В чужом теле

Леса больше нет даже во снах. Тири, признаться, надеялась, что хотя бы здесь снова увидит привычное сплетение зелени и пения, но, когда взору предстает песчаная отмель, разочарование прожигает дыру в груди. Этот островок похож на один из тех, где они останавливались по пути в земли Меткайины: пустой кусок земли в море. Разница в том, что видно только кромку плещущейся воды, а дальше — густой туман, от которого исходит мягкий свет. Амала сидит, скрестив ноги, и пропускает песок через пальцы. — Ты уже почти освоилась, — она улыбается, поднимая голову. Тири садится напротив, глубоко вздыхая. Что ж, теперь Амала, по крайней мере, не кажется отстраненным призраком. Теперь она похожа на человека, который просто заперт в ее снах и сознании Великой Матери. — Я даже плавать не умею, — горько смеется. — У тебя всегда есть те, кто поможет, — глаза Амалы лукаво блестят в свете тумана и биолюминисцентных точек на лице Тири. Под «теми» имеется в виду Нетейам. Чтобы понять это, не нужно быть гением. Опять же, Тири предпочитает не спрашивать, откуда она все это знает — себе дороже. Еще не хватало говорить с Амалой о том, что вытворяется с ее телом. — Ну, не смущайся так, — она смеется, — кто из нас не был молод. Тири уже и забыла, что Амала находится в разуме Великой Матери целых семнадцать лет. Погибшие души не стареют, не понимают, что смерть уже нагнала их, но Амала — другая. Амала исполняет волю Эйвы, так что, выходит, ей открыто больше, чем другим. Хотя, быть может, сама Великая Мать говорит с Тири, находясь в этом облике. — К тому же, он серьезен насчет тебя, — Амала загадочно отводит взгляд в сторону. Напоминает разговор двух подружек-сплетниц, и Тири несколько пропустила момент, когда гонки по лесу к таинственной жуткой незнакомки превратились в это. Ее, впрочем, все устраивает. Она заинтересованно подается вперед. — Ты знаешь про Нить? Или умеешь читать мысли? Снова загадочная улыбка и лукавый блеск в глазах. Амала пересыпает песок из одной руки в другую, хотя большая часть сыпется сквозь призрачные пальцы. — Просто знаю. Но…ты же понимаешь, что пока…вам нельзя Тсахейлу, правда? Что? Тири хлопает ресницами. А это здесь при чем? О Тсахейлу еще никто не говорил, и нельзя сказать, что это было в планах на сегодня или завтра. Это что, такая забота? Мол, слишком рано, не торопитесь. — Значит, не понимаешь. — Амала вымученно напевает какую-то песенку на выдохе. — Тири, Тсахейлу — это обмен воспоминаниями, а твои воспоминания пока что должны остаться при тебе. Это очень важно. Если это для тебя звучит неубедительно, то подумай вот о чем: ты уверена, что хочешь показать ему его собственную смерть? Сердце мерзко замирает, переворачиваясь и пуская по венам липкий холодок. Тири не думала об этом. Если она сделает Тсахейлу с Нетейамом, то он почувствует…то, чего она врагу не пожелает. У Тири не так много воспоминаний, чтобы эта погань затерялась где-нибудь в сторонке, а потому…нет, это лучше не представлять. Что ж… — Хорошо, — на то, чтобы вытащить из себя этот ответ, уходят, кажется, все силы. Какая же дрянь. — Ты молодец, — Амала переводит тему, вздохнув, — хорошо справляешься. Я боялась, что, когда ты узнаешь правду, загрустишь и потеряешь себя, но ты отлично держишься. Лучше, чем смогла бы я. Умеет она напомнить о том, что вспоминать не слишком хочется. Тири мрачнеет. Она хорошо справляется только потому, что у нее не так много времени на размышления об этом. И то, когда эта информация просачивается на первый план, все остальное тускнеет, оставляя только страх и серую тоску. Смотреть на Нетейама все еще больно. — Почему ты не сказала обо всем этом сразу? Может, не появись у нее чувства, жить было бы много легче. Конечно, контролировать это попросту невозможно, но Тири сказала бы себе, что даже смотреть в его сторону нельзя, — до поры до времени, — и тогда вся эта «миссия» не казалась бы такой мучительной. — Именно поэтому, — Амала будто снова читает ее мысли. — Ты должна думать, чувствовать. Понять, что в жизни есть не только черный и белый, не только радость. Я не могу открыть тебе всю правду, потому что иначе ты закроешься от мира и не будешь ценить свою жизнь. А жизнь…это важно, Тири. Нет ничего более ценного, чем жизнь. Жаль, что понимание этого обычно приходит слишком поздно. Амала грустно улыбается, и Тири снова видит, как ее глаза засыпает пеплом. Эти ее слова… Тири становится стыдно. Достаточно ли она ценит свою жизнь? Неправильную, незаслуженную, но жизнь, как-никак. Сколько раз, оказываясь на грани смерти, Тири просто сдавалась? Летела со скалы, смирившись, шла ко дну, смирившись, даже не пытаясь предпринять хоть что-нибудь, чтобы изменить исход, пускай все это было бы бессмысленным. Быть может, иногда нужно закрывать глаза на безвыходность и безысходность ситуации. Сделать все возможное и невозможное, потому что тогда, лицом к лицу встречаясь со страшным концом, можно будет принять его без страха и сожалений, не оглядываясь назад. Тири запомнит это. — Знаешь, — Амала смотрит на нее исподлобья грустно, — я так радовалась, когда попала на Пандору. Думала, что после пяти лет в криокапсуле и успешного приземления мне больше ничего не страшно. Что я вроде такой бог. Вот, мол, в восемнадцать уже заземлилась на другой планете, управляю телом На’ви, все такое — какая там смерть. Смотрела на Джейка и Нейтири и, знаешь, думала про себя, что, может, тоже найду себе кого-нибудь. Чувствовала себя героиней какой-то книжки. Пауза. Амале тяжело говорить. Скомканные вдохи перебивают речь, предложения становятся короче. Тири чувствует, как болезненно щемит сердце. — А потом все начало катиться коту под хвост. Нас посадили под арест, как предателей. Плохо помню, если честно — так много времени прошло… Помню, что мы грузили вертолет, а потом…выстрелы. Подстрелили меня и Грейс. Было больно, мне что-то вкололи, кажется. Я лежала на чьих-то коленях. И думала, что мне нельзя умирать, потому что папа очень расстроится. Не знаю, может, я плакала. Поняла, что никакой я не бог. И что мне было страшно. А потом все стало таким тусклым-тусклым, пока не погасло. И я очнулась в лесу. Не понимала, что произошло, где я, где остальные…где папа. А потом…ты. И голос в голове. Как будто мой. Говорит, что нужно делать. Амала опускает голову, закрывая лицо ладонями, и Тири подползает к ней ближе, осторожно касаясь эфемерного плеча. Почему-то очень хочется плакать. Так странно видеть Амалу…другой. Она кажется действительно человеком, а не чем-то похожим. Просто делится с ней историей своей давно закончившейся жизни, личным и сокровенным. Так странно и больно видеть ее разбитой, когда почти ни разу еще с губ ее не сходила улыбка, что где-то в душе просыпается жгучая ненависть. — Мне жаль, — шепчет, поглаживая ее плечо, а рука почти проходит сквозь. — Не стоит, — Амала смаргивает слезы, выдыхая, — это было давно. — Я могу…сделать что-нибудь для тебя? Губы Амалы на секунду подрагивают в улыбке. — Ты хорошая, Тири. Очень хорошая. Я…рада, что ты заняла это тело. Просто передай Джейку, что у него славные дети, хорошо? И что я счастлива за него. Больше ничего не надо. Тири сделает это. Обязательно сделает. Первым же делом, как проснется. — Я просто хотела, — Амала заправляет прядь волос за ухо, кажется, приходя в себя, — чтобы ты поняла, какая это ценность — жизнь. Тири поняла. А еще она поняла, что жгучая ненависть, родившаяся в душе — не чужая, а ее собственная. Перед ней стоял примерный выбор «убить кого-то или принять смерть за кого-то»? О, этот выбор был только что сделан. Страха больше нет. — Что со мной будет, когда все это кончится? — спрашивает тихо, смотря в белый поблескивающий песок. Амала молчит. Отводит взгляд, неуютно ежась, и рисует на песке растворяющиеся сразу же узоры. — Я не знаю. Что? Тири хмурит брови. Она правильно расслышала? Амала не знает? Тири казалось, что Амала знает все, и это было этаким непоколебимым столпом истины, а теперь привкус собственной небезопасности почему-то зиждется кислинкой на языке. — Я бы хотела тебе сказать, — Амала пожимает плечами, — но не могу. Я не знаю. Но я не думаю, что Великая Мать заберет твою жизнь, если тебя это успокоит. Твое время еще не пришло. Это звучит жутко. Тири медленно кивает. — Зато пришло время заканчивать, — Амала быстро возвращает свою лукавую улыбку, отпуская печаль вместе со вздохом, — рано или поздно приходится проснуться. Тири открывает глаза с тяжелым сердцем. В этот раз она не видела смерть Нетейама, не получила ни одной удручающей зацепки о будущем, но на душе так погано, что впору лезть на стену. В своем новом обиталище они спят штабелем. Не слишком удобно, особенно если сравнивать с ее уютной хижиной в лесу, но привыкнуть, быть может, получится однажды. Вечером она твердо решила, что ляжет спать с Кири, как с девушкой, чтобы не нарушать никакие нормы приличия. И Тири уверенно ползла в угол маруи к своему спальному месту, когда ее схватил в охапку Нетейам и плюхнул рядом с собой и Ло’аком. А, когда Тири в праведном возмущении обратила взгляд на Джейка, тот только одобрительно кивнул и отвернулся на другой бок. Поэтому эту ночь, в отличие от предыдущей, она спала в мужской компании, через одно тело от громко сопящего Ло’ака. И просыпается она так же. Спиной чувствует тепло чужого тела, над ухом слышит мерное дыхание. Как хорошо, что он…жив. Тири ловит себя на этой необычной, сумбурной мысли, вслушиваясь в тихий ритм вдохов и выдохов. Осознание того, что это может прерваться в один момент, вспарывает глотку и ломает кости. Крепко прижатая к груди рука Нетейама мешает дышать, и Тири думает, что он, верно, решил сломать ей ребра во сне. Не самая ужасная из возможных смертей, но Тири буквально несколько минут назад открыла для себя истинную цену жизни, а потому щиплет его, будя. — Ты меня задушишь, — шепчет, оборачиваясь, и Нетейам сонно разлепляет глаза. Несколько секунд во взгляде сияет пустошь мутного стекла, а потом появляется отблеск разумной жизни. Он зевает, облизывая пересохшие губы, отпускает ее потягивается, тихо хрустя затекшими костями. Джейк уже стоит посреди маруи, закрепляя ножны на груди, а Нейтири режет какие-то овощи рядом с дымящим котелком. Сегодня Тири никуда не надо — на уроках от рифовых ей делать нечего. Ее обучение плаванью доверили братьям Салли, но Ло’ак после вчерашнего решил спихнуть эту обязанность на Нетейама, открестившись тем, что вторую подобную сцену не переживет. Так что, пока не встанет Нетейам, не встанет и Тири. Или встанет. Нужно передать Джейку слова Амалы, как Тири и обещала. Поэтому она медленно садится, втягивая носом сладковатый запах варева Нейтири, зевает, несколько секунд смотрит в пустоту перед собой и…с трудом поднимается на ноги. Там, снаружи, кровавые краски рассвета постепенно меняются голубизной раннего утра, и эта картина радует глаз. Вставать сегодня намного легче, чем было вчера — даже веки каменными не кажутся. Джейк стоит к ней спиной, все еще возясь с ножнами, и Тири мнется. Вспоминать слова Амалы тяжелее, чем ей бы того хотелось. Они ложатся на плечи и грудь грудой камней, перекрывая дыхание, и кажется, что она в жизни еще не слышала ничего более болезненного и печального. — Джейк. Он оборачивается. Тири заламывает руки. — Мне снилась Амала. Джейк оживляется, поворачиваясь к ней полностью, и уши его внимательно выпрямляются. — Что она говорила? Показывала что-нибудь? О, этого он больше не узнает. Амала не хочет, чтобы Джейк знал правду о будущем и ее видениях, а это значит, что на то воля самой Эйвы. Жаль лишать почти-отца важной информации и лишать себя поддержки, но делать нечего. — Она просила передать тебе…что у тебя славные дети. И что она счастлива за тебя. Ком встает в горле, и Тири отводит взгляд, предпочитая не смотреть на Джейка. Он стоит несколько секунд, пока неожиданность стекает по позвоночнику вниз неприятным холодком. Потом, когда смысл сказанных слов доходит до мозга, что-то внутри начинает болезненно плавиться, и он чувствует себя расползающимся на части лоскутным одеялом. У Джейка нет и никогда не было предков, заточенных в Древе Душ, и он не знал, как это больно — слышать весточки от них. Амала — не предок, но друг, с которым они прошли многое, а потому тусклое прошлое вгоняет нож в спину. — Спасибо, — давит, поджимая губы. День начинается погано.

***

— Я, может, ошибаюсь, — Нетейам окидывает взглядом хлипкий лес, — но море, кажется, в другой стороне. Тири поправляет плетеную поясную сумку, стараясь не дышать носом. Морская свежесть не перебивает ужасный запах, и она жалеет, что не предусмотрела какие-нибудь затычки в ноздри. — Я, может, ошибаюсь, но я, кажется, говорила, что у меня тут дела. — Дела, — он повторяет важно, усмехаясь, — ничего себе. Рыба воняет просто отвратительно. Благо, сумку Тири одолжила у Ло’ака, так что с этим разбираться будет уже он. Правда, на его месте она бы выкинула эту штуку куда подальше — едва ли запах рыбы можно отмыть. Тири издает щелкающий-свистящий зов, и Нетейам кивает самому себе, понимая наконец, что это за важные дела у нее появились с утра пораньше в лесу, да еще и с полной сумкой рыбы. Он отходит на несколько шагов назад. Кусты взрываются приветственным визгом, и Санэ появляется перед ней, словно сотканный из листвы и света. Какая, право, славная ящерица. Распахивает крылья, вставая на дыбы, верещит что-то по-своему и тычется мордой в поясную сумку. Чувствует, гад, что ему угощение принесли. — Привет, — Тири треплет его красный гребень на подбородке, — соскучился? Куда уж там. Виделись-то совсем недавно. Поток дыхания вздымает повязку и обдает тело жаром. Санэ ворчит, нетерпеливо топчась на месте, и Тири усмехается. — Прожорливая ящерица, — почти сюсюкается, — ты моя бедняжка, самому охотиться приходилось? Тири достает склизкую рыбину из сумки, протягивая ее Санэ. Один щелк клыкастой пасти, последний блеск чешуи — и все. Ящер довольно урчит, встряхивая головой, и выжидающе смотрит на нее двумя парами глаз. Еще один вскрик заставляет ее подпрыгнуть на месте. Тири переглядывается испуганно с Нетейамом, но по его блаженному лицу понимает, что, верно, все в порядке. Треск кустов у Тири связан не с самыми приятными воспоминаниями, но всполох зеленых крыльев рассеивает подозрения на очередную мерзкую тварь вроде слингера. Это банши Нетейама. Кто бы сомневался, что они с Санэ поладят. Нетейам подходит к своей ящерице, приветственно курлыча, а Санэ требовательно тычет мордой в вонючую сумку. Тири отвлекается лишь на секунду, скармливая ему вторую рыбину. Все-таки распоряжаться чужой добычей — намного легче, чем добывать собственную. — У тебя же самка? — Тири смотрит на банши с подозрением. — Да, — он недоуменно моргает. — Следи, чтоб они не спарились. Нетейам прыскает, гладя банши по длинной чешуйчатой шее. — Да ну? Тири закатывает глаза, чувствуя удушье неловкости. Да, это она, пожалуй, загнула. Не ей о таком говорить, и, вообще, она бы предпочла особенно об этом не вспоминать, хотя со временем воспринимается все легче, и такой оглушительной волны стыда уже не ощущается. Поэтому Тири разводит руками, игнорируя настойчивый гогот Санэ. — Предотвращаю совершение ошибок. Нетейам почти обиженно мычит. Его ящерица, почуяв рыбный дух, бросает своего всадника и ползет к Тири, толкаясь с Санэ за право подобраться к сумке. И они ворчат, визжат, щелкая друг на друга клыками, а Тири смотрит на это несколько секунд, вздыхает, снимает сумку и вытряхивает ее вонючее содержимое на землю. И, немного подумав, отходит назад, к Нетейаму, на безопасное расстояние. — Значит, это была ошибка? — он склоняет голову набок. Явно шутит. Интересно, в какой момент они доросли до того уровня, когда уже шутят над собственным позором? Впрочем, исчезла эта напряженная неловкость и скованность — и на том спасибо. — Ну, не начинай. Нетейам с гортанным смешком обнимает ее за талию, и они молча наблюдают за банши. Зрелище, признаться, так себе: едоки они не слишком аккуратные, дерутся за каждую рыбину, и вонючие кишки разлетаются по всей поляне под шипение и хлопанье крыльев. Знала бы Тири, что здесь будет целых две ящерицы — взяла бы побольше, но Санэ, увы, не уведомил ее о том, что завел себе подружку. Нетейам почти интимно наклоняется к ее уху, томно выдыхает и проводит ладонью от ее затылка к пояснице, кончиками пальцев вырисовывая узоры на коже. Тири блаженно улыбается, прикрывая глаза и расслабляясь, когда… — Ты так воняешь, — такой же томный шепот. Тири мрачнеет. Тьфу ты, зараза какая, весь момент испортил. — Спасибо большое, я это запомню. Нетейам смеется, целуя ее в макушку, а Тири решает, что безнаказанным за такой комментарий он не уйдет. Поэтому она резко вскидывает руку, которой держала рыбу, и щедро вляпывает ее прямо в его нос, убеждаясь, что подсохшая слизь осталась на синей коже. Нетейам отпрыгивает в сторону, фыркая и отплевываясь, а Тири заливается злорадным смехом. Хорошо смеется тот, кто смеется последним. — Ты хотел сказать «мы воняем»? — щерится, а Нетейам яростно стирает с лица кусочки рыбьей чешуи, сдерживая рвотный позыв. — Это было предсказуемо. Тири приторно-серьезно кивает, мол, да-да, конечно. Нетейам глубоко вздыхает, морщась неприязненно от резкого этого запаха, и смотрит на нее с доброй усмешкой. Когда он, рассеянно глянув на банши в последний раз, взмахом руки зовет ее с собой, Тири понимает: теперь точно к морю.

***

Она стоит по пояс в соленой воде, нюхая руку, и понять не может, отмылась рыбная вонь или нет. Нетейам, кажется, озабочен тем же вопросом, то и дело шумно вдыхая и морща нос. Тири обещает себе никогда больше не приносить Санэ этих склизких гадов — перебьется мясом. — Далеко не заходи, — он бросает на автомате, выплескивая пригоршню воды на свое лицо, — утонешь. Ну прямо самый настоящий отец. Занят делом, а краем глаза все равно следит, чтобы она не утопилась, не захлебнулась, не споткнулась и не нашла никаких приключений на свою задницу. Верно, привычка, выработанная за годы жизни с Ло’аком. — Конечно, — Тири кивает, — если ты не научишь меня плавать. Изначально этот день они должны были потратить как раз на обучение этому нехитрому искусству, но как-то незаметно пролетело время. Сначала лес, икраны и рыба, а теперь они тщетно полощутся в воде, отмываясь от вони. Скоро уже и сумерки спустятся. Нетейам протирает глаза от соли и снова сосредоточенно втягивает носом воздух. Воняет? Нет? — Научу, как только от меня перестанет вонять. Тири вздыхает. Ей кажется, что запах рыбы в море вообще повсюду, а они только зря тратят время. Она поднимает руки над поверхностью, телом прорезая себе путь, и пальцы ног зарываются в песок при каждом шаге. Пожалуй, передвигаться вплавь действительно было бы удобнее. Она уверенно сжимает плечи Нетейама, фиксируя на месте, а потом делает самое умное, что только можно представить — шумно обнюхивает его лицо. От лба к подбородку и обратно, щеки, виски, даже волосы — ни сантиметр без внимания не оставляет. Со стороны, верно, выглядит просто отвратительно, и он едва заметно дрожит от смеха, но стоически терпит. — Воняешь, — заключает в конечном итоге. Нетейам возводит удрученный взгляд к небу, а Тири делает шаг ближе и водружает голову на его плечо. Море успокаивает. Тихое шипение волн и мягкая ласка воды обволакивают слух и тело, погружая в своеобразный транс. И так хорошо, так приятно, что не хочется никуда уходить вовсе. Хочется просто стоять так. Его ладонь ложится поперек спины, подбородок упирается в макушку. Просто стоять и...ничего. Кажется, что лучше некуда. — Тири. — М? Пауза. Тири чувствует кисточку его хвоста на своем бедре. — Почему ты не рассказала мне о видениях? Она вздрагивает. От кончиков ушей до хвоста сначала бежит колкий холод, а следом за ним кожа погружается в самое пламя. Тири смотрит перед собой, не моргая, и решает пока что не поднимать голову с плеча Нетейама. Почему она не сказала о видениях? У нее и мысли подобной не было раньше. Все…шло, как шло, и ее устраивало. А теперь Тири, при всем желании, не может проронить ни единого слова о том, что видела. Спокойно, главное — выйти из ситуации красиво. Тири глубоко вдыхает, выдыхает. — Они грязного характера. Там и танаторы, и змееволки, и икраны… — Я серьезно, — Нетейам поддевает пальцами ее подбородок. — Так и я. Ты бы только видел… О, что она несет. Какой ужас. Впору вырвать себе язык. Нетейам смотрит на нее, склонив голову набок, из-под полуприкрытых век демонстрируя все степени осуждения, что только можно выразить одним лишь взглядом. А Тири улыбается со скрипом, хотя в глазах стынет мольба о помощи. — Ты не доверяешь мне? — серьезность Нетейама начинает пугать. — Я не прошу рассказывать, я просто хочу знать. Ему это важно. Действительно важно. Неудивительно, впрочем: он буквально заявил о том, что связывает с ней свою жизнь. Тири вымученно улыбается. Почему жизнь постоянно ставит ее в такие ситуации? Такие — значит, дерьмовые. — Доверяю. Я расскажу, обещаю. Только не сейчас. Там…ничего такого. Не сейчас — это никогда. А ничего такого — его смерть. Но Нетейаму этого знать вовсе не обязательно, хотя Тири чувствует себя так, будто знатно вывалялась в грязи. Врать — плохо, а врать близким — еще хуже, но иногда обстоятельства поворачиваются таким боком, и приходится пачкаться во лжи по самые уши. Быть может, это ей еще аукнется. Он кивает, задумчиво прищуриваясь на пенящиеся волны. Вряд ли поверил полностью — скорее, решил не спорить. Тири стыдливо поджимает хвост. Такими темпами далеко она не уедет. Эйва, за что ей все это? Надо будет просто выдать ему самое безобидное, чтобы совесть так не мучила. — Ладно, — Нетейам вздыхает, — домой пора. Отец забеспокоится.

***

— Вы здесь больше не живете, — Джейк улыбается почти широко, стоя на пороге их маруи. Чего? Тири недоуменно переглядывается с Нетейамом. А где они живут? На дне морском? — Мне свить гнездо? — ляпает первое, что приходит в голову. — Можно и гнездо, — Джейк пожимает плечами, — но Тоновари был так добр и выделил вам целую хижину. Это что за программа поддержки убогих? Тири, конечно, не может не порадоваться, но такая неожиданная щедрость попахивает подвохом. Либо в этой маруи провалится пол, когда они туда зайдут, либо протечет крыша. Одно из двух. — Долго пришлось упрашивать? — Нетейам совершенно бесстыдно ухмыляется, будто бы это не он обращается к Джейку исключительно на «сэр». А, вот оно что. — Свободны, — он отмахивается, — оба. Ну, Тири прекрасно понимает рвение Джейка отселить детей куда подальше. Маруи — вещь довольно просторная, но явно не рассчитанная на одновременное пребывание в ней семерых На’ви в горизонтальном положении. Теперь Тири становится ясно, чей мат она слышала ночью — Джейк, верно, попал головой в кострище с углями. — Съехал от родителей в пятнадцать, — Ло’ак упирает руки в боки, горделиво сверкая клыками, — а чего добились вы? Вас двоих не спрашиваю — ваши достижения уже видел. Тири предпочитает проигнорировать шутку. В этой хижине, по крайней мере, есть два гамака. Правда, это вдвое меньше, чем тех, кому они нужны, но это ничего. Тири бросает узелок с пожитками в угол, вдыхая запах свободы. — Гамаки займем мы с Тири, — Кири расчетливо кивает, — а вы на полу. Нетейам, не вздумай жаловаться на свои старые кости — мне столько же лет, сколько тебе. — И не собирался, — он лениво разводит руками, а Тири вскидывает бровь. Интересно, такие ситуации уже были? — Я предлагаю так: я и Тири в гамаках, Нетейам и Кири на полу, — Ло’ак плюхается в гамак по-хозяйски, закидывая ногу на ногу. Кири складывает руки на груди. — Еще чего? — Не нравится? — младший нарочито задумывается. — Тогда можно подселить Нетейама к Тири. А у тебя будет весь доступный пол. Задумайся, это больше, чем у остальных. От сердца, можно сказать, отрываю. — Не стоит, — Кири фыркает, спихивая брата на пол, — с удовольствием тебе уступлю. Нетейаму, кажется, вообще все равно, а Тири недосуг под конец дня биться насмерть за какие-то гамаки, поэтому они стоят и смотрят на начинающуюся шуточную драку. В самом деле, главное — не в воде спать. Остальное уже вторично. Ло’ак получает платком по лицу, и на этом его пыл гаснет. Он, побежденный, но не сломленный, стреляет уничтожающим взглядом в Кири и сворачивается калачиком на плетеном полу. — Не больно-то и хотелось, — комментирует, — но тому, кто на меня наступит, я откушу палец. Запомните. Тири посмеивается, забираясь в свободный гамак. После долгих ночей на земле или песке мягкая ткань кажется благословлением Эйвы, честное слово. Она потягивается, довольно урча. Еще не слишком поздно, но день был долгий, а потому вздремнуть на пару часиков подольше Тири бы не отказалась. Она просыпается лишь один раз за ночь. Когда ткань скрипит от натяжения, а в гамаке резко становится тесно от прижавшегося к ней со спины тела. — Ло’ак, — бормочет сонно, — лежи и завидуй у себя на полу. Тихий хрипловатый голос звучит прямо над ухом. — Я не Ло’ак. Тири улыбается сквозь сон, когда его рука обвивается вокруг талии. Небось на это и рассчитывал. Зачем ему спорить из-за гамака, когда есть вакантное место? — Кости заныли? — Тири шутливо тычет Нетейама локтем в грудь. — Спи, — он мягко прикусывает кончик ее уха.