В чужом теле

Как формируется личность? Наверное, под влиянием окружающих людей и условий. Растущий в строгости станет в будущем закрытым и нелюдимым, а тот, кто с детства знал любовь и ласку, вырастет мягким и понимающим. Конечно, из любого правила есть и свои исключения, но бывает обыкновенно именно так. Тири — пустая чаша по большей части. Ее характер мягок и податлив, точно глина, еще не сформировался окончательно, а потому черпает она понемногу и от Ло’ака, и от Кири, и от Паука что-нибудь, и от Нетейама. И чем больше она берет, тем увереннее становится, хотя это не значит вовсе, будто бы Тири — этакий Франкенштейн, лоскутное одеяло из чужих характеров и личностей. Душа — удивительная материя, способна приспосабливаться, выворачиваться и ломаться иногда, но есть в ней свой стержень, который останется неизменным, что бы ни случилось. Время идет быстрее, чем кажется. Еще вчера она открыла впервые глаза, а сейчас уже почти освоилась в новом мире. До настоящих На’ви, может, пока далеко, но чувствует Тири себя уже уверенно. Со многим еще нужно разобраться, многое уложить в голове, но она справится. Ей даже лютокони поддались наконец-то, что уж говорить обо всем остальном. Джейк снова принес ей ягоды. На этот раз какие-то другие, нежно-фиолетовые. И Тири сидит, руки сложив лодочкой, потому что та горсть, которую Джейк может нести в одной ладони, у нее не помещается в две. Ей нравится эта его забота. Немного неловкая, правда, но все-таки. Он приходит почти каждый день, не забывая приносить какие-нибудь съестные дары, рассказывает о быте Оматикайя, разбавляя шуточками и разными подробностями, какие в справочник по жизни на Пандоре не внесли бы под страхом смерти, а Тири слушает и улыбается. В какой-то момент она и сама начинает делиться с ним тем, что происходит в ее собственной жизни. О той отвратительной шутке и своем желании лизнуть нетейамову ключицу она благоразумно умолчала, конечно же. Джейк даже принес ей маленький подарок: фигурку банши, — икрана, — вырезанную из дерева. Он сказал, что скоро Тири выберет своего собственного, живого, и тогда станет охотником. Тири не ребенок, и играться с этой фигуркой, конечно, не стала, но поставила на тумбочку, как величайший из даров, что только видел этот мир. Иногда она любит просто взять деревянную ящерицу в руки, рассматривая каждую мелкую деталь, поглаживая шершавую спину и думая, каково-то, интересно, летать на такой животине. У Тири нет отца, и она плохо понимает саму концепцию этого понятия, но ей кажется, что Джейку очень идет эта роль. По крайней мере, ей бы хотелось, чтобы у нее был такой отец, как он. — Вы с Нетейамом…подружились, — он неоднозначно кивает. Сидит уже не на краю койки, а на стуле, который сам же и притащил для удобства несколько дней назад. Джейк хотел завести эту тему сразу же, как только увидел ту потрясающую картину, но у него никак не получалось подобрать правильные слова. Нетейаму уже семнадцать — возраст подходящий, чтобы найти себе пару, и Джейк, как любой хороший отец, хочет, чтобы эта пара была достойной. В конце концов, однажды Нетейам станет Оло’эйктаном, и рядом с ним должна быть та, кто справится с тяжелой ролью тсахик. Достойна ли Тири? Пожалуй, да. Иначе он бы не задавал этот вопрос. Тири душит в себе желание уронить челюсть на пол. Он что, узнал? Как? Он умеет читать мысли? И после этой абсурдной догадки, разумеется, в голову лезет самый отборный мрак, который только можно вообразить. И шутку про него, Джейка, зачерпнула в это вонючее болото, и Нетейама, и свои собственные грязные помыслы. Сдала себя с потрохами сразу же, даже глазом не моргнув. Джейк видит замешательство на ее лице. Сказал что-то не то — это очевидно, но он никогда не был особенно красноречивым, если не считать воодушевляющих речей перед Войной. — Это хорошо, — добавляет быстро, — главное — не торопиться. О, какой ужас. Джейк, может, и хороший отец, но разговаривать на такие темы у него получается куда как плохо. Куда не торопиться, во имя Эйвы? Он неловко кашляет в кулак. Тири явно истолкует это не так, как ему бы хотелось. И зачем вообще завел этот разговор? Тири напоминает ему вспугнутого голубя. Сидит, хлопая ресницами, и лицо ее вытягивается, когда недоумение плавно перетекает в стыд. Того и гляди расправит крылья, курлыкнет и улетит. И Джейк бы ее понял, правда понял: если бы его собственный отец зашел к нему с таким разговором, он едва ли выглядел бы лучше. — Нет, — вносит уже вторую поправку, — я имею в виду…надо получше друг друга узнать, прежде чем… Он чувствует себя застрявшим в болоте. Барахтается, брыкается, а засасывает его все сильнее и глубже в трясину позора. Джейк никогда не был хорошим психологом и советчиком в подобных делах. Его стезя — пришел, увидел, победил, а не столь тонкие материи. Он вовсе не чурбан, но действовать самому всяко легче, чем помогать другим. Тири понимает только то, что ничего не понимает. Либо Джейк просто слишком догадлив, либо умеет читать мысли. В случае последнего ей катастрофически срочно нужно менять тему, пока вся мерзкая подноготная не вскрылась разом. В конце концов, мерзости надо выдавать порционно. — Мне…снятся странные сны, — ляпает первое, что приходит в голову, а Джейк вздыхает с благодарностью. — Какие? — он еще никогда не был так мучительно заинтересован беседой. Какие? Странные. Тири кажется, что это достаточно исчерпывающая характеристика происходящего. Как минимум — потому, что другую она подобрать не может. — Девушка, — щурится, вспоминая все до мельчайших подробностей, — человек. В зеленой одежде. Стоит в лесу и улыбается. Как будто к себе зовет, но поймать ее никогда не получается. Волосы еще у нее такие…темные. И глаза голубые. По оцепенелому изумлению на лице Джейка она понимает, что эти сны — не просто сны. — Амала, — он натужно выдыхает, пряча лицо в ладони. Амала. От макушки до пять проходит разряд тока. Амала. Та, чье тело заняла Тири, та, кто умер семнадцать лет назад. Снится ей. Куда-то зовет. Вряд ли это просто так, правда? Тири Амалу ни в жизни не видела все-таки. — Она что-нибудь говорила? — Джейк выглядит по-тусклому пусто. — Нет…только один раз, — Тири ежится, — я спросила у нее, кто я такая. И она перестала отдаляться. И…я почти поймала ее, но меня разбудили. Повисшая тишина густеет в воздухе. Тири почему-то снова чувствует свою вину, хотя и не знает, за что именно. Ягоды рассыпаются по простыне, когда она обнимает локти. Джейк закусывает губу, напряженно смотря в сторону. И вдруг она вспоминает тот самый сон. Тот, после которого ее тело раздирало от боли на куски. — И еще, — продолжает тихо, опустив голову, — мне снилось…сначала была она, а потом…я не знаю…я была в чужом теле. Там была сирена, все в железе…и у меня в руках был автомат. Я стреляла куда-то, а потом…было очень больно. Ужасно больно. Джейк медленно выпрямляется. Смотрит на нее, стиснув зубы, и Тири видит, как напряженно ходят его желваки. Услышанное ему явно не понравилось. Такие сны не снятся просто так, с бухты-барахты. Тири в жизни не видела Амалу, не знает, как она выглядит, а потому воображение не могло просто взять воспроизвести ее, как воспоминание. К тому же, пускай они еще не разобрались, кто же такая Тири, ее связь с Эйвой кажется почти очевидной. Сон с автоматом — тоже не прост. Если в самом начале была Амала — значит, в этом есть какой-то смысл. — Наблюдай, — Джейк произносит медленно, — слушай. Попытайся поговорить с ней. Великая Мать хочет что-то сказать тебе. Ничего себе. За что же это, интересно, такое внимание? О чем Эйва может говорить с ней, Тири, если есть избранный Торук Макто? О чем Великая Мать хочет посудачить с ней и зачем? Обсудить ее грязные делишки? Пожурить? — Всем привет, — Ло’ак приветственно машет рукой, а Нетейам за его спиной ограничивается поднесенными ко лбу пальцами. Тири уже выучила, что значит этот жест, а потому повторяет с легкостью, гордая собой. — Сегодня будем опять мучить тебя луком и стрелами, не забыла? — Ло’ак проходит мимо нее почему-то, исчезая в лаборатории, так что ответить Тири не успевает. Лук и стрелы. Ну, с этим у нее успехов явно больше, чем в ловле рыбы. Тири старается не вспоминать, чем закончилась их рыбалка, потому что при одной мысли об огромной твари мясного цвета, которую Ло’ак окрестил слингером, волосы встают дыбом на загривке. О том, как им влетело, когда они вернулись без добычи, она тоже предпочитает не думать, хотя, когда ситуация разъяснилась, Джейк все-таки сменил гнев на милость. Впрочем, когда ужас этой встречи сошел на нет, она обрывками вспомнила Нетейама, трясущего ее за плечи, а потом — это истеричное объятие, и раззявленная грязная пасть в ее душе приятно заворчала. Мысли снова возвращаются к этой теме, и Тири мрачнеет. Если бы все оставалось как есть, она, может, и не беспокоилась бы: ну, хочется его потрогать, не смертельно же, верно? Вопросы возникают, конечно, и грех не усомниться в собственной вменяемости, но жить эта особенность не слишком мешает. Так нет же, с недавних пор эта «особенность» разрослась колючим сорняком на огороде. Теперь, видите ли, хочется, чтобы и он ее потрогал, и Тири впору блевать, потому что до такого уровня она еще не скатывалась. Она прекрасно осведомлена о том, для чего различия между мужчинами и женщинами предусмотрены, и как все это происходит, но уже жалеет о том, что узнала, потому что, как выяснилось, ее тело — достаточно самовольный кусок мяса, разуму подчиняться любит не всегда. Самое обидное — никак его не накажешь за это. — Знаешь что? — Ло’ак совершенно серьезно смотрит на нее. Они гордым трио идут к поляне, где Тири должна будет снова демонстрировать свои навыки стрельбы из лука. Она давала себе слово, что с братьями Салли не пойдет больше никуда и ни за что, но давать слово — намного легче, чем его сдержать. Надо будет запомнить это, прежде чем снова клясться себе в чем бы то ни было. — Ну? — Тири, — Ло’ак даже останавливается, — не смей клеить нашего отца. Нетейам сразу прыскает, проходя мимо и хлопая брата по плечу, а Тири недоуменно вскидывает бровь: — Куда клеить? Со сленгом ее познакомить пока не успели. Клеить куда-то Джейка — ну что за бред. Зачем клеить и чем, самое главное. Тири не припоминает, чтоб вместе с огромной майкой и койкой ей предоставляли ведро клея. И, положим, даже если бы она захотела, разве же он согласится? Тири бы покрутила пальцем у виска, если бы к ней подошли и предложили приклеиться на какое-нибудь дерево. Ло’ак закатывает глаза. — Подкатывать, — поясняет, всплескивая руками, — глазки строить, во имя Эйвы. Не смей, поняла? А. Вот оно что. Тири с трудом сохраняет серьезное лицо. Его действительно волнует этот вопрос? Нет, не так. Он действительно думает, что она стала бы? Не в обиду Джейку, но для нее он немножечко староват. Хотя… Личность формируется под влиянием тех, кто ее окружает, и Тири успела почерпнуть что-то и от Кири, и от Паука, и от Нетейама, но ее собственный язвительный дар, смешиваясь с таким же талантом Ло’ака, превратился в столь смертоносную комбинацию, что она, кажется, при желании, может расплавить своими словами железо. Эйва, да простит ее Джейк. — Сказал бы пораньше, — удрученно вздыхает, — сейчас уже поздно. Можешь звать меня мамой, если хочешь. А она, между прочим, еще и клялась себе, что обязательно извинится. Ну-ну. Ну не может же она сказать, что если кого и клеила бы, то его брата, верно? Ло’ак кривится в омерзении и изображает рвотный позыв. — Ты ужасна. — Сам-то, — Тири только пожимает плечами, догоняя Нетейама. — Кстати говоря, — Ло’ак прожигает взглядом спину брата, — а стрелы-то где? Тири замечает, что за плечом Ло’ака торчит кибить лука, а вот стрел нигде не видно. Нетейам замирает, врастая в землю, и морщится. Забыл. Совершенно не в его духе, но раз в год и палка стреляет, правда? Протяжный выдох звучит признанием поражения. — Ну, — Ло’ак разворачивается, — придется сделать крюк через деревню, спасибо большое Нетейаму. Через деревню — это неплохо. Тири нравится наблюдать за бытом На’ви. Так бы сидела целыми днями в сторонке и просто смотрела бы, как они снуют туда-сюда с кувшинами, кормят лютоконей, поют, готовят и прочее — это успокаивает в какой-то степени. Тири каждый раз радуется, как маленький ребенок, когда оказывается в деревне. Правда, она не совсем уверена, что изначально в быту На’ви были электрические скороварки, — она увидела однажды, как какая-то женщина с широкой улыбкой тащит со стороны человеческой лаборатории эту железную бочку, — автоматы и пилы, но, верно, все это — подарки небольшого слияния культуры Оматикайя и жизни людей, что остались на планете после Войны. — Постой здесь, ладно? — Ло’ак останавливается у какой-то маленькой соломенной халупы. — Мы быстро. Возьмем стрелы и вернемся. Ну, быстро так быстро. Оказывается, ло’аковское понятие о быстроте кардинально отличается от того, к какому привыкла Тири. Жаль, что она не узнала об этом раньше — тогда бы обязательно притащила бы с собой койку и развела бы костер. А там бы потихоньку обжилась: возвела бы небольшую лачужку, прошла бы Икнимайю, нашла бы себе кого-нибудь, завела бы детей, и, может, к моменту, когда Тири лежала бы на смертном одре, Ло’ак с Нетейамом бы, наконец, вышли со своими проклятущими стрелами. Тири мечтательно думает о том, какую именно хижину она бы себе построила. Тут, правда, все они одинаковые: натянутая кожа да листья, образующие такой просторный шалаш, но воображению не прикажешь, и вот на месте соломенной халупы уже возвышается этакий дворец. А внутри — ее койка и ящик-тумбочка. Ничего не попишешь, Тири к ним привязалась. — Эй, — чей-то голос окликает ее со спины, и Тири оборачивается, недовольная, на того, кто посмел нарушить ее воображаемую жизнь в лиственных хоромах. Юноша. Достаточно симпатичный, надо признать, хотя в свое воображение в качестве спутника жизни она бы его не вставила — в подсознании уже есть прекрасный кандидат. На его груди — ножны с кинжалом, на поясе — набедренная повязка с бусинами, как у всех таронью, охотников. В общем, стандартный набор. Юноша приветственно подносит собранные пальцы ко лбу, легко склоняясь, и Тири неохотно повторяет этот жест. — Я вижу тебя, — он кивает. Тири знает, что у этой фразы смыслов больше, чем можно пересчитать по пальцам, — даже с ее десятью вместо восьми, — но сейчас она явно значит своеобразное приветствие и выражение мирных намерений. — И я вижу тебя. — Ты — дар Эйвы, верно? — он склоняет голову набок, точно оценивая. — Цу’Тири? Ну, конечно, пошел прямо в лоб, но зато вежливо, так что простить можно. От него не веет угрозой, по крайней мере, как от тех парней, что присвистывали им с Кири. «Иначе можешь получить много нежелательного внимания», — вспоминается, но Тири вовсе не находит его присутствие нежелательным. — Верно, — кивает, — а ты? — Макейо, — он улыбается. Держит дистанцию, не лезет к ней слишком близко, не навязывается особенно — полная противоположность Ло’ака, если так подумать. Тири улыбается в ответ, и он открывает рот, чтобы что-то сказать, когда на его лицо падает густая тень напряжения. Чья-то рука ложится на ее талию почти по-хозяйски, и Тири вздрагивает, готовясь взорваться возмущением, но краем глаза видит знакомую копну кос и давится. Грязная тварь в груди зато расходится восторженным пением. — Что-то случилось? — Нетейам улыбается мягко, по-доброму, но в уголках губ поблескивает что-то жуткое. Макейо сразу же уменьшается в размерах, отступая на несколько шагов назад, а Тири недовольно косится на Нетейама. Это все, конечно, замечательно, и стоять с ним в обнимку ей куда как нравится, но вот отпугивать от нее мирных На’ви он не имеет никакого морального права. — Она… — Макейо указывает головой на Тири, но вопрос закончить ему не дают. — Да. — Нетейам кивает. Что «она»? И что «да»? Макейо скомканно прощается, не взглянув даже в последний раз на Тири, и спешит исчезнуть из поля зрения. Вот тогда-то недовольство расцветает в полном масштабе. Это, извините, по какому такому праву он просто берет и, во-первых, трогает ее без всякого на то позволения, — даром что Тири только рада, — а, во-вторых, распугивает ее собеседников? — И что это было, стесняюсь спросить? — спрашивает, упирая руки в боки. Нетейам беспечно пожимает плечами, но в глаза ей не смотрит. Правда, а что это было? Он вскинулся быстрее, чем успел подумать — в голове ярко-красной табличкой всплыло, что надо что-то делать, и он сделал. Ему не понравилось, что Макейо разговаривает с Тири? Не понравилось. Почему? Хороший вопрос. Верно, потому, что для того, чтобы захотеть кого-то, много ума не надо, а к физическому у Нетейама в последнее время подмешивается духовное. Вот захотеть кого-то в нескольких смыслах этого слова — уже не так грязно и неприлично, но он все-таки он предпочитает запихивать это подальше. Предпочитал. — Избавил тебя от того, кто к тебе приставал. — Он не приставал, — Тири щурится, — мы даже поговорить не успели. — Тири, если что — бей его в пах, так надежнее, — она только сейчас замечает Ло’ака, привалившегося к хлипкой стене халупы с колчаном в руках. Она учтет этот факт. На будущее. Обязательно пригодится. — Ты… Тири начинает, но осекается. А что она, собственно, возмущается? Вот если бы этот Макейо взял и отпугнул Нетейама, — что вряд ли, — тогда да, тогда бы она взорвалась гневом так, что деревню бы смело. А так…подумаешь. И сказать-то нечего. Что, ей сейчас распинаться о личных границах? — Проехали, — она отмахивается, вздыхая, — идем, а то скоро стемнеет. Спасибо, кстати, что так быстро справились: я даже не успела постареть. Первая добыча — знак того, что юный На’ви готов стать полноправным воином своего клана, готов родиться во второй раз. Тири, правда, быть может, предпочла бы стать собирательницей, а не воином, но за нее ее судьбу решили братья Салли, так что тут уж ничего не поделаешь. Спорить по этому поводу все равно не хочется — с внимательностью у Тири проблемы, так что едва ли она смогла бы приносить пользу в собирании фруктов и ягод. — Вон, смотри, там шестиног, — Ло’ак тихо шепчет ей на ухо. — И без тебя вижу, — фыркает, вскидывая лук. Ничего не подозревающее животное мирно щиплет траву, и Тири даже становится его жаль. Она вздыхает, натягивая стрелу с ярким перьевым оперением. Как она поняла, у каждого взрослого члена клана эти перья разные — что-то вроде визитной карточки. Вот у нее сейчас — простое голубое, как у всех учеников, а у Нетейама, например, зеленые с желтыми полосами. Интересно, каждый На’ви самолично выдергивает перья из хвоста подходящих птиц? Или это Тири что-то не так поняла? — Ну, — Ло’ак нетерпеливо переминается с ноги на ногу, — что ты рассусоливаешь? Стреляй! — Спокойнее, — Нетейам осуждающе шипит. Он мягко касается ее плеча, склоняясь к самому уху, и шепчет одно лишь: — Ты справишься. Ну прямо как отец. Тири улыбается. Его прикосновение отдается приятным зудом в груди, стекающим ниже. Хочется податься навстречу прикосновению, но она сдерживается. Звук спущенной стрелы прошивает воздух, и Тири, затаив дыхание, смотрит. Шестиног жалобно стонет и падает на землю с глухим стуком. Все-таки его жаль, но Тири не сдерживает победный выкрик, вздымая сжатый кулак к небу. Ло’ак взрывается овациями, едва не подпрыгивая на месте. Хватает ее за руки, заставляя выпустить лук из рук, и затягивает в своеобразный танец. Скачет как лютоконь, крутя ее вокруг своей оси, и радости, по-детски всеобъемлющей, нет предела, будто бы это он сейчас успешно прошел первое испытание на пути ко второму рождению, а не Тири. — Умница! — поет. — Теперь осталось только не умереть на Икнимайе! Тири мрачнеет. Ну да, ну да. Не умереть на Икнимайе. Очень обнадеживает. Она обращает взгляд к Нетейаму. Тот, ожидаемо, не скачет и не поет — просто стоит, скрестив руки на груди. И улыбается. Светло-светло, точно самое небесное светило, — кажется, ученые называют его Альфа Центавра А, но это слишком мудрено, — точно самое небесное светило в яркий жаркий полдень. — Молодец, — кивает с гордостью. Восторг бурлит в крови, и Тири с широкой улыбкой распахивает руки, обнимая его. Коротко, не выходя за рамки приличия, но обнимает, подбородок укладывая на его плечо, и приятное тепло вновь расползается по всему телу. — Ну все, все, — Ло’ак хмыкает, — не задуши его, тебе еще молитву читать. Тири смущенно отстраняется, стараясь не смотреть ни одному из братьев в глаза. Может, правда переборщила. С кем не бывает, правда? — Иди, — Нетейам мягко улыбается. — Мы боялись, что у тебя ничего не получится, и тогда наш завтрашний сюрприз не удался бы, но ты молодец, не подвела, — Ло’ак в предвкушении потирает ладони. — Сюрприз? Сюрпризы Тири любит. Только приятные, разумеется, но едва ли они приготовили что-нибудь отвратительное, если судить по выражениям их лиц. — Иди, — они отвечают хором, и Тири понуро плетется к телу шестинога. Ну вот, теперь ждать завтрашнего дня.