дуэль перед зеркалом - что может быть романтичнее?

      Утром четверга Эд просыпается от того, что у него под окнами заливисто смеются дети и очень громко играет музыка. Открыв глаза, он устремляет взгляд в потолок и проклинает тот момент, когда вчера вечером решил неплотно закрыть окно, чтобы в комнату проникал свежий воздух. Хотя в просмоленном, задымленном, грязном Готэме понятие «чистый воздух» вряд ли применимо. Нигма нехотя вылезает из теплой постели и идет все-таки закрыть окно, чтобы избавиться от внешних раздражителей — уснуть, конечно, уже больше не получится, но зато шум с улицы перестанет так раздражать и давить на мозг. Резко задвинув створку, Эд кидает незаинтересованный взгляд на улицу и наконец вспоминает, какой сегодня день. День города. Праздник основания Готэма. Черт, видимо о том, чтобы тихо посидеть дома и доработать наконец новый план с кражей дорогих бриллиантов, взрывами и увлекательнейшими загадками для дорогого комиссара Гордона, не может идти речи. Все равно с улицы будет слишком громко слышно всеобщую радость и известные песни. А ведь Эду не пришлось бы мучиться с планом сегодня, если бы вчера кое-кто соизволил вылезти и помочь ему с загадками.       Хотя Загадочник вообще вел себя подозрительно тихо после того, что произошло в Айсберг Лаундж. Даже не то что тихо, а как-то… вообще никак. Он ни разу так и не появился с того дня. Не пытался получить контроль, да и вообще не вылезал из их подсознания, чтобы что-то съязвить или вставить свой очередной комментарий. Вообще никак себя не проявлял. Эд, возможно, даже допустил бы мысль, что Загадочника в их голове в принципе больше не существует, и Эд теперь единоличный обитатель этой головы, если бы не был уверен в том, что Риддлер слишком упрямый засранец, чтобы вот так просто предоставить Эда самому себе и покинуть их подсознание. Так что, видимо, Загадочнику просто захотелось отдохнуть. Ну или он готовит какой-то очередной мерзопакостный план или какую-нибудь месть Эду за то, что он… ну месть Эду в общем. Или еще что-то. Кто ж разберет этого Загадочника. Даже Эд не всегда его понимал. Хотя, казалось бы, в одной голове живут.       Нигма, зевая, добирается до кухни, чтобы приготовить завтрак, и включает телевизор, чтобы узнать что там по новостям и будут ли в городе сегодня какие-то интересные мероприятия, на которые можно было бы заявиться с парочкой загадок и, возможно, парочкой убийств. В новостях по главному каналу рассказывают праздничное расписание в разных районах города, какие артисты будут давать концерты, когда и где состоится праздничный салют. Эд взбивает яйца с молоком для омлета и уже особо не вслушивается, сразу отмечая про себя, что, как и каждый год, ничего интересного не планируется. А значит и правда нужно брать дело в свои руки, надевать зеленый костюм, прятать взрывчатку по городу и идти загадывать Гордону загадки. Чтобы хоть как-то привнести в этот скучный день немного веселья. — Так же именно сегодня состоится торжественное открытие ночного клуба Айсберг Лаундж, владельцем которого является бывший мэр Готэма, Освальд Кобблпот. В широких кругах Айсберг Лаундж более известен как место скопления криминальных авторитетов города, сбора преступников и в целом довольное опасное для обычных жителей заведение. Комментарии по этому поводу согласились дать комиссар готэмской полиции, Джеймс Гордон, и сам владелец клуба, Освальд Кобблпот.       Кадр со студии с сидящей перед камерой девушкой-ведущей сменяется на кадр с улицы у входа в Айсберг Лаундж, где стоит Джим с крайне недовольной гримасой вечно оскорбленной справедливости, рядом с ним уже другая корреспондентка с микрофоном, а чуть левее от этих двоих, опираясь на свою трость, стоит Освальд — в идеально сидящем черном костюме и шляпе-цилиндре. Эд выливает яичницу на сковородку, накрывает ее крышкой и поворачивается к телевизору, чтобы не пропустить ни секунды из этого репортажа. — Комиссар Гордон, как вы можете прокомментировать тот факт, что Айсберг Лаундж, который долгое время считался преступным центром Готэма, снова начинает свою работу? — спрашивает девушка и двигает микрофон к лицу Джима.       Гордон кидает мрачный взгляд на стоящего рядом Освальда — этот в свою очередь улыбается так широко и лучезарно, будто стремится посоперничать в яркости с солнцем. — Сегодня мною лично была проведена тщательная проверка этого заведения и никаких нарушений выявлено не было. Так что причин для отмены или переноса открытия не обнаружено. Но если в ходе работы ночного клуба будет замечено ведение незаконной деятельности… — еще один суровый взгляд комиссара в сторону Пингвина, который тот успешно игнорирует. — Клуб будет закрыт в ту же минуту, а его владелец отправлен под стражу. — Джим-Джим-Джим! — вклинивается в разговор Освальд, подходя чуть ближе, чтобы его было лучше слышно в микрофон. — Мы же с тобой старые друзья! Как ты можешь всерьез считать, что я стану пренебрегать законом в своем совершенно законном бизнесе? Айсберг Лаундж — официально выкупленное заведение, прошедшее все проверки и получившее все необходимые лицензии. Я лично буду чутко следить, чтобы на территории моего клуба не осуществлялась никакая «незаконная деятельность». Напротив, я, как честный житель этого горячо любимого мною города, первым же сообщу в полицию, если какой-то преступник в моем клубе захочет что-то сделать. — Тебе самому не противно от собственной лжи, Пингвин? — спрашивает Гордон довольно грубо.       Освальд наигранно изображает оскорбленную невинность и поджимает губы. — Мне искренне жаль, что бравый комиссар нашей многоуважаемой полиции не считает нужным хоть немного уважать человека, плечом к плечу с которым он защищал этот город на баррикадах. Как быстро наши служители закона забывают все хорошее, — это Освальд говорит прямо в камеру, обращаясь к жителям города, зарождая в них зерно недоверия и неуважения к полиции. Гордон видимо его замысел раскусывает, но как-то опровергнуть и что-то противопоставить его словам уже не успевает — девушка-репортер забирает микрофон обратно себе и поворачивается к камере. — Только что вы услышали комментарии владельца клуба Освальда Кобблпота и комиссара полиции Джеймса Гордона по поводу открытия широко известного ночного клуба Айсберг Лаундж. А с вами была Медина Рэй, передаю слово своим коллегам из студии.       Эд досматривает репортаж и вздыхает. Торжественное открытие Айсберга. Звучит как мероприятие, на котором пара загадок со смертельным исходом не были бы лишними. — Не хочешь сходить? — внезапно раздается голос совсем рядом.       Эд вздрагивает и резко оборачивается. Загадочник появляется за его спиной неожиданно. Стоит, скрестив руки на груди, и гипнотизирует взглядом экран телевизора, на котором уже сменился сюжет, и теперь опять что-то рассказывает девушка-ведущая. Эд окидывает взглядом его фигуру и с крайнем недовольством отмечает, что никаких следов эдовой ярости на нем не осталось. Вот в чем плюс быть бестелесным образом подсознания. Потому что лицо самого Эда все еще пестрит уже чуть подзажившими цветами синяков, а на губах и скуле не до конца прошли неглубокие ранки рассеченной кожи. — Ты не появлялся несколько дней, — Эд закатывает глаза на появление своего альтер эго и берет лопатку, чтобы проверить готовность омлета и сделать вид, будто появление Загадочника нисколько его не волнует. Не волнует так же, как и сегодняшнее открытие Айсберг Лаунджа. Не волнует. — Надо было обдумать кое-что, — Загадочник пожимает плечами. — Вижу, ты успел по мне соскучится, — широкая улыбка растягивает его губы. — Вообще нет, — ворчит Эд и немного уменьшает огонь на плите. — Ты такой грубиян, Эдди, — усмехается Риддлер, заглядывая в сковородку с почти готовым завтраком и втягивая приятный запах еды. — Так что насчет Айсберга? Заглянем на вечеринку?       Эд задумывается на секунду, кусая нижнюю губу. Он бы сходил. Если бы не знал, чем занимались эти двое, пока Эд был в отключке. Слишком много всего произошло и слишком многое вскрылось, чтобы сейчас Эд вот так просто решил заявиться на праздник Освальда, чтобы как ни в чем ни бывало сводить его с ума своими загадками. Было бы весело конечно, Освальд такой смешной, когда злится из-за того, что не может разгадать какую-то его загадку… Но Эд в любом случае не пойдет! Не после того, что он узнал. — Никаких вечеринок. Нужно закончить план с бриллиантами, — твердо говорит он и снимает наконец омлет с плиты. Надежда хотя бы позавтракать спокойно без риддлеровских разговоров про Пингвина тает с каждой секундой. — Ты все еще его мусолишь? Просто оставь настоящие бриллианты на самом видном месте, а подделки спрячь понадежнее и заставь Гордона бегать за ними, — Загадочник закатывает глаза на глупость своей второй половинки. — Так значит не пойдешь? Я Освальду так и сказал. — Что сказал? — интересуется Эд, хотя ему, конечно же, совершенно всё равно, о чем там эти двое беседовали, когда были вместе.       Улыбка медленно сползает с лица Загадочника, и он тяжело вздыхает, выглядя каким-то тоскливо-задумчивым. — Когда он сказал, что открытие у него в четверг, я ответил, что четверг — твой день, и ты не придешь, потому что принципиально захочешь его проигнорировать, — говорит Загадочник и устремляет на Эда внимательный прищуренный взгляд, отслеживая его реакцию на свои слова.       Эд же изо всех сил старается никакой реакции не выдать. Но вообще-то Загадочник неправ. Эд бы пошел. Если бы не все произошедшее. Как-то немного странно будет прийти к Освальду, зная, что они занимались сексом, но Эд этого совершенно не помнит, потому что это вообще-то не он трахался с Освальдом, а его вторая личность. Которая еще и пытается убедить всех в своей любви.       К слову о вторых личностях и любви. Странно, что Загадочник сейчас не пытается забрать контроль, чтобы пойти к Освальду самостоятельно. — Стой, а почему ты уговариваешь пойти туда меня? Я думал, ты будешь клянчить время себе, чтобы пойти туда самому, — говорит Эд, хмуро глядя на свое альтер эго.       Загадочник недовольно морщится и отворачивается. Эда его реакция несколько озадачивается. Боже, у этих-то двоих что случилось? — Освальд расстался со мной, — отвечает Риддлер — голос его звучит глухо и немного хрипло, Эду на секунду даже становится его жаль — настолько грустно и безжизненно он это произносит. — Освальд? Расстался с тобой? Должно быть, ты сделал что-то действительно ужасное, раз даже Пингвин, так упорно убеждавший нас в своих чувствах, решил тебя бросить, — Эд усмехается, перекладывая омлет в тарелку.       Риддлер бросает на Эда злобный взгляд и усмехается. Его усмешка оседает пеплом и сожалением на губах. — Он расстался со мной из-за тебя, — бросает Загадочник и одной этой фразой прибивает Эда к земле. — Напомни-ка мне, кто это наплел ему, что любовь это жертва? Вот, пожалуйста — жертвует изо всех сил и никак не может перестать. Ради тебя. Ведь он не хотел, чтобы ты возненавидел его, когда обо всем узнаешь.       Эд приоткрывает рот, чтобы что-то сказать, но слова никак не идут. Эд думает об Освальде. Об Освальде, который, когда признался ему в любви, был им же и застрелен. Об Освальде, который несколько лет продолжал любить его, не рассчитывая ни на какую взаимность. Об Освальде, который, когда все-таки эту взаимность получил — пусть в несколько странной вариации — решил по собственной инициативе от нее отказаться. Ради Эда. Как-то подобная жертвенность и совестливость совершенно не вяжется с образом Кобблпота в его голове. — Это достаточная для тебя жертва, Эд? — спрашивает Загадочник, смотря на Эда с неприкрытым осуждением и каким-то странным интересом в глазах.       Эд переводит на него взгляд и понимает, что его альтер эго знает обо всем, о чем он только что думал. Черт. Как же неудобно делить голову и мысли с таким засранцем как Загадочник. — Перестань копаться в моей голове. — Это и моя голова тоже.       Эд страдальчески вздыхает. — И вот ведь даже в суд на тебя не подашь за нарушение неприкосновенности частной жизни. — Я бы на это посмотрел, — посмеивается Риддлер. — Даже интересно, как именно проходило бы судебное заседание. — Ничего смешного, — грубо отрезает Эд, берет тарелку со своим завтраком и идет за стол. — Никто и не смеется, Эдс, — Загадочник, разумеется, идет за ним.       Эд садится за стол, делает глоток горячего свежего кофе и приступает наконец к завтраку. Загадочник усаживается на стул с правой стороны от Эда, откидывается на спинку и выглядит максимально расслабленным и спокойным, словно ничто в этом мире не может его потревожить. Эда такое поведение своего альтер эго только напрягает. Если после всего случившегося Риддлер сейчас так спокоен, то он явно за время своего отдыха надумал что-то ужасное. Ну точно какую-то подлянку готовит. Это как с Освальдом во время их второй поездки на пирс. Когда Эд проиграл ему. Освальд тогда тоже был совершенно несвойственно ему спокойным. Не срывался на эмоции, не грубил, вел себя так, будто он владеет ситуацией. В итоге так и оказалось. У Освальда был план, и Эд действовал строго в его рамках, чем в итоге и позволил Кобблпоту победить. Вот и сейчас так же. Загадочник… Черт, Эд опять думает про Освальда. Да сколько можно.       Эд крепче обхватывает пальцами вилку и сжимает зубы. Нужно перестать. Перестать думать об Освальде. Во-первых, Эду все еще противно и неприятно от мысли, что эти двое занимались сексом (да еще и без его ведома!), во-вторых, Загадочник сидит рядом и явно не упустит возможность еще разочек съязвить на тему того, что Эд изо всех сил открещивается от Освальда, но при этом думает о нем с завидной регулярностью. Сам Эд не хочет разбираться, почему его так часто мысленно заносит в сторону Кобблпота.       Эд спокойно жует свой омлет, когда в голове, словно воспоминание, всплывает сцена, как Освальд прижимается губами к его шее и ведет руками по спине вниз, останавливаясь в итоге на ягодицах, сжимая их в ладонях. Эд давится омлетом и закашливается, но следом в голове всплывает еще одно «воспоминание». Эд оставляет короткие поцелуи на щеке, спускаясь ниже, и ловит чужие губы в глубокий чувственный поцелуй. Освальд коротко простанывает ему в губы и тянется ближе, обнимая за шею.       Нигма запивает неприятные ощущения в горле горячим кофе и кидает на Загадочника горящий возмущенный взгляд. Риддлер улыбается ему нагло и самоуверенно. — Что ты делаешь?! — восклицает Эд, пока в голове прокручивается еще одна картинка, как он вылизывает ключицу Освальда, кусает ее, целует, втягивает тонкую кожу в рот, явно оставляя засос. — Делюсь с тобой подробностями. Ты же возмущался, что мы делали это без тебя, — Загадочник пожимает плечами, будто не происходит совершенно ничего удивительного. — Перестань, — просит Эд, зажмуриваясь и качая головой, пытаясь прогнать чужие воспоминания из своего сознания.       Загадочник усмехается. — Я еще даже не начал показывать тебе самое интересное, Эдс. Так что лучше устраивайся поудобнее и получай удовольствие.       Как только Загадочник заканчивает говорить, у Эда в голове всплывает воспоминание, как он стоит на коленях перед Освальдом и расстегивает молнию на его брюках… — Нет! — Эд вскакивает со своего места, упирает руки в стол, в его взгляде горит ужас и какая-то паника.       Загадочник смеется и подается вперед, складывает руки на столе и смотрит на свою вторую половинку с заинтересованным прищуром.       Эд зажмуривается до расплывчатых цветных пятен перед глазами и шумно дышит. Но в голове все равно крутятся разного рода картинки. Освальд, прижимающий его грудью к стене и нетерпеливо забирающийся руками под рубашку, оглаживающий спину. Нигма, сидящий у Освальда на коленях и втягивающий в рот его пальцы, установив зрительный контакт, видя в чужих глазах огонь и желание обладать. Освальд, стонущий под ним и выгибающийся в его руках, тянущийся вперед. Нигма, насаживающийся на него сверху, откинув голову и закусив губу, переживающий первые неприятные ощущения от проникновения. — Это мерзко! — выкрикивает Эд и ударяет кулаками по столу. — Сейчас же перестань, это…       Договорить Эд уже не в силах, потому что характер воспоминаний в голове меняется. Интим и разврат резко заканчивается. На смену ему приходят… Робкая, немного удивленная улыбка Освальда, когда Нигма преподносит ему букет кроваво-красных роз. Освальд, так трогательно покрывающийся румянцем, когда Нигма оставляет короткий поцелуй на его щеке и мягко шепчет «я люблю тебя». Лицо Освальда так близко-близко, его ладони, ложащиеся на щеки Нигмы, поглаживающие большим пальцем мягко, аккуратно, словно величайшую в мире драгоценность, легкая улыбка губах и абсолютная нежность во взгляде. Обнаженная спина Освальда, губы Нигмы, собирающие веснушки на ней губами. Освальд, переплетающий их… — Нет, стой, — хрипло просит Эд, его взгляд быстро мечется по лицу Загадочника. — Верни.       Риддлер улыбается шире и снова проигрывает в их сознании то утро. Мягкий солнечный свет на спине Освальда. Пальцы Нигмы, невесомо поглаживающие его спину, проводящие линии от веснушки к веснушке. Веснушки, веснушки, веснушки. Губы Нигмы, собирающие их в созвездия. Освальд, так доверчиво и легко тянущейся за этой лаской, подающийся чуть назад, ближе к теплу, к нежности, к мягким горячим губам…       Эд облизывает мгновенно пересохшие губы и тяжело дышит. В этих воспоминаниях Освальд такой… мягкий… нежный, домашний, уютный и… любящий. Неужели вот от этого добровольно отказывается Эд, не желая признавать свои чувства к Освальду? Ну то есть! Он не отказывается их признавать, конечно же. У него действительно нет никаких чувств к Кобблпоту. Совершенно никаких. Это же абсолютно очевидно. Освальд причинил ему так много боли. Он убил Изабеллу. Он на полгода заморозил его и держал как ледяную статую в Айсберг Лаундж. Освальд столько раз врал ему. Врал и тогда с Изабеллой, и тогда в Аркхэме, когда сговорился с Загадочником. Врал и сейчас, когда буквально… встречался с Загадочником и скрывал это, думая лишь о себе. Освальд… Он не может быть таким мягким, нежным и любящим. Он преступник Пингвин — жадный, алчный, неспособный на жертвы, неспособный на любовь. Точно. Эд не любит его.       Видение с чужой спиной и собственными губами на этой спине наконец развеивается, и Эд вздыхает — отчаянно, тяжело. — Чего ты боишься, Эд? — спрашивает Загадочник, все это время внимательно, с особым интересом, наблюдающий за своей второй половинкой. — Я не боюсь, — как-то хрипло отвечает Эд и прокашливается, прочищая горло, чтобы голос звучал тверже.       Загадочник ведет головой, испытывая легкое раздражение от привычки Эда перечить ему на каждом шагу и не признавать очевидного. Но он решает, что его раздражение может подождать, сейчас нужно спровоцировать Эда на хоть какие-то подвижки в деле Освальда Кобблпота. — Ты отрицаешь. А отрицание это самый мощный защитный механизм. Ты защищаешься. А значит — боишься, — говорит Загадочник наклоняясь еще ближе к Эду, отслеживая его реакцию.       Эд иронично усмехается. — С каких пор ты эксперт в психологии? — спрашивает Эд, надеясь, что сможет увести этот разговор и не отвечать на вопрос. — С тех пор, как мы устроились на работу в GСPD. Мы читали об этом в наш первый год работы там. Уже забыл?       Эд напрягается, перебирая в голове прочитанную литературу, и действительно вспоминает что-то такое. — Не надо применять эти психологические приемчики на мне. Доктора в Аркхэме пытались, и у них это не получилось, — говорит Эд, глянув на свое альтер эго упрямым суровым взглядом. — Я лишь пытаюсь понять ход твоих мыслей, — пожимает плечами Загадочник. — Твои защитные реакции даже мне не пробить, так что я все еще не могу понять, почему ты так упорно бежишь от Освальда, как от огня. И не надо говорить мне сейчас про Изабель, твои оправдания этой девчонкой уже набили оскомину. Я люблю Освальда. Ты говоришь, что не любишь его, хотя я уверен в обратном. Так почему же ты продолжаешь отрицать?       Эд приоткрывает рот, чтобы что-то сказать, но слова Загадочника о любви заставили его осознать кое-что странное в тех воспоминаниях, которыми Риддлер только что поделился с ним. — Ты показал мне, как ты говоришь ему, что любишь. Почему не показал, как это говорит он? — спрашивает Эд, и ему действительно интересно.       Загадочник морщится и недовольно поджимает губы. — Потому что он не говорил, — отвечает Риддлер и скрещивает руки на груди, откидываясь обратно на спинку стула.       Эд как-то мельком отмечает, что у Загадочника тоже срабатывает защитная реакция — закрытая поза и желание отстраниться. Это вызывает у него нервный смешок. — Почему нет? Когда я узнал правду, я был уверен, что Освальд постоянно говорил о своей любви.       Загадочник хмурится, кусает губы и теребит пальцами рукав пиджака. Риддлеру все еще неприятно и обидно, что Кобблпот поставил чувства Эда выше его чувств, и произошло в итоге то, что произошло. — Потому что эта его любовь — только для тебя, — отвечает в итоге Риддлер, не глядя на свою вторую половинку. — Что? — удивленно переспрашивает Эд. — Что слышал, Эдс. Я столько раз говорил ему о своих чувствах, а он не сказал ни разу. Потому что с ним был я, а не ты. Это ради тебя он бросил меня, это о тебе он спрашивал каждый раз, когда рядом с ним был я. Это меня он называет твоим «воображаемым другом». Это тебе он признался в любви тогда на пирсе и только тебе сказал бы это снова. Даже тогда в Айсберге, когда мы боролись за контроль, он знал, что ему будет достаточно всего лишь позвать меня по имени, но он не стал, потому что он всегда выбирает тебя. Ты для него важнее, — обиженно говорит Загадочник и прикрывает глаза.       Эд смотрит на свое альтер эго круглыми удивленными глазами. Когда Эд узнал, чем занимались эти двое, он не верил в чувства ни одного из них. С Освальдом итак все было понятно с самого начала — Кобблпот не умеет любить, и что бы он там ни чувствовал к Эду — это точно не любовь. Про Загадочника Эд думал примерно то же самое. Отделившаяся вторая личность, сумевшая получить слишком много контроля. Разве Загадочник вообще способен испытывать такие чувства как любовь? Загадочник уничтожал все, что любил Эд, потому что сам он не любил никогда. Но сейчас… сейчас, глядя на трагично сдвинутые брови, услышав искреннюю боль в его голосе, увидев в его воспоминаниях то, каким нежным и любящим был Загадочник с Освальдом… Да и то, каким был Освальд с ним… Возможно — лишь возможно — Эд ошибался в них обоих.       Эд не знает, что ответить на это Загадочнику. Будет странно, если он сейчас начнет убеждать, что Освальд любит его, хотя Эд видел это. Неужели Загадочник, столько раз обвинявший в слепоте его, не в состоянии и сам увидеть настолько очевидных чувств Освальда. Кобблпоту неважно, какой именно Нигма перед ним, ведь он любит их обоих… Освальд… Эд вздыхает и прикрывает глаза, смиряясь с поражением. Освальд и правда любит их — искренне, отдавая всего себя целиком и полностью. Отдавая всего себя, не рассчитывая получить что-либо в ответ. Эд видел это. Даже той горстки воспоминаний Загадочника, что Эду удалось увидеть, хватило, чтобы это понять.       Любит ли Эд Освальда? Эд все еще уверен, что нет. Но воспоминания Загадочника, теперь разделенные на них двоих, всплывают в голове уже без чужой помощи. Эд чувствует мягкость и жар чужой кожи под пальцами, словно сам был там. Он в общем-то и был… то есть не был… то есть тело-то у них все еще одно. А значит все физические реакции Загадочника относят и к Эду и…       Перед глазами яркой вспышкой всплывает картинка, как Нигма стоит на коленях, глядя на Освальда снизу вверх и облизывает губы, держа чужой член в ладонях. Взгляд Освальда — темный, задымленный желанием. Нигма пару секунд упивается этим властным, помутневшим от страсти взглядом и наконец переключает свое внимание на член в своих руках, обхватывая головку губами — пропускает член неглубоко, касаясь языком, играясь. Он слышит шумный несдержанный выдох сверху и чувствует, как Освальд стискивает зубы, чтобы не позволить себе обхватить руками чужую голову и задать тот темп, который ему нужен. — Ты опять это делаешь! — восклицает Эд, сурово глянув на Загадочника. — Мне понравился ход твоих мыслей, — Риддлер растягивает губы в улыбке. — И я решил наградить тебя за то, что ты движешься в верном направлении, — говорит альтер эго, и Эд едва не давится собственным возмущением, но Загадочник продолжает. — Вижу, моя награда тебе понравилась, — он усмехается и кивает на совершенно недвусмысленный бугорок в домашних штанах Эда.       Эд только сейчас замечает, что возбудился, и краснеет, смутившись. Черт, и ведь даже списать на утренний стояк уже не получится. Вот ведь Загадочник — противный зеленый черт. — Это не то, что ты думаешь, — говорит Эд и хочет ударить сам себя за эти слова. Боже, Эд, ну что за фразы из дешевых мыльных опер.       Загадочник на эту фразу предсказуемо фыркает, посмеиваясь. — А что, по-твоему, я подумал, Эдс? Что у тебя встал, пока я показывал тебе, как отсасываю Освальду? — Риддлер веселится, наблюдая, как недовольно почти фырчит Эд от возмущения. — Это нормально. У меня каждый раз стоит в присутствие Освальда. И сейчас твоя реакция абсолютно понятна, ведь твое тело реагирует на Освальда, твое тело знает, чего хочет. Твое тело гораздо умнее тебя, Эдди. — Я не… — начинает Эд, но видя, как Загадочник закатывает глаза и смотрит на него до ужаса ироничным взглядом, решает не продолжать.       Эд пытается осмыслить все произошедшее, все сказанное, все увиденное в чужих воспоминаниях. Сквозь все убеждения, все «защитные реакции» все-таки пробивается робкая мысль, что возможно — лишь возможно — в словах Загадочника есть смысл. Что те чувства, которые Эд испытывает к Освальду, давно перестали быть ненавистью. А, может, и вовсе не были ею никогда. Думать об этом — страшно до ужаса. Думать об этом совершенно не хочется. Ведь, что если окажется, что Загадочник прав? Это будет означать, что Эду придется признать свою чувства. Это будет означать, что Эду придется впустить Освальда в свое сердце.       Вот только…       Что, если Освальд давно уже поселился в его сердце, и Эд просто не желает это признавать?       Опасная мысль. Неприятная. Почти причиняющая боль. Слишком о многом Эду придется пожалеть, если он признает это.       Эд вздыхает и чувствует, как в груди поднимаются волнение и тревога. Он прикрывает глаза, настраиваясь на то, что собирается сказать. Ощущения такие, будто он собирается сигануть в бездонную пропасть с завязанными глазами. От собственного безрассудства почти захватывает дух. От ощущения, что он сейчас совершит самую большую необратимую ошибку в жизни, почти хочется кричать. — Я хочу пойти в Айсберг Лаундж, — собравшись с духом, говорит Эд.       Загадочник совершенно не выглядит удивленным. Он только широко улыбается. Эд уточняет: — Я хочу, чтобы ты пошел в Айсберг Лаундж. — Почему? — спрашивает Риддлер, заинтересованно склонив голову чуть вправо.       Эд на этот вопрос фырчит, словно ежик, и смотрит на свое альтер эго крайне недовольно. — А то ты сам не знаешь, почему, — Эд закатывает глаза и скрещивает руки на груди, давая понять, что не собирается отвечать на этот вопрос. — Разумеется, я знаю, — отвечает Загадочник и задумчиво покусывает нижнюю губу. — Знаешь, Эд, иногда ты меня удивляешь. В хорошем смысле. Все-таки твой интеллект способен проявлять себя в лучшем свете. В редких исключениях.       Эд в очередной раз закатывает глаза и почти начинает жалеть о своем решении. — Что ж, — Загадочник выпрямляется на стуле и потягивается. — Тогда будь добр, пусти меня «за руль», нам еще нужно выбрать лучший костюм на сегодняшний вечер.

***

      В Айсберг Лаундж суета и хлопоты. Освальд сбегает от этого в кабинет и, сев за свой стол, делает глубокий вдох, переводя дыхание и убеждая себя подуспокоиться и расслабиться. Внутри искрятся эмоции и неприятное волнение, которое свербит навязчивым желанием действий в кончиках пальцев. Где-то на задворках сознания все еще тлеет колкое раздражение — Кобблпот все утро был вынужден провести в компании комиссара Гордона и терпеть все едкие комментарии, отвечая на них своими, не менее едкими. Хотя, конечно, попытки Гордона подловить его на лжи и незаконности смешили до ужаса. Джим такой забавный, ну правда. Все еще думает, что Освальд не знает все его приемчики от и до и все еще не умеет с ними бороться. Джим, видимо, судит по себе и думает, будто Пингвин все еще тот зеленый юнец, которым был в их первую встречу, когда делал роковые ошибки на каждом шагу в этих криминальных смертельных играх. Вот только Гордон забывает, что Кобблпот прошел огромный путь в этой игре, и жизнь научила его добиваться своих целей. Через кровь, боль, обман, но добиваться в любом случае.       Но, благо, после пары вопросов от репортерши, Гордон, не поскупившись на суровый угрожающий взгляд, все-таки уехал в свой дорогой полицейский участок и оставил Кобблпота в покое. — Босс, — в кабинет без стука входит Виктор. — У нас все готово.       Освальд кидает взгляд на круглые настенные часы, сверяя время. До открытия еще три часа. Отлично, они все успели. Кобблпот кивает Виктору, давая понять, что тот может быть свободен. Но Зсасз не уходит. Стоит у двери и смотрит этим своим пронзительным взглядом, который пробирает до самых костей. — Что-то еще? — спрашивает Кобблпот, откидываясь на спинку стула и сцепляя пальцы в замок на животе. — Мне дать указание, чтобы для вас с Нигмой подготовили отдельный столик, или вы будете в кабинете?       Освальда настолько шокирует этот вопрос, что первые несколько секунд он физически не может ничего ответить, только моргает и пытается подобрать слова. — Что? Нет. С чего ты вообще взял, что Эд… Нет. Никаких указаний. Он не придет, — сбиваясь, тараторит Освальд.       Брови Виктора чуть сдвигаются к переносице. — Вы поругались? — Мы не… Боже, почему ты вообще спрашиваешь меня про Эда? — Кобблпот начинает раздражаться, ну правда, какого черта даже вечно молчаливый киллер спрашивает у него про Нигму. Освальд последние три дня старается не думать про Эда (не получается правда от слова совсем, но старается же!), но всем вокруг нужно обязательно поговорить с ним о Нигме. Даже чертов Гордон сегодня утром не забыл спросить, стоит ли Готэму ждать каких-то загадочных проблем, организованных заклятым другом Пингвина. — Ну вы же… — начинает Виктор и задумывается на секунду, подбирая нужное слово. — Встречаетесь?       Второй раз за несколько минут Освальд шокирован настолько, что оказывается не в состоянии что-либо сказать. Ему правда требуется пара минут, чтобы собраться с мыслями. — Это не так, — отвечает он итоге, сглотнув неприятный ком в горле. — Босс, вы, конечно, можете сказать, что я ошибаюсь, но, просто к сведению, стены здесь тонкие, а звукоизоляцию вам в кабинете еще не установили, — говорит Виктор, уголок его губ дергается в слабой усмешке.       Освальд вздыхает и прикрывает глаза, зажмуриваясь. Класс. Отлично. Ну и кто еще, помимо Зсасза, осведомлен о подробностях его интимной жизни? — Поэтому я и решил спросить… — начинает Виктор, но Кобблпот его перебивает. — Нет. Ничего не нужно, не утруждайся. Он не придет.       Киллер еще несколько секунд следит за боссом внимательным взглядом, но в итоге коротко кивает и спрашивает напоследок своим вечно спокойным, чуть хриплым голосом. — Принести вам молочный коктейль?       Освальд как-то грустно усмехается и кивает. — С карамелью.       Когда дверь за киллером закрывается, Освальд потягивается, разминая затекшие плечи. Ладно, нужно взять себя в руки. Эд, может быть, и не придет, но это не значит, что нужно безвылазно сидеть в кабинете и жалеть себя. Вечер обещает быть длинным. Нужно настроиться на работу и взять себя в руки, чтобы ни на секунду не позволить дежурно-вежливой улыбке сползти с лица.       А что до Нигмы… Возможно, Освальд выпьет сегодня достаточно много дорогого алкоголя, чтобы позвонить ему и сказать, как сильно он его… Любит. Или ненавидит. Неважно. Он его просто — сильно.