дуэль перед зеркалом - что может быть романтичнее?

      Загадочник возвращается в их с Эдом квартиру в абсолютном эмоциональном раздрае. Слова и поступки Освальда задевали до самой глубины души. Почему он решил расстаться с ним? Точнее не так, почему он решил расстаться с ним из-за Эда? Чертов Эд, вечно может все только испортить. Загадочник, когда затеял всю эту авантюру перед покупкой Айсберга, предполагал, что Освальду такой расклад не понравится, но у Загадочника был план. Он знал, что они с Эдом испытывают к Кобблпоту одинаковые чувства, и нужно всего лишь подтолкнуть Эда в этом направлении и дать ему время все осознать самостоятельно. Но в итоге Эд узнал раньше. Узнал всего лишь крошечную часть того, что происходит, но оказался не готовым даже к ней. Черт, со всей этой любовью и отношениями Загадочник совсем расслабился и перестал видеть в своей второй половинке серьезную угрозу. Недооценил его. И очень зря, выходит. Все-таки любовь сделала Загадочника слабаком и слепцом — хоть в этом Эд оказался прав. Но каким бы слабым Загадочника ни делала любовь к Освальду — отказаться от нее он не мог.       Как вообще можно отказаться от этого? Как добровольно можно отказаться от того, что вдохновляет, придает сил, заставляет чувствовать. Слишком долго Загадочник не умел проживать эмоции и чувства, слишком долго лишь имитировал радость, грусть, озадаченность, удивление, приязнь или неприязнь. Он почти убедил себя, что вот это — эта искаженная имитация эмоций — и есть жизнь, что все вокруг чувствуют именно так. Но потом пришло осознание своих чувств к Освальду. Потом он стал замечать, как преображается мир вокруг него, рядом с ним. Освальд… Он словно художник, который ярко раскрасил его темно-зеленый мир. Добавил в его палитру красок, эмоций, ощущений. С ним все вокруг казалось новым, незнакомым, интересным. А попробовав на вкус еще и его любовь — его нежность, страсть, ярость, заботу, ласку… Загадочник правда не понимал, как можно вернуться к обычной жизни — без всего этого.       Но теперь Освальд хотел расстаться. Из-за Эда. Чертов Эд!       По груди снова расползается колючая липкая ярость. Туманит взгляд кроваво-красной дымкой. Свербит в кончиках пальцев желанием физически разрушать. Вертится на языке огромным количеством незагаданных загадок. Чтобы хоть как-то сбавить сковавшее мышцы напряжение, Загадочник сносит со стола какие-то кружки, тарелки, столовые приборы, бумаги и ручки. Рычит по-звериному.       Эд. Чертов Эд. Почему все всегда упирается в него? Почему его чувства ставят выше чувств Загадочника? Почему сейчас Освальд решил позаботиться в первую очередь о нем? Из-за одного только Эда, неспособного даже через очки разглядеть очевиднейшее, Кобблпот решил портить жизнь и себе, и Загадочнику?       Загадочник понимает, что не сможет делить одну голову с Эдом после всего этого. Эд либо будет играть по его правилам, либо не будет вообще. Пора бы уже прояснить это небольшое недопонимание между ними. Ткнуть бы Эда носом в их общие чувства к Освальду. Заставить его посмотреть и осознать. Заставить его увидеть. А что, собственно, мешает?       Риддлер ударяет кулаком по столу и, прошипев сквозь зубы какое-то ругательство, добровольно передает контроль Эду, отходя на второй план. О, он хочет, чтобы в момент осознания контроль был у Эда. Чтобы он почувствовал на все сто процентов. Загадочник хочет видеть каждую секунду осознания на его лице. Хочет видеть, каким удивленным и беспомощным он будет, когда поймет, что именно все это время скрывал от него Риддлер.       Эд, заняв главенствующее место в их голове, не сразу понимает, что происходит, ноги подкашиваются, и ему приходится упереться руками в стол, чтобы сохранить равновесие. Взгляд мечется по всему вокруг, чтобы понять, где он вообще находится. Минута уходит у него на то, чтобы осознать, что сейчас он в своей квартире, снова в сознании и снова может контролировать свое тело. И когда это осознание приходит, Эд оборачивается, пытаясь найти взглядом свое альтер эго — Эду есть, что ему сказать за такие выходки. — Какого черта ты устроил?! — громко и крайне возмущенно спрашивает Эд, не видя Загадочника, но зная, что тот его услышит.       Не найдя в комнате Риддлера, Эд идет к зеркалу — там Риддлер точно не сможет спрятаться. Высокое ростовое зеркало стоит в спальне в углу. Добравшись до него, Эд упирает руки по обе стороны от него и, нахмурив брови, ждет, когда в отражении Риддлер явит себя. Не может не явить. Захочет показать свое превосходство. Захочет показать, как легко ему было забрать контроль. Как легко на самом деле он может избавиться от Эда в любой момент времени — когда только захочет. И Эда это бесит до зубного скрежета. — У нас есть договоренность, с чего ты решил, что можешь вести себя подобным образом? — спрашивает Эд у зеркала. — С того, что ты позволил себе сделать слишком много глупостей за один день, Эдди, — Загадочник появляется в отражении с наглой улыбкой. — Ты больше месяца скрывал от меня часть нашей, попрошу заметить, нашей общей жизни и надеялся, что я не буду пытаться выяснить, чем ты занят? Ты правда предполагал, что я буду смирно ждать, когда ты сам соизволишь мне рассказать? — Мне плевать на то, что ты там выяснил, Эдс, — закатывает глаза Загадочник. — Проблема в том, что вместо того, чтобы обсудить все со мной, ты пошел к Освальду. Гадостей ему наговорил. Это нехорошо, Эдди.       Эд фыркает. — Освальд? Серьезно? А как еще я должен был повести себя с Освальдом, если он пообещал рассказать мне, если ты придешь к нему, а в итоге он в очередной раз солгал и даже не заикнулся, что вы теперь работаете вместе. — Мы не работаем вместе, — говорит Загадочник низким таинственным голосом и медленно растягивает губы в улыбке. — Перестань, — недовольно морщиться Эд. — Ты хоть сейчас не пытайся это отрицать. Люциус вас видел, да и сам Освальд уже дал чистосердечное признание. Я знаю, что вы работаете вместе.       Загадочник усмехается. И эта усмешка такая неприятная и наглая, что Эду на секунду все-таки начинает казаться, что он где-то ошибся. — Эдди-Эдди-Эдди, — растягивая гласные, нараспев начинает Риддлер. — Я ничего и не отрицаю. Отрицание это больше твой личный фетиш, я таким никогда не увлекался. Не спорю — Люциус видел то, что видел, я действительно приходил к Пингвину в тот день. Как и во все другие. И Освальд не стал отрицать, что у нас с ним есть какие-то совместные дела, потому что они действительно есть. Но к работе они никак не относятся, — он завершает свой рассказ предвкушающей улыбкой, наблюдая, как усиленно хмурится Эд, пытаясь собрать все кусочки пазла воедино. — Тогда что… Ты помогаешь ему с открытием Айсберга? — озвучивает Эд первое, что приходит ему в голову.       Загадочник фыркает еще более иронично, Эда это бесит так сильно, что почти хочется ударить кулаком в гладкую поверхность зеркала. Чертов Загадочник с его загадками. — С открытием Айсберга он отлично справляется и сам. Но Айсберг для него выкупил именно я, — говорит Загадочник с нескрываемой гордостью в голосе. — Что? — с абсолютным непониманием спрашивает Эд. — Помнишь те ограбления? Мы решили спрятать деньги в старой квартире, и видимо ты так ни разу туда и не заглядывал после этого, потому что если заглянул бы, то увидел, что половины денег уже нет. На них я выкупил у нашей дорогой Барбары ее Сирен, чтобы преподнести Освальду сам бар и возможность вернуть его Айсберг Лаундж. — Но зачем тебе это? — О, Эдс, — опять тянет Загадочник этим своим голосом человека, замышляющего что-то ужасное. — Подумай сам. Просто подумай. Я дал тебе уже столько подсказок. Я почти прямо тебе сказал. Давай, хоть разок напрягись и подумай.       Эд отводит взгляд от отражения и прикусывает губу. Поведение и слова Загадочника ему не нравятся. Совершенно. Даже для Загадочника он сейчас слишком загадочный. Есть у Эда подозрение, что то, что скажет ему Загадочник, окажется неприятным до ужаса. Возможно — вероятно — это даже немножко перевернет с ног на голову его привычную жизнь. Точно такие же наглые тон и улыбка были у его альтер эго в тот день, когда они пришли в Аркхэм, и выяснилось, что Загадочник с Пингвином в сговоре. И вот насколько Эд был потерян и морально разбит тогда — настолько же, ему кажется, он будет потерян и разбит сейчас. Нехорошее предчувствие съедает его изнутри и покалывает кончики пальцев неприятным током. Точно что-то ужасное. Точно.       Эд снова смотрит на Загадочника в отражении, и от одного его выражения лица хочется стиснуть зубы и сжать ладони в кулаки. Раздражает. — Я же вижу, что ты сам хочешь рассказать, — скрежечет Эд сквозь зубы. — Зачем ты выкупил Айсберг для Пингвина? В Готэме было слишком жаркое лето, и ты соскучился по ощущению сковывающего льда вокруг? — Шутник из тебя конечно как из покойного Валески, Эдди, — со смешком отвечает Загадочник. — Нет, Эдс, я сделал это, потому что люблю его. — Хах, нет, ты не… — Эд едва не смеется от нелепости этого утверждения, но когда в его голове запускается логическая цепочка, все его тело словно немеет. — Ты его… что? — Люблю, — спокойно повторяет Риддлер, пожимая плечами. — Ну любовь, знаешь… Та которая жертва, загадка, слабость — вот эта самая. Я люблю его. И ты, кстати, тоже, но твой фетиш на отрицание мешает тебе это увидеть. — Это невозможно. Ты просто издеваешься надо мной. — И вот опять. Каждый раз одно и то же, Эд. — Но это невозможно! Нас же даже не привлекают мужчины! — Я и не говорил, что нас привлекают мужчины. Нас привлекает один конкретный Пингвин. — Нет. Нет-нет-нет. Это очень плохая шутка. — Никто с тобой и не шутит, Эдс. Я выкупил и подарил ему Айсберг Лаундж, те цветы тоже были для него, я дразнил тебя вопросами о том, каким по твоему мнению был бы Освальд с нами в постели, чтобы натолкнуть тебя на мысли о нем, чтобы ты понял что мы оба чувствуем. Ну а сам я уже знал ответ на этот вопрос. — Это неправда, ты… — Тебе интересно? Узнать ответ? Каким был Освальд в постели? — Заткнись! Просто перестань! Это все… — Он всегда разный. Он может быть нежным и податливым, когда я ласкаю его, подготавливая для себя. Он может быть громким и несдержанным, когда я довожу его до оргазма своим ртом и языком. Он может быть грубым и страстным, когда трахает, сжимая меня в своих руках почти до синяков. — Перестань! — Эд не выдерживает и все-таки ударяет кулаком по гладкой зеркальной поверхности у самой рамы, отчего по зеркалу с правой стороны тянется длинная уродливая трещина.       Загадочник смеется. Эд такой забавный — бьет зеркало, будто это может как-то на что-то повлиять. — Вот поэтому я и забирал полный контроль — потому что знал, что когда ты обо всем узнаешь, то закатишь истерику, как маленький обиженный ребенок. А еще Освальда в этом упрекал.       Эд снова с силой бьет зеркало, но оно все еще стоически терпит и не разбивается осколками к ногам, только трещин становится больше и тянутся они своими острыми краями все дальше, разрезая отражение Загадочника. Эд тяжело дышит, сжимает кулаки и хочет сделать Риддлеру больно. Хочет заставить его заткнуться. Но как сделать больно собственному альтер эго? Бестелесному образу, говорящему ужасные вещи из зеркального отражения. — То, что ты говоришь — отвратительно, — сглотнув неприятный комок в горле, начинает Эд. — Ты не… мы… Я не могу любить Освальда, он убил Изабеллу. — Ах, Изабеллу! Эд, а ты не заметил, что вспоминаешь эту свою подружку исключительно, когда речь заходит о наших чувствах к Освальду? Нет, правда, за последние года два ты хоть раз вспоминал о ней просто так? — Я любил ее. — Бред. Ты максимум был влюблен в ту свою Крингл. А малышка Изабель лишь твоя компульсивная идея о счастливой сказке. — Я любил ее! — отчаянно выкрикивает Эд и наконец понимает, как сделать больно Загадочнику. Они с Риддлером — одно целое. Все, что происходит с Эдом, происходит и с Загадочником. И наоборот. Ладно. Значит — так.       Эд замахивается и с силой бьет себя кулаком по лицу, попадая в уголок губ и подбородок. Кожа на губе сразу лопается, и капля крови поспешно устремляется вниз. Эд наблюдает, как Загадочник в отражении шипит сквозь зубы и прикладывает пальцы к пораненной губе. Риддлер смотрит на свои пальцы, видит на них кровь и поднимает угрожающий мрачный взгляд на Эда. Эд же до ужаса доволен собой. И даже ноющая боль на лице и стекающая по подбородку кровь его не беспокоят — настолько велико его моральное удовлетворение от мысли, что Загадочнику больно. — Эд… — шипящим яростным голосом начинает Риддлер, но Эд не дает ему продолжить, поймав азарт, он еще раз с силой бьет себя по лицу, задевая правую скулу. Кожа под ударом снова лопается, и теперь еще одна неприятная ранка с каплями крови украшает их лицо. — Какого черта ты творишь? — сквозь зубы, точно змея, шипит Риддлер. — А ты? Какого черта ты решил, что можешь позволить себе пойти и заниматься сексом с Освальдом? — от одной только мысли об этом у Эда по спине вниз стекают колкие мурашки, и злость туманит взгляд. Еще один удар приходится под челюсть, рассекая кожу и там.       Загадочник прикладывает пальцы к новой ссадине и болезненно шипит. — Перестань. — И ты еще смеешь говорить что-то о любви! — не унимается Эд. — Ни один из вас не умеет любить. Вы даже понятия не имеете, что такое вообще любовь! Ты убил Кристен, он убил Изабеллу… ладно, пожалуй вы все-таки стоите друг друга.       Холодная ярость затапливает грудную клетку. Обида, неприязнь и злость сливаются в единый коктейль в груди, бурлят, кипят, заставляя хоть как-то выплеснуть себя в физическое проявление. Эд не в силах держать себя в руках, наносит еще один удар по лицу, снова попадая по губам — теперь на них две почти симметричных кровоточащих ссадины. Он наблюдает, как Загадочник в отражении утирает кровь с подбородка тыльной стороной ладони, и как его взгляд горит беспомощной яростью — наконец-то их привычный расклад поменялся и теперь Эд устанавливает правила. — У кого два глаза, но он ничего не видит? — спрашивает Загадочник, шипя слова сквозь зубы. — Нет. Больше это не пройдет. Я не знаю, что ты там себе напридумывал, но Освальда я не люблю.       Эд морщится, вспоминая все эти ужасные слова Загадочника про то, что они… действительно занимались сексом. Освальд целовал его. И он целовал Освальда. И они касались друг друга. И… Нет! Это отвратительно. Возникшее в груди волнение и дрожь в теле, Эд списывает на отвращение.       Нигма снова смотрит на свое альтер эго в отражение, отмечая, что совсем скоро ссадины и следы от ударов нальются цветом, формируясь во внушительные синяки. Ну и ладно. Риддлер это заслужил. Вот только Эд как будто бы забывает, что это и его лицо тоже — но об этом ему услужливо напоминает колючая боль, прострелившая в каждой ссадине на лице. Черт.       Эд понимает, что еще не все его эмоции нашли выход. Что внутри него все еще бурлит и клокочет. Но того что есть сейчас — мало. Чертовски мало. Загадочник хоть и получает по заслугам, но в груди неприятно свербит мысль, что что-то не так. Что чего-то не хватает. И когда его осеняет, он отворачивается от отражения своего двойника в разбитом зеркале и идет к шкафу. Шкаф — ближайшее место, где припрятан пистоле в их доме. Эд находит его, проверяет патроны и, кивнув самому себе для верности, засовывает его со спины за пояс брюк. — Ну и что, по-твоему, ты делаешь? — спрашивает Загадочник, вылезая из своего зеркала. — Тебя не касается. Ты так долго скрывал от меня такое, и теперь думаешь, что я буду ставить тебя в известность касательно своих планов? — Собираешься к Освальду? — прямо задает вопрос Риддлер и ловит немного удивленный взгляд Эда. — Ну а к кому еще ты можешь ехать с таким упрямым возбужденным взглядом и заряженным пистолетом? — усмехается он. — Презервативы только не забудь, у меня в пиджаке есть.       Эд закатывает глаза и целенаправленно идет к двери, никак не комментируя слова своего альтер эго. А Загадочник тем временем пытается перехватить у него контроль. Потому что ситуации, в которых Эд приходит к Освальду потыкать в него пистолетом, никогда не заканчивались ничем хорошим. Но контроль забрать не получается. Видимо, эмоции Эда сейчас находятся в таком дисбалансе, что оказываются сильнее ментальных способностей Загадочника. Пробиться из подсознания в сознание никак не удается, и Загадочник злится от этого все сильнее. — И что ты собираешься делать? Наставишь на него пушку и на пирс опять повезешь? Может, хоть что-то новое придумаешь, Эдди? — говорит Загадочник, просто чтобы еще хоть ненадолго задержать его и попытаться все-таки забрать контроль.       Вот только работает все точно наоборот — от его слов Эд злится еще сильнее, и волной его эмоций Загадочника едва не выбивает глубоко в их подсознание. Черт, Эд никогда не был так ментально силен, чтобы полностью глушить сознание Загадочника. Ладно. Ладно. Пока стоит оставить попытки и дать Эду немножко побыть главным. Может, по дороге он успокоится — и это позволит Риддлеру все-таки занять главенствующую позицию.       Вдвоем они выходят из квартиры.

***

      После того, как Загадочник уходит из клуба, Освальд тяжело опускается на высокий барный стул, ставит локти на столешницу и зарывается пальцами в волосы, разрушая идеально сохранившуюся за день прическу. Он убеждает себя, что поступил правильно, но в груди все равно неприятно ноет тянущее чувство потери. С самого начала было очевидно, что вся эта авантюра закончится именно так. Что долгая счастливая любовь точно не для них. Кобблпот лишь позволил себе украсть несколько счастливых мгновений, наполненных нежностью и страстью. И он правда гордится собой, что смог закончить это сегодня. Ведь с каждым днем, с каждым часом, с каждой секундой, проведенной рядом с Загадочником — он тонул все больше. Он тонул и наслаждался этим. Наслаждался отсутствием воздуха. Наслаждался отсутствием надежды на спасение.       Сомневается ли Освальд в своем решении? Хотелось бы ему ответить на этот вопрос твердое нет, но это будет слишком очевидной неправдой. Конечно, он сомневается. Неуверенность и тревога грызут его изнутри неприятным зудом. Возможно, кто-то даже уверенно скажет, что Освальд поступает неправильно. Загадочник и скажет, в общем-то. Возможно, он даже будет прав. Но Освальд просто не смог бы продолжать это. Не смог бы и дальше врать Эду или знать, что тот в курсе, и что он против. Загадочник может сколько угодно говорить, что мнение Эда неважно, но Освальду — важно. Если на секунду закрыть глаза и притвориться, что слова Риддлера о любви — все-таки правда, то получается палка о двух концах. Ведь, выбирая любого из них, Кобблпот предает и причиняет боль второму. О том, что он причиняет боль еще и самому себе, Освальд не думает. Собственные чувства и собственные жертвы давно отошли для него на второй, а то и третий план.       Когда мыслей о Нигме становится так много, что Кобблпот уже физически не в силах их вынести — в ход идет дорогой алкоголь из бара. Как хорошо, что Освальд способен планировать наперед и заранее дал указания заполнить бар алкоголем — видимо предчувствовал, что однажды он ему очень сильно понадобится, чтобы смыть неприятный привкус тоски и потери во рту. Дорогой неразбавленный виски обжигает горло, и на пару секунд становится легче. Но тут Кобблпот понимает, что наполнить бар алкоголем он конечно приказал, а вот аппарат подачи льда как-то совершенно незаслуженно проигнорировал. А пить теплый виски, это почти кощунство. Моветон, как сказал бы Загадочник.       В итоге теплый виски идет тяжело, но Освальд упрямо пьет его, надеясь, что та самая стадия опьянения, когда в голове нет ни единой мысли — только вращающаяся перед глазами комната — наступит как можно скорее. Он не знает, сколько проходит времени, ведь, кажется, уже после второго бокала алкоголя его догоняет физическая усталость за несколько дней непрерывной работы и моральная усталость за всю эту ситуацию с Нигмой. В итоге он вроде засыпает или скорее погружается в какую-то легкую дрему, когда время растягивается и ускользает между пальцев, а мысли в голове перекатываются вяло и лениво, почти отбрасывая в сон, но на самом деле лишь заигрывая с ним, оставляя в сознании. Поэтому когда над ним раздается громкое «Освальд», он вздрагивает и рефлекторно тянется за пояс брюк, чтобы достать нож, но мутный сонный взгляд вовремя выхватывает яркое зеленое пятно, освещаемое лишь подсветкой от бара.       Кобблпот трет лицо, чтобы быстрее прогнать сонную дрему, и пытается понять, что опять нужно Нигме от него. Когда сон окончательно проходит, а в голове немного проясняется, Освальд наконец может сфокусировать взгляд на своей вечной головной боли. И первое, что он видит перед собой — дуло пистолета, направленное прямо на него. Что ж, зато вопрос, какой именно Нигма перед ним сейчас, можно уже не задавать. — Эд, — здоровается он, подавляя зевок. — Я все знаю, Освальд, — говорит Нигма, и Освальда настигает легкое чувство дежа вю — где-то он уже это слышал. — Что на этот раз? — спрашивает Кобблпот, чувствуя только бесконечную усталость. Он ставит локоть на барную стойку и подпирает голову рукой. — Как-то вы с твоим воображаемым другом зачастили. Мне нужен выходной. Выходной от Эдварда Нигмы, — весело фыркает Освальд и наконец переводит взгляд на своего незваного гостя.       Для обычного лица Нигмы на нем оказывается слишком много красного. Кобблпот вздрагивает, как от громкого звука, и сразу как-то побирается весь, напрягается и чувствует, как легкое приятное опьянение почти полностью покидает его, уступая место каким-то внутренним инстинктам и желанию защищать самое дорогое, что у него есть. — Что с твоим лицом? — встревоженно спрашивает он, неловко принимая вертикальное положение.       Эд морщится и ведет плечом, отмахиваясь от этого вопроса. — Вы с ним… вы с ним спали, — как-то неловко говорит Эд, хотя предполагалось, что звучать это должно недовольно и крайне рассерженно.       Освальд сводит брови к переносице и кусает губы. Чертов Загадочник все рассказал, очевидно, но сейчас Кобблпота больше волнует даже не осведомленность Эда, а запекшаяся кровь и наливающиеся цветом синяки на его лице. Что вообще успело произойти за те… час? два?.. что Освальд упивался жалостью к себе? — Эд, давай сначала разберемся с твоим лицом, правда, это выглядит… — договорить ему не дают, перебивая импульсивно и яростно. — Вы с ним спали! Вы… Это правда? — как-то отчаянно спрашивает он, перехватывая пистолет поудобнее, но Пингвину нет дела до этой дурацкой железки в его руках. Он все равно не выстрелит. Проходили уже. — Да, — отвечает Освальд и делает осторожный шаг ближе к Нигме. — Это правда, а теперь давай сделаем что-то с твоим лицом. — Не приближайся ко мне! — зло выкрикивает Эд, увереннее наставляя пистолет на Пингвина. Освальд переводит взгляд на направленное на него оружие и совершенно ни к месту вспоминает, как вел этим самым пистолетом по шее Загадочника, и глаза их обоих горели желанием и страстью.       Освальд видит, что Эд совершенно не настроен оказывать самому себе первую помощь, и раздраженно закатывает глаза. — Бога ради, Эд. Если ты собираешься меня убить, то можешь хотя бы не выглядеть при этом, как случайно выжившая жертва маньяка? У меня где-то здесь была аптечка, — Кобблпот пытается пройти за барную стойку, чтобы найти упомянутую аптечку, но Эд шагает вперед, преграждая ему путь. Освальд замечает, как сильно у него дрожит рука, сжимающая оружие. — Он говорил, что любит тебя? — спрашивает Эд, словно и не слышал слов Освальда.       Для Кобблпота этот вопрос — как удар под дых. В легких сразу заканчивается весь воздух, а сделать новый спасительный вдох никак не получается, потому что взгляд Нигмы — мрачный, суровый, злой — приковывает к себе все внимание, точно змея, гипнотизирующая свою жертву. Освальд сглатывает и знает, что не ответит на этот вопрос. А еще знает, что Эд тогда ответит за него, и Освальду будет очень, очень больно. Хотя как будто рядом с Эдом когда-то было по-другому. Где-то внутри почти гниет скорбная мысль «Ты говорил мне, что любишь. Потому что вы двое — один и тот же человек. Это ты говорил, что любишь меня, Эд»       Эд, не дождавшись ответа, усмехается. — Значит, говорил. И ты поверил ему? — спрашивает Эд, не стирая усмешку с лица.       Освальд прикрывает глаза и медленно выдыхает, давая себе пару секунд, чтобы мысленно досчитать до десяти и уговорить себя не реагировать на слова Эда слишком сильно. Кобблпот знает, что на этот вопрос нет правильного ответа. Если он скажет «нет» — Эд упрекнет его в том, что он пользовался Загадочником, не веря в его чувства. Если он скажет «да» — Эд высмеет его, ведь нужно быть полным наивным идиотом, чтобы поверить в любовь Загадочника. Освальд отводит глаза и делает очередной глубокий вдох, чтобы выиграть себе еще хоть немного времени на ответ и чтобы не видеть взгляд Эда — холодный и злой — он отдается в груди слишком неприятной колючей болью — Поверил или нет? — когда молчание начинает затягиваться, спрашивает Эд, увереннее наставляя пистолет на Освальда. — Я хотел, — отвечает в итоге Освальд то, что считает единственным правдивым ответом на заданный вопрос. — Я хотел поверить ему.       Освальд отвечает тихо и как-то хрипло, поднимая на Нигму усталый, наполненный болью и страданиями взгляд. Эд сглатывает. — Тогда почему не поверил? — в тон ему задает свой вопрос Эд.       Теперь уже усмехается Освальд. Но его усмешка горчит на языке застаревшей болью тяжелых воспоминаний и разбитого сердца. — Потому что ты выстрелил в меня.       Эд на это ничего не отвечает. Мысль о том, как много тогда изменила в Освальде та ситуация на пирсе, не успевает сформироваться, ведь Эд смотрит на Освальда пронзительным взглядом и думает о том, что Загадочник целовал эти губы. Ласкал это тело. Входил в это тело. Вероятно, собирал веснушки на спине Освальда в созвездия — у Освальда так много веснушек, Эд бы на месте Загадочника захотел пересчитать их губами. Интересно, а Освальд в ответ говорил, что тоже любит? Должно быть, запальчиво шептал это прямо в чужие губы, не в силах сдержать свои чувства. Загадочник говорил, что Освальд был страстным и яростным, когда трахал их… то есть Освальд… ох, нет. По телу Эда прокатываются колкие мурашки, когда он думает, как Кобблпот растягивает их пальцами, подготавливая для себя, и это… это даже…       Затылок резко простреливает острой болью, Эд морщится, хватаясь за голову, и почти сгибается пополам от неприятных ощущений. Освальд замечает это и рефлекторно подается вперед, стремясь как-то помочь, но останавливается, видя как все тело Эда бьет крупной дрожью. Выглядит это до ужаса пугающе. Нигма заходится в судорогах, его голова как-то неестественно поворачивается чуть вбок и почти сразу возвращается в привычное положение, словно он пытается отрицающе покачать головой, но у него не выходит, а из горла выходит какой-то потусторонний хрип. Эмоции на лице сменяют себя с какой-то невероятной скоростью — от саркастичной улыбки, до хищного оскала, от нахмуренных бровей и поджатых губ — до нейтрального спокойствия, и так по кругу. Освальд смотрит на это широко открытыми глазами, не понимая, как может помочь. И может ли вообще. В какой-то момент Пингвину удается перехватить чужой взгляд, и все его тело прошибает холодным потом, когда он понимает, что, кажется, прямо сейчас Эд и Загадочник борются за главенствующую позицию. Выглядит это и правда жутко. Будто из Нигмы изгоняют дьявола.       Освальд ловит себя на мысли, что, может быть, он и мог бы помочь. Помнится, когда-то ему стоило только позвать Загадочника по имени… Но Кобблпот не хочет в это лезть. Не хочет выбирать сторону хотя бы сейчас. Если он позовет Загадочника, и контроль перейдет ему — Эд возненавидит его еще больше, а Освальд и так уже сыт его ненавистью по горло. Так что Освальд только с тревогой смотрит на разворачивающуюся перед ним картину и, затаив дыхание, ждет, кто же из них все-таки одержит верх.       Все заканчивается так же неожиданно и резко, как и началось. Кажется, даже сам Нигма не ожидал, что все закончится, и поэтому едва не падает, лишь в последнюю секунду успевает опереться рукой о барную стойку. Он дышит загнанно и глубоко, словно только что вынырнул из-под толщи воды без единой капельки воздуха и теперь никак не может им надышаться. Взгляд Кобблпота тем временем взволнованно мечется по зеленой фигуре, пытаясь понять, кто именно сейчас остался перед ним. Ответ на свой вопрос он находит, когда Нигма, тяжело опираясь на руки, выпрямляется в полный рост и поднимает на Освальда грозный взгляд. — Вы отвратительны, — говорит Эд с хрипотцой в голосе. — То, что вы делали — это омерзительно, Освальд. Я жалею, что не смог остановить его раньше.       Сперва Освальду хочется болезненно сморщиться, но потом он понимает, что это — та самая ненависть Эда, с которой он умеет бороться. Бороться с ненавистью Эда гораздо проще, чем с любовью Загадочника. Эти двое так сильно измучили его, что возможно сейчас Освальд имеет право немного… поязвить. Он итак слишком долго старался оставаться учтивым и совестливым. — А по ночам в моей постели ты говорил по-другому, — отвечает Освальд с легкой улыбкой на лице. — Это был не я! — еще сильнее бесится Эд. — Так ли? — Кобблпот выгибает бровь и вскидывает голову, показывая, что это он будет вести в этом диалоге. — Мне мерзко даже думать об этом. — Брось, Эд. Прежде чем говорить о своей неприязни, ты попробуй сначала. Уверен, у Загадочника осталась пара презервативов в пиджаке.       Глаза Эда за стеклами очков так округляются, что это даже смешно. Освальд нисколечко не жалеет, что начал это. Его за последние двое суток уже обвинили в обмане и предательстве, в нелюбви, ему уже пришлось расстаться с Загадочником, еще и Эд посреди ночи пришел пистолетом похвастаться. Освальд явно заслужил этот взгляд Эда как моральную компенсацию за последние два дня. — Я никогда не буду заниматься с тобой любовью, Освальд. Это омерзительно. Вы с Загадочником оба эксперты в том, как портить мою жизнь. Я не удивлен, что вы решили испортить ее еще и так. — Мир не крутится вокруг тебя, Эд. Загадочник сам пришел ко мне и сказал, что хочет этого, я должен был отказать? — Да! Ты должен был отказать, Освальд. Ты знаешь, что я не люблю тебя, и все равно согласился быть с Загадочником, хотя знаешь, сколько раз он уже подставлял меня и действовал против моей воли!       «Ты знаешь, что я не люблю тебя». То, как спокойно и привычно говорит это Эд. Словно между делом. Словно единственная верная истина, не поддающаяся сомнению. Хотя почему «словно»? Видимо, со всеми этими признаниями в любви Загадочника и проведенными вместе ночами, Освальд действительно стал забывать, что Эд не любит его. Кажется, он действительно позволил себе поверить и надеяться на обратное, как ни пытался убедить себя, что Загадочник лжет. Как он ни пытался убеждать себя, напоминать себе, останавливать себя, робкая надежда все равно успела прорасти в нем и укрепиться корнями в самом сердце. И вот опять ему грубо напоминают о правде. И вот опять его грубо спускают с небес на землю. И вот опять чужие губы произносят уничтожающее «я не люблю тебя». Те самые губы, что всего пару дней назад шептали противоположное и целовали так нежно, что невозможно было не поверить.       «Ты знаешь, что я не люблю тебя». Освальд знает. Но опять позволил себе надеяться. — Ты узнал все, что хотел, Эд? — поникшим голосом спрашивает Освальд. — Тогда тебе пора.       Эд смотрит на него еще пару секунд, словно ожидая продолжения их словесной перепалки, но по погрустневшим глазам Кобблпота понимает, что продолжения не последует, и Освальд действительно хочет, чтобы Эд ушел. Что ж, ладно. Легкую грусть и укол какого-то непонятного чувства вины в груди Эд предпочитает игнорировать и разворачивается, чтобы уйти.       Освальд отворачивается, чтобы не видеть удаляющуюся зеленую спину, и наконец позволяет слезам полнить глаза.