илу прорезает поверхность, не уходя под воду, и Тири вкладывает всю мощь своей мысли, чтобы сохранять это прекрасное положение дел.
— Неплохо, — комментирует Нетейам.
— Можно не аплодировать, так и быть.
Момент истины. Тири набирает воздух и пригибается к шее илу, готовясь к погружению. Главное — не накосячить и не увести слишком резко, иначе их обоих сшибет встречным потоком, а это будет самое что ни на есть фиаско.
Морской подводный мир — это нечто потрясающее. Тири смотрит во все глаза на цветных рыбок всех мастей и форм, бросающихся врассыпную от них, на колыхающиеся в темп волн растения, каких она в жизни не видела, и всплывать не хочется вовсе. Илу плывет достаточно быстро, чтобы не заскучать, но достаточно спокойно, чтобы не соскользнуть с его спины, а потому Тири расслабляется, отдаваясь полностью созерцанию рифов.
Нетейам скрещивает руки на ее животе, явно спокойный за ее дальнейшую судьбу. Все-таки хорошо, что Тири успела пройти Унилтарон и овладеть какими-никакими искусствами Оматикайя: опыт езды на лютоконях спас ее от сокрушительного позора. Она направляет илу к эфемерным медузам, переливающимся ярким светом на глубине, и думает, что не так уж и плохо здесь, в землях Меткайины. Есть и свои плюсы. Только вот глазам неприятно от воды.
Хоть что-то у нее получается, спасибо и на том. Тири наворачивает круги, постепенно ускоряясь, гонит илу то к поверхности, то на глубину, и чувствует себя все более уверенно на скользкой спине. Она оборачивается на Нетейама, скалясь и выпуская пузыри, а он уважительно кивает, но взглядом говорит ей, что было бы очень славно не отрываться от дороги, чтобы не вписаться в скалу.
Когда воздух заканчивается, Тири с досадой смотрит на поверхность. Вот рифовые На’ви наверняка могут задерживать дыхание надолго.
— Поздравляю, — Ло’ак победно всплескивает руками, — не такая уж ты и бесполезная!
М-да. Очень воодушевляет. Тири показывает ему язык, слезая с илу. Подумаешь, великий наездник. Сам-то, небось, провалился, когда впервые оседлал эту морскую тварь.
— Очень хорошо, — Нетейам искоса смотрит на брата, — не зря мучилась с лютоконями.
— Ага, — Ло’ак посмеивается, — этот тебя хотя бы не скинул.
— Ой, знаешь что? — Тири щелкает младшего Салли по носу.
— Я прекрасен и неотразим?
— Ты придурок.
— Жестоко, — Нетейам возникает прямо за ее плечом, — но я согласен.
— Предатели, — Ло’ак морщится.
***
Тири здраво рассудила, что после тяжелого труда ей просто необходим отдых, но сегодня ей не слишком хочется находиться рядом с Нетейамом. Видеть его все еще…тяжело. Нужно, чтобы картинка его пустых глаз из сна чуть-чуть развеялась, прежде чем она сможет со спокойной душой проводить с ним большую часть своего времени. Поэтому она взяла Кири и отправилась собирать камушки для своей Песенной Нити.
Правда, их хватило не слишком надолго. Камушков и ракушек собралось не так много, а они уже лениво сидят на мелководье. Ну и ладно, не так уж и много всего происходит в ее жизни, чтобы нужна была целая куча бусин.
— Слушай, — Кири придирчиво осматривает ее, — твой топ…немного износился.
Это верно. Он выглядит далеко не так, как в свои лучшие дни. Пережил многое. Местами выцвел, местами потерял бусины и растрепался, да и в целом похож на этакого ветерана. Тири неохотно кивает, соглашаясь.
— Я могу сплести тебе новый, если хочешь.
О, это такая прелесть. Тири не перестает удивляться тому, насколько Кири светла по сути своей. Да, может бросить пару ласковых, да и язвы у нее колкие, но в остальном она полностью подтверждает свой статус дара Эйвы.
— Лучше научи, как это делается.
Шелест песка под чьими-то шагами нарушает их тихую ленивую гармонию. Наверняка Ло’ак и Нетейам. Тири оборачивается с приветливой улыбкой, но уголки губ вянут, когда она видит нескольких рифовых под предводительством Аонунга.
Ну, приехали. Усмешки на их лицах ничего хорошего не предвещают, и Тири переходит в режим уничтожающей обороны.
— Вы…какие-то уроды? — Аонунг ехидно щурится.
Тири такой прием не слишком впечатляет, признаться. Подумаешь, обидел. Больше похоже на какой-то комплекс неполноценности, чем на самоуверенность. Она зевает, всем своим видом демонстрируя, что ему стоит попытаться получше, чтобы задеть за живое. Ло’аковская школа, как-никак.
Кири молча поднимается на ноги и, не поднимая головы, спешит ретироваться, но рифовые так просто сдаваться не собираются.
— А вы — рыбы? — бросает Тири лениво, вставая с насиженного места.
— Нет, — Аонунг усмехается.
Элементарно.
— Пидора ответ, — она разводит руками, смотря на него из-под расслабленно вскинутых бровей.
Переиграла и уничтожила, как это называется. Не с той связался. Тири летала со скалы, атаковала конвертопланы и почти каждую ночь видит во снах оживший труп — ей вообще ничего в этой жизни не страшно.
— Тири, идем, — Кири хватает ее за руку, таща прочь.
Кто-то из рифовых давится смехом, а Аонунг презрительно оттягивает уголок губ.
— Очень умно, — саркастически удивляется, — Салли научил?
Тоже элементарно. Вот такие вопросы Тири лучше не задавать — горя не оберешься потом.
— Нет, — отвечает невозмутимо, — твой отец.
В чем в чем, а в шутках про отцов ей равных нет. Раз уж она Джейка осмелилась под эту гребенку закатать, то Тоновари уж и подавно. Аонунг щерится с омерзением, отступая на шаг назад.
— Отвратительно.
— Спасибо, ты тоже, — ее уже не остановить.
Кто-то хватает ее за хвост, дергая с силой, и Тири обнажает клыки, угрожающе шипя. Словесные перепалки — одно дело, а вот физические — совершенно другое, и во втором она предпочитает участие не принимать, потому что шансов на успех нет абсолютно никаких.
— Эй, — Ло’ак появляется благословлением Эйвы, — отстаньте от них!
Он почти бежит. Тири вздыхает с облегчением. Рифовых все еще больше, чем их, но теперь, когда в поле зрения появился Ло’ак, шансы на мирное разрешение конфликта становятся выше. Все-таки вряд ли Аонунг так сильно хочет их задеть, что готов на драку.
— О, еще один пятипалый урод, — он расплывается в довольной ухмылке.
Надежда тает на глазах. Кири настойчиво тянет Тири прочь, ускоряя шаг, а рифовые тянутся следом за ними шлейфом, норовя ухватить за хвост или за руку. Ло’ак пробивается вперед, защищая девушек с готовностью великого воина, и сразу же пихает Аонунга в грудь.
— Отвалите, — его нос опасно морщится.
Эйва, да что им нужно? Пять пальцев и пять пальцев — дальше что? Не хвост на лбу. Рифовые теряют интерес к ним с Кири, окружая Ло’ака, и он дико озирается, не успевая защищаться. Поворачиваться спиной нельзя ни к кому, а безопасного места нет вовсе — везде торчат четырехпалые руки, готовые толкнуть или оттянуть хвост.
Бросить Ло’ака в беде нельзя, но и сделать они ничего особенного не могут. Тири переглядывается с Кири, прикусывая губу, а та только нервно заламывает руки.
— Оставьте нас в покое, — Кири предпринимает попытку закончить все это, но ее не слушают.
Второе благословление Эйвы мчится к ним угрожающим сгустком злобы. Нетейам — добрейшей души На’ви, но, когда нужно, мгновенно превращается в одного из лучших воинов своего племени. Тири вновь смеет тешить надежду на то, что от них просто отстанут. Уж с Нетейамом-то спорить рифовые не будут?
Нетейам врезается в кольцо рифовых, плечом едва не сбивая с ног одного из них. Ухмылка Аонунга чуть вянет, но не исчезает, и он гордо вскидывает подбородок, на Салли смотря с чувством абсолютного превосходства. Сильный толчок в грудь, правда, сбивает его спесь.
— Вы слышали мою сестру, — Нетейам почти шипит, — отвалите.
— О, старший брат пришел, — один из рифовых подается вперед, но Аонунг предупреждающе поднимает руку.
Немая борьба продолжается, кажется, вечность, и Тири напряженно переводит взгляд с Нетейама на Аонунга. Они стоят к ней боком, и в полной мере уловить ход молчаливого диалога не получается, но ей кажется, что пока что они идут на равных. Эйва, только бы Нетейам выглядел достаточно убедительно…
Аонунг хмыкает, демонстрируя Нетейаму свой профиль, и оттягивает уголок губ в максимально безразличной ухмылке. Тири расслабляется. Сегодня обойдется без драки.
— Хороший выбор, — Нетейам отступает, обводя взглядом рифовых, — с этого дня вы должны уважительно относиться к моей семье.
Ну, звучит весомо. От напружинившегося злого Нетейама, наверное, все будет звучать убедительно. Он разворачивается, встряхнув головой, и внимательно смотрит на Тири и Кири, будто проверяя, не причинили ли им вред. Тири крайне напрягает тот факт, что Ло’ак не двигается с места.
— Да, ты прав, мы уроды, — он щурится на Аонунга, — демоны. Но, знаешь, этими руками можно делать одну классную штуку.
Нет, нет, Эйва, пожалуйста, не надо. Нетейам поворачивается, исподлобья глядя на брата.
— Ло’ак, идем.
— Спокойно, брат. Так вот, берешь ладонь, сжимаешь в кулак…вот так.
Тири накрывает лицо ладонью. Ну, разумеется, разве же он мог просто взять и уйти? Рифовые с любопытством наблюдают за «фокусом» Ло’ака, когда…
Влажный хруст, и Аонунг отшатывается назад, хватаясь за скулу.
— Это называется «удар», сучка!
Рифовые, кажется, взрываются злостью. Аонунг с разбега врезается в Ло’ака, сбивая с ног, и в мешанине тел и конечностей Тири только изредка видит мелькающий синий хвост. Нетейам вздыхает и чешет затылок.
— Нетейам, стой, — Тири делает шаг вперед, но уже поздно.
Старший срывается с места прямо в потасовку синим вихрем.
— Придурки, — Кири качает головой.
Тири полностью согласна. Нетейам впечатывает чью-то голову в свое колено, Ло’ак тянет кого-то за уши, точно хочет оторвать, и все это выглядит, как просто отвратительная попытка интегрироваться в новое общество. Тири морщится, когда Нетейам получает по лицу.
Ло’ак падает на колени, и его тут же хлещет плоский хвост. Эйва, ну почему обязательно решать все насилием? Тири не успевает следить за событиями, потому что преимущество то и дело переходит со стороны на сторону, и нельзя сказать, кто победит в этой потасовке, но точно не здравый смысл. Истошный вопль режет уши, когда Ло’ака тащат по песку за хвост.
Нетейам бросается на Аонунга, спихивая его на землю, и Тири понимает, что пришло время заканчивать эту свистопляску. Она огибает поле битвы, стараясь не напороться на чужие кулаки. Как же это глупо, как же это отвратительно глупо. Она оборачивается на Кири и головой указывает ей на Ло’ака.
Тири просовывает руки под мышки Нетейама, уже успевшего сесть на Аонунга и замахнуться для сокрушительного удара, и со всей доступной ей силой оттаскивает его прочь. Получается плохо, потому как Нетейам — не пушинка вовсе, и он абсолютно точно недоволен внезапным вторжением в драку.
— Хватит, — Тири почти слышит натужный скрип своих костей, — остановитесь, идиоты.
Она сгибается под весом Нетейама, но продолжает держать так, будто от этого зависит ее жизнь. Он фыркает и перестает бороться, садясь на песок.
— Правильно, — Аонунг поднимается, отирая разбитую губу, — слушай, что тебе девушка говорит.
***
Тири стоит рядом с маруи, и до нее доносятся лишь обрывки крайне неприятного разговора отца и сыновей. Впрочем, они сами виноваты — нечего руки распускать. Это, конечно, приятно, что за нее заступились, но бить морды было совершенно не обязательно.
Ло’ак вырывается из хижины штормом, стискивая кулаки и кривя побитое лицо, а следом выходит Нетейам.
— У тебя кровь на губе, — Тири мягко касается яркой ссадины, и он тихо шипит от боли, — прости…
Нетейам отмахивается, смотря вслед брату.
— Куда он? — Тири кажется, что явно не туда, где будет что-то хорошее.
— Извиняться перед Аонунгом.
Чего? Ядом плевался Аонунг, а извиняться должен Ло’ак? Это так работает справедливость Меткайины? Впрочем, времени на возмущение нет. Тири прекрасно знает, что младший Салли обладает на редкость вспыльчивым характером, а потому одного его на столь ответственное задание отпускать точно нельзя.
— А ты куда? — Нетейам не успевает схватить ее за руку.
— Присмотрю за ним.
Что-то ей подсказывает, что дело пахнет жареным.
