Это точно не было плодом поплывшего от жары воображения. У тоннеля точно стоял кто-то, его силуэт отчетливо очерчивал слабый свет от кристаллов. Незнакомец стоит слишком далеко, чтобы разглядеть его получше; Дилюк отмечает, что у преследователя широкие плечи, ростом примерно такой же, как и он сам, по массе не слишком таки крупный, но предчувствие все равно было не самое хорошее.
Итэр насторожился после слов Дилюка. Голову поворачивает медленно, слонов тот, кто стоит в тени, среагирует на резкое движение как дикое животное: глаза заблестят недобрым огоньком, изо рта пойдет пена и неизвестный набросится на путешественника, наплевав на расстояние и небольшой обрыв меж ними. Сколько ни путешествуй, сколько ни попадай во всякие передряги, а страх — есть страх.
Жизнь Дилюка пролетает у него перед глазами за секунды, когда рядом с головой с характерным свистом пролетает стрела, стремительно влетев острым наконечником в стену. Паймон взвизгнула и спряталась за спину блондина. Периферическим зрением Дилюку отчетливо видно, как резко мотнул головой Итэр в испуге, что стрела прилетит прямиком в голову; смотрит сначала на Дилюка, потом на нападавшего, зло оскалившись и достав меч из ножен. Итэр готов к сражению, в то время как Дилюк находился в легком ауте. Кровь бьет в висках громкой пульсацией, дыхание судорожное, с резкими вздохами и выдохами.
«Если бы хотел, то убил, верно?».
Стрела была выпущена нарочно, не с намерением убить или навредить
, хотя, насчет второго можно было бы посомневаться. Смех эхом разлетается по пещере, ударяется об эти огромные ворота и возвращается к своему хозяину. Лицо Итэра бледнеет — он узнал этот смех. Приходилось слышать и не раз. Не будь пальцы его скрыты перчатками, то было бы видно, как побелели костяшки его пальцев от того, насколько сильно юноша сжимает рукоять меча.
— Чайльд?! — удивленно пищит Паймон, все так же прячась за своим вечным защитником. Её слова мгновенно превратились в эхо и по ухмылке старого знакомого стало понятно, что до него дошли её слова. Паймон, поняв свою ошибку, закрыла рот ладошками, далее спросив шёпотом. — Что он здесь делает?
— Не знаю. Но там где Чайльд — не жди ничего хорошего, — бурчит Итэр.
— Путешественник! Паймон! Рад видеть вас! — больно уж звонкий и резвый голос у того, кто напал первым и эта мысль не дает покоя Дилюку. Либо безумец, либо такая дурацкая шутка; во втором усомнился после слов Итэра сразу же. — Ваш новый знакомый? Не представите меня?
Лук отправляется покоится за спину, туда же, где и был колчан со стрелами. Молодой парень, явно не больше двадцати пяти, еще и одежда не похожа на одежду местных. Это стиль, манера знакомы — Снежная. Парень расправляет руки в стороны, как бы демонстрируя свою безоружность и «не враждебность». Первому встречному так и покажется, но не тому, кому пришлось с ним однажды столкнуться; будь то в бою или просто за ужином на террасе какого-нибудь ресторана. Особенно если ты знаешь, что этот человек — из Фатуи.
Фальшивая улыбка, что может показать дружелюбной, пустой взгляд, тело, что в любой момент готово четко и точно среагировать, встать в боевую стойку или, хуже того, первому сделать шаг и напасть. У Фатуйцев дурная слава. Неизвестно, от скольких жизней они избавились, к каким жестокостям приходилось прибегать. Солдаты, что идут по головам ради Её Величества — Царицы.
— Дилюк, — холодный взгляд путешественника прикован к одиннадцатому предвестнику, но сам он обращался к своему путнику. — Я разберусь с ним, а ты уходи. Без боя никак не обойдется.
Сказанное поразило в некий шок. Итэр, хрупкий на вид мальчишка, тот, кто заслужил звание Почётного Рыцаря Мондштадта, собирается драться в одиночку против предвестника фатуи? Дилюк наслышан о том, что чем выше, так сказать, ранг, тем сильнее предвестник. И как бы то ни было, даже одиннадцатый номер надо заслужить, что уж говорить о первом и
втором номере. Смутно, но Дилюк помнит того, кто был под вторым номером — Доктор. Помнит
его и
его визит в город ветров.
Отличительной чертой фатуйцев от других носителей Глаза Бога являлось наличие Глаза Порчи —
«око зла». В отличии от Глаза Бога, Глаз Порчи может может заиметь каждый, кто пожелает и кому позволят средства. Те, кто жаждал стать обладателем божественной силы, но не получил милости богов, прибегают к неким подделкам из Снежной. Производством Ока Зла занимается та же организация из Северного Королева и именно они виноваты в несчастных случаях, когда носитель Глаза Порчи погибал. Ненависть вспыхивает мгновенно, будто в огонь подлили керосин. Челюсть невольно сжимается настолько, что слышится слабый скрип зубов, а скулы начинает сводить.
«Если бы отец тогда не использовал Глаз Порчи, то сейчас все было бы по другому».
— Я не уйду, — ставит точку Дилюк и выступает вперед, как бы показывая серьезность намерений. Тарталью это позабавило, из-за чего рыжеволосый снова рассмеялся.
— Прекрасно, — улыбается. Если бы Тарталья был зверем, то это была бы лиса. Хитрая и одновременно гадкая, ненасытная лиса. Чайльд ведет правой рукой немного в сторону и крепко сжимает рукоять мечей, сотворенных из чистой кристальной воды. Для понимания это слишком дико; в руках одиннадцатого они выглядят не так устрашающе — кажутся чем-то некрепким. Но, по истине, они прекрасны. Красивый нежно-голубой перелив воды завораживает. Может, это и есть особенность? Отвлекать. Чайльд делает шаг к обрыву, смотрит вниз и ухмыляется; на его лице так читается «вас это не спасет».
Козырь в рукаве фатуйцев, да и любого владельца Глаза Порчи — ужасный лик, этакая вторая форма; грубо говоря: более сильная, более свирепая. Только вот расплата за это — твоя собственная жизнь. Итэр встречал многих несчастных, кто столкнулся с этим. Быстрое старение, мгновенная или мучительная смерть — исход всегда один. Не каждому была под силу эту вещица, что не дарованная была богами.
До последнего Итэр остерегается, что противник примет свою «демоническую» форму и тогда им обоим будет не сладко. Зная, к тому же, какой Чайльд сумасшедший до сражений. Целых две мишени (не считая малышку Паймон, которая то и дело что может прятаться и улетать в сторонку)— ну разве не мечта?
В один мощный прыжок одиннадцатый преодолевает огромное расстояние, оказавшись на одном «берегу» с мондштадцем и путешественником. Взвизг Паймон вызывает толпу холодных мурашек по телу и, поняв жест Итэра, та поспешно улетает в сторону, прячась за валун.
Играй началась. Игра на выживание. Здесь нет правил, здесь лишь цель — остаться в живых и выйти хотя бы целым, как минимум. Путешественник первый кидается в схватку, занося меч в попытках, нанести удар первому. С характерным лязганьем меч отлетает, благо юноша крепко держал рукоять. Ухмылка тянется на лице Тартальи, да такая довольная, будто ему бросили вызов. От части — так и есть. Рыжеволосый наступает, подобно грузной туче, вот-вот намереваясь задавить Итэра и порезать на куски. Тогда, в Золотой палате это был не «дружеский дуэль», как и сейчас. По прежнему волновал вопрос: что здесь делает этот болван?
Ловя момент, Дилюк атакует со спины — удар отразили. Пинком с ноги в солнечное сплетение предвестник отправляет Итэра в «недолгий полет» прямиком в стену, переключив свое полное внимание на второго. На свою истинную цель. Будь Рагнвиндр один, все было куда проще, — отмечает про себя предвестник, а затем ловит себя на мысли, что схватка с двумя выглядит куда заманчивее.
— Как невежливо было не представиться, — саркастично и с такой наигранной гримасой расстройства говорит Тарталья, объединяя два клинка в один, преобразовывая такую же прекрасную глефу. Действительно вода, клинки буквально слились воедино. Тяжелый меч против такой глефы само собой уступит противнику. Как минимум в скорости.
Легкая, да еще если в чужих руках, что умело ею управляются; нет, точно проигрыш. Меч Дилюка тяжелый и просто так его не поднимеш. Понадобились годы тренировок, чтобы совладать с этим оружием.
— Чайльд Тарталья, — корпус юноши поддается немного вперед, в легком приветствующем поклоне. Покажи мне все, что на что ты способен. Иначе делать тебе
здесь нечего,
Дилюк.
Главное правило сражения — не использовать всю мощь в самом начале, потому что есть шанс и огромный риск выбиться уже в середине боя. Так и произошло. Дилюк, будучи опытным в сражениях, совершает такую фатальную ошибку и когда сил не остается, оглядывается мельком назад, в сторону, где без чувств лежал Итэр, и снова на врага.
В горле пересушило, легкие сжимало так, что казалось, будто вот-вот и их пишется выплюнуть на холодные плиты. Кровь на некоторых ранах уже ссохлась к краям рваной ткани одежды и больно становилось от каждого движения. Оставалось терпеть и держаться, стиснув зубы.
«Отдышусь. Только отдышусь и убью его».
Безумец. Чёртов безумец из Снежной. По нему нельзя сказать, что он устал. Будто бой наоборот придает ему больше сил, а вид чужой крови только и делает, что бодрит, как упыря. Решил Тарталья прийти по душу Итэра или самого Рагнвиндра — все еще не понял; странно говорит и странно улыбается, стоит только взглядам встретиться. Ненормальный.
— Я могу сражаться долго, молодой господин, — произносит с издевкой, такой гадкой и едкой, как кислота. — А вот что насчет тебя… Сомневаюсь я.
Тарталья смотрит, слабо морщась, с какой-то брезгливостью на своего оппонента, немного склонив голову на бок. И правда. Дилюк выглядит сейчас, как загнанный зверь: тяжело дышит, весь в порезах от вражеских клинков. И мысли допустить себе не позволяет, что он оказался слабее. Тысяча мыслей в голове: тревога, неожиданное появление, нерассудительность в бою, пустыня, забравшая все силы… Или безумство этого рыжего.
Мондштадтец сплевывает омерзительный сгусток крови, что так и норовил подтянуть тошноту к горлу, продолжая сверлить Чайльда холодным взглядом. Черты лица становятся нечеткими, мажутся, как краска, но четко видно ухмылку; злорадную, самодовольную — улыбку победителя.
***
Ли Юэ не похож на Моншдштадт. Ли Юэ будто бы никогда не спит. Всегда горят фонарики, яркие огни у ресторанов, чудные украшения отдают свою атмосферу, люди здесь тоже совершенно другие. Кэйю это и зацепило, но, как жаль, что это не путешествие в отпуске и рядом стоит не друг-товарищ, а настоящий убийца и чудовище.
Наблюдать за Ли Юэ сверху здорово. Дает успокоение, но не насыщает им. Как… безвкусная еда. Кэйа делает глубокую затяжку и выдыхает белый клуб дыма вверх. Запах сигарет ему не по вкусу, да и вообще никогда таким не занимался до момента, пока Чайльд не протянул одну с теплой и дружелюбной улыбкой. «За компания», отмахнулся тот, хотя сам подкуривать не спешил.
— Вот как, — кивает головой рыжий на историю чужеземца. — Мы похожи. Вернее, наши цели. За исключением твоего Каэ…
— Каэнриарха, — поправляет его Кэйа, улыбаясь печально. — Небесный порядок, несправедливость Селестии должны пасть. Только если в наших случаях все относительно гуманно, то бездна жаждет уничтожения абсолютно всего.
Чайльд брезгливо фыркает и все же чиркает зажигалкой, в то время, как Кэйа свою уже докурил.
— Я не уверен, но, раз мы с тобой союзники, — поворачивает голову к собеседнику, наблюдая за тем, как Аякс смотрит куда-то в даль, туда, где заканчивается горизонт моря. — То выполни одну мою просьбу. У меня есть… братец.
Тут то пробирает и на нервное хихиканье, и на слезы. Кэйа начинает быстро моргать. Архонты, конечно он хочет, чтобы Дилюк пришел за ним, чтобы спас, но слишком много плохо произошло меж ними, но Альберих по прежнему допускает подобные мысли, по прежнему ждем.
«А придет ли он вообще?».
— Братец?! Младший?! — глаза Чайльд даже заблестели от восторга. — У меня тоже есть младший братец и не один! И сестра есть! Тевкр день ото дня ждет моего возвращения в Снежную, они пишут мне письма и… верят, что я продавец игрушек. Как нелепо. Боюсь предположить, как он расстроится, когда узнает правду.
— Рано или поздно придется, — Кэйа тяжело вздыхает и «отпинывает» пальцами окурок в покрытую росой траву. — Не дай ему пойти за мной. Пожалуйста. Я сам во всем виноват, это мои заботы и он тут не причем. Я…
Я и так достаточно испортил ему жизнь.
Ком в горле становится поперек; ни вдохнуть, ни выдохнуть, даже издать хоть какой-то звук не получается. Словно без воды проглотил большую таблетку и осталось неприятное чувство чего-то в горле. Больше себя Кэйа не сдерживает. Пелена слез смазывает всю картину перед глазами, щеки жжет от слез; маленькие капельки стекают по подбородку и приземляются прямо то на одежду, то на землю. Чайльд видит чужие слезы, но ничего не говорит, даже наоборот — отворачивается, так сказать, чтобы не смущать.
— Как душе твоей угодно,
принц.
И все, кто называл его принцем даже не представляли, каково это, когда в спину вонзается тысяча ножевых. Кэйа ненавидел эту ношу с каждым днем, с каждой секундой все больше и больше, а наличие Глаза Бога лишь в сотый раз напоминало —
зачем ты здесь, для чего.
— Не называй меня так, — холодно и хмурясь говорит Кэйа, но в конце все же добавляет с неискренней улыбкой. — Будь добр.
***
Дышать по прежнему невыносимо. Тысяча игл и все застряли в легких. До последнего Дилюк сжимает рукоять меча, что есть силы. Он не отступится. Чайльд прав: Дилюк измотан и продолжить сражение не в силах, иначе попросту одержит поражение или умрет — для него это одно и то же по сути. Проигрыш — смерть, а проигрыш фатуйцам — смерть страшная.
Двурук служит тем, на что можно опереться всем телом, потому что ноги уже отказываются держать, а в ушах оглушительно стучит кровь. Чайльд присвистывает, наблюдая за такой картиной.
— Я даже Глаз Порчи не применял. Неужели ты такой слабак? А мне
сказали о тебе совсем другое, — продолжает насмехаться Тарталья огибая и замыкая вокруг измотанного Дилюка круг. Некая ловушка — невидимая черта. «Сказали» — это то, за что стоило зацепиться, ухватиться мертвой хваткой и не отпускать. Значит, догадки верны и фатуец здесь не по душу Итэра, и не по причине, что ему скучно стало в своей же командировке.
У них уговор.
— Прошу… Он… он… дорог мне, — слова идут с трудом. Чем дальше в лес, тем больше дров — отлично описывает и ситуацию, и осознание отношения. Сначала фатуец не верит и как-то странно пожимает плечами. Ошибки быть не могло — Кэйа именно о нем и говорил.
— Мне было приказано тебя задержать. Неважно какими способами: измотать тебя, как собаку или связать и закинуть куда-нибудь, или еще что, но не убить, — раздраженный вздох. — Драка без чьей-либо смерти — вовсе не та не драка, которая доставит удовольствие. Совсем как обычный тофу — дает насыщения, но не сил.
— Мой брат делает полную глупость. Я хочу его вернуть, — твердо заявляет Рагнвиндр, а на шевеление позади себя слабо бросает взгляд через плечо. Итэр приходит в себя.
— Противостоять тварям из бездны и несправедливым богам — не глупость. Я отрезал бы тебе язык за это и скормил тебе же. Слишком ты далек от этого, — фыркает Чайльд, убирая клинки. Рубиновые глаза полны усталости и опустошенности моральной, о физическом состоянии и говорить не о чем; а еще тревога. Дилюк опускается на одно колено, по прежнему опираясь на меч, готовый в любой момент вновь принять бой (хоть и понимая, что ничего хорошего из этого не выйдет). — Досадно, что я не могу убить тебя. Ты надоедливый. Такие, как ты, пойдут далеко и ни перед чем не остановятся, — по лисьи Чайльд глянул на Итэра, «старого» знакомого. — У меня к тебе остается по прежнему один
вопрос, но для него нужно определенное время и место — в любом случае не сейчас. Ты на пределе, Дилюк, а ведь еще собираешься искать его. У меня тоже есть братья и, думаю, я поступил бы так же. Я могу понять тебя, но, вот досада, не могу же я облегчить тебе задачу и рассказать все сию секунду —
куда он ушел и как давно.
Ринуться к Чайльду не позволяет изнуренность. Какое-то проклятье, честное слово — будто все на свете обернулось против Дилюка, не желая, что бы он нагнал беглеца. Переступая с ноги на ногу, шаркая обувью по плитам, усыпанными местами песком, Дилюк сокращал расстояние между ними и все ради того, что бы схватить за воротник и как следует встрепенуть паршивца, который беспощадно тянет драгоценное время. Пальцы хватаются за ткань чужой одежды, как казалось довольно крепко, но на деле — ничтожно слабо. Предвестник усмехается, да так гадко, и просто скидывает руки мондштадца с себя.
— Отдыхай.
К звездам и безднам, — удар приходится в солнечное сплетение из-за которого Дилюк начинает громко кашлять и задыхаться. Больно, жутко больно, что в уголках глаз проступили слезы и, что бы их никто не видел, Люк жмурится, падая на колени. — Чем ниже спустится принц, тем выше вознесется. Торопись, горе‐герой.
Чайльд уходит, отдаляется, став размытым пятном, и вскоре вовсе скрывается во тьме. Хрипя от боли и в жалких попытках что-то сказать, Дилюк тянет руку к уходящему, пытается встать, но все равно падает без сил. Но нет, он упертый — пойдёт до конца. Это даже фатуец отметил. Только вот, увы, когда Дилюк пришел более менее в чувства, фатуйца уже не было. И след его простыл, и какой-либо признак присутвия тоже, за исключением синяков и подвывающего от боли участка меж рёбер; осталась лишь фраза.
К звёздам и безднам.
