дуэль перед зеркалом - что может быть романтичнее?

      Вы когда-нибудь смотрели на человека и тонули в собственном океане чувств, которые он вызывает? Всего один взгляд — и эмоции захлестывают вас настолько, что хочется кричать. Всего один взгляд — а по груди уже разливается волнами нежность, восхищение, уважение, радость, восторг, ласка и любовь. Вы когда-нибудь хотели защищать кого-то даже ценой собственной жизни? Были готовы объявить войну всему миру, если вдруг кто-то посмеет обидеть или сделать больно ему? Вы когда-нибудь смотрели на человека и испытывали такое сильное желание коснуться его, что покалывало кончики пальцев от фантомного ощущения его мягкой кожи под ними? Вы когда-нибудь любили настолько сильно, что одна его улыбка способна осветить весь ваш день; что одно воспоминание о его объятиях заставляет вас светиться изнутри; что, кажется, если он вдруг решит расстаться с вами, перестанет общаться — то вы умрете в ту же секунду, потому что просто не представляете, не видите смысла в жизни без него? Когда вам физически плохо, если его нет рядом. Вы когда-нибудь любили?       Загадочник вот прежде никогда никого не любил. И вообще считал, что он выше всяких этих обычных человеческих чувств, что он не склонен к таким отвлекающим мелочам как влюбленность или привязанность, которые так сильно портили жизнь Эду. Загадочник не был влюблен в Кристен Крингл — она было ему неприятна. В ней не было загадки. Она была просто симпатичной девушкой, которая почему-то хорошо относилась к Эду — и этот неразумный ребенок решил, что любит ее. Загадочник убил Кристен Крингл, потому что она стала приносить больше вреда, чем пользы. Эд совсем расслабился и размяк, его нужно было встряхнуть. Эд всегда был очень амбициозен, в нем всегда был скрытый преступный талант, и эта его влюбленность начала его отвлекать. Эду было уготовлено великое. Эду было уготовлено стать им, стать Загадочником. Поэтому Загадочник — хотя тогда этого имени еще не было — убил Кристен Крингл. Потому что он ее не любил. Он вообще никогда никого не любил.       Загадочник не любил Изабеллу. Бледная копия той же Крингл. Раздражающая. Немного безумная. Но Эдди так цеплялся за свой второй шанс, что даже смог остановить Загадочника, когда тот собрался ее убить. Эд был слишком занят своими попытками стать нормальным в отношениях с Изабеллой. Загадочник был слишком занят попытками разрушить эту их мерзкую идиллию, порождающую слабость. И в итоге они оба упустили из виду самое главное. Упустили из вида чувства Освальда. Но к этому мы еще вернемся. Изабелла была талантлива и проницательна. Она знала, как заинтересовать Эда, знала, как удержать его. Даже знала, как заставить его противостоять Загадочнику. Если бы Освальд не убил ее, Риддлер сделал бы это сам рано или поздно. Хотя сам Загадочник тогда еще не был так силен, не имел настолько сформировавшейся личности в их с Эдом голове. Убийство Освальда сделало Эда Загадочником, выпустило вторую сущность, изменило его настолько, что в одной голове им двоим начало становиться тесновато. А ведь Освальд говорил. Говорил, что убийство того, кого они любят, изменит их навсегда. Так и произошло. Но Эд так ничего и не понял.       Загадочник не любил Ли. Тут стоило бы усмехнуться. Лесли Томпкинс. Да уж, Эд. Загадочник до сих пор не понимал, как это произошло. Эд ведь действительно думал, что влюблен в нее. Загадочник тогда уже начал осознавать, что любовь им стоит искать не на руинах Нэйроуз, а в частном городском секторе для богачей, в одном конкретном большом особняке, увитом вьюнком с внешней стороны, с высокими окнами, мрачными гостиными, русской прислугой и эмоциональным хромым хозяином. Но осознавать и быть согласным с этим осознанием — совершенно разные вещи. Поэтому Загадочник играл, запутывал, плутал, пытаясь разобраться в своих чувствах, вперемешку с чувствами Эда. Подыгрывал. Врал Ли, Освальду, Эду. Соврал самому себе, но так и не поверил. Гораздо проще было сказать Эду, что он тоже влюблен в Ли Томпкинс, чем хотя бы попытаться признать, что у него есть настоящая слабость. Слабость, которая сходила с ума в Аркхэме в компании Валески. Слабость, которую так сильно хотелось оттуда вытащить, что пришлось на ходу придумывать план. Слабость, ради которой не страшно и пережить тяжелые пытки. Слабость, которая приехала за ним на чертов пирс, забыв про собственную месть. Слабость, которой не должно быть у такого человека, как Загадочник.       Загадочник никогда никого не любил.       Но Освальд Кобблпот. Этот чертов Пингвин.       Он переворачивал все его существо одним своим взглядом. Освальд просто смотрел на него, и Загадочник не мог думать, не мог загадать ни единой загадки. Даже дышать получалось только тогда, когда Освальд отводил взгляд. Освальд делал для него так много, не прося ничего взамен, смирившись, что взаимности не получит — от этого бы порадоваться, потешить собственное эго, что вот, вот он ваш Король Готэма и внушающий страх Пингвин — вот он, влюбленный, одинокий, потерянный, тонущий в безнадежности собственных чувств — чувств к Нигме. Но почему-то это не радовало. Почему-то хотелось осадить Эда всякий раз, когда он грубил Освальду. Почему-то хотелось ткнуть Эда носом и сказать — посмотри на него, мы должны схватить его всеми руками, прижать к себе и никогда не отпускать. Почему-то хотелось видеть Освальда сильным, властным, внушающим страх. Хотелось, чтобы от одного только прозвища «Пингвин» люди бежали в страхе. Хотелось, чтобы Освальд был таким благодаря ему, с его помощью и поддержкой. Рядом с ним.       Загадочник никогда никого не любил.       Но он полюбил Освальда Кобблпота. Есть в этом какая-то своя ирония.       И вот сейчас Освальд лежит перед ним под одеялом, еще спит, ведь сейчас такой ранний час, что даже сам Загадочник не понимает, почему подскочил так рано, ему бы поспать еще пару часов. Но он смотрит на Освальда и не может перестать. Скользит взглядом по спутанным, растрепанным волосам — эти волосы без геля для укладки наощупь мягкие, приятные, в них хочется зарыться пальцами, уткнуться носом. Опускает взгляд ниже, на по-птичьему острый нос, усыпанный веснушками. Освальд вообще весь в веснушках. На носу, на щеках, на шее, на плечах, ключицах, лопатках. Прошлой ночью, когда Освальд лежал перед ним на животе, и Риддлер трахал его медленно, с чувством, почти издеваясь, до скулежа и глухих ругательств в подушку, он собирал взглядом веснушки на бледной спине в созвездия. Это красиво. Освальд весь красивый на самом деле. Он красив, когда занят какими-то обычными бытовыми делами. Красив, когда закатывает глаза в оргазме. Красив, когда яростно трахает Нигму, тяжело дыша. Красив, когда обводит вокруг пальца очередного дурака, возомнившего себя не пойми чем, раз решился пойти против Пингвина. Красив с кровью на лице, когда остывающие тела его врагов падают к ногам от пары метких выстрелов — Освальд вообще отлично стреляет, самое время порадоваться, что тогда на пирсе в качестве мести Кобблпот выбрал заморозку, потому что если бы Освальд, как и Эд, решил стрелять — Нигма бы не выжил. А сейчас — лежа в кровати, расслабленный, мягкий, разнеженный после двух оргазмов и целой ночи ласк — Освальд красив особенно.       Загадочник думает, как отреагировал бы Эд, если бы получил сейчас контроль и увидел эту картину своими глазами? Опять сказал бы, что это все «мерзкие вещи»? Какой же Эдди на самом деле глупый. Так и не понял, какую редкую, прекрасную, дикую птичку он держит в своих руках. Только вот работает это в обе стороны — птичка, в свою очередь, тоже держит их в своих руках.       У Освальда подрагивают ресницы и, кажется, он скоро проснется. Загадочник как-то напрягается весь в предвкушении встретить его сонный взгляд, как только он откроет глаза. Глаза Освальда это вообще отдельная тема. То как они меняются в зависимости от освещения, одежды и настроения. Иногда Риддлер смотрит в них и видит снег в океане — настолько они ясно-голубые, небесные, кажется, что в них можно утонуть. А иногда его глаза цветом напоминают глубокую лесную чащу, где густые кроны деревьев, мох с северной стороны стволов и бескрайние поляны зеленой травы. Эти глаза всегда смотрят внимательно, изучающе, всегда замечают каждую мелочь. Эти глаза способны загораться праведным пламенем ярости, ненависти, страсти. Эти глаза — самое красивое, что когда-либо видел Загадочник.       Освальд действительно просыпается. Не сразу и как-то неохотно пытается разлепить глаза, но когда после пары попыток ему удается сфокусироваться на Загадочнике, Кобблпот улыбается и просыпается окончательно. — Доброе утро, — шепчет Нигма и тянется за первым утренним поцелуем — как известно, такие поцелуи самые сладкие. Пусть и они оба еще не чистили зубы.       Освальд шепчет свое «доброе утро» уже в чужие губы и лениво отвечает на поцелуй, обнимая мужчину за шею. Когда поцелуй заканчивается, Освальд отстраняется и потягивается. — Который час? — спрашивает он, подавляя зевок. — Еще слишком рано, — отвечает Загадочник. Он не хочет оборачиваться на часы и хоть на секунду пропускать это зрелище мягкого, только проснувшегося Кобблпота, но по положению солнца за окном он примерно понимает, что сейчас еще и шести утра нет.       Освальд как-то недовольно морщит нос и, оставив на губах Загадочника еще один короткий поцелуй, садится на постели, опускает ноги на пол, поворачиваясь к Нигме спиной. Риддлер на секунду замирает, потому что картина перед ним действительно потрясающая. Обнаженная бледная спина с россыпью веснушек, на которую падает острый солнечный луч через неплотно закрытые шторы, подсвечивая кожу, делая весь силуэт Пингвина каким-то хрупким и нежным. Нигма тоже принимает более вертикальное положение, садится и двигается ближе к Освальду. Тянется рукой, касаясь спины пальцами, чувствуя, как Кобблпот слегка вздрагивает и неосознанно отклоняется немного назад, тянется за прикосновением.       Загадочник еще пару мгновений наслаждается видом и наконец делает то, что хотел сделать еще ночью — прижимается мягким поцелуем к чужой коже на сгибе между плечом и шеей, целуя самую яркую веснушку в этом месте. Освальд откидывает голову назад и что-то одобрительно мычит. Нигма двигается дальше, опускается ниже, к острым лопаткам, продолжая сцеловывать веснушки с бледной кожи, собирая их в созвездия своими губами.       Нигма не видит лица Освальда, но готов поставить все, что угодно, что он сейчас смущенно краснеет. Это так трогательно на самом деле. Освальд может спокойно втрахивать его в матрас или сам подаваться бедрами вперед, отдаваясь, может спокойно говорить всякие грязные вещи, когда их прелюдии затягиваются и от нетерпения и возбуждения хочется кусаться и говорить, рассказывать, как именно они собираются трахнуть друг друга. Но даже после всего этого Освальд смущается, краснеет и отводит взгляд всякий раз, стоит только Загадочнику проявить немного нежности и заботы. Это кажется таким милым и трогательным, что Нигме хочется заласкать его еще больше, чтобы мягкий румянец не сходил с щек, и Освальд наконец осознал, как сильно его любят. Хотя мысль о том, что Кобблпот так сильно смущается, потому что никто и никогда не был с ним нежен, никто никогда не показывал своей любви к нему, потому что его никто никогда не любил, неприятно колет где-то внутри. Освальд просто не умеет принимать такое отношение, потому что никогда с ним не сталкивался. Ему гораздо проще и привычнее перейти на наигранную ярость, жадность, нетерпение, вцепиться пальцами в волосы и так же наигранно грубо сказать «заткнись уже и займи свой рот чем-то более полезным». Загадочник не против. Он и рад «занять свой рот чем-то более полезным». Ему нравится доставлять Освальду удовольствие таким способом, нравится, какие звуки он при этом издает, нравится ощущение тяжести во рту, нравится осознание, что он способен довести Кобблпота до оргазма несколькими движениями языка.       Освальд под его губами расслабляется и наслаждается мягкими поцелуями. Загадочник посвящает своему занятию еще пару минут и, собрав напоследок из поцелуев-веснушек созвездие Кассиопеи, чуть отстраняется, вместо этого обнимая мужчину за талию и укладывая голову на чужое плечо. — Так когда у тебя грандиозное открытие Айсберга? — спрашивает Загадочник, устроившись поудобнее. — В следующий четверг, — отвечает Освальд.       Загадочник недовольно хмурится и цокает языком. — Четверг. День Эда. — День Готэма, — поправляет Освальд. — Праздник Основания. Сложно придумать лучший день для открытия. — Эд не придет. Принципиально захочет проигнорировать твое открытие.       Освальд на секунду болезненно зажмуривается. Да, он и сам так думал, но все же в нем жила робкая надежда, что Эд придет на его праздник в свой день, чтобы… да даже если не поздравить, то хотя бы поязвить и позагадывать загадки. Слова Загадочника вырывали эту надежду с корнем. Будь это день Загадочника он бы непременно пришел. Он бы тоже язвил и загадывал загадки. А потом к концу вечера отвел бы в рабочий кабинет Освальда и поздравил его во всю глубину своего горла. И вот это полярное различие между Эдом и Загадочником… пугало. Напрягало. Оседало тревожной вязкостью на языке и чувством вины. Вины перед Эдом. Словно Освальд какой-то мелкий воришка, который крадет эти драгоценные моменты счастья у судьбы. — Его никто и не приглашал, — отвечает в итоге Освальд.       Загадочник вздыхает и утыкается губами в открытую бледную шею, оставляя ленивые поцелуи. — Если бы я мог, я бы избавился от него, чтобы он не портил нам жизнь, — говорит Нигма, не переставая вылизывать чужую шею. — Ты бы не сделал этого, — Освальд коротко усмехается, но по спине все равно пробегает неприятный холодок от мысли, что Эда может не быть в его жизни. — Почему нет? — спрашивает он, оторвавшись наконец от чужой шеи. — Эд всего лишь комок слабостей, не способный даже понять, кого он любит. Он только тормозит меня. К тому же его ты любишь больше. И я бы избавился от него, чтобы ты даже думать о нем перестал.       У Освальда внутри что-то щелкает от этих слов. — А я думал, что любовь — это жертва, — говорит Кобблпот почти угрожающе, но Загадочник только фыркает и посмеивается. — Если Эд сморозил глупость однажды, это не значит, что нужно его слушать.       Освальд прикрывает глаза. Глупость. Вот так вот просто. Всего лишь глупость. Которую не нужно слушать. Что ж, Освальд из-за этой глупости перекроил всего себя. Из-за этой «глупости» каждый раз, когда Освальд жертвовал ради Эда — хотя каждый раз это получалось неосознанно, он жертвовал просто потому что не мог по-другому, потому что мысль о том, что с кем-то из этих двоих может что-то случиться причиняла боль — каждый чертов раз, Освальд тоскливо думал, что сейчас Эд решит, что очередная жертва делается только чтобы что-то доказать ему, и разозлится еще сильнее. А теперь оказывается вот так. Глупость.       Освальд собирается что-то сказать, но Загадочник начинает первым. — Любящие люди часто жертвуют, это правда. Но жертва не является основоположением любви. Это глупость. Можешь записать это еще одним пунктом в список глупостей, сказанных Эдом. — Так значит… — начинает Освальд, сглотнув неприятный ком в горле. — Если любовь — это жертва только по мнению Эда, тогда что такое любовь по мнению Загадочника?       Нигма чуть отстраняется, обхватывает пальцами чужой подбородок, поворачивая Освальда к себе. Ловит зрительный контакт и всматривается в голубые глаза несколько бесконечно долгих мгновений, словно выискивая в них какие-то ответы для самого себя. А потом растягивает губы в широкой улыбке. — Для меня любовь — это загадка, — отвечает он, ярко улыбаясь.       Освальд копирует чужую улыбку и чуть ведет головой. — Тогда загадай мне это.       Улыбка Загадочника становится еще шире, и вместо всяких слов он тянет Освальда на себя, откидываясь на подушки.

***

      Весь следующий день Освальд был занят. Подготовка к открытию Айсберг Лаундж шла полным ходом. Проблемы возникали на каждом шагу, Освальду приходилось самому их решать и лично за всем следить, чтобы быть уверенным, что дух Барбары Кин выветрился из этого места окончательно. Проблемы начались с самого начала и видимо совершенно не планировали заканчиваться. То привезли не те материалы. То машина с дорогим алкоголем потерялась по дороге. То какие-то идиоты устроили потасовку на кухне и заляпали все кровью. То электрики не успели ничего доделать, а уже приехали монтажники, которые вообще-то должны были приступить к работе еще двадцать минут назад. Собственно с этим и пытался разобраться Кобблпот прямо сейчас. Но почему-то его угрозы совершенно не работали на электриков, и дело так и застопорилось, раздражая и усугубляясь еще больше с каждой минутой. И вот, когда Пингвин уже пришел в достаточную стадию ярости, чтобы достать пистолет и начать кидаться угрозами убийства, слева от него появился Виктор. — Босс, к вам Нигма — говорит киллер, кивая в сторону входа.       На секунду Освальду кажется, будто на вечно спокойном и даже пугающем лице киллера проскальзывает тень ухмылки, но убедиться в этом ему не удается, потому что он судорожно оборачивается, прикидывая в голове, что Эду понадобилось от него, и успеет ли Освальд сбежать, если Эд все узнал и пришел убить его. — Освальд, нам надо поговорить, — говорит Нигма, остановившись в паре метров от Освальда и скрестив руки на груди, всей своей позой выражая недовольство и какую-то враждебность.       Освальд тревожно сглатывает, но поняв, что Эд не собирается стрелять в него с порога, решает, что разобраться с электриками для него сейчас важнее. — И тебе привет, Эд, это срочно? Я немножко занят, — говорит Освальд, поворачиваясь обратно к работникам и пытаясь успокоить поднявшееся в груди волнение. — Это срочно, Освальд, — цедит Эд сквозь зубы.       Кобблпот вздыхает и опускает голову, выражая величайшую усталость во вселенной. Но довольно быстро смирившись со своей участью, кидает еще один угрожающий взгляд на медленных электриков и кивает в их сторону Виктору, давая тому понять, что пора с ними разобраться, а сам поворачивается обратно к Эду. — Пойдем поговорим, раз уж ты не можешь подождать, — говорит Освальд таким тоном, чтобы сразу было понятно, как сильно ему это не нравится, и как сильно он недоволен, что его вот так беспардонно отвлекают от дел.       Эд молча кивает и идет за Освальдом в его кабинет. Кобблпот спиной чувствует напряжение, исходящее от Нигмы, и из-за этого напрягается сам. Что-то подсказывает ему, что ничем хорошим этот разговор не закончится. Он перебирает в голове варианты, могли ли они с Загадочником где-то облажаться настолько, что Эд обо всем догадался. В голову ничего такого не приходит, и Освальд вдруг жалеет, что не верит в богов, возможно, сейчас самое время помолиться какому-нибудь из них, чтобы все его страхи и опасения оказались беспочвенными. Когда они оказываются наедине в кабинете Освальда, напряжение становится еще более ощутимым. Кобблпот нервничает, Эд, судя по всему, злится. Освальд проходит вглубь кабинета и разворачивается, опираясь на свою трость обеими руками. — Ты солгал мне, — мрачно говорит Нигма, глядя на Пингвина сурово исподлобья.       У Освальда внутри все сжимается от слов. Он знает. Он точно знает. Кобблпот удивляется, что вообще до сих пор жив. Он с опаской всматривается в лицо Эда, пытаясь найти на нем хотя бы часть ответов, но не находит. Только в очередной раз ловит себя на странном сложном чувстве нереальности происходящего. Различия между Нигмой, стоящим перед ним сейчас, и Нигмой, который еще вчера не выпускал его из кровати добрую половину дня, настолько существенны и сильны, что сбивают с толку и путают мысли. — О чем ты, Эд? — спрашивает Освальд с легкой улыбкой. Что ж, ладно, действуем по старой проверенной схеме — отрицаем все до самого конца и крутим словами так, чтобы оказаться невиноватыми. Работает, конечно, с попеременным успехом, но ведь работает же. Иногда. — Вы с Загадочником. Я знаю, что вы работаете вместе.       В первую секунду Освальд теряется, не зная, что сказать, и не понимая, почему Эд говорит это так спокойно, но потом, когда его мозг снова начинает проводить анализ и строить логические цепочки, он понимает, что если бы Эд действительно все знал, то вряд ли назвал бы это «работаете вместе». Так что, кажется, рано пока паниковать. — Эд, я говорил тебе, что не видел твоего воображаемого друга уже довольно давно. И мы вроде договорились, что я расскажу тебе, если он придет ко мне. — Перестань врать мне, Освальд, — говорит Нигма, эмоционально всплеснув руками и клацнув зубами, раздражаясь еще больше. — Вот именно, Освальд, мы договорились. Я… черт, я поверил тебе. Я почти снова начал считать тебя своим другом. Но ты снова обманываешь меня, снова предаешь… — в конце Эд весь как будто сдувается, и словно даже злость покидает его, оставляя после себя лишь глубокое разочарование.       Освальду его слова точно пощечина. Болезненная, унизительная. Он судорожно мечется взглядом по чужому лицу, пытаясь заставить свой мозг соображать быстрее — давай же, Пингвин, ситуация могла бы быть еще хуже, думай, думай, у тебя еще есть шанс вывернуть историю в свою пользу. — Да с чего ты это взял, Эд? — спрашивает Освальд, добавляя в голос побольше той самой интонации оскорбленной невинности и делая вид, будто он искренне не понимает, о чем вообще идет речь. — С того, что я хотел выяснить, чем он занят без меня. И ты знал, как для меня это важно! Ты знал, как сильно мне не нравится, что он забирает контроль, и все равно выбрал работать с ним и обманывать меня! — Эд вздыхает и пытается перевести дыхание, взять себя в руки, хотя сделать это все сложнее, ведь злость и обида клокочут и пузырятся внутри. — Я попросил одного человека проследить за мной, и теперь я знаю, что Загадочник приходил к тебе.       Освальд хлопает глазами, мечется взглядом по чужому лицу. — Ох, ну ладно, возможно, он и приходил ко мне вчера, но я хотел сначала втереться к нему в доверие и выяснить все его планы, чтобы потом рассказать тебе, Эд, я бы не стал работать с ним за твоей спиной, — оправдывается Освальд, хоть и понимает, что его слова не возымеют никакого успеха, все-таки он видит этот взгляд Нигмы — упрямый, уверенный, яростный и разочарованный. Освальду больно от одного только этого взгляда. — Значит, он приходил еще и вчера? — с горьковато-злой усмешкой спрашивает Эд, — Слежка за ним была во вторник, Освальд. После этого у тебя было целых два дня, чтобы связаться со мной, но ты решил встать на его сторону, — голос его совсем теряет прежнюю злобу и запал, вместо этого он звучит как-то тоскливо и обижено. — Почему, Освальд? Почему? — Эд… — едва слышно произносит Кобблпот и опускает взгляд.       Он не знает, что ответить на это. Сказать, что Загадочник говорил о любви и предложил отношения — поэтому он не смог отказать ему? Поэтому выбрал обманывать Эда, хотя Эд, черт возьми, должен быть хотя бы в курсе такого? Черт, Освальд ведь с самого начала знал, что это плохо закончится. Он с самого начала знал, что рано или поздно Эд обо всем узнает и это будет катастрофа. Да кому вообще в голову может придти скрывать отношения от своей собственной второй личности? Вот угораздило же… — Эд, я не… — начинает Пингвин, но, подняв взгляд на Нигму, резко замолкает.       Сердце пронзает острой болезненной мыслью и Освальд просто не может больше выдавить из себя ни слова. Он только приоткрывает рот, поражаясь собственному снизошедшему озарению и собственной наивности — в который раз уже. Освальд-Освальд-Освальд, не солидно уже в твоем возрасте быть таким наивным и слепо бросаться в свой же океан захлестывающих чувств. Пора бы начать учиться на ошибках, чтобы больше не совершать их — долго ты еще собираешься с улыбкой наступать на те же грабли — зная, чем все обернется, зная, какую боль тебе это принесет, но все равно наступая, все равно надеясь на лучшее, все равно подставляясь и доверяясь — слепо, отчаянно, почти благодаря за подаренный шанс. — Прости, — только и может тихо прошептать Кобблпот.       Эд стоит напряженный, натянутый, как струна, сжимает и разжимает кулаки, смотрит тревожно, выжидающе — ждет от Освальда каких-то еще слов, но Освальду нечего больше сказать. Раз Эд не собирается сегодня его убивать, значит, у Кобблпота еще есть время немножко пожить и подумать обо всей этой их ситуации как следует. Эд смотрит на него, не моргая, еще какое-то время, но затем сдается — выдыхает шумно и и опускает плечи. — Ладно, знаешь, это неважно, — говорит он и разворачивается, чтобы уйти. — Ты лишь в очередной раз доказал, какую ошибку я совершаю, доверяя тебе, — бросает Нигма напоследок и уверенным шагом идет на выход. — Эд… — слабо зовет Освальд и уже даже собирается сделать шаг, чтобы остановить его, убедить не уходить, объясниться, рассказать все честно и без утайки, но вовремя останавливает сам себя. Нет. Сейчас не время. Сначала Кобблпоту нужно обо всем хорошо подумать, дать Эду время переварить и остыть. Потом, возможно, поговорить о случившемся с Загадочником — все-таки он, пожалуй, главное звено в этом уравнении, его мнение тоже учитывается. И уже только после всего этого можно что-то предпринимать. Хотя Освальд уже сомневается, а будет ли смысл что-либо предпринимать.       Пингвин шумно вздыхает и тяжелой хромающей походкой подходит к своему столу, совершенно неэлегантно падая в кресло. Отставляет трость, но та неустойчиво прилегает к столу и в итоге падает, отражаясь от стен неприятным звуком удара о мраморный пол — этот звук проникает под самые ребра и внезапно очень точно отражает то, что чувствует сейчас Освальд внутри — громкий звук в огромной пустой комнате. Он прикрывает глаза.

***

      Ночью Освальд не спал. Тревожные мысли не давали ему сомкнуть глаз. Постель казалась неудобной, и никто не обнимал со спины, прижимая к себе и щекоча шею горячим дыханием. Было неуютно и душно. Какой-то отчаянный страх сковывал мышцы и скользил липкой безнадежностью по коже. Поэтому стоило только первым лучам рассвета забрезжить за окном — Кобблпот подорвался и засобирался в Айсберг Лаундж. Все-таки перед открытием еще куча дел, которые, возможно, смогут поотвлекать его от бесконечно роящихся в голове мыслей об одном невыносимом парне в зеленом.       Работа в Айсберге действительно справилась со своей задачей и на какое-то время заполнила собой все его мысли, не давая ни секунды подумать о чем-то… о ком-то. Весь день Освальд тщательно следил, чтобы никто из его людей и наемных рабочих нигде не накосячил, и клуб принял именно тот помпезный вид, который Кобблпот нарисовал в своей голове и хотел воплотить в жизнь. Проблемы, конечно, все равно возникали на ровном месте и стопорили работу, но Освальд в компании Зсасза довольно быстро все решали — иногда хватало пары слов, иногда стоило применить грубую силу, а иногда Виктор выполнял свои прямые обязанности киллера.       «Босс, я не курьер и не доставщик еды, чтобы таскать вам молочные коктейли» — ворчал Виктор, хотя Освальд даже не просил принести ему молочный коктейль.       Ближе к десяти часам вечера, когда большая часть работников уже выполнила свои обязанности на сегодня, и даже Зсасз уже начал клевать носом — за что получил строгий выговор (киллеры не должны быть сонными! как ты собираешься убивать людей в таком состоянии? Я профессионал, босс, я могу убивать людей даже закрыв глаза и играя в тамагочи одной рукой) и был отправлен спать с четким наказом завтра с утра быть свежим и полным сил. В общем, Освальду стало совсем тоскливо в огромном полупустом кабинете, и он решил перенести свои оставшиеся дела, которые состояли в бесконечном перебирании бумажек — бумажки, кстати, официальные, чтобы у некоторых конкретных идиотов из GCPD было меньше шансов заявиться сюда с облавой — в главный зал и устроиться со всеми удобствами — в тишине за барной стойкой со стаканчиком джин-тоника со льдом и ночным Готэмом за окном.       Бумажки требовали его личной подписи и тщательной проверки, чтобы все везде сходилось — не хотелось бы в последний день перед открытием завалить какую-нибудь личную проверку от комиссара Гордона из-за того, что в какой-нибудь липовой лицензии стоит лишний нолик и уехать в Блэкгейт на неопределенный срок. В общем Пингвин с головой погрузился в работу, лишь на секунду коротко порадовавшись, что разговор с Загадочником ему предстоит только завтра, а пока что можно спокойно работать и ни о чем не думать. Подумать обо всем, испереживаться и наволноваться он и завтра успеет на все сто процентов. Но как это часто бывает — Загадочник появляется, когда его совсем не ждешь.       Со стороны входа слышатся негромкие шаги — они звучат настолько отдаленно и тихо, что сперва Кобблпот решает, что ему это просто кажется, что его мозг настолько устал за день, что уже проецирует ему слуховые галлюцинации. Но шаги становятся все громче, и скоро не остается никаких сомнений, что к Пингвину пожаловали незваные гости. А когда из полумрака появляется до боли знакомый зеленый силуэт — Освальд может только тяжело вздохнуть.       В первое мгновение ему кажется, что Эд все-таки пришел убить его, но когда Нигма подходит ближе, становится очевидно, что Эда здесь и в помине нет — перед ним Загадочник собственной персоной. Широкая улыбка на лице и безукоризненно сидящий зеленый костюм. Освальду от его здорового бодрого вида почти хочется то ли зажмуриться, то ли закатить глаза. — Сегодня понедельник, — говорит Кобблпот вместо приветствия. — На улице плюс восемь, — в тон ему отвечает Нигма. — Будем обмениваться очевидными фактами или все-таки поговорим?       Освальд откладывает ручку на бумаги и скрещивает руки на груди. — Я рассчитывал, что поговорить мы сможем только завтра, — голос его звучит немного ворчливо.       Загадочник пожимает плечами. — Эд наделал слишком много глупостей за один день, немного отдыха ему не помешает. — Как он узнал? — спрашивает Освальд, покусывая губы.       Факт того, что Загадочник забрал контроль вне их с Эдом договоренностей кажется ему неправильным и каким-то несправедливым. А еще его тяготит, что он все-таки не успел подготовиться и морально настроиться на этот разговор. Он знает, что именно должен сказать и что сделать — и для этого ему понадобится его храбрость и жертвенность. Но сейчас он чувствует себя растерянным ребенком, неготовым отвечать домашнее задание у доски. Ведь он-то был уверен, что на подготовку к этому разговору у него есть еще как минимум часов шестнадцать. — Подговорил Люциуса Фокса проследить за мной в прошлый вторник, — фыркает Загадочник. — И что именно ему теперь известно? — Только то, что днем я приехал в Айсберг Лаундж, а вечером мы с тобой вместе поехали куда-то в сторону твоего особняка — в процессе поездки Фокси потерял нас из виду, так что все самое интересное для Эда все еще остается тайной, — говорит Нигма и растягивает губы в довольной ухмылке.       Освальд еще раз тяжело вдыхает и уговаривает себя собраться, взять себя в руки. — Ты не думаешь, что ему все-таки стоит знать? — осторожно начинает Кобблпот. — О чем? — О нас. — Брось, Освальд, — усмехается Загадочник. — Эд упрекал тебя в чрезмерной эмоциональности, но он и сам — та еще истеричка. Ты ведь понимаешь, что начнется, если он узнает.       Освальд кивает. Да, ничего хорошего. — Но это же как-то… странно. Ты говоришь мне о любви, мы с тобой занимаемся сексом, но Эд не в курсе всего этого. А Эд, я напоминаю, а то ты кажется начал забывать, часть тебя, буквально вторая твоя личность. — Верно подмечено, Освальд — я говорю о любви. Ты о любви не говоришь. — Риддлер, — вздыхает Кобблпот и морщится. Этот разговор вообще не должен быть зайти в эту степь.       Но эти слова заставили Освальда вспомнить все признания Загадочника. А еще они заставили его вспомнить холодный взгляд Эда, наполненный злостью, обидой и осуждением. Как же по-разному все-таки смотрят на него эти двое. Но разве может быть так? Разве может быть, что две личности одного человека испытывают полярно разные чувства? Как может одна личность признаваться ему в любви, а другая в это же время — ненавидеть? Это ведь невозможно. А значит один из них ему врет. И как бы больно ни было это признавать, но та самая мысль, зародившаяся еще вчера во время разговора с Эдом, сейчас возвращается снова и впивается в сердце острыми иглами.       Загадочник пытается убедить его, что любит. Говорит, что Эд тоже любит его, просто пока этого не понимает. Но Освальд не склонен верить любви. Обжегшись на этом однажды, Кобблпот боится — так сильно боится — испытать снова ту же боль, что была на пирсе. Освальд не верит любви. Ни своей собственной, ни чужой. Любовь — это жертва, слабость, загадка, ложь, смерть — нужное подчеркнуть. Любви нельзя доверять. Любовь слишком обманчива, непредсказуема, опасна и слишком легко подчиняет себе. Освальда никто никогда не любил, кроме родителей — и он привык. Привык быть одиноким, отвергнутым. Привык, что его чувства никогда не получат взаимности. Привык к мысли, что любовь не для него.       На противоположной чаше весов стоит ненависть. С ненавистью все гораздо проще. Ненавидеть легко. Принимать чужую ненависть легко. Ненависть толкает вперед, заставляет мстить, стремиться к чему-то, зажигает яростный огонь внутри. Ненависть гораздо более правдивое и честное чувство, чем любовь. Освальд умеет с ним жить. Любовь в этом мире дается не всем, дается лишь немногим. Перед ненавистью же равны все.       И если Загадочник говорит «Я люблю тебя», Эд говорит «Я тебя ненавижу» — Освальд знает, каким именно словам он поверит.       Вот в этом и есть весь парадокс ситуации. Эд и Загадочник — две личности одного целого. Либо они оба любят, либо оба ненавидят. В данной ситуации один из них врет о своих чувствах. И сейчас, стоя напротив Загадочника, поймав его спокойный вечно внимательный взгляд, Освальд знает, что должен сделать. — Нам нужно расстаться. — Что? — Загадочник недоверчиво усмехается. — Я хочу расстаться с тобой, — сглотнув неприятный ком в горле, повторяет Освальд. — Нет, не хочешь. — Риддлер, — говорит Освальд каким-то укоряющим усталым тоном и морщится. — Ты же не серьезно, Освальд, — произносит Загадочник с абсолютной уверенностью в голосе.       Он пытается перехватить взгляд Освальда, но тот упорно отводит глаза, понимая, что стоит ему хоть на секунду увидеть боль или искренность в чужом взгляде — и он сразу же проиграет. — Это из-за него? — спрашивает Загадочник. — Из-за Эда?       Кобблпот может только коротко кивнуть в ответ, не уверенный, что голос не подведет его в самый ответственный момент. Он слышит, как шумно вздыхает Загадочник и почти может услышать, как он скрипит зубами от злости. — Значит я был прав, да? Он для тебя важнее. Как ты там говоришь — я всего лишь его «воображаемый друг», — горькая усмешка завершает его слова и остается в воздухе между ними неприятной хрупкой тишиной.       Кобблпот болезненно морщится и почти готов возмущенно возразить, что его слова и благородные порывы вот так переворачивают с ног на голову, но вовремя понимает, что для Загадочника все выглядит именно так — его оставляют одного, сделав выбор в пользу Эда. Черт. — Риддлер, — тяжело произносит Пингвин, подбирая в голове правильные слова. Хотя непонятно, какие вообще слова могут быть правильными в такой ситуации. — Вы оба важны для меня, просто… То, как мы поступаем с Эдом… — Эд-Эд-Эд, — передразнивает Загадочник. — Почему всегда Эд? Какая вообще разница, что он думает? — с каждым словом Нигма заводится все больше, и становится заметно, как сильно сейчас клокочут и пузырятся в нем эмоции. — Для меня есть разница. Особенно учитывая, что то, что думает он прямо противоположно тому, что, по твоим же словам, думаешь ты, — отвечает Освальд с каким-то отчаяньем. Этот разговор дается ему слишком тяжело, и он не уверен, надолго ли еще его хватит.       Загадочник замирает на пару мгновений, раздумывая над услышанным, проводя какие параллели и анализируя полученную информацию. — Вот в чем дело, — тихо начинает он, видимо придя к какому-то выводу. — Ты не веришь, что я люблю тебя. Что мы оба любим тебя. — Эд не любит меня, — снова морщится Кобблпот, перед глазами против воли встает чертов пирс и направленный на него пистолет. — Значит, выбирая между его ненавистью и моей любовью, ты выбрал его?       Освальд не знает, что сказать в ответ, поэтому стратегически молчит, усиленно отводя взгляд. — Ты совершаешь ошибку, Освальд.       Кобблпот тоскливо усмехается. — Ошибку я совершил пару лет назад, влюбившись в тебя. Все это время я пытаюсь эту ошибку исправить. — То есть пытаешься разлюбить? — Пытаюсь хотя бы не влюбиться в тебя еще сильнее, — совсем тихо шепчет Пингвин и прикрывает глаза.       Ну что за глупость. Как Освальд вообще смог хотя бы на секунду всерьез подумать, что способен добровольно отказаться от этого человека? Даже сейчас, даже будучи на девяносто девять процентов уверенным, что все слова Загадочника о любви лишь обман, даже приняв для себя факт ненависти Эда — все равно его глупое упрямое сердце тянулось к Нигме каждой клеточкой. Все равно хотелось просто подойти ближе и уткнуться носом в грудь. Но нельзя. Нельзя, Освальд. — Ты любишь меня, Освальд? — прямо спрашивает Нигма. И это тот самый вопрос, ответ на который он пытался получить уже, кажется, целую вечность.       Освальд вскидывает голову, ловя наконец прямой взгляд напротив. Кобблпот чувствует вес и важность этого вопроса. Он знает, как много сейчас зависит от его ответа. Ответить правду — проиграть. Ответить правду и снова пойти на поводу у своего неразумного, ноющего, столько раз разбитого сердца. Ответить правду — значит продолжать обманывать себя, что его могут любить в ответ, хотя уже слишком очевидно, что это не так. Ответить правду — значит позволить этому человеку еще глубже проникнуть в его душу, забраться под самые кости, причиняя еще большую боль.       А если соврать? Соврать и предать уже самого себя. Соврать, сказать это ужасное, ломающее ребра «нет» и обесценить одним мгновением так много всего. Соврать и потерять всякую надежду. Хах, надежда. Такое глупое чувство. На какие же безумства способна толкнуть малейшая призрачная надежда хоть немного побыть счастливым. Надежда и доверие — самые большие ошибки Освальда в жизни. Сразу после любви, разумеется. — Ты как-то сказал, что любовь — это загадка, — произносит в итоге Освальд, все еще удерживая чужой взгляд, боясь даже моргнуть. Загадочник на его слова коротко кивает. — Тогда вот тебе загадка: меня снаружи и изнутри ты обязательно запри, что я?       Почти целую секунду Риддлер выглядит изумленным до ужаса, и это смотрится даже комично — Кобблпот посмеялся бы, если бы его не прибило к земле болезненное ноющее чувство потери и пустоты внутри. — Дверь, — легко разгадывает Нигма и вопросительно приподнимает бровь, не понимая, к чему вообще эта загадка. — Верно, — легко кивает Кобблпот. — А теперь будь так добр, выйди за нее. — Освальд… — начинает Загадочник, но Пингвин бесцеремонно его перебивает, понимая, что не выдержит больше ни минуты этого разговора. — Приятно было провести с тобой время, Риддлер. Но на этом мы закончили, — наигранно бодро говорит он, пытаясь натянуть на лицо хотя бы какое-то подобие улыбки.       Нигма еще несколько секунд буравит его взглядом, пытаясь разглядеть что-то в чужом лице. Но то ли так ничего и не разглядев, то ли наоборот увидев то, что искал, чуть подается вперед, приближаясь к Освальду на пару шагов, заставляя того напрячься. — Мы не закончили, Освальд, — говорит он и, развернувшись, идет к выходу.       Освальд долго смотрит ему вслед, даже когда зеленый силуэт уже скрывается за дверью. Сомнения и страхи разрывают его изнутри, но он почти уверен, что на этот раз поступил правильно. Он почти уверен.