В чужом теле

— Тебя только за смертью посылать, — Ло’ак обиженно скрещивает руки на груди, ступней отбивая недовольный ритм по полу. Нетейам ушел звать Тири, а вернулся с ней только на следующее утро. Разумеется, Ло’ак в глубочайшем восторге. В конце концов, братьев на сиськи не меняют, хотя, признаться… Тири замечает железное ведро с неприглядной жижей и морщит нос. У младшего Салли вчерашний день явно не задался, как и у нее самой. Вонь в хижине стоит соответствующая, крепким кулаком бьет в нос с самого порога, хотя Ло’ака, кажется, это не смущает совершенно. Он по-хозяйски расхлябанно пинает кучки вещей в сторону, — вроде как убирается, — изредка стреляя недовольным взглядом в Нетейама. — Это что? — Тири старается не дышать. Ло’ак рассеянно смотрит на верную спутницу своего вчерашнего дня и только отмахивается: — Нравится? Сам сделал. — Не сомневаюсь, — Тири отходит от ведра подальше, но кислый запах все равно вгрызается в ноздри. Нетейам страдальчески вздыхает, брезгливо поднимая ведро. Содрогается всем телом, подавляя рвотный позыв, и несет его из хижины прочь, держа на расстоянии вытянутых рук и стараясь не смотреть в ту сторону вовсе. Ло’ак криво улыбается, приземляясь в гамак. — Это еще что, — закидывает в рот семена чертополоха, весело болтая ногами, — если бы ты соизволил вернуться пораньше, то увидел бы, как меня несло. Тири не знает, смеяться ей или плакать. Вот это существо говорило о ее плохом чувстве юмора? Нетейам придирчиво обнюхивает руки, и на лице его написано отвращение в крайней степени. — Хотя бы один день, — возводит взгляд к потолку. — Что? — Ло’ак раскачивается в гамаке, как на качелях. — Хотя бы один день ты можешь вести себя нормально? Ло’ак вскидывает указательный палец, дожевывая семечко, а Тири молча наблюдает, не зная даже, чего ожидать дальше. Драку? Очередную перепалку? Бытовую поножовщину? — Минуточку, — возмущается, — напомнишь, кто бросил родного брата на целый день? А если бы я захлебнулся? Я умер бы только потому, что у кого-то гормоны заиграли! Нетейам — невозмутимая ледяная стена. Останавливается рядом с Тири, упирая руки в боки — совершенное спокойствие. Только хвост напряженно маячит из стороны в сторону. — Ты умер бы потому, — парирует, — что никого не слушаешь. — Умер бы в одиночестве. — С тобой было бы твое ведро, — Нетейам усмехается, — вы с ним знатно сблизились. Тири сцеживает смех в кулак. — Вот именно, — Ло’ак кивает, — мне ведро ближе, чем брат. Не стыдно? — Совершенно. Ло’ак разочарованно цыкает, переключая внимание на Тири. — Ну, — улыбается, — теперь ты должна мне ночь. Она давится, стуча себя кулаком по груди, а Ло’ак заливается смехом. Двусмысленность этой фразы выкалывает глаза, и Тири всеми силами старается выгнать из головы ее визуализацию, но получается просто отвратительно. Она окончательно и бесповоротно убеждается в том, что потрогать Ло’ака совершенно не хочет. Выходит, это странное желание — не норма, а какое-то исключение. И спросить-то не у кого, что все это значит. Не к Джейку же идти с такими вопросами, в самом деле. Мол, извини за беспокойство, я хочу лизнуть шею твоего сына, ты не мог бы мне сказать, почему? Салли покрутит пальцем у виска и пинком вышвырнет ее в лес, не иначе. Тири собирается ответить что-нибудь едкое, чтобы у Ло’ака уши завяли и отсох язык, но не успевает, потому что за секунду Нетейам из ледяной стены превращается в тлеющие угли, и его жгучее недовольство ощущается почти физически: — Я сейчас пойду за ведром, — чеканит, угрожающе указывая ладонью через плечо, на выход, — вернусь и вылью его тебе на голову. Тири знает, что Нетейам этого не сделает, но угроза, произнесенная таким тоном, звучит все равно весомо донельзя, и ей мучительно хочется уменьшиться, будто бы это на нее сейчас выльют ло’аковскую блевоту. Вообще, любая угроза от Нетейама звучала бы весомо, если так подумать, потому что в нем узнаются черты его отца, а Тири прекрасно знает, что Джейк Салли в гневе — страшное существо. Только страшное существо, по крайней мере, в ее представлении, может оседлать гигантскую смертоносную ящерицу, собрать две тысячи воинов в одном месте и вступить в битву с людьми. И чего он так взъелся? Нет, то есть, предложение Ло’ака попахивает ехидным унижением, но, в конце-то концов, не к Нетейаму же обращались. Хотя это было бы еще хуже. Тири, может, мало что понимает во взаимоотношениях, но уверена на все сто восемьдесят процентов, что между братьями такого быть точно не должно. — Нетейам, — она мягко касается его напрягшегося плеча, — не надо. Лучше макнуть его туда. Кожа теплая, бархатная, и кончики пальцев приятно покалывает. Странное дело: она хотела его потрогать, но теперь, когда потрогала, это желание не утихло, а только раззявило еще шире пасть. Что будет, интересно, если она сейчас проведет от плеча к груди и ниже? Он возмутится? Тьфу ты, что за мрак. — Это жестоко, — Ло’ак театрально сутулит плечи. — Ладно, — Тири примирительно поднимает руки, — что у нас сегодня по плану? Надо закопать топор войны, пока не поздно, потому как иначе бытовой поножовщины точно не избежать. Тири бы, конечно, с удовольствием глянула на битву братьев Салли, но и без того понимает, что у младшего нет ни единого шанса. — Сидеть в лесу и молиться колесу, — Ло’ак гогочет, с наслаждением раскусывая последнее семечко. — Мы думали показать тебе горы. Но, если ты предпочитаешь лютоконей — просто скажи. Тири бы предпочла прилечь. — Чем здесь воняет? — Джейк кривится, останавливаясь на пороге. — Самодеятельностью Ло’ака, — Тири ехидно щурится, — там, в ведре. Джейк награждает младшего сына взглядом исподлобья. Воняет так, что глаза слезятся. Ло’ак тускнеет, улыбаясь, что парадоксально, по-невинному виновато. — Разберись с этим. — Да, сэр. Тири невольно проникается к Джейку глубоким уважением. Одной лишь фразой приструнить Ло’ака — несомненный талант, потому как лично ей кажется, что этот паршивец не боится никого и ничего, а из рамок у него только границы воображения. Вот уж Джейк, пожалуй, вполне мог бы опрокинуть на него это ведро, если бы хотел. — Наловите рыбы, — Джейк явно хочет уйти отсюда, да поскорее, — и Тири возьмите с собой. — Мне кажется, — Ло’ак поудобнее устраивается в гамаке, — Нетейам бы справился и один. Впрочем, один взгляд-вспышка отца заставляет его в корне изменить свое мнение и загореться рыбалкой пуще вечернего костра. — А вы уверены, что рыбу ловят голыми руками? Тири стоит по пояс в воде, глупо расставив руки в полной готовности накинуться на свою склизкую добычу, но, как показывает практика, эффективности у такого метода — ноль без палочки. Нетейам и Ло’ак бороздят поверхность в нескольких метрах от нее, сосредоточенно вглядываясь в озерную рябь, и Тири кажется, что со стороны их охота выглядит уморительно. Нетейам резко ныряет, рассеивая тучу брызг, и выныривает, гордо держа над головой вырывающуюся рыбину. Кто бы сомневался, что у него все получится — он, наверное, и банши, при желании, может голыми руками поймать. Тири не завидует, — почти, — скорее, восхищается. Вот прогресс Ло’ака больше похож на ее собственный — никакой. На берегу, в траве, лежит уже тушек пять, и все они — добыча Нетейама, а они двое только зря воду мутят. Может, старшему Салли действительно стоило пойти одному. Хотя бы для того, чтобы не ранить гордость остальных. — Меньше слов, больше дела, — Ло’ак не поднимает головы от поверхности, хмурясь. То-то великий рыбак нашелся. Тири смотрит на него исподтишка. Попытки заняться делом она оставила еще минут двадцать назад, после пятого провала. Кажется, именно та рыба, которая попадается ей, за жизнь борется особенно страстно, неистово трепеща в ее руках всем своим скользким телом, а к Нетейаму плывут одни самоубийцы. Тири, впрочем, их не осуждает, с ее-то желаниями. — А сколько наловить надо? — Тири оценивающе смотрит на блестящую кучку рыбьих тел на берегу. — Больше, чем ты успела, — младший иронично скалится. — Больше, чем мы с тобой успели, ты хотел сказать? Не заметила у тебя успехов. Ло’ак с головой уходит под воду, и на том месте, где торчали его костлявые плечи, расходятся по поверхности круги. Тири выжидающе смотрит в его сторону, но младший Салли все не появляется и не появляется, точно борется с каким-то огромных размеров хищником. Впрочем, зная его, он, скорее, утонул. — Может, ему помочь? — она косится на Нетейама. — Справится, — бросает в ответ, проплывая мимо нее с очередным рыбьим самоубийцей в руках. И Ло’ак действительно справляется. Выныривает, встряхивая мокрой головой, и улыбка его способна собою затмить целый мир. Тири думает, что, может, поэтому она и не видит у него никакой добычи, но в следующую секунду замечает блеск серебристой чешуи в его руках. — Ну, кто великий добытчик? Рыбка крохотная, совсем малек, но Ло’ак выглядит так, будто выловил из озера танатора, стадо штурмбыков и три ведра грибов, попутно врукопашную сразившись с налютсой и отрядом Небесных Людей. А, и все это — с завязанными глазами. — Отпусти ее, — Тири жалостливо смотрит на его хилую добычу, — жалко же. — Еще чего. Впрочем, рыба сама выскальзывает из его рук, с тихим «плюх» исчезая в воде. Упустить добычу — еще хуже, чем не поймать вовсе, и Ло’ак придушенно смотрит вслед последнему серебристому всполоху чешуи, точно надеясь, что беглянка одумается и вернется. — Великий добытчик, — Нетейам кивает, изображая что-то вроде поклона. Ло’ак машет рукой на озеро и, побежденный, но не сломленный, выбирается на берег, а Тири не может не согласиться с тем, что им, верно, давно пора отдохнуть. Пусть эффективности у нее самой не было ровным счетом никакой, и выступала она больше в роли декорации, но старания тоже считаются за труд, а труд обычно вознаграждается отдыхом. Она плюхается на траву рядом с Ло’аком, и Нетейам следует их примеру. Тири старается не думать о нем и не смотреть на него, — хотя хочется, — потому что очередной волны позора перед самой собой она не перенесет. — Я хорош в другом, — констатирует Ло’ак, подставляя лицо теплым полуденным лучам. — Это например? Тири откидывается на спину, раскидывая руки на мягкой зеленой траве. Ну и что, что она ничего не поймала? Главное — хорошо провести время, верно? Едва ли, на самом деле, потому что хорошее времяпрепровождение на хлеб не намажешь и за ужином не съешь. — Слишком долго перечислять. Нетейам скептически хмыкает, но в разговор не вмешивается. Настроение слишком ленивое и спокойное, чтобы выдумывать остроты. Он лишь посматривает на Тири, прикрывшую глаза в блаженной улыбке. Капельки воды на синей коже выглядят красиво, отбрасывая яркий отблеск света на темные полосы и выступающий мягкий контур ребер — грех не засмотреться. Грудь вздымается плавно, расслабленно, и сеточка-топ скользит по коже с каждым вздохом. Этот топ — вершина коварства Кири и несправедливости всего мира одновременно: не закрывает ничего, но при этом абсолютно все. Нетейам крайне тактичен и вежлив, а потому ему стыдно за такие мысли, но так уж вышло, что физические потребности в гигантской пирамиде нужд занимают самый большой пласт, и зачастую плевать они хотели на вежливость и прочую дребедень. Нетейаму, в отличие от Тири, повезло. Он живет достаточно долго, чтобы разбираться в себе и своих желаниях, хотя, пожалуй, иногда хочется отсечь их к чертовой бабушке, вот как сейчас. Чтобы кого-то хотеть, много ума не надо — достаточно просто иметь глаза и какой-никакой вкус. Даже знать человека особенно не нужно, особенно — когда возраст переходный. В конце концов, гормоны. Странное чувство, в общем-то. Ему нравится Тири, но он еще не может понять, в каком из миллиона смыслов, потому как во всех этих хитросплетениях можно захлебнуться. Ло’ак вдруг напрягается, вслушиваясь в тишину леса. Уши его дергаются, улавливая какие-то звуки, а хвост поднимается за спиной натянутой струной. Он втягивает носом воздух, стискивая зубы, и медленно поворачивается к брату с откровенным ужасом в глазах, а Нетейам понять не может, что случилось. Младший зашуганно озирается и встает с такой осторожностью, будто бы от этого зависит его жизнь, не издавая ни единого звука. Снова втягивает носом воздух, расставляя руки в стороны, точно готов броситься в кусты в любой момент. — Бежим, — шелестит, едва шевеля губами, — быстрее. И Нетейам, к своему собственному ужасу, наконец понимает. Шорох листвы где-то вдалеке услышать практически невозможно, и он не имеет ни малейшего представление, как это сделал Ло’ак, но сей вопрос — едва ли не последнее, о чем он думает сейчас. Дело дрянь. Дело такая дрянь, что волосы дыбом встают на загривке, страх прогоняя по всему телу. Нетейам мягко толкает Тири в бок и спешит подняться на ноги. Тири открывает глаза и видит нависшего Ло’ака, напружиненного и взвинченного. Видит и сразу же совершает сокрушительную ошибку. — Что… Братья одновременно шикают, сияя испуганным отчаянием, но уже слишком поздно. Тихий свист пронзает воздух. Тири вскрикивает, когда рядом с ее ногой в землю впивается нечто тошнотворное на вид. Нечто мерзкого мясного цвета с длинной иглой на…основании? Конце? Тири роняет челюсть, смотря на эту тварь, и пошевелиться не может физически. Время замирает. Оно издает надтреснутый скрежещущий вопль, и в следующую секунду события начинают наслаиваться друг на друга с такой скоростью, что Тири не успевает за ними следить. Сначала с места в кусты срывается Ло’ак, спотыкаясь и матерясь истерично под нос, потом с другой стороны слышится треск деревьев, а дальше Тири обнаруживает себя перекинутой через плечо Нетейама, точно мешок. Висит безвольно, и взгляд ее не отрывается от мясистого ужаса, воткнутого в траву. Леденящий страх сковывает тело. Тири не обязательно знать в лицо весь животный мир этих лесов, чтобы понимать: оно — то, что бежит в их сторону, — явно хочет их убить, и настроено весьма серьезно, а ей просто до боли не хочется заканчивать свой едва начавшийся век на зубах какой-то уродливой скотины. Ло’ак несется впереди, всю свою прыть вкладывая в бег, а Нетейам, кажется, даже не чувствует Тири на своем плече, перемахивая через поваленные деревья и не оборачиваясь. Тири упирается ладонями в его спину, всматриваясь в густые заросли, где скрылся берег озера, но не может рассмотреть, что происходит там сейчас. Это и не нужно, впрочем: если братья Салли убегают так, что едва не взлетают — значит, происходит что-то воистину ужасное. Тири быстро понимает, что именно. Сердце скатывается куда-то вниз и ухает в пропасть со свистом. Ломая кусты, к ним приближается огромная тварь этого отвратительного мясного цвета, воздух раскалывая надвое своим надтреснутым скрежетом. Бежит, перебирая тремя парами ног, а длинное тонкое жало угрожающе нацелено на них. Тири забывает, как дышать, впиваясь пальцами в плечи Нетейама. Ло’ак оборачивается лишь на секунду, прежде чем ускориться вдвое. — Быстрее! — вопит сорванным от страха голосом, а Тири слышит, как Нетейам натужно скрипит зубами. — Поставь меня, я побегу, — кричит зачем-то, чувствуя, как свербит пересохшее горло. Он не отвечает — только крепче прижимает руку, придерживая ее на сгибе коленей. Куда она побежит? Поставь ее — и ноги откажутся идти, не то, что нестись сломя голову. Тири не знает о таком понятии, как молитвы, — никто ей о таком не говорил, — но она приходит к ним сама, сбивчиво моля про себя неясно кого. Она не знает, кто же все-таки такая Эйва — божество или система, но умоляет, чтобы эта тварь оступилась, упала или просто отстала. Они петляют в лесном лабиринте, подхлестываемые ужасом, так долго, что кажется, будто бы прошла целая вечность, а надтреснутый скрежет следует за ними по пятам. Тири думает, что это не кончится никогда, что эта тварь рано или поздно настигнет их, и отчаяние расползается от груди к кончикам пальцев ледяным оцепенением. Когда Нетейам спотыкается, она мысленно готовится к смерти. — Да чтоб ты сдох, — загнанный, взмыленный Ло’ак звучит так, будто расплачется с минуты на минуту, и Тири прекрасно его понимает, — ублюдок. Еще одно новое слово само собой добавляется в лексикон, но Тири этого не замечает. Быть простым наблюдателем — хуже, чем быть участником событий, и кому как не Тири это знать. Ее жизнь сейчас полностью зависит от ног Нетейама, и она не то, чтобы не доверяет, но слизкий холодок все равно зиждется в груди, холодным щупальцем стискивая сердце. Эйва, если она выживет, то обязательно извинится перед Джейком. Тихий свист снова прокатывается по свежести лесного воздуха, и Тири жмурится, стараясь съежиться так, чтобы исчезнуть вовсе, лишь бы это тонкое жало не впилось в кожу. — Промазал! — комментирует Ло’ак под оглушительный треск зелени в стороне. И после этого Тири не слышит больше жуткий скрежет — только шорох в лесу, где тварь, верно, ищет свою несостоявшуюся добычу, но потом стихает и он. Она понимает, что никогда не чувствовала такое искреннее, светящееся счастье. Она не умрет сегодня. Хочется расцеловать и Ло’ака и Нетейама, а потом — закрыть глаза и лечь спать. И больше никогда, никогда не выходить с этими братьями за пределы деревни. Тири клянется себе в этом. Нетейам бережно опускает ее на землю. Вот она — деревня, поблескивает бусинами-хижинами в зеленой густоте деревьев. Тири пусто смотрит перед собой. Потрясение от пережитого высасывает бурлящие ранее эмоции. — Он тебя не ранил? — Нетейам обрушивается перед ней на колени, подрагивающими ладонями накрывая ее щеки и заставляя посмотреть на себя. Он захлебывается словами, давится, не в силах отдышаться, а воздух совершенно бессмысленно толкается в разгоряченных легких туда-сюда, не находя выхода. Голова кружится, застилая глаза мутной пеленой, но он выцарапывает по кусочкам загнанное сознание — не до этого сейчас. Сердце гулко заходится в груди в ожидании ответа, отсчитывая секунды, точно метроном. — Нет, — Ло’ак шумно глотает воздух, — если бы…ранил, она бы уже…умерла. Нетейам выдыхает, опуская голову, и его ладони сползают на ее плечи. Колени слабеют, сдаваясь, и он оседает на землю. Тири тщетно пытается сфокусировать взгляд. В ушах все еще звенит этот скрежет вперемешку с завывающим шумом крови, и она не чувствует даже его прикосновений. Перед глазами — пятно мерзкого красного цвета и шесть отвратительных ног. — Что это было? — давит тускло, поднимая мутный взгляд на Нетейама, но отвечает Ло’ак. — Слингер. Тот еще…ублюдок. — он с нажимом проводит ладонью по лицу и, пошатываясь, подходит ближе. — Вот эта хрень с жалом — голова, а в ней яд. Он…ей стреляет. Если задело — считай…труп. — Тебя точно не задело? — Нетейам мягко встряхивает ее. Тири медленно качает головой. Осознание того, что сегодня она была на тоненьком волоске от смерти, душит. А если бы это жало вонзилось на два пальца правее и попало бы в ее ногу? А если бы Нетейам упал? А если бы оно догнало? На этом Нетейам не успокаивается. Двух отрицательных ответов Тири мало, верно. Он осматривает придирчиво ее ноги, ладонью медленно проводя от бедра к лодыжке, и, только когда самолично убеждается, что кожа кристально чиста, позволяет себе окончательно выдохнуть. — Повезло, что я его услышал, — Ло’ак не хвастается, — иначе… В стрессовых ситуациях сложно контролировать себя. В такие моменты человек — или На’ви — может сделать то, о чем в обыденное время не задумывался даже. Или задумывался, но не решался осуществить. В стрессовых ситуациях на первый план выходят эмоции, а не трезвый рассудок. Именно поэтому стрессовые ситуации так пугают. Именно поэтому Тири подается вперед, пряча лицо на плече Нетейама, и ее руки лихорадочно смыкаются за его спиной. Именно поэтому она так жмется к взмыленному телу, дыша сдавленно и рвано, именно поэтому утыкается носом в сгиб его шеи. Нетейам медлит несколько секунд, а потом Тири отдаленно чувствует, как холодные пальцы мягко, успокаивающе касаются ее кожи, гладя легко и невесомо. Стрессовые ситуации…сближают.