***
Весь следующий день Освальд провел в тревожном нервном напряжении. В ожидании. Вернувшись домой из Айсберг-Лаундж, Кобблпот едва ли смог осознать произошедшее. Эд… То есть Загадочник. Конечно, Загадочник. Явно что-то задумал. И скорее всего это «что-то» очень сильно не понравится Освальду. Не мог же он всерьез говорить о «симпатии». Это все какой-то бред. Просто какая-то очередная игра. Очередной план. Он совершенно точно не имел в виду ту самую «симпатию», которую хотел бы Освальд. Нет. Точно нет. Но он целовал его так нежно и чувственно. Он выглядел таким искренне обиженным, когда подумал, что Освальд влюблен в Эда и отказывает ему из-за этого. И он… Он выкупил для него Айсберг-Лаундж за немыслимые деньги у невыносимой Барбары Кин. И… И, скорее всего, он сделал все это, преследуя какую-то цель. Он же явно просто придумал какой-то новый способ, чтобы отомстить и унизить Освальда. Черт, с этим человеком никогда ни в чем нельзя быть уверенным. Особенно после всех перипетий их отношений. После баррикад, конечно, Освальд надеялся, что вражда между ними окончательно завершена, и они, как минимум, будут союзниками и опорой друг другу в криминальных делах. На дружбу рассчитывать не приходилось. Пережив пирс и яростное «я не люблю тебя», Освальд научился ни на что не надеяться в отношениях с Эдом, он привык быть отвергнутым. Поэтому сейчас его мысли метались между «это точно очередной план, чтобы уничтожить меня» и «но что если он правда изменил свое отношение ко мне, и мы можем быть вместе, а я опять все рушу из-за собственных страхов». Но на самом деле было страшно. Банально страшно опять довериться, опять открыться, опять впустить этого человека в свое сердце, в свою жизнь, в свои мысли. Ха, можно подумать, он хоть на секунду покидал его сердце, жизнь и мысли. Но Освальд помнит боль пирса, помнит боль их вражды, помнит боль клеток Совиного Суда и разговора в машине. «Знаешь, почему я бы никогда не смог полюбить тебя? Ты просто избалованный ребенок, который устраивает истерику каждый раз, когда не получает желаемого. Особенно если «желаемому» он и даром не нужен». Как вообще после таких слов Освальд всерьез может рассматривать вариант снова довериться этому человеку? Сейчас Освальд готов доверить ему свою жизнь, но готов ли он снова доверить ему свое сердце? Но даже если предположить, что у Загадочника нет тайных планов по его уничтожению, в этом уравнении все еще оставался Эд. Эд, который «отдыхает в их подсознании». Что будет, если Загадочник однажды не удержит контроль? Что будет, если Эд сам как-то узнает? Он только возненавидит Освальда еще больше. В этом сомнений не было. Кобблпот так устал от этого. Просто устал. Устал испытывать боль из-за этого человека. Устал каждый день бороться с собственными чувствами, глуша их алкоголем, задавливая глубоко в сердце, чтобы не сказать что-то лишнее, не посмотреть как-то не так, не показать, как сильно он нуждается даже не то что в любви или дружбе — просто в присутствии, просто в возможности находиться рядом, слышать, разговаривать. Последний год ему и правда не требовалось большего — он мог видеть Нигму, говорить с ним — этого достаточно. Их отношения работали на мнимом перемирии, на союзе и сделках. А если закрыть глаза и выпить пару бокалов чего-нибудь сорокаградусного, то на секунду можно было представить, будто все хорошо. Будто они в старой квартире Эда или в особняке Освальда, что в их дружбе еще не произошел раскол, что они еще не успели разбить сердца друг другу, и что через пару часов они, как и каждый вечер, сядут ужинать вместе и обсуждать дальнейшие планы. Этого было достаточно. Но теперь Загадочник говорил о симпатии. Хотел чего-то большего. Это пугало. Накатывало волнами паники. Отдавалось фантомной болью пули в груди. Ощущалось холодными дорожками слез на щеках. Освальд сломанный вдоль и поперек — и физически, и морально. Что он может предложить Загадочнику? Свою искалеченную, потрепанную любовь? Свое увечное, несуразное тело? Это не имеет никакого смысла. Изведя себя подобными мыслями, Освальд все-таки поехал в Айсберг-Лаундж к назначенному времени. Точнее он поехал туда за два часа до назначенного времени, но совершенно точно не ради Загадочника. Просто раз уж клуб снова принадлежит ему, надо бы навести там порядок. Посмотреть, что да как. Понять фронт работы — сколько ему придется переделывать после того, как всего тут коснулась рука вездесущей Барбары Кин.***
— Босс, к вам Нигма, — из-за двери высовывается лысая макушка Виктора. — Да, пропусти его, — как-то нервно отвечает Освальд, пытаясь привести разбросанные по столу бумаги в порядок. Виктор кивает и исчезает за дверью, оставляя Кобблпота в одиночестве на последние мгновения, за которые тот все равно успевает еще больше изгрызть себя сомнениями и страхами, нервно заламывая пальцы на руках и кусая губы. Освальд почти принимает решение отменить встречу и сбежать, пока есть возможность, но дверь в кабинет снова открывается, и появляется Загадочник, ярко светя широкой улыбкой. Кобблпот переживает странную противоречивую гамму эмоций. С одной стороны, он инстинктивно расслабляется в присутствии Нигмы, ведь, кажется, Эд — единственный человек во всем мире, с кем Освальд может позволить себе чувствовать себя спокойно и комфортно, несмотря на… все, через что они прошли. Но, с другой стороны, Освальд напрягается еще больше, ведь он все еще слабо понимает, что должна представлять из себя эта встреча. Он даже не уверен, сможет ли вернуться живым сегодня домой, зная, насколько непоследовательным может быть Загадочник в своих стремлениях. — Освальд, — говорит Нигма, чуть кивая головой в знак приветствия, и медленно приближается, словно хищник, готовящийся броситься в атаку на ничего не подозревающую жертву. Кобблпоту вдруг хочется повредничать и обратиться к нему «Эд», как вчера, когда Загадочник появился в Айсберг-Лаундж. Просто чтобы посмотреть на его реакцию, просто чтобы сразу показать, что он не станет так легко принимать правила игры. Но Освальд быстро отметает эту мысль, понимая, что может только все испортить. — Загадочник, — в итоге произносит он, так же скупо здороваясь. Пингвин так сильно нервничает, что уже физически не может усидеть на месте. Он поднимается со своего кресла и, прихрамывая, выходит из-за стола, вставая перед ним. Нигма к этому моменту как раз успевает подойти достаточно близко — между ними вдруг оказывается меньше полуметра свободного пространства. Кобблпот втягивает в грудь побольше воздуха, собираясь что-то сказать, но все его планы вмиг рушатся, когда Загадочник притягивает его за галстук к себе, впиваясь в его губы жадным требовательным поцелуем. Освальд мгновенно забывает обо всем на свете, чувствуя только влажное тепло на губах. Его пальцы слегка дрожат, когда он поднимает руки, чтобы вцепиться в чужие плечи, облаченные в привычный зеленый пиджак. Поцелуи Загадочника так сладко кружат голову, и Освальд все еще не может в это поверить. Они целуются. В реальности. В этот самый момент. Не в грустных тяжелых снах, после которых Освальд не может прийти в себя еще пару часов после пробуждения, ведь недосягаемость этих снова всегда была для него очевидна. Нет, они и правда целуются. По-настоящему. Не во сне. Освальд окончательно убеждается, что это не сон, когда Нигма прикусывает его губу до легкой боли. Когда Загадочник чуть отстраняется, чтобы оценить плоды своих трудов, он видит помутневший взгляд голубых глаз, видит легкий румянец на щеках, видит чуть припухшие губы, обычно бледные — сейчас они налились цветом и выделяются на лице ярким пятном и влажным блеском — так и манят снова припасть к ним и целовать остаток вечера и всю ночь, до самого рассвета. А что, собственно, мешает? — Я буду целовать тебя всю ночь, — сообщает Загадочник и, снова приблизившись к лицу Освальда, трется кончиком носа о его нос. Кобблпот улыбается — и его улыбка такая шальная, почти пьяная, словно он в течение дня запивал нервный стресс крепким алкоголем, а не выпил за весь день один молочный коктейль, который притащил ему Зсасз. Освальд поднимает взгляд и видит примерно ту же картину, что и Нигма — порозовевшие губы, мягкий румянец и поплывший взгляд. Да уж, они стоят друг друга. Освальд смотрит на Загадочника и не может насмотреться — тот сейчас так красив, так одновременно порочен и невинен в своей красоте — с пухлыми обкусанными губами, нежными розоватыми щеками — что Освальд почти готов опуститься на колени и расстегнуть чужую ширинку. Но делать он этого, конечно же, не станет. Не потому что это может показаться унизительным или из-за страха, что его оттолкнут — нет. Он не станет этого делать чисто из вредности. — Только целовать? — спрашивает Освальд, выгнув бровь, чувствуя, как в бедро ему упирается совершенно недвусмысленный стояк — это смущает и возбуждает примерно в равной степени. Хотя почему же «недвусмысленный»? С Загадочником никогда нельзя утверждать наверняка. — Это пистолет у тебя в кармане или ты просто рад меня видеть? — Кобблпот улыбается и чуть качается вперед, задевая чужое возбуждение бедром более ощутимо, выбивая из приоткрытых губ шумный вздох, граничащий со стоном, дурея от собственной наглости и от осознания, что он действительно может так сделать. Вот будет забавно, если Нигма все же сейчас вытащит из кармана пистолет. Но пистолет Загадочник не вытаскивает, только скалится пошлой улыбкой и ведет рукой, которая до этого сжимала галстук, вниз по чужой груди, задевая соски, возвращая долг. Освальд вздрагивает от прокатившихся по телу мурашек удовольствия, но проигрывать он не собирается, поэтому только закусывает губу, подавляя желание коротко простонать от чувственных прикосновений, и перехватывает взгляд Нигмы — смотрит нагло, с вызовом, ждет, что же тот сделает дальше. В паху приятно тяжелеет, собираясь густым возбуждением внизу живота. Загадочник не разочаровывает и, усмехнувшись, ведет рукой еще ниже по животу, останавливаясь у края брюк. Освальд недовольно хмурит брови, словно говоря — ниже. Но Нигма его немых то ли просьб, то приказов, то ли рекомендаций к действиям не слышит и, чуть отстранившись, зачем-то осматривается по сторонам. — Я сильно сомневаюсь, что у тебя где-то здесь припрятана двуспальная кровать, — говорит Загадочник и на секунду переводит задумчивый взгляд на стол позади Освальда. А затем, растянув губы в улыбке, наклоняется к чужому уху. — А трахать тебя на столе в наш первый раз — это моветон. У Освальда стремительно краснеют щеки — в этот раз от смущения. Черт, он сразу же пожалел, что вообще начал это. Загадочник тем временем чуть отстраняется и проводит большим пальцем по алеющей щеке, нежно поглаживая. — Ты такой милый, когда смущаешься, — говорит он с легким смешком. Освальд возмущенно фыркает и вскидывает на Нигму наглый уверенный взгляд, пытаясь показать, что он совершенно точно не смущен. — С чего ты взял, что это ты меня трахнешь? — спрашивает он, изогнув бровь и изо всех сил стараясь, чтобы голос не дрогнул. Голос не дрожит, но румянец все равно предательски ползет дальше, и Освальду кажется, что у него горит все лицо из-за того, что он действительно сказал такое Нигме. Вообще-то, если честно, Освальд никогда — то есть, почти никогда — не думал о сексе с Эдом. Даже в те времена, когда он был слепо влюблен, а их дружба еще не успела превратиться во вражду. Лишь пару раз Освальд просыпался среди ночи из-за мокрых снов с участием своего друга, тяжело дыша и чувствуя, что член у него стоит почти болезненно крепко. Кобблпот после таких снов ощущал только жуткий стыд и едва ли мог смотреть Эду в глаза, когда тот заходил отдать расписание, напомнить о какой-нибудь важной встрече или чтобы поехать вместе в мэрию. Освальд в целом довольно мало думал о сексе, у него как-то всегда были более важные темы для размышлений — например, как выгоднее заработать, как выбраться из очередной передряги или как выжить в этом сумасшедшем городе, где тебя хочет убить каждый второй. А потом, когда их дружбе пришел конец, Пингвин довольно четко осознал безнадежность и обреченность собственных чувств, так что вообще старался как можно меньше думать про Нигму, ведь мысли о нем приносили слишком сильную боль в еще не зажившем разбитом сердце. Лишь в редкие вечера, когда тоска и ощущение собственного безграничного одиночества накатывали особенно сильно, Освальд мог позволить себе немного помечтать. Но даже в таких мечтах его мысли всегда касались лишь милых романтичных вещей — он хотел бы целовать Эда, обнимать, держать его за руку, зарываться пальцами в уложенные волосы, засыпать вместе, прижимаясь друг к друг под одним одеялом, завтракать вместе, сидя за большим столом так близко друг к другу, что их плечи и бедра соприкасались бы. Секс никогда не стоял для него на первом месте. Чувства Освальда, его любовь, это скорее про доверие, про духовную связь, про абсолютное единение, про поддержку и заботу, про искренность и безопасность. И только в последнюю очередь про физическую близость. Лишь однажды, в те далекие времена мэрства Освальда, был момент, когда его окатило таким сильным желанием, что пришлось, сославшись на плохое самочувствие, спешно покинуть кабинет, где они с Эдом остались вдвоем. Тогда все было как обычно — Эд сидел напротив, на месте посетителя, что-то объяснял, уткнувшись в какие-то бумаги, а Освальд делал вид, что слушает, украдкой поглядывая на друга. И вдруг ему совершенно ясно представилось, как Эд, подхватив его под бедра, усаживает на этот самый массивный стол из красного дерева, встает между его разведенных ног и целует страстно, яростно, обжигающе горячо. А потом стягивает с Пингвина брюки и долго и чувственно трахает его прямо на столе, совершенно не беспокоясь о том, что их может кто-то услышать, пока Пингвин может только стонать и метаться по гладкой лакированной поверхности, срывая голос в отчаянных просьбах «еще, Эд, еще… быстрее… Эд! пожалуйста…». Так что сейчас слова Загадочника о «первом разе на столе» не кажутся ему таким уж моветоном. Загадочник тем временем улыбается шире и облизывает пересохшие губы. А у Освальда начинает ныть нога от долгого стояния на месте. Он неловко переминается с ноги на ногу, пытаясь найти более удобное устойчивое положение. Нигма конечно же замечает это и несильно подталкивает Освальда в грудь, чтобы тот шагнул назад, а когда ему в бедра упирается край стола, Загадочник все-таки усаживает его прямо на стол, устраиваясь между разведенных ног. Боже, это так похоже на ту давнюю фантазию, что Освальд задыхается и может только судорожно сглотнуть. — Если ты хочешь трахнуть меня, тебе придется сильно постараться, чтобы заставить меня кричать твое имя, — шепчет Загадочник ему в ухо и прикусывает мочку. Освальд злится на себя за то, что чужие слова заставляют его дрожать. Он тяжело втягивает в себя воздух и цепляется пальцами за лацканы зеленого пиджака. — Ты слишком много болтаешь, — шипит Пингвин. — Сделай уже хоть что-нибудь, — Освальд злится на себе еще больше за то, что его слова звучат с такой отчаянной нуждой, почти жаждой. Загадочник снова припадает поцелуем к его губам, игриво покусывая, дразня языком. Освальд млеет, плавится, ерзает на месте и пытается дрожащими пальцами расстегнуть чужую рубашку, но Загадочник быстро пресекает все его попытки. Отцепляет руки от своей одежды и прижимает к столешнице, из-за чего он теперь еще сильнее нависает над Освальдом и тому приходится прогибаться в спине, чтобы было удобнее. В ответ на такую наглость Кобблпот мстительно пропихивает колено между стройных длинных ног, прижимая его к паху — и отчетливо чувствует горячую твердость. Нигма стонет в поцелуй и отстраняется. — Освальд, — низкий шепот звучит почти угрожающе, и если бы Освальд все еще не прижимался коленом к чужому стоящему члену, он бы, может быть, испугался. — Риддлер, — шепчет Освальд, словно пробуя чужое имя на вкус, прокатывая его по языку, и видит, как темнеют глаза Нигмы. — Поехали к тебе. Прямо сейчас, — чеканит Загадочник натянутым напряженным голосом. Освальд ехать никуда не хочет. Да, секс на удобной мягкой кроватке звучит соблазнительно, но как же не хочется прерываться сейчас, как не хочется разрушать атмосферу между ними. Поэтому Пингвин идет на очередную уловку, и проводит коленом вверх и вниз по чужой ширинке, и улыбается. Нигма рычит и припадает губами к беззащитной тонкой шее Освальда. Целует, лижет, кусает, выбивая короткие стоны. Кобблпот снова тянется пальцами к пуговицам на рубашке, и на это раз его не останавливают. Ему удается трясущимися пальцами расстегнуть три верхние пуговицы, но в следующую секунду он не может делать уже ничего, потому что Нигма задирает его рубашку и касается горячими пальцами обнаженной поясницы. Освальд стонет и выгибается в спине, шире раздвигая ноги, давая Загадочнику больше места. Нигма возвращается к чужим губам, снова целует, помогая Освальду расстегнуть свою собственную зеленую рубашку. Расправившись с пуговицами, он прижимается горячими ладонями к чужой обнаженной груди, задевает пальцами соски, заставляя Нигму дышать чуть тяжелее и давить короткие стоны за плотно сжатыми зубами. Ведет ладонями ниже по животу, чувствуя мягкую кожу и напряжение мышц. Скользит по талии назад, обнимая, касаясь спины, проводя вверх по выпирающим позвонкам, стараясь задеть, коснуться, огладить каждый сантиметр кожи. Проведя руками по спине обратно вниз, до края брюк, Освальд натыкается на твердый холодный металл и усмехается в поцелуй, чуть отстраняясь. Достает из-за пояса Загадочника пистолет. — А это ты захватил на случай, если я передумаю? — спрашивает он, крутя пистолет в руках. — Ты бываешь… непредсказуемым, — Загадочник пожимает плечами. — И что бы ты сделал? Если бы я отказал тебе. Нигма растягивает губы в улыбке и обхватывает пальцами чужое запястье руки, которая держит пистолет. Управляя рукой Освальда, он двигает ее ближе к себе, пока дуло пистолета не утыкается ему под челюсть. — Я бы нашел способы заставить тебя согласиться, — говорит он и ведет чужую руку ниже, чувствуя, как холодный металл огнестрельного оружия скользит по разгоряченной чувствительной коже. Кобблпот с замиранием сердца следит за каждым движением. Во рту пересыхает, и приходится постоянно облизывать губы. Нигма тяжело сглатывает, Освальд наблюдает, как перекатывается кадык, пока его касается метал пистолета. Это внезапно так возбуждающе и горячо, что если бы его член мог встать второй раз, он бы это сделал. Нигма отпускает чужую руку, но Кобблпот не спешит убирать оружие от чужой беззащитной обнаженной кожи. Он ведет им ниже от шеи, проводит по ключицам. Замирает на секунду, прикусывая губу, и игриво прижимает холодный металл к соску. Загадочник не сдерживается, вздрагивает и простанывает от контрастного прикосновения — и от мысли, что Освальд делает это с ним. Эд был бы в ужасе. Или в восторге. Загадочник прикрывает глаза и откидывает голову назад, наслаждаясь ощущениями: горячие пальцы Освальда на его талии, холодный металл пистолета касается соска — все это до одури хорошо. У Кобблпота от вида этой откинутой головы и открытой бледной шеи едва не текут слюни. Он не отказывает себе в удовольствии и прижимается губами к этой шее, выбивая из чужих приоткрытых губ еще один стон. Он целует, облизывает, и покусывает, и только из каких-то последних остатков самоконтроля и здравого смысла уговаривает себя не оставлять засосов — завтра воскресенье, день Эда, и вряд ли Загадочник сможет объяснить своей второй половинке засосы на их шее. Вдоволь насладившись поцелуями Освальда, Загадочник отстраняет его от себя, забирает пистолет из ослабевших пальцев, откладывает его на стол. А потом опускается перед Освальдом на колени. Пингвину кажется, что он может кончить только от одного этого вида. Внутри у него все дрожит и трепещет от мысли, что произойдет дальше. Нигма улыбается, пошло так, медленно облизывает губы — смотреть на это решительно невозможно. Тянется пальцами к чужой ширинке, быстро разбирается с ремнем, пуговица поддается не с первого раза, ведь чуть дрожащие от возбуждения пальцы не справляются с мелкой моторикой. Но все-таки пуговица оказывается побеждена, за ней вжикает молния — и этот звук бьет по нервам сильнее, чем звуки выстрелов. Нигма приспускает чужие брюки, из-за чего Освальду приходится неудобно поерзать на столе, помогая избавиться от собственной одежды. Нигма касается пальцами чужого члена через ткань трусов и прижимается поцелуем к внутренней стороне бедра — кожа там нежная, тонкая, чувствительная. Освальд стонет громко, даже не пытаясь себя сдержать. Нигма победно улыбается, и ему начинает казаться, что он может слушать эти стоны целую вечность. Освальд выгибается в спине, когда чувствует, как горячие пальцы цепляют резинку трусов и чуть стягивают их вниз, освобождая стоящий член от последнего препятствия. У Кобллпота нет никаких сил открыть глаза и посмотреть на Загадочника — он уверен, что умрет в тот же момент, как увидит происходящее своими глазами, поэтому принимает единственное стратегически верное решение — зажмуривается и откидывает голову назад. Загадочник тем временем кусает губы и думает, что ему сделать в первую очередь — он так давно думал об этом моменте, что у него было больше сотни идей, как доставить Освальду удовольствие. Конечно, он рассчитывал на теплую удобную постель — он не шутил, когда сказал, что идея трахать Освальда на столе в их первый раз ему не нравится. Возможно однажды, но не сегодня. Сейчас им придется обойтись короткой программой. Загадочник проводит рукой по чужому члену, обводит большим пальцем чувствительную головку. Рот наполняется слюной — и разве он может отказать себе — им обоим — в этом удовольствии. Нигма проводит языком по члену снизу вверх — лижет широко, влажно и обхватывает головку губами, неглубоко погружая ее в жаркий рот. Освальд з а д ы х а е т с я. Он захлебывается удовольствием и собственными стонами, может лишь крепче цепляться пальцами за край стола и шире разводить ноги. Чувствуя горячую влажность чужого рта, юркий быстрый язык, играющийся с головкой — этого вдруг так много, что получается только стонать громче и не думать ни о чем, кроме того, что Нигма творит своим невозможным ртом. Загадочник играется с головкой, обсасывает ее со всех сторон, как самый вкусный леденец и дуреет от собственных действий, прикрывает глаза, сдерживая стоны. Рука сама тянется к ширинке, потому что собственное возбуждение давит уже болезненно. Прикосновение к своему члену, который давно требовал внимания проносится электрическим разрядом по всему телу. Загадочник постанывает и выпускает член Освальда изо рта. — Ты фантазировал обо мне? — спрашивает он и снова берет член в рот, пропуская его немного глубже, втягивая щеки, работая языком. Освальд отчаянно стонет и едва ли слышит чужой вопрос, едва ли осознает, о чем вообще его спрашивают. С каждой секундой удовольствие накатывает волнами все сильнее. Освальд уже на грани. Но Загадочник снова выпускает член изо рта, чуть отстраняясь. — Освальд, не игнорируй меня, а то мне придется остановиться, — говорит он, и Освальд пытается хоть как-то привести в порядок мысли в голове, чтобы ответить, но чужой горячий рот опять накрывает член, и из горла вырывается еще один хриплый стон. — Твой рот наконец-то занят чем-то полезным, — выдавливает из себя Освальд между стонами, потому что Нигма не останавливается ни на секунду, продолжая насаживаться ртом на его член. — А ты все равно умудряешься слишком много болтать, — невнятно договаривает он, потому что Загадочник плотнее сжимает губы и проталкивает член особенно глубоко, Освальд чувствует, как головка утыкается в заднюю стенку горла. Стон выходит особенно громким и отчаянным. Кобблпоту хочется вцепиться пальцами в чужие мягкие волосы, чтобы то ли оттянуть от себя, то ли наоборот притянуть ближе, чтобы член вошел глубже, чтобы утонуть в ощущениях окончательно. Но Пингвину кажется, что если он сейчас разожмет пальцы, судорожно сжимающие край стола, то полностью потеряет всякую связь с реальностью. Надолго у Нигмы не получается удержать член так глубоко, и довольно скоро он снова отстраняется. — Расскажи мне, Освальд, ты фантазировал обо мне? Как именно ты хотел меня? — снова спрашивает он, поглаживая чужой влажный от его слюны член рукой. Кобблпот чуть приходит в себя, облизывает губы, тяжело дышит. Кончить хочется до звона в ушах, но Освальд достаточно хорошо знает Загадочника, чтобы понимать, что если он не получит ответы на свои вопросы, то скорее доведет его до нервного срыва, чем до оргазма. — Однажды, — хрипло говорит Пингвин. — Лишь однажды? Знаешь, это почти обидно, — усмехается Загадочник и снова приближается к члену, облизывает от основания до головки, — Что именно было в твоей фантазии? — спрашивает он и на секунду снова пропускает головку во влажный жар своего рта. — Это было в мэрии. Ты трахал меня на том огромном столе в кабинете. Загадочник посмеивается, оценив иронию ситуации, и Освальд чувствует его дыхание на своем члене. — Однажды мы это сделаем, — говорит он с улыбкой. Узнав всю интересующую его информацию, Нигма решительно берет член в рот, намереваясь довести Освальда до самого потрясающего оргазма в жизни. Он посасывает головку, работает языком, старается взять член как можно глубже, стонет с его членом во рту, чтобы Освальд почувствовал вибрацию его горла от стонов, помогает себе рукой, лаская его у основания, куда не может дотянуться ртом и языком. Вторая рука в это время надрачивает собственный член, и Загадочник понимает, что кончит сразу же вслед за Кобблпотом. Надолго таких решительных ласк Освальда не хватает. Он чувствует подступающий оргазм и пытается оттолкнуть от себя Нигму, но тот отмахивается от его руки, прижимает ее к столу и насаживается особенно глубоко, чувствуя солоноватый вкус спермы во рту. Нигма, не выпуская член изо рта, поднимает глаза на Освальда, и их взгляды сталкиваются. Установив зрительный контакт, Загадочник все еще с членом во рту сглатывает и, наконец, кончает сам, прикрывая глаза. Последний стон Освальда больше похож на отчаянное хныканье от переполняющих его чувств. Выпустив наконец чужой член из плена своего рта, Нигма вытаскивает из нагрудного кармана платок. Вытирает Освальда от слюны и капелек спермы. Сам Кобблпот настолько опустошен сейчас, что может только откинуться назад, ложась спиной на прохладную столешницу. Загадочник вытирает и себя и думает, что на платке в его руках теперь смешалась сперма их обоих. Затем он поднимается на ноги, подтягивает на Освальде трусы, возвращая их в привычное положение. Да уж, выглядят они сейчас так себе. Освальд со спущенными брюками, Загадочник с расстегнутой рубашкой. Они даже так и не разделись друг перед другом. Освальд тоже кое-как собирает себя по кусочкам и приподнимается, притягивая Загадочника за пиджак к себе для поцелуя. И сам смущенно краснеет, когда чувствует вкус собственной спермы на чужих губах. — Теперь ты дашь мне увезти тебя домой на нормальную кровать? Это не вся программа, которую я планировал на сегодня, — говорит Загадочник, отстранившись. Освальд усмехается и кивает. — Подожди, но ты ведь не… — говорит он, потянувшись рукой к чужой ширинке. Но Нигма перехватывает его руку на полпути. — Я да, — отвечает Загадочник. Освальд почему-то снова краснеет, думая, что Нигма дрочил себе, пока отсасывал ему. Боже. — Хорошо, — тихо говорит Кобблпот и уже собирается встать, чтобы поехать вместе в особняк, но Загадочник опять его останавливает. — Ты был таким нетерпеливым и не дал мне увезти тебя домой, потому что боялся, что я передумаю? — спрашивает Нигма серьезным голосом. Освальд поджимает губы и опускает взгляд. — Сладкая, но не сахар. Убийственная, но не отрава. Что я? — Любовь, — не задумываясь, разгадывает Освальд. «Убийственная» — вот уж точно про них. — Я люблю тебя, Освальд — говорит Нигма и прижимается ладонью к чужой щеке, нежно поглаживая большим пальцем. — И я скажу это столько раз, сколько потребуется, чтобы ты поверил мне. Доверие. Все еще непозволительная для Освальда роскошь в вопросе чувств. То, что происходит между ними сейчас — сделка Кобблпота с самим собой. Он позволяет, договаривается и ставит ультиматумы самому себе, но никак не доверяет. Он молчит в ответ, потому что не готов к ответным признаниям. Потому что страшно. Потому что память рисует пирс и направленный на него пистолет. Кобблпот только ведет головой, прижимаясь к теплой ладони, и прикрывает глаза. Нигма ловит себя на мысли, что вот такой Освальд — мягкий, разнеженный, послеоргазменный, робкий и уязвимый в своих чувствах — красив до невозможности. Его хочется заласкать еще больше и не отпускать примерно никогда. Загадочник наклоняется к нему для поцелуя, и Освальд, не задумываясь, отвечает. — Поехали домой, — нацеловавшись, говорит Нигма. Освальд кивает.***
На следующий день Освальд сидит за своим столом в Айсберг Лаундж и счастливо улыбается. Хотя вообще-то он пытается работать, честно пытается сосредоточиться на бумагах перед ним, но в голове все равно Загадочник — его руки, губы, объятия, поцелуи, его язык на члене, его член внутри. Боже, сколько же всего вчера было. Освальд даже не смог разозлиться на своих людей, потерявших партию оружия с материка. Ну то есть, он их припугнул конечно, и партию они теперь либо найдут, либо их самих никогда не найдут на дне готэмской реки, но привычных раздражения и ярости все равно не почувствовал — слишком сильно его удовлетворение и робкое счастье от ночи с Загадочником. — Босс, к вам Нигма, — из-за двери высовывается лысая макушка Зсасза, и Освальда прошибает дежа вю. А потом он вспоминает, что сегодня день Эда, и напрягается. — Да, пропусти его. Зсасз кивает и прикрывает дверь, через несколько секунд появляется Нигма, и Освальд теряется от странных ощущений. С этим человеком он вчера отчаянно занимался сексом всю ночь, этот человек вчера подарил ему невозможное удовольствие, этот человек целовал его и говорил, что любит. А сейчас он стоит перед ним и понятия не имеет обо всем, что было вчера. По словам Загадочника конечно. Или он все-таки все помнит и теперь пришел, чтобы убить? Освальда прошибает холодный пот, но он все-таки хороший актер, и на его лице не отражаются его душевные метания. Он растягивает губы в улыбке и приветственно разводит руки. — Эд! Какая встреча. — Перестань, Освальд, — недовольно говорит Нигма, цокая языком и, встав перед столом Освальда, скрещивает руки на груди. — Что вы задумали? А ведь вчера он стоял перед этим столом на коленях и держал во рту его член… Боже, это еще более странно, чем казалось сначала. — О чем ты, Эд? — Кобблпот отыгрывает непонимание, хотя самому все еще страшновато, чем может закончиться этот разговор. — Ты знаешь, о чем. Вы с Загадочником, что вы задумали? У Освальда сердце уходит в пятки, когда он думает, что Нигма действительно все знает. Но потом замечает и нервную позу, и мечущийся по кабинету взгляд. Что там говорил Загадочник? Эд не запомнит ничего из того, что он делал в свое время. Но Эд ведь знает, что Загадочник имеет какие-то секретные дела… И, вероятно, он думает о каких-то преступных делах. И о том, что Освальд в этом работает с ним. Что ж, будет жаль разочаровывать. — Эд, я не видел ни тебя, ни твоего воображаемого друга больше месяца, — говорит Кобблпот, звуча при этом со всей возможной искренностью. — Если у вас в семье какой-то разлад, почему не поговорить об этом с ним напрямую? — Он не рассказывает, — ворчливо цедит Эд сквозь зубы. Видно, как вся эта ситуация злит его. — Что ж, я хотел бы помочь, но правда ничего не знаю, — Освальд разводит руками, как бы показывая, что он тут бессилен. Эд буравит Освальда взглядом еще пару мгновений, но, видимо не разглядев обмана и подвоха, вздыхает и опускает руки, чуть расслабляясь. Черт, неужели Загадочник в своих тайных делах и правда действует один? — Освальд, — Эд поднимает голову и перехватывает чужой взгляд, Кобблпота в очередной раз прошибает током — это те же глаза, что вчера смотрели на него с неприкрытым возбуждением и желанием, те же глаза, что вчера закатывались от удовольствия, когда Нигма входил в Освальда до основания и замирал на секунду перед очередным толчком. — Ты ведь расскажешь мне, если что-то узнаешь? — спрашивает Эд с робкой надеждой. Освальду хочется зажмуриться и исчезнуть из этого разговора. Если однажды Эд обо всем узнает, это будет той еще катастрофой. — Конечно, Эд, — говорит Освальд, не переставая улыбаться, но чувствуя, как улыбка стекленеет и прирастает к лицу. — И я скажу своим людям докладывать мне, если кто-то из них заметит тебя где-то. — Хорошо. Спасибо, — говорит Нигма и прикусывает нижнюю губу, он почему-то был уверен, что Загадочник первым делом пойдет именно к Освальду. Неужели он все-таки ошибся? — Ты правда не видел его в последние пару дней? Освальд вздыхает. Ох, Эд… — Прости, Эд, — Освальд якобы грустно качает головой. — Но если он появится, я сразу тебе скажу. — Да, да… О, у нас теперь разделение времени, мое время воскресенье, понедельник, среда и четверг, если он к тебе придет, то связывайся со мной в эти дни. — Разделение времени? — Освальд усмехается, будто слышит об этом впервые, хотя уже выучил это расписание наизусть, чтобы случайно не полезть с поцелуями к Эду — неловко получится. — Воскресенье, понедельник, среда и четверг. Хорошо, я запомнил. — Да, ладно, — задумчиво говорит Эд. — Я тогда… пойду? — голос его почему-то звучит неуверенно и вопросительно. Он смотрит на Освальда, словно ища в нем поддержки, ища в нем ответы, но Освальд не может их дать. Хотел бы, но не может. Это разрушит все навсегда, а он пока не готов. — Конечно, Эд, — отвечает Освальд. — Еще увидимся. — Да, до встречи, — говорит Эд и выходит из кабинета. Вот черт, если Загадочник все-таки действует один или с кем-то, но не с Пингвином, это несколько усложняет дело. Ведь Нигма думал, что его альтер эго пойдет за помощью к уже проверенному союзнику, посвятит того во все свои планы, а потом Эд придет, надавит на Освальда и все узнает. А теперь придется придумывать новый план. Когда за Эдом закрывается дверь, Освальд складывает руки на столе и падает на них лбом. Черт, какая же дурацкая получается ситуация.