* * *
Разваливающаяся на сборочные детали тумба скрипнула под ногами Нила, как только тот закинул их, словно тяжкий груз. Эту ночь он не сомкнул глаз, хотя спать хотелось за все бессонные ночи. Утром он чувствовал себя помятым и усталым, будто всю ночь напролёт только и делал, что занимался физической активностью, — чем Нил на самом деле со скуки хотел заняться. Эндрю на глаза не попадался: скорее всего, тот всё-таки решил свалить, что на одну секунду радовало, а в другую уже заставляло, скрепя зубами, вспоминать слова Глока. Взгляд Нила незаинтересованно застыл на шатком потолке, прежде чем тот окинул им уже остальную комнату. Остановился он на смятой пачке сигарет Эндрю. Курил тот много и долго: ночью Нил слышал его беспрерывное шарканье в сторону выхода. Как ни странно, курить с Нилом в одном помещении он не решался. Джостена это почти веселило, если не чувство, что тот откуда-то это знает. Глок ли постарался или это простое совпадение — знать это он не желал. Джостен нехотя встал с дивана и остановился в центре комнаты, с довольством похрустев позвонками. Нельзя было сидеть на месте — всю свою осознанную и прожитую жизнь знание этого двигало им, как чёртово колесо. Да и не сказать, что ему попадался шанс подумать о некоторой остановке в бурном течении работы. Сейчас эта пауза была бы смертоносной. В его-то положении. Завеккендо ясно дал понять, что будь за ним один промах, за другими будет уже провал. Покрутив в руках колотую раму, Джостен, не найдя никаких следов её прошлого, положил ту обратно и направился в сторону выхода, минуя уже второй коридор. Только окончательно перейти порог остановила попавшаяся на глаза смятая одежда, небрежно брошенная на раздолбанную ручку кресла. Потрепанная, растянутая и выцветшая. Был ли это жест помощи Эндрю, Нил не знал. Скорее всего, тот оставил её для себя, но Джостену было попросту без разницы, даже если та служила типа флажком на новой территории, оповещающим, что он здесь был — похеру. Открытые ноги и руки мешали ему сосредоточиться, поэтому он не видел ничего плохого в том, чтобы своровать чужое, если это поможет ему согреть конечности. Пустой двор встретил его утренним холодом, густым и непроглядным туманом, озоном и карканьем воронов. Умные птицы с виду глумливо вертели мордами, всматривались и гремели своим телом о свисающее подобие крыши, создавая резкую какофонию металлического лязга и гнущихся из ржавой меди прутьев. Действовали так, словно привлекали внимание, но не его. К нему. Тем не менее, Нил всегда питал некую симпатию к этим крылатым и любопытным существам, а если он окунётся в прошлое, так точно вспомнит, как впивались эти острые когти пернатых в сторону лучевой его руки. В те моменты боли не было: он с детским восхищением любовался. Сейчас же эти существа нагоняли ненужное внимание, даже если такового в его радиусе дома нет. Раздражает изрядно. — Нужно попробовать вернуться в исходную точку и вспомнить дорогу к тетке Завеккендо, — задумчиво пробормотал Нил вслух, натягивая по самый лоб капюшон. Ночью ему предстала возможность обдумать свои дальнейшие действия, зачем и как поступить. К той незнакомке идти — идея пришла не сразу, лишь после долгих и муторных представлений возможных исходов. Гордость и вбитая подкорку многолетняя настороженность не позволяла поступить так, как сказал Глок. Тем более он уже решил переночевать в том заброшенном доме, а он не привык менять свои решения, если того не требует ситуация. Оказалось, единственное, что подтолкнуло, так это отсутствие всего необходимого: воды, еды, одежды, а главное — времени. Отсиживаться на одном месте никак нельзя, а с учетом Кенских, разведённых и кишащих здесь, как муравьёв, и появляться было нельзя. Нил не знал и не мог ещё понять политику южной части района Шонэто. Есть ли здесь патруль? Насчёт юр-наёмников он не сомневался — а где их не встретишь? — они могли просто прогуливаться мимо него и по-идиотски улыбаться. Джостен был в замешательстве. Одна проблема лечебницы уже его не волновала — это явно на плечах Глока, — но проблема отсутствии информации усложняла всё остальное. Петляя по развилкам, параллельно Нил вспоминал дорогу, которую указал Глок. Ещё в памяти невольно появился Эндрю, которого он настойчиво попросил не красоваться и вскользь наставил не подставлять его. Послушал ли тот? Маловероятно. Это не так плохо, пока он самостоятельно не подойдёт к Кенским и нагло не ткнёт в него пальцем. Несмотря на выстраивающуюся забавную картину, с губ Нила не сорвалось даже намёка на смех. Пройдя уже знакомый таксофон, Нил услышал тихую ругань персонала, что шипели не хуже сброда разъярённых кошек. — Этот кретин сидит на её шее, а она никак от него не уйдёт, — сигарета почти сложилась пополам в губах с виду некоренной метиски, — Идиотка. Рядом с ней почти с издёвкой фыркнул ещё один работник: — Вся в бабку, да? А ты в мамашу, раз держишь подле себя э-э… Как его зовут? Девушка смерила его тяжелым взглядом и безжалостно вдавила окурок в рекламу кафетерия: — Карл нормальный. — Да. Пока некоторые девки говорят своим парням: «Лучше не пей», — ему хочется сказать наоборот. Когда он напичканный, он становиться даже менее противным, знала? — Я знаю за себя, что если ты сейчас не заткнешься, я тебя четвертую, как четвертуют свиней в Чумекии. Парень выразительно закатил глаза и, запрокинув голову, выдохнул сизый дым, после вдумчиво пощелкал сигаретой о палец, словно собирался что-то сказать. Однако тот просто прыснул со смеху. — Пошли уже. Еще задержимся, и в противном случае плохой дядя нас на фарш пустит. Его напарница хмуро повела бровью, но спорить не стала, вместо этого бросив убедительное: — Пустит он разве что тебя. Ты разбил больше минимума посуды, а я, как и Шэджо, знаем, что бить свою свинку с монетками ты не будешь. У тебя этих денег тупо нет. Как и свиньи. — Ты меня травмируешь. После недолгой перебранки, очевидно персонал скрылись в дверях помещения. Нил бесцельно проводил их взглядом и на миг прикинул, насколько сильно хочет есть и насколько продолжителен путь к знакомой Завеккендо. Как-бы не было сильно и привлекательно желание пойти за этими двумя, охмурить прохожую или прохожего на хотя-бы обычный кофе, захаживать в местный кафе в таком виде настолько провальная идея, что даже в отчаянии порыв повеситься будет куда логичнее. Заходить в подобные заведения стоит только при наличии нескольких купюр, чтобы для вида заказать себе любой напиток, а лучше всего алкоголь. Иначе любая жертва для односторонней платы быстро просечёт, что напротив неё сидит чертов вымогатель чужих финансов. Джостен быстро отвёл взгляд от кафетерия и пошёл по прямой в сторону не менее разрушенной инфраструктуры. На глаза очень редко попадались простые пятиэтажки с разрисованными стенами и яркими нацистскими убеждениями на других её частях. Это смотрелось смело и вносило хоть какую-то краску во всю серость Шенк-Рина. Нил бродил недолго: уже через несколько минут он стоял напротив невысоких деревянных ворот, едва перед этим не наступив на двух расплющенных крыс. Приподнявшись на носки сланцев, Джостену удалось рассмотреть мелкий дом, состоящий из веранды, двух окон с его стороны, подкосившей крыши и одного таза, стоящего на лавке, вероятно, с мокрой одеждой. Воняло затхлостью и, по ощущениям, разлагающимся козьим мясом. Не просто так Завеккендо частенько строил из себя идиота, когда речь шла о сектантах Шенк-Рина. Уж этого сброда здесь полно: среди народа распространены различные верования, религии и свои культы. Нил и сам порой старался избегать подобных обсуждений на собраниях Хоуксов. Отстучав формальные три раза по выпуклой деревяшке, Нил принялся ждать. Через некоторое время он повторил: также без эффекта — никто не вышел. Даже если бы он ошибся с домом, что сделать он не мог, должен же был хоть кто-то выглянуть и задаться вопросом: на кой он здесь? — если не с глазу на глаз, так за воротами. Натаниэль не нашёл другого, менее рискованного решения, кроме как забраться на забор, попутно зацепив острым гвоздём штанину, и перепрыгнуть на другую сторону: идти обратно тот же путь желания не было, а идти обратно, даже ничего не узнав от хозяйки дома, так тем более. Порванная штанина уже мало спасала от холода, сквозившего по боковой стороне ноги, что Нил, наплевав на двухслойную ткань, разодрал ту поперёк, но не до конца. Оставшиеся провисать куски он опытно обвязал на целой штанине. Осмотрев своё изобретение с двух сторон, Джостен невесело усмехнулся. Когда они с Глоком впервые заговорили друг с другом, первый вопрос Завеккендо был о том, почему он, имея некоторые средства, позволяющие купить не сомнительную одежду, не воспользуется возможностью одеваться не как оборванец. Нил ответил просто: «Если бы у меня был основательно выбор между тем, чтобы хорошо одеваться и одеваться плохо, я бы выбрал одеваться в лохмотья, так как с первого я также быстро приду ко второму. Конечно, второе испортиться также, но менее печально с того, что в плохую одежду я мало вложил». Нил знал, что мыслит в другую сторону, как и от Хетвордов, так и от Веснински. Джостен мотнул головой и осмотрелся. Насадки отшлифованной палки, предназначенной для ухода за территорией, автоматически запомнились как средство обороны на ближней дистанции. Глаза с вошедшей в привычку скоростью осмотрели возможные обходные и прямые пути к отступлению. Недолго думая, Нил легкой перебежкой преодолел расстояние до входа, создав минимум шума. Рука остановилась перед дверной ручкой в позабытой нерешительности: резкое, но знакомое предчувствие чего-то отвратительного захватило разум, заполоняя всё густой пеленой тревоги. Где-то над головой, словно в издёвке, заскрежетала сухая ветка, что будто проломилась под чьим-то весом. Нил застыл, невольно перестав дышать, чтобы расслышать больше. Джостен безрадостно похоронил мысль, что у него получится вернуться обратно без дополнительных приключений. Совладав с ощутимо расшатанным состоянием, он впивается в деревянную ручку и дёргает ту на себя. Дикий скрип несмазанных петлей поразил, казалось, всю округу. В нос тотчас проник запах чего-то едкого и кислотного, оседая на языке солоноватым привкусом, заставляя всё нутро скукожиться в тошнотных позывах. Он ловил себя на мысли, что почти ностальгирует, что запах знакомый, уже давно приевшийся в корку мозга. Этот запах стал единственным на работе, чем он дышит. Нил открыл дверь шире и сделал первый шаг внутрь, тут же наткнувшись на склизкую, пятном расползающуюся по полу, субстанцию. Сланец, словно в нежелании, с хлюпом отодрался от пола и Джостен изучающе изогнул стопу. Черная капля с резины сорвалась вниз. — Что за дерьмо? — озадаченно спросил Джостен после длительного молчания. В горле пересохло до сухого зуда. — Как с языка снял. Джостен резко обернулся, инстинктивным движением приложив острие высунувшейся изо рукава заточки к открытой шее незнакомца. Но, подняв взгляд, он распознал в незнакомце женщину среднего возраста. Взгляд у той был тяжёлый, настороженный, как у дворовой забитой собаки, но не выжидающий. Поза расслабленная, разве что крепкие с виду плечи напряжены, хоть и не так, как у Нила. Ростом она была с ним одного, может, чуть старше, что выдавали блеклые морщины. Сама женщина была бледной, не столь худощавой, как высохшей и истощённой. — Банжур, рыжий. Постарайся сейчас убрать свою палочку, — ничуть не поменявшись в лице, проронила та. Рука Нила медленно, показательно нехотя убралась в карман, оставив перед этим предупреждающий надрез на тонкой коже шеи, — Советую как следует продумать, что сказать, чтобы заинтересовать меня хоть на некоторое время. Иначе вышвырну тебя отсюда быстрее, чем ты попробуешь оправдаться. Джостен хмуро повёл плечом и бесцветно бросил: — Не буду лгать: думал, любовница Завеккендо будет помоложе. Женщина ничуть не оскорбилась, лишь криво усмехнулась и выдала, казалось, сквозь зубы: — Не ожидала увидеть здесь кого-то из людей Глока. В особенности тебя. — Не могу ответить тем же. Джостен тихо прошествовал к креслу и сполз по жёсткой ручке, уронив голову на обивку. — Ещё бы ты меня где-то видел… — прогудела та, не сделав ни шагу в его сторону, — Завеккендо набрал мне день назад с просьбой приютить бездомного. — Бездомного? Оригинально. — Я снизошла и решила пойти на встречу Глоку. Прождала несколько часов и была очень зла. Однако в чём-то я тебя понимаю: твой приятель — законченный идиот. Несколько лет уже как знакомы, а тот ещё не понял, что не все люди смеются над его шутками… Вот только мне любопытно другое, — и дальше елейным голосом вкрадчиво поинтересовалась, — Что ты, в случае своего яростного недоверия ко мне, здесь делаешь? Джостен молчал. Не потому, что сказать на откровенные аргументы было нечего, а потому, что как-бы он сейчас ни выразился, будет выглядеть оправдывающимся. Этого он не любил: предпочитал молчание оправданиям. Потому часто выходил со споров с грузом незаконченного дела и невысказанных слов. — Как мне к тебе обращаться? Женщина едва сдержала смех. Нил казался ей по-детски забавным, хоть и та чуяла в нём нечто предостерегающе другое: темное, как густая червоточина, из которой лезут всякие дряни ночью. Нил в одном с ней помещении ощущался неприятно. Она решила сыграть по его правилам: вопрос на вопрос. — А как меня называл Глок? Джостен медленно закатил глаза к рассыпающемуся на кусочки потолку и изобразил деланную задумчивость, прежде чем выкинуть лаконичное и безжалостное, но честное: — Никак. — Как скучно. Он всегда был скучным куском дерьма, — её лицо вдруг исказила нелицеприятная гримаса: губы оголили острые зубы, а глаза налились необузданным гневом. Нил наблюдал за сим как за естественным процессом, который видит каждый день. — Ты всегда можешь позвонить ему и пожаловаться на его характер, но предупрежу: ему от этого… Никак, похуй, — ровно проговорил Джостен и закинул ногу на ногу, проигнорировав сощурившийся в накаливающийся злости взгляд карих глаз, — Пересекая все твои дальнейшие угрозы, скажу, что здесь я не за этим. Мне нужен твой дом на некоторое время. Представим, я здесь оказался не по наставлению Завеккендо, а как прихожанин, что… Он вдруг замолк. Собеседница поняла по его заминке, что продолжать тот не будет, и принялась хаотично бродить по комнате, о чём-то тяжело размышляя. Нил замедленно наблюдал за ней и лениво моргал. Что происходило у неё в голове, Джостен не желал даже предполагать. Наконец женщина остановилась и нехотя перевела на него всё своё внимание с таким красноречивым видом, будто всем действом делала непомерное ему одолжение. — Ты мне не нравишься, — неспешно начала та. — Очевидно, что ты мне тоже в душу не запала. — Никогда не думала, что я это когда-то скажу, но я выбираю из двух зол меньшее: оставить тебя у себя дома, что уже переходит все мои личные рамки, или же вышвырнуть, а потом глушить бесконечные звонки Завеккендо. — О каких ты сейчас личных рамках мне затираешь? Надо было раньше о них задумываться, когда Глок ещё не перешел твой порог дома, — Нил безапелляционно уставила на тотчас подавившуюся слюной женщину, — Сейчас уже поздно давать себе какой-то мнимый выбор, называя это убогим «из двух зол меньшее». — Боже правый, за что мне это? — Глок говорил, что спит только с неверующими. Ты исключение или просто врала ему? — Да закрой ты свой рот к чёртовой матери! — не сдержавшись, сорвалась та. — Тебе не нравится? Странно, многие говорят, у меня хороший правдивый рот, — просто пожал плечами Нил. — Бесятина, а не человек, — она до красноты сжала переносицу и глянула на него исподлобья, — Скажи, что тебе от меня нужно. — Дом. Одежда. Патроны и твоё имя. — Торма Оделия Шпилан. Просто Торма. — Нил Джостен, — новое имя смаковалось на языке с — почему-то, — тошнотворным послевкусием желчи, — Думается мне, что наш общий приятель уже зазубрено выказал тебе моё досье. Торма скосила правый уголок рта в подобии горчащей усмешки. — Насчёт патронов: не буду спрашивать, откуда и как ты предположил их наличие, — найдёшь две, а если повезёт, остатки и третей пачки под дощечкой, седьмая ступень лестницы на втором этаже. Одежду я тебе принесу. Надеюсь, брезговать женским шмотом ты не будешь, потому что выбора у тебя нет. — Поверь, меньшее, что меня сейчас заботит, так это происхождение и род твоей одежды. — Груз с плеч, — с сарказмом в голосе протянула Шпилан и свернула в другую комнату. Нил проводил ту взвешенным взглядом, после чего устало завалился на то же кресло, на коем он ранее беспардонно распластался. Чувствовал ли он облегчение? А Облегчение ли это? Может, некоторую радость, что пришёл он не зазря, а в жилой… дом. Дом ведь? На этом вопросе Нил пробежался глазами по разваленному столу, четвёртую ножку которого подпирала какая-то сложённая вдвое тряпка; по глиняному горшку, откуда из под сухой и треснутой земли торчал мало похожее на растение твёрдый огрызок; по книгам, имеющими сходства с библиями: все они с поплывшим и загаженным шрифтом, с темными пятнами воска и жира на концах страниц, снаружи же в некоторых местах заметна расползающаяся как паразит гниль, многие страницы тупо склеены или связаны бордовыми нитями меж собой и напоминали этим бестолково зашитую рану рядом с артерией. Нил поморщился и отвёл взгляд. На самом деле в Шенк-Рине понятие Дом в широком смысле воспринимается как место, где можно посрать и поспать. В узком же: место, где ты можешь освоиться на какой-то период, а после, брызжа слюной, в бешенстве сваливать в другое. Так уж сложилось, что Дом может быть любым. Абсолютно любым, но только не постоянным. Не в Шенк-Рине. Нил даже не знает, что хуже: по-ебанутому кочевать, чем он занимается едва ли не с рождения, или иметь свой дом, но прощаться с ним, когда пройдёт срок. Как итог, крыша начнёт катить в любом случае. — На. Не успев повернуть голову в сторону Тормы, Нила с завидным шлепком покачнуло на одном месте розовая тряпка, что хлестнула ему по челюсти. На удивление, пахла та ничем противным и, что хуже, привычным. Лишь тонко чувствовался запах стирального порошка, наличие которого в этой дыре уже является чем-то поразительным. Но только Нил повертел ту в руках, как выяснил, что это даже не футболка, а шорты. — А говорил, что не волнует род одежды, — женщина язвительно хохотнула и сложила в четверть какую-то серую майку, с уже потрёпанным рисунком детской мыши на груди, — Клянусь, если с подобной миной ты ещё бы бросил в меня их со словами: «Не буду я это носить», — я бы тебя без лишней мысли вышвырнула отсюда. Джостен ещё немного покрутил шорты в разные стороны, натянул резинки — тут же с таким же бесстрастным лицом развязал, — вывернул и, недолго погодя, поднял глаза на заинтересованную его действиями женщину и хмельно осклабился: — Завеккендо бы они понравились.* * *
— Зависимая буквально от воздуха Буракку Семпия хочет выйти из её состава? Сам-то понял, что сказал? — длинные ногти почти с предупреждением царапнули по столу, при этом не задевая распростертую карту всего Шенк-Рина. — Будь вы хоть немного вовлечены в политику этих двух субъектов, поняли бы, почему Семпия резко выступила против влияния Мориямской дыры. Элисон без толики энтузиазма окинула безвкусно одетого мужчину взглядом и, самодовольно усмехнувшись под нос, в такой же манере выдала: — Будь у тебя хоть доля моего капитала, понял бы, почему стоит смотреть дальше твоей толковой политики двух субъектов, — крашенные волосы упругой пружиной окрутили палец и потянули вниз, — Поэтому, когда я говорю, ты должен слушать молча, а если с давно подтверждённой информацией всеми мировыми мешками мира, революционерами, миллионерами, ебанной интеллигенцией не согласен, то уж твоему начальству стоит усомниться в твоей компетенции, раз толкового контраргумента я от тебя не услышала вовсе. Казалось, нахальность кенской суки ничуть не напряг его. Таких тварей он знал слишком хорошо и потому слишком плохо. Организация же этой Элисон славно работала не на слухи, а на публичный разъёб в СМИ, когда о других движениях светили зачастую дерьмо и нередко прозаичные комментарии, то об этой шайке тихо шептались, как о плешивом помёте, с опаской быть услышанными. Или вообще не говорили. Дело ли в страхе, что вселяла радикальность, или в самой выставленной сути их движения, он не знал. Страх же навевал их анонимный состав, который ему однажды не посчастливилось мельком увидеть. Парализованность и странное чувство дисбаланса — первые и, наверное, единственные ощущения, которые он испытал на себе лично при их странном сборе. По некоторым словам запуганных стариков и баб, те ненавидели всех вокруг: оказалось, ненавидели те больше всего друг друга. Общая обособленность, отстранённость, острые комментарии и просто грязную нецензурщину там увидеть и услышать можно было без труда. Иерархия странная, были там и некоторые группы, что работали вместе, но при осуществляемом разговоре особой теплоты во взгляде не было ни капли. Но, несмотря на все его не очень большие познания о Кенских, он мог с уверенностью сказать, что те были по другую сторону баррикад от Мориям. Методы были жестокими и резкими, но далеки от бесчеловечных. По крайней мере, у большинства точно. — Я знаю предостаточно. Моя работа: доносить вам информацию. О ваших связях мне известно также, но я не учитываю ваших мешков при доносе любой инфы. Элисон сдвинула уголок рта в острой улыбке: — Но ты бесполезен и недалёк, Юрий. Заметь, что ты ещё очень легко отделался и стал лишь информатором и посыльным, а не в наших рядах, к моей радости. Если бы твоей жизнью распоряжалась я, ты бы здесь не стоял и не распинался передо мной. Юрий сдержал порыв облегченно выдохнуть, лишь расслабленно опёрся на правую ногу. Жест незаметный, однако прищуренные глаза невольно проследили за сменой настроя мужчины. — Мне вообще нравятся не бессмысленные и не картонные комедии, знаешь? — её плавные покачивания бёдрами в его сторону произвели точно противоположный эффект: Юрий хотел отшатнуться, но позади был лишь рабочий стол и угол комнаты, — Но больше всего люблю наблюдать подобные сцены в жизни. Смех-таки прёт. Мужчина готовился в любой момент выкрутиться из загнанного положения, но Элисон прошла мимо и слишком грациозно для местной Лонг-Пауэр воссела на кресле, стрельнув в него насмешливым взглядом. — Власти над тобой у меня как таковой нет, но я всё ещё жду от тебя хоть какой-то пользы, Юрий. Есть ли смысл в сторожевой собаке, что не выполняет свою изначальную функцию, а просто рычит? — Думаю, смысл есть, если именно вы являетесь её полноправным хозяином, — аккуратно выделил Юрий, исподлобья глянув на хаотично постукивающие глянцевую поверхность ручки кресла пальца. Элисон улыбнулась рефлекторно, медленно поднялась и, явно без прощания в глазах посмотрев на него, двинулась в сторону выхода: — Будет ли тосковать собака по своему хозяину в случае его смерти, или, как живой функционал, будет делать свою работу дальше… Дверь грузно захлопнулась, а Юрий позволил себе вытолкнуть весь воздух из лёгких и прижать к болезненно трепыхающейся грудной клетке руку, в обманном порыве дать себе опору. Элисон, жуткая сама по себе, вызывает даже у, как она их называет, «крепких орешков» ничем неподдельный животных страх. Разговоры с ней, даже недолгие, заставляют чувствовать себя бесконтрольным и неустойчивым. Он готов поклясться, что ощущает затылком прохладный ствол пистолета каждый раз, когда встречается с ней в одном помещении взглядом. Как бы он не выкручивался, у Кенских всё равноправно. Что касается и возможностей: если убьёт не она, так кто-то другой, только со стальными яйцами и уже плачевно без башки. Некстати в обратном кармане пиджака завибрировал смартфон. Юрий тихо взвыл в прикушенное ребро ладони, спешно проходясь глазами по высветившийся статье, опубликованной тринадцать минут назад:Трагедия на Порт-Амосе:
Главный торговый Порт-Амос Семпии был подорван. Более тысячи жертв, одна треть которой — юр-лица. Более двести подростков, тридцать из них в особо тяжком состоянии, половина госпитализированы, другие не опознаны, составляющее число занимают обычные горожане, решившие запечатлеть на камеры давно ожидаемое событие «подающих звёзд» — метеоритов. Беда охватила и две дочерние компании близь Черноморских путей, которые также попали под радиус взрыва. По словам очевидцев, за несколько дней до трагедии по городу ходили слухи о законспирированном политическом конфликте с Буракку. Внушающее число полагает, что это и есть ожидаемая угроза с востока. Другое же число считает…
— Твою ж мать… Сука. Телефон с глухим звуком упал на пол, безжалостно разрушая вакуумный звон в ушах.* * *
Официантка вынуждено скривила губы в улыбке и, оправив подол испорченного жирными пятнами фартука, исчезла в дверях управленческой кухни. Нил бездумно проводил ту взглядом, пока рука какого-то тридцатилетнего мужчины ощутимо трогала его ремень на джинсах Тормы. Почему сразу не в трусы? — Нил не знал. Он вообще толком не заботился, в какую сторону забегаловки свернул и к какой компании подсел, скорчив кокетливую физиономию. Надеялся на бесплатную кормёжку по старой системе, но пока получил только сальный взгляд в свою сторону, недопустимо чужую руку, а также тупые вопросы: откуда, как и где. На самом деле, если бы его спросили о том, сколько и кто с ним сейчас сидит, он бы не ответил. Не кочевники, как он. И на том спасибо. Хотя он бы поспорил, у кого больше заточек: у него или у той пышной барышни, что рассматривала его розовую рубашку, немного выцветшую и посеревшую в некоторых местах Но он точно не тот, кто бы начал жаловался. Пока он тонко сверлил взглядом чужой бифштекс, мужик потными пальцами залез со спины под рубашку. — Выглядишь голодным, — Нил усмехнулся: он и не сомневался, что первой его продолжительное внимание заметит именно та женщина, — За счёт твоей мордашки, милый. И пододвинула свою порцию жаренного картофеля и нашинкованных на деревянную палочку кусочков свинины к нему. С ней подружиться было бы весьма прибыльно. И он бы подружился, если бы не был излишне осмотрительным и подозрительным к мелочам. Например, перстень на указательном пальце: Завеккендо как-то рассказывал, что это знак власти или очень неравного по силам тебе соперника. Вытатуированный ведьмин круг, выглядывающий с задней стороны шеи, что очень не свойственно и в редкость увидеть в пограничной части Шонэто. И главное, при всем внешнем достатке — очень неприглядный и невзрачный телефон-раскладушка, который та грела у себя в руке. Примерно такой же прямо сейчас был у него в передней бедренной повязке над джинсами. Та либо сама скрывалась, либо имела принадлежность к какой-то из организаций. Среди скудной компании, которую он мельком разглядел со своего места, она одна выделялась сильнее всего. И уж слишком прибеднялась всего из-за одной вещи. — Ох, благодарю, я действительного голоден, но не знаю это место и как по порциям все будет выглядеть. Боялся оставить большую часть еды здесь, — он вежливо улыбнулся и с трудом удержался, чтобы сохранить образ и с жадностью не наброситься на еду. Та в свою очередь также отзеркалила его улыбку и принялась за чашку чая. Как он склонился над едой, рука соседствующего с ним мужика скользнула ниже к отчетливому позвонку на пояснице и проследила путь едва ли не до ямки рядом с трусами. Нил особо грубо снял мясо с палочки и хрустнул остатками деревяшки у себя во рту. — Семпию походу скоро истребят с лица земли. И все из-за этих мудозвонов Мориям, — гаркнул без смеха в голосе мужчина напротив, почесав щетину. Кричащая тату в виде пожирающей себя змеи знаком восьмёрки привлекла намного больше внимания, чем скудный и всем известный факт, — И, блядь, прекрати лезть к нему в трусы, Кики. Да, имя его любопытного соседа многообещающее. Тот наверняка словил что-то похуже белочки, посерел в лице на несколько тонов и едва ли пену изо рта не пустил, когда судорожно дёрнулся в икоте. — Ему плохо? — спросил Нил. Он заставлял себя иногда смотреть на говорящих, дабы проявить хоть немного заинтересованности в беседе, не то план незаметно поживиться за чужой счёт пойдёт по заднице. — Не думаю, — скривился мужчина на то, как Кики потянулся к Нилу за поцелуем, пока не был жестоко остановлен за шкирку с другой стороны дивана: на вид юная, но, судя по всему, крепкая девушка с яркой копной коротких волос, — Джостен и не знал, что через Кики сидел кто-то ещё. — Семпия сама подписала себе приговор, Джосон, — предусмотрено тихо проговорила женщина, скосив глаза в покачнувшийся напиток названного Джосона, — То, что летает по сети можно назвать лишь статьей по залету, что пишут под крупную сумму и угрозу жизни. Нил уже с интересом прислушался. Новая информация — новый повод позвонить Глоку и промыть ему мозги. Увы, тот снова молчит и не даёт ему знать о любых сдвигах Мориям. — Как тебя зовут? — вот только не удалось. Спустив вниз по обивке дивана Кики, девушка легко ему улыбнулась. Те тотчас прекратили прошлый разговор и посмотрели в их сторону. Подобным образом Нилу удалось внутренне выругаться от смены темы и рассмотреть незнакомку более открыто, а не лёгким подглядыванием за телом Кики, воняющим знакомым перегаром. Действительно светлые волосы, крашенные их концы во всю яркую палитру, совершенно обычный блёклый сарафан и под тон обтягивающие ноги легинсы. С трудом удалось разглядеть утеплённые гетры, что крепились ещё какими-то дополнительными застежками к тяжелым сапогам. Даже странно, но несовместимая друг с другом одежда смотрелась на ней уместно. — Стефан, — легко соврал Нил и вдруг вспомнил, что нужно проявить ответный интерес: выразил свой вопрос он простым наклоном головы. — Рене, — её улыбка пропала. Нил подавил в себе порыв неприятно усмехнуться, как только завидел повернувшихся в их сторону завсегдатаев. Он не успел среагировать на посторонний нож, что мягко и почти нежно надавил остриём под кадык, но смог сохранить безразличное лицо. Будь проклят этот день и это место, — единственное, что он прокрутил в голове и, кажется, сказал вслух. — Опасно нездешним так свободно разгуливать на чужой территории, малыш, — слова принадлежали тому самому Кики, что теперь уж слишком трезво и жестко держал голос, как буквально и нож. — Ты знал, что чумеки любят резать глотки людей так, как они режут свиней? — ровно спросил Нил, — Вот поэтому я тут подумал, точно ли я здесь нездешний. Лезвие надавило поперёк, порезав тонкий слой кожи едва заметной царапиной. Место раны зажгло, Нил почти почувствовал, как та проталкивает к верху кожи кровавые капли. — Говорим здесь мы, а ты прилежно молчишь, — угрожающе зашипел мужчина и сдавил загривок другой рукой. Резко отнял от его шеи нож и рванул его голову об стол. Чудом Нил уберёг себя от разбитого носа до хруста сильным поворотом головы в другую сторону. В сторону до сих пор незнакомой женщины и как-тебя-зовут-Рене. Висок больно запульсировал от удара. Джостен привитым наёмникам усилием заставил себя сморгнуть темную пелену перед глазами и сосредоточить глаза в узорчатую занавеску, что до этого была малость прикрыта, а теперь полноценно закрывает вид в треснутое доселе окно. Напрашивается вывод, что либо эта треклятая кафешка выкуплена и все людишки в том числе, либо он в самом сердце уличной банды, где все свои, а ты — мёртвый. Оба вывода особо не радуют своей перспективой. Сделать что-то, будучи окружённым со всех сторон, будет явно за гранью возможностей и величайшей тупостью. Бесполезной затей будет и вытащить телефон: номера он благополучно не записывает и не запоминает, истории звонков привычно стёрты в целях безопасности наиболее близких знакомых, — тем более Глок постоянно меняет симки, о чём осведомляет его каждый день, а запомнить его ебанный график он никогда не стремился. — Тяжёлый случай, — Джосон выдохнул в его сторону тяжёлый табак, задумчиво рассматривая его стиснувшуюся от затхлости дыма челюсть, — Пиздабол и вдобавок разыскиваемый наёмник, работающий на государство, параллельно расстреливающий таких же политиков этой засратой страны. Говорил монотонно и тихо, но именно в этом и была вся звучность его слов, которую услышал каждый присутствующий. Нил, в силу своего неудобного положения, взгляд поднять не мог, но хорошо услышал в интонации иронию. — Ты в курсе, сколько на чёрном рынке стоит твоя рыжая башка, а? А сколько отвалят Кенские за всего тебя целиком? Нил нервно облизал губы. — А ты сейчас у нас. Рядом с лицом упал пепел сигареты. Нил уставился лишь на Рене, что равнодушно впилась в него. — Хм, — выдал Джосон и послышался легкий звук отодвигающейся деревянной ножки, — Ладно, вырубите его. К рассвету решим, че с ним делать и куда везти. В этот же момент Кики потянул его за волосы обратно. Оскал против воли оголил зубы, а воздух встал в глотке, медленно вырываясь наружу мелодичным, но неприятным хохотом на всю забегаловку. — Целая ночь… Мне одному и столько внимания, — шея выгнулась под сильным противоположным давлением чужой руки, заставив липкую кожу пореза вновь открыться, — Удачи неудачникам и спасибо за еду, мадмуазель. Со звонким, истеричным хохотом его вновь вписали об острый угол стола. Первый пробный — лишь резанула острая боль в лобной части черепа, второй целевой — уже в носу встал тошнотный запах медикаментов, третий последний — сознание щелчком покинуло его: Нил податливо сполз с чужих рук и хлёстким ударом приземлился на жесткую каменную кладку.* * *