***
На этот раз Освальд ждет Загадочника в особняке. За последнюю неделю они виделись всего единожды, во вторник. Освальд тогда рассказал, что к нему приходил Эд, просил сообщить ему, если Загадочник вдруг придет к нему. Риддлер тогда только посмеялся и сказал, что придумает что-нибудь для Эда, и Освальду совершенно не о чем волноваться. Но Освальд все равно волновался. Всю среду и весь четверг он думал о том, чтобы набрать Эда и все ему рассказать, потому что… это же Эд! Он тоже часть всего этого, и тот факт, что он ничего не знает, это как-то… неправильно. Но всякий раз, когда рука уже тянулась к телефону, Кобблпот останавливал сам себя. Нет. Ведь в этом уравнении есть еще и Загадочник. Освальд должен подумать и о нем тоже. Риддлеру нужны их отношения, Риддлер хочет отношений с ним, и это… важно. Это тоже стоит учитывать. Освальд так много думал о чувствах этих двоих, что совершенно перестал понимать, что чувствует он сам. Все это так сложно и запутанно, что сбивает с толку и путает мысли. Освальд знает, что любит их. Знает, что не хочет прекращать то, что есть между ним и Загадочником. Но он понимает, что рано или поздно эта пороховая бочка взлетит на воздух, и остается только молиться, что взрыв не убьет их всех. И вот теперь Освальд стоит в гостинной и тревожно смотрит в окно, размышляя о том, как его жизнь докатилась до этого момента. Отношения с одной из личностей Эдварда Нигмы. Пока вторая личность едва-едва перестала его ненавидеть и пытаться убить. В жизни Кобблпота и правда не бывает спокойных дней. — Освальд, — слышится голос откуда-то из-за спины. Пингвин вздрагивает, оборачивается поспешно и первое, за что цепляется его взгляд — огромный букет кроваво-красных роз в черной обертке. Красиво. Затем он поднимает взгляд выше и встречается с теплыми карими глазами. — Загадочник, — здоровается он и подходит чуть ближе. — Идешь на похороны? — спрашивает Пингвин, косясь на цветы в его руках. Риддлер фыркает и ждет, пока Освальд подойдет ближе, чтобы наклониться для поцелуя. — Вообще-то, это тебе, — отвечает он и протягивает букет удивленно замершему Освальду. Кобблпот смотрит то на цветы, то на Загадочника и не понимает. Нигма дарит ему цветы? Боже. Освальд отчаянно краснеет и отводит взгляд, пытаясь скрыть, как сильно его это трогает — до самого сердца, до мельчайших струн его души. Загадочник мягко улыбается, смотря, как смущается Освальд. Он мог бы сейчас как-то пошутить и сказать что-то, что еще больше смутило бы его, но… не хочется. Краснеющий, смущенный Кобблпот — милый до одури, его хочется прижать к себе и целовать, пока губы не начнут болеть, а потом обнимать-обнимать-обнимать, прижимать к себе изо всех сил, не отпускать, чувствовать его тепло, его тело под ладонями. Хочется любить его и принимать его любовь. Освальд робко принимает букет и зарывается в цветы носом, вдыхая сладкий запах роз, чтобы еще подольше оттянуть момент, когда нужно будет встретиться взглядом с Загадочником. Переключив все внимание на цветы в своих руках, Кобблпот замечает записку, вставленную уголком между двумя бутонами. Он достает ее и разворачивает. Видит строчки неровных слов, вырезанных из газетных статей. «Мой символ прост — пылающее сердце, Но нужно, чтоб была открыта дверца». — Количество загадок про любовь последнее время превышает все возможные нормы, — фыркает Освальд, улыбаясь. — Потому что я влюблен, — отвечает Загадочник, чем опять заставляет Освальда покраснеть. «Я тоже» — почти слетает с языка, но Освальд в последнюю секунду останавливает себя. Секс, цветы, слова любви… все это прекрасно, все это волнует, заставляет сердце трепетать от робкой радости, но Освальду все еще страшно. Слова любви для него — все еще непозволительная роскошь. Он все еще не уверен, что не получит пулю, когда скажет это. Хотя понимает, что Загадочник… искренен. Понимает, что между ними все настолько крепко переплетено, что бояться, может быть, и не стоит. Но не бояться не получается. И от этого становится только хуже, от этого поднимается злость на самого себя. Освальд скажет. Обязательно скажет, когда будет готов. Остается надеяться, что до этого момента Нигма не решит убить его, и между ними все будет так же, как и сейчас. Вместо слов Освальд улыбается и тянется целоваться, Загадочник не отказывает, наклоняется, обхватывает лицо руками. Целует его нежно, мягко, волнующе и так хорошо, что пресловутые бабочки в животе уходят в дикий отрыв. Освальду хорошо. Освальду так хорошо, что совершенно не хочется, чтобы это заканчивалось. Почему вот так не может быть всегда? — Нужно поставить цветы в воду, — говорит Освальд, когда они отстраняются друг от друга. Загадочник кивает и отходит на пару шагов, пропуская Освальда, чтобы тот смог пройти на кухню, налить воды в вазу. Пока Кобллпот выходит, Загадочник устраивается в глубоком кресле у холодного неразаженного камина. К слову о камине. Вот этот вот самый диван, на котором когда-то давно у них с Освальдом состоялся очень интересный диалог и первое такое одуряюще приятное объятие, входит в Риддлеровский список мест, где они должны заняться сексом. Но не сегодня. На сегодня у него другой план. И как бы сильно ему ни нравился трогательный смущенный нежный Освальд, для сегодняшней программы Загадочнику нужно Освальда возбудить до предела, настроить на неприкрытую откровенную страсть, возможно даже разозлить. У Загадочника поджимаются пальцы на ногах, и тяжелеет внизу живота, когда он только думает о том, что сегодня произойдет. Вот чем хороши отношения с Освальдом — с ним все всегда на пределе, с ним не бывает полумер. Освальд отдается без остатка, Освальд берет до конца, до основания, до последней капли. То, что нужно для Нигмы. Никто в этом мире не заслуживает любви Загадочника, кроме Освальда Кобблпота. Однажды и малыш Эдди это поймет. Освальд возвращается с цветами в вазе, и видно, что ему неудобно. Он хромает на больную ногу, руки заняты цветами, поэтому возможности опираться на трость нет. Так что Загадочник срывается с места, торопясь помочь. — Давай я, — говорит он, забирая ношу из чужих рук. Освальд благодарно кивает и указывает рукой на стол у окна. Нигма ставит цветы на указанное место и возвращается к Пингвину, цепляет его за руку и тянет к лестнице на второй этаж. — А теперь время для развлекательной программы, — растягивая слова, говорит Загадочник. Освальд улыбается и позволяет увести себя наверх. — Так ты придумал, что сказать Эду? — спрашивает Освальд, пока они поднимаются по лестнице, не расцепляя рук. — Эдс слишком глуп, чтобы понять, что происходит, не переживай из-за него, — отмахивается Загадочник. — Ты это уже говорил, — Кобблпот хмурится. — Но я просто хочу напомнить, что вы с Эдом одно целое, и если умен ты, то и в нем есть этот ум, однажды он может догадаться. Они как раз добираются до спальни Освальда. Риддлер закрывает за ними дверь. — Если я люблю тебя, то и в нем есть эта любовь, — парирует Нигма, и Освальд прикрывает глаза. Ладно, тут он его переиграл. — Ты думал, что будет, если он узнает? — спрашивает Освальд, кусая нижнюю губу. Он так сильно переживает из-за этого и надеется, что Загадочник сможет хоть немного его успокоить. — Поистерит немного и успокоится, — он беззаботно пожимает плечами, мнение Эда его не заботит от слова совсем. — И мы опять слишком много говорим про Эда, я начинаю ревновать. Ты хотел бы, чтобы вместо меня здесь был он? — спрашивает Загадочник со смешком, выглядя беспечно, и если бы Освальд не следил так пристально за его лицом, то и не заметил бы то короткое изменение, ту короткую тень, коснувшуюся его лица, но показывающую, что эти слова гораздо глубже, чем он хочет показывать. Забавно, Освальд все еще не верит, что Загадочник любит его, но и Загадочник не верит, что Освальд любит его, Загадочник сомневается, думает, что любовь в сердце Кобблпота принадлежит лишь Эду. Так глупо. Неужели Освальд не смог показать — не словами, но действиями — что его любовь принадлежит Загадочнику не меньше, чем Эду. Пингвин хотел бы сказать, хотел бы успокоить. Но не может. Физически не получается произнести то заветное, то нужное, имеющее такую силу, что может уничтожить в мгновение ока. Словно барьер какой-то внутри, не позволяющий словам вырваться наружу. Не получается. И Освальд почти ненавидит себя за это. Хоть и понимает, что поступки и слова Нигмы сыграли в этом не последнюю роль. — Я уже говорил тебе, — в итоге отвечает Освальд и подходит ближе к Нигме, протягивает руки, переплетая их пальцы. — Ты не должен волноваться из-за этого, — мягко произносит он, вкладывая в свои слова всю возможную искренность и любовь, о которой пока не может говорить вслух. — Тогда скажи это, — просит Загадочник, сжимая его руки чуть сильнее. Освальд хмурит брови и закусывает губу. — Риддлер… Загадочник смотрит на него еще несколько секунд, ждет, надеется. Надеется, что услышит то, чего так желает его сердце. Освальд не выдерживает, отводит взгляд, и Загадочник словно сдувается весь, вздыхает и сжимает зубы. Почему Освальд больше не говорит о любви? Он либо любит Эда, либо не любит их обоих. И оба эти варианта ужасны в своей безнадежности и боли. Нет, так не должно быть. Освальд должен любить его. Это ведь то единственное, что иногда оставалось последней неизменной истиной. Освальд Кобблпот любит Эдварда Нигму. И Эд, и Загадочник в разные моменты времени находили в этой чужой любви то, в чем нуждались — надежду, силу, поддержку, ярость, злость или ненависть. Но мысль об этой любви была с ними всегда. И она спасала их не раз. Даже если сам Освальд был далеко и никак не мог помочь лично, его любовь всегда была с ними. Даже если сначала они этого не понимали, даже если не сразу — и пока не оба — осознали это. Загадочник не хочет продолжать этот разговор. Он хочет, чтобы Освальд прижал его к кровати и трахнул так, чтобы Риддлер забыл собственное имя. То самое имя, которое Кобблпот так долго не желал произносить. Поэтому Нигма толкает Пингвина к кровати, и когда тот неловко присаживается на нее, седлает его бедра, сразу обхватывая руками лицо и целуя отчаянно, яростно, страстно. Сразу пропихивает язык в чужой рот, бесцеремонно вторгаясь, облизывая, посасывая. Освальд стонет, даже не пытаясь сдержать себя. Хватается пальцами за стройные бедра, обтянутые зелеными брюками, сжимает, плотнее прижимая к себе. В штанах крепнет и поднимается от одних только поцелуев — с Загадочником его вообще может возбудить все, что угодно, ему секунды хватает, чтобы прийти в боевую готовность. Освальд выправляет из брюк его рубашку и сразу забирается под нее руками, сжимает пальцами соски, играется с ними, теребит, пока они не становятся твердыми, как маленькие камушки, пока стоны Загадочника не становятся умоляющими и отчаянными. — Освальд, — зовет он с такой одуряющей мольбой в голосе. — Трахни меня так, чтобы я сорвал голос, выкрикивая твое имя, — говорит он и припадет губами к чужой шее в кусачем поцелуе. Освальд чувствует легкую боль от зубов и стягивает с Нигмы его пиджак, усыпанный знаками вопросов. Следом за пиджаком на пол летит и рубашка — на этот раз Освальд справляется с пуговицами ловко и быстро, потому что каждая секунда ожидания подобна вечности в аду. Загадочник помогает раздеть себя, но не отрывается от своего занятия, продолжая вылизывать чужую такую сладкую хрупкую шею. Эту шею он бы не хотел душить, эту шею можно только целовать и кусать, срывая чужие стоны. Кобблпот принимается за ремень на брюках, и Нигма, понимая, что скоро останется без штанов, вытаскивает из кармана бутылочку смазки и пару презервативов. Освальд на это только хмыкает и, разобравшись с ремнем, пуговицами и молниями, пролезает рукой сразу в трусы, сжимая в ладони чужое возбуждение, отчего Загадочник громко стонет и выгибается в его руках, открывая теперь и Пингвину доступ к своей шее, чем тот сразу же спешит воспользоваться. Он припадает к открытой шее, напоминая себе, что нельзя оставлять засосы, хотя хочется до одури — хочется наставить своих следов, чтобы, встав завтра и подойдя к зеркалу, Нигма не мог не вспомнить, все, что было между ними, чтобы каждый раз, смотря на свое отражение в зеркале, он думал об Освальде. Как же, должно быть, красиво смотрелись бы яркие фиолетово-красные лепестки засосов на этой бледной тонкой шее — об этом думает Кобблпот, целуя Загадочника и продолжая ласкать его член в штанах. — Освальд… — выстанывает Риддлер, потому что уже не может терпеть все то удовольствие, которые дарят ему руки и губы Кобблпота. — Освальд-Освальд-Освальд, — словно в трансе, продолжает шептать он. Пингвин зажмуривается от этой отчаянной мольбы и не придумывает способа лучше, чем поднести ко рту Нигмы пальцы, проводя ими по чужим влажным губам. Загадочник простанывает еще раз и, приоткрыв губы, пропускает пальцы во влажный жар своего рта, обводит подушечки языком, насаживается на них глубже, пропуская пальцы в свой рот на две фаланги. Ох, не тут сейчас должны быть эти пальцы. Когда Нигма наконец находит, чем занять рот, Освальд пытается стянуть с него брюки, но одной рукой это делать неудобно, а Загадочник ни в какую не хочет выпускать чужие пальцы изо рта — лишь при одной попытке отстраниться, он обхватывает руку Освальда своей и не отпускает. Из-за чего брюки они стягивают с него в две руки — одна рука Освальда, вторая — Загадочника. Нигме приходится неловко слезть с чужих бедер, чтобы окончательно вылезти из брюк и трусов. Теперь получается, что Риддлер полностью обнажен, а Освальд все еще полностью одет — даже пиджак не снял. Но сейчас вообще не до этого. Кобблпот находит в складках покрывала бутылочку смазки, кое-как открывает ее и льет себе на пальцы. Потом заводит руку Риддлеру за спину и касается скользкими пальцами колечка мышц. Нигма громко стонет от одного только этого прикосновения, но пальцы изо рта все еще не выпускает — облизывает, посасывает, играется. Освальд все это время держал пальцы расслабленными, никак не влияя на то, что Загадочник делал с ними в своем рту, но тут ему хочется что-нибудь сделать. Освальд на пробу подгибает пальцы, проводя подушечками по чужому языку. Нигма на это улыбается, перехватывает чужой взгляд и, плотнее обхватив пальцы губами, втягивает щеки, пропуская пальцы глубже в свой рот. Кобблпот едва не рычит от одного этого вида. Это так пошло, так сексуально, так возбуждающе, что хочется зажмуриться до звездочек перед глазами. Но Освальд не жмурится — смотрит, смотрит, смотрит, впитывая в себя каждую секунду, каждое действие. Они оба так сильно увлекаются этой игрой в гляделки и порнушное облизывание пальцев, что Загадочник едва ли замечает, как сзади в него входит первый смазанный палец. А вот Освальд, введя один палец в колечко мышц, улыбается — Нигма готовился, это чувствуется. Стенки расступаются без сопротивления и явно способны принять сразу и второй палец без всякого дискомфорта — чем Освальд и пользуется. Второй палец Загадочник уже замечает и зажмуривается — не от боли, от удовольствия, выгибается в пояснице, стонет. Освальд работает двумя пальцами, растягивает, касается внутри, пытаясь найти ту точку, которая заставит Риддлера кричать. Но пока не находит, возможно позже найдет членом. Кобблпот медленно вводит третий палец, Нигма начинает ерзать на его коленях, явно получая не самые приятные ощущения. Освальд чуть наклоняется к нему и оставляет россыпь быстрых поцелуев на чужом плече и ключице, отвлекая от дискомфорта. Загадочник наконец выпускает пальцы изо рта и вцепляется в чужие плечи, прогибаясь в спине сильнее, стараясь расслабиться, чтобы мышцы легче поддались давлению. Когда уже три пальца не ощущают сопротивления, Освальд вынимает их, за что получает недовольный ворчливый стон — Загадочник сразу ощущает пустоту, но от мысли, что эту пустоту наконец заменит член, его рот наполняется слюной. Кобблпот несильно похлопывает Нигму по бедру, намекая, что им нужно сменить позу и раздеть уже Пингвина, потому что его возбуждение болезненно давит на ткань плотных брюк. Загадочник стекает с чужих коленей на пол, устраиваясь между разведенных ног — уже знакомая позиция. Загадочнику иррационально нравится опускаться перед Освальдом на колени, он чувствует от этого странный волнующий трепет внутри. Нигма стягивает с Освальда пиджак, в четыре руки они быстро справляются с рубашкой, которая следом летит на пол. Брюки и трусы тоже надолго не задерживаются, повторяя судьбу своих предшественников. Оставив Кобблпота без одежды, Загадочник решает похулиганить и, пока не успел подняться с колен, проводит языком по члену, от основания вверх, завершает свое движение, целуя головку. Освальд стонет сквозь сжатые зубы. Загадочник поднимает игривый взгляд, довольный своей выходкой, и Освальд, не выдерживая, припадает к его искусанным губам страстным поцелуем. Из-за больной ноги Пингвина у них не так много вариантов, в какой позиции им заниматься сексом, если принимающий именно Нигма. Поэтому Загадочник помогает Освальду устроиться на кровати в сидячем положении, откинувшись спиной на подушки. Когда Кобблпот убеждается, что сидит комфортно, кивает, и Нигма снова седлает его бедра. Он тянется за блестящим квадратиком презерватива, самостоятельно раскатывая его по члену Освальда. От прикосновений к своему самому чувствительному месту Пингвин коротко постанывает и поджимает пальцы ног, предвкушая, что скоро окажется внутри этого стройного желанного тела. Но разобравшись с защитой, Нигма подхватывает смазку, добавляя ее и на член, и на себя, чтобы избежать возможных неудобств — всегда практичен до ужаса. Наконец Нигма чуть приподнимается, поправляет член Освальда, направляя его в себя, и медленно опускается. У Освальда летают звезды перед глазами, когда головка оказывается внутри. Горячая теснота окутывает, сжимает его со всех сторон — так одуряюще хорошо, стон сам срывается с губ — у них обоих одновременно. Загадочник опускается медленно, но неумолимо, срываясь на короткие стоны и иногда нахмуренные брови от не самых приятных ощущений. Они оба испускают долгий вздох, когда Загадочник опускается на член до конца. Освальд прикрывает глаза, замирая, лишь сжимая пальцы на чужих бедрах сильнее. Риддлер дает им обоим минутку, чтобы выдохнуть и привыкнуть к ощущениям, а потом начинает двигаться. Не сильно. Толчки получаются короткими и неспешными, но пока им и этого достаточно в полной мере. Когда ощущений оказывается мало, Освальд на пробу сам подается бедрами, толкаясь в Загадочника. От этого Риддлер вскрикивает и до боли вцепляется пальцами в чужие плечи, откидывая голову. Освальд понимает, что делает все правильно и повторяет фрикцию, толкаясь в податливое тело сильнее, глубже, увеличивая скорость, силу и глубину. Загадочник полностью отдается на волю Освальда, может лишь подмахивать, подстраиваясь под чужие толчки. Освальду так хорошо, что он уже не может себя контролировать, толкаясь хаотично, не в силах удерживать один темп. От этого Нигма стонет только громче, иногда на особенно глубоких толчках выкрикивая имя Освальда. Когда Кобблпот чувствует, что устает и подходит к самой грани удовольствия, он обхватывает рукой член Загадочника, надрачивая, подводя к грани и его тоже. Захлебываясь стонами, Риддлер обхватывает лицо Освальда ладонями, ловит его шальной, пьяный от удовольствия взгляд, и просит отчаянно. — Скажи мне, — между стонами, несдержанно, умоляюще. — Скажи, Освальд. Пингвин понимает, что от него хотят, но может лишь зажмуриться, сжать зубы и продолжать толкаться. Он не может сказать. Не может. — Освальд, — стонет Загадочник, его голос срывается, он себя совершенно не контролирует. — Освальд, скажи. Скажи-скажи-скажи-скажи, — мольба-стон на каждый толчок внутри. Освальд толкается глубже, отчаяннее. И наконец замирает глубоко внутри, кончая. Все его тело мелко дрожит, он прижимается лбом к плечу Загадочника и тяжело дышит. Проводит рукой по члену Нигмы еще пару раз и чувствует на ней влагу, понимает, что Загадочник кончил тоже — он слабо стонет последний раз и мелко трясется в его руках. Риддлер слезает с него, падает на кровать рядом, прижимается к теплому боку, обнимая за талию своими длинными руками. Они оба тяжело дышат, они оба опустошены. И хорошим сексом, и неслучившимся признанием в конце. Загадочник чувствует легкий укол внутри, понимая, что даже вытрахать признание из Освальда не смог, но об этом он подумает позже. А Освальд думает, почему не смог. Почему не сказал. Был ведь такой хороший момент. Загадочник отдавался ему отчаянно, искренно, целиком и полностью. Разве это не должно было рассеять последнее сомнение, последнее недоверие, последний страх? Видимо нет. И теперь ему больно из-за этого. Ему кажется, что Загадочник разочаруется в нем. Подумает, что Освальд не любит его. Может быть, захочет прекратить все это между ними. Черт, Кобблпот, ну почему с тобой вечно так — вечно все неправильно. Сам ты потому что неправильный весь. Хороший секс всегда способствует крепкому сну. Загадочник чувствует, как слипаются глаза. Он улыбается, думая, что завтра у них с Освальдом будет еще один день, целый день без надоедливого Эда. Целый день, который они смогут посвятить только друг другу. Освальд сказал, что отменил на завтра все, чтобы никто им не помешал. И, возможно — только возможно — Освальд все-таки… — Я люблю тебя, — шепчет Загадочник перед тем, как окончательно уснуть. А Освальд болезненно морщится, прижимая Нигму ближе к себе. «Я тоже люблю тебя, — думает Освальд, — Но пока не вслух. Остается надеяться, что ты сможешь простить меня за это.»***
Эд еще утром назначает встречу и уже ждет в условленном месте. Сидит в какой-то непримечательной угнанной машине на углу Дитмарс и Джексон-Хайтс. Они договорились встретиться в семь, на часах шесть пятьдесят восемь, и Эд нервно постукивает пальцами по рулю автомобиля. Все-таки день без Загадочника это абсолютное благо, Эд сегодня проснулся в отличном настроении, чувствуя легкость и приятное покалывание в мышцах — все-таки здоровый сон и ясное сознание без всяких там альтер эго положительно на него влияют. Напрягал только тот факт, что за всю неделю Освальд так с ним и не связался, что несколько усложняло и только больше запутывало ситуацию. Загадочник таинственно молчит и говорит всякие странные неприятные вещи, сбивая его с толку, покупает цветы и вырезает послания из газетных статей, не пытается заключить сделку с Пингвином… Может, Риддлер не увидел в Освальде достаточной выгоды и заключил союз с кем-то другим? Учитывая внезапное появление цветов в их доме, скорее всего, с женщиной. Барбара Кин? Но Барбара отошла от дел, да и если бы вдруг согласилась на какие-то дела с Загадочником, уже давно пришла бы и к Эду, чтобы поделиться новостями. Кто еще?.. Ли? Нет, точно нет. Во-первых, Ли теперь замужем за местным комиссаром полиции, да и после того, что произошло между ними в Нэйроуз, Загадочник вряд ли пошел бы к ней. Кто еще у нас остается из представительниц прекрасного пола?.. Эд так глубоко уходит в свои размышления и предположения, что когда дверь машины открывается, испуганно вздрагивает, но быстро берет себя в руки. — Фокси-Фокси-Фокси, — протягивает он, качая головой. — Опаздываешь, — на часах семь ноль одна. — Что тебе нужно, Эд? — без прелюдий спрашивает Люциус, устроившись на пассажирском сидении справа от Нигмы. — Фокси, вот скажи, мы же друзья? Люциус устало вздыхает. Иногда Эд кажется ему адекватным человеком — умнейшим человеком Готэма, начитанным и вежливым, способным на хорошие поступки. Но иногда Эд своими выходками превращает какой-нибудь и без того ужасный рабочий день в ад, и тогда Люциус не испытывает ничего, кроме колючего раздражения. Фокс правда пытается его понять, но иногда сделать этого решительно не получается. — Обычно, когда друзья назначают встречу, они звонят или пишут смс, а не запускают в полицейский участок две сотни голубей, — произносит мужчина с упреком. Эд усмехается. — Я знал, что ты оценишь, — говорит он, широко улыбаясь. А вот Освальд бы не оценил. — И раз уж мы такие хорошие друзья, мне нужна твоя помощь. Услуга. — О какой услуге речь? — спрашивает Люциус. — Ты знаешь, Эд, ничего противозаконного. — О, нет, все в рамках закона, — спешит заверить Нигма. — Всего лишь небольшая слежка. — Слежка? За кем? — За мной. Люциус непонимающе хмурится и выглядит немного сбитым с толку. — Это какая-то загадка? — неуверенно спрашивает он. — Боже, Фокси, не разочаровывай меня, неужели ты не можешь отличить загадку от не-загадки? — Эд, пожалуйста, выражайся яснее, мы весь день ловили твоих голубей на всему участку, у меня не осталось сил, чтобы что-то разгадывать, — Люциус устало прикрывает глаза, показывая, что действительно основательно вымотан. — Я и так выразился предельно ясно, не моя проблема, что ты мне не поверил. Я хочу, чтобы ты проследил за мной. В этот вторник. С самого утра от моей квартиры и до самого вечера, пока не убедишься, что я лег спать. А в следующее воскресенье мы встретимся, и ты расскажешь мне, чем я занимался весь вторник. Люциус смотрит на него в упор и моргает. Он совершенно не понимает, что творится в этой, казалось бы, гениальной голове. — Стоит ли мне спрашивать, зачем? Нигма качает головой. — Не стоит, — говорит он, понимая, что совершенно не готов сейчас объяснять что-либо Люциусу. — Ну так что, договорились? — спрашивает он и протягивает руку для закрепления услуги рукопожатием. Фокс задумывается на секунду, прикидывая в голове варианты, и вздыхает. — Хорошо, я прослежу за тобой во вторник и не буду задавать лишних вопросов. Но взамен ты прекратишь свои нападки на полицейский участок. Эд растягивает губы в улыбке. Надо же, Фокси торгуется. Что ж, повезло ему, что у Эда сегодня весь день отличное настроение, и он готов позаниматься благотворительностью. — Давай так, Фокси, ты помогаешь мне, и я не трогаю полицейский участок следующие два месяца. Люциус кивает и пожимает протянутую ладонь. — Идет. — С тобой приятно иметь дело. Люциус выходит из машины, и Эд расслаблено откидывается на спинку сидения. Теперь остается только дождаться следующего воскресенья. И он наконец узнает, что так упорно скрывает от него Загадочник.