Чёрное к белому

      Толпа возбуждённых предстоящей пыткой жителей Истара, самого светлого и прекрасного города на свете, сомкнулась вокруг Короля-Жреца. Даламары стояли в первом ряду, и Рейстлин поймал их взгляды – одинаково понимающие и, показалось ему, слегка торжествующие. Смотрите, шалафи, – словно говорили они, – вот он, ваш брат-предатель, который пришёл сюда, чтобы остановить вас, помешать открытию Врат Бездны… И этот могучий воин совершенно беспомощен сейчас, в руках жрецов, которые могут сделать с ним что угодно. И сделают, вам ли не знать. Он заслужил наказание за своё предательство. Мы будем наблюдать за этим актом правосудия и ничего не сделаем, чтобы ему помочь. «Да, именно так, – думал Рейстлин, удерживая Крисанию за плечи, не давая ей броситься к Карамону, который бился в цепях и проклинал Короля-Жреца, –пускай он получит по заслугам, мой самовлюблённый братец, задумавший обмануть меня… разрушить мой план… пускай его убьют здесь, и мне никогда больше не придётся думать о ноже в спину от самого близкого человека. Нет человека – нет проблемы, верно? Брат… никакие мы с ним не братья, он никогда не понимал меня, я ни на мгновение не буду сожалеть о его смерти…»       – Признаёшь ли ты, что твой брат, тёмный маг Рейстлин Маджере, желает проникнуть в Бездну, чтобы получить власть над миром и погубить его?       – НЕТ!       Отчаянный вопль Карамона разнёсся по всей площади, и толпа шарахнулась назад. «Почему ты упорствуешь, братец? Почему не согласишься с этим и не облегчишь хоть немного свою участь? Может, Король-Жрец перестанет мучать тебя и просто бросит в темницу – поверь, для тебя такой исход самый благоприятный… Почему же ты сопротивляешься, ведь именно так ты думаешь и сам – Рейстлин хочет стать богом, чтобы погубить этот мир, он же чёрный маг и помыслы его черны, как ночь. Хватит притворяться! Скажи об этом хотя бы сейчас, признай наконец, что ты всегда считал меня пропащим!»       Но Карамон, несмотря на то, что оковы причиняли ему едва выносимую боль, продолжал, уже тише, слабым, надломленным голосом твердить: «Нет, нет, нет». Король-Жрец стоял над ним, и лицо его искажала такая чудовищная гримаса, что и Такхизис позавидовала бы. Безнадёжные слепцы вокруг ничего не замечали, жадно всматриваясь в поверженного еретика и предвкушая скорую над ним расправу; зато Крисания… Крисания заметила, испуганно ахнула, прижала ладони ко рту и бросила на Рейстлина растерянный взгляд, полный мольбы: «Не может быть, этого не может быть, что же мне теперь делать?..» Рейстлин отпустил её и развёл руками – я предупреждал тебя, жрица, я говорил, что Король-Жрец рано или поздно покажет своё истинное лицо. Крисания сорвалась с места и кинулась на землю перед Карамоном – бледным, почти теряющим сознание от боли.       Второй акт спектакля начался.       Крах веры – весьма печальная картина. Впрочем, до полного краха Крисании ещё оставался последний шаг. Она разуверилась в служителе бога, но не в самом боге – светлом, милосердном Паладайне, который безучастно наблюдал со своего небесного трона за пыткой, одной из множества таких же пыток, совершаемых посреди главной площади священного Истара. Короля-Жреца окружили его приближённые в бело-золотых мантиях – пока ещё они позволяли Крисании говорить, изливать на них жаркие речи, но по первому же знаку Короля-Жреца они схватят её и заставят пожалеть. Это не вписывалось в планы Рейстлина. Он собирался, заручившись помощью Крисании, пробраться к Вратам, спрятанных в подвале главного храма – но кто же теперь допустит жрицу, сбившуюся с пути истинного, в святая святых? Рейстлин нашёл глазами Даламаров. Они, конечно, тоже понимали, что всё идёт совершенно не по плану, но одновременно улыбнулись ему – мягко и успокаивающе. Не волнуйтесь, шалафи, мы что-нибудь придумаем. Вы придумаете. И Рейстлин в самом деле успокоился, задышал глубоко и медленно, прикидывая в мыслях разные варианты… близится великая месса, и только она поможет ему наконец открыть Врата.       Никогда прежде Рейстлин не видел Короля-Жреца таким разгневанным. Он, как преданный советник, ушёл вслед за ним с площади, в его роскошные покои в храме, где Король-Жрец обессиленно опустился на расшитые золотом подушки и уронил голову на руки.       – В какие же мрачные и сложные времена мы с тобой живём, неоценимый мой советник… тьма смущает умы и сердца даже избранных, самых благочестивых и преданных Богу… Но я не позволю этой чуме еретических заблуждений проникнуть в мой город.       – Государь, не лучше ли нам перенесли Великую Мессу? Чёрный маг всё ещё не найден, а жрица запятнала себя и больше не может быть символом грядущего очищения.       – Напротив. Именно сейчас Паладайн откликнется на мои молитвы и поможет уничтожить все проявления зла.       – Нам нужен новый знак. Безупречный… воин света.       – Мой дорогой друг, ты всегда даёшь такие замечательные советы! Я издам указ и отыщу того, кто будет достоин стать символом добра и искупления всех грехов.       В тот же день глашатаи на улицах зачитывали указ Короля-Жреца. Слушай меня, Истар… силы тьмы… Господь не отвернётся от нас… сомнения в наших сердцах… сразиться на арене во имя веры… мой неизвестный герой… Люди воодушевлённо шептались, передавали весть друг другу, восхваляли своего государя и спасителя. Рейстлин бродил по улицам, прислушиваясь к разговорам и прекрасно зная, что Даламары найдут его здесь. И они действительно нашли – возникли из полутьмы какого-то переулка, пошли по обе стороны от него, одним своим присутствием наполняя Рейстлина уверенностью, что всё обязательно получится, а новый план, пускай и придуманный в спешке, тут же начал обрастать подробностями. Чем дольше Рейстлин думал о нём, тем сильнее убеждался – да, он приведёт его к Вратам, не так скоро, как хотелось бы, но приведёт непременно.       Даламары почтительно молчали, ожидая, когда Рейстлин сам решит обо всём рассказать. И он действительно это сделал – но, конечно, не на улицах Истара, переполненных суетой и шумом, а в тишине прохладных покоев, куда они мягко увлекли его, не забыв позаботиться об ужине и бокале лучшего вина из запасов Короля-Жреца. Со всеми удобствами устроившись в кресле, под внимательными взглядами учеников, Рейстлин изложил им свой план: бой с Минотавром... Карамон, разумеется, не выстоит против него и станет искупительной жертвой... всё во имя веры, как и желал Король-Жрец. Эта жертва поможет наконец-то провести Великую Мессу, Крисания будет милостиво прощена и спустится с Рейстлином в подвал храма, который надёжно скрывает в себе Врата. Врата будут открыты, Такхизис – побеждена, и на небесах Кринна появится новое созвездие, знаменующее приход к власти нового бога, самого могущественного из всех. Рейстлин так увлёкся развернувшейся перед ним картиной собственного торжества, что едва не выронил бокал, – рука чёрного Даламара удержала его руку, белый Даламар подошёл к нему со спины и осторожно коснулся его напряжённых плеч сквозь мантию.       – Шалафи, – сказал он чуть подрагивающим голосом, – нужно ли говорить, что мы сами никогда не придумали бы столь изобретательного плана?       – Да, шалафи, – подхватил чёрный Даламар, ласково поглаживая ладонь Рейстлина кончиками пальцев, – мы преклоняемся перед вашим умом и способностью находить выход даже из самых безнадёжных ситуаций. Появление вашего брата действительно могло бы всё испортить, но вы повернули положение в свою пользу. Правда, если нам будет позволено кое-что предложить...       – Я слушаю вас.       – Шалафи, нам кажется, что стоило бы сохранить жизнь вашему брату.       – ЧТО?! Мой братец-предатель не заслуживает...       – Да, конечно, мы с вами полностью согласны, но, прошу вас, если вы нам хоть немного доверяете, обдумайте такую возможность. Карамон, несмотря ни на что, последовал за вами в Истар – несомненно, чтобы защищать, он же всегда защищает вас... Не думаете ли вы, что такая безоглядная преданность может вам пригодиться и в Бездне?       В самом деле. Рейстлин понятия не имел, что его ждёт за распахнутыми Вратами; иметь под рукой кого-то, беспрекословно ему подчиняющегося, чтобы послать вперёд или использовать как живой щит... вполне себе неплохая идея.       – Что ж, – нарочито равнодушно ответил он, – об этом можно поразмыслить.       А затем он бросил повелительный взгляд на чёрного Даламара, и тот послушно опустился перед ним на колени. Белый Даламар сделал то же самое – оба они смотрели на Рейстлина снизу вверх непроницаемо тёмными глазами, в которых отражались огни свечей, покорные его воле, молча ожидающие его приказа... Рейстлину нравилось видеть их такими. Рейстлин больше не просил о том, чего так отчаянно сильно жаждал, не умолял их жалобными взглядами, не говорил «пожалуйста» слабым, постыдно дрожащим шёпотом – он приказывал, он требовал, он брал своё. Ученики должны беспрекословно подчиняться учителю во всём, чего бы он ни захотел от них. А Рейстлин хотел многое. И сейчас он запустил руку в волосы одного из Даламаров, намотал чёрные пряди на кулак и резко потянул назад, заставляя запрокинуть голову. О, этот взгляд из-под трепещущих ресниц... ни малейшего следа дерзости и насмешливости, как в те первые дни в Башне, и от прежнего высокомерия тоже ничего не осталось. Даламар смотрел на него, как смотрит, должно быть, раб на своего хозяина. А с рабом хозяин может делать всё, что ему вздумается. Даламар, кажется, хотел сказать что-то, но Рейстлин не дал – бесцеремонно прижал его голову к своему паху и откинулся на спинку кресла, шире разводя ноги и с наслаждением прикрыв глаза. Он чувствовал, как по груди под мантией скользят ладони второго Даламара, как его губы невесомо касаются плеч, шеи и мочки уха. Чуть подавшись вперёд, Рейстлин схватил его за отвороты рубахи, резко притянул к себе и увлёк в поцелуй – намного более жадный и глубокий, чем прежде, поцелуй, в котором он не позволил перехватить инициативу, впиваясь в губы Даламара совершенно безжалостно. По телу разливалось пламя, почти сразу вспыхнувшее ревущим пожаром. Таких бездн в самом себе Рейстлин и не подозревал, пока не появились эти проклятые эльфы... интересно, чем же они занимались там, в Конклаве, кто научил их таким вещам... испорченные эльфы, которые и его самого испортили, заставили желать непозволительного... порочного... но, о Паладайн, Такхизис и все боги Кринна вместе взятые, такого сладкого, такого восхитительно сладкого падения! Рейстлин укусил Даламара за нижнюю губу, ощутив вспышку удовольствия от его болезненного стона, сильнее вцепился в волосы второго – который уже приспустил его штаны до колен, поднял голову и абсолютно бесстыдно провёл языком по губам. Развратный мальчишка! Рейстлин грубо толкнулся членом в его рот почти на всю длину и, откинув назад голову, сам протяжно застонал, потому что огонь взвихрился и поглотил его без остатка.       Всё разворачивалось как в идеальной шахматной партии, где ходы рассчитаны наперёд и неминуемо ведут к цели. Ход первый: вытащить Карамона из неприступной темницы Истара, куда Рейстлин, как советник Короля-Жреца, мгновенно получил доступ. Обмануть стражу не составило никакого труда, они даже разогнали других заключённых, чтобы одетый в белоснежную мантию советник мог спокойно поговорить с тем самым братом чёрного мага и богохульника Маджере, наставляя его на путь истинный. Карамон смотрел на Рейстлина широко раскрытыми, полными собачьей преданностями глазами, внимая каждому его слову. Да, брат, конечно, брат, я сделаю всё как ты скажешь... Карамона увели, чтобы облачить в рыцарский доспех и представить Королю-Жрецу как воина света. Король-Жрец пришёл в восторг – надо же, этот предатель-изменник раскаялся в своих грехах и хочет искупить вину собственной кровью! Рейстлин стоял рядом с ним на балконе над широкой, вымощенной камнем ареной, смиренно принимал слова благодарности и наблюдал за Карамоном, который, как и было условлено, победоносно поднял над головой меч и тут же с тихим звоном положил его у своих ног.       Ход второй: убедить Короля-Жреца, что Карамону своей жизни не жалко, но, как истинный рыцарь, он будет сражаться за свободу Крисании, поэтому жрицу, пусть и запятнавшую себя, необходимо вывести на арену. Её привели, испуганную, растерянно моргавшую от яркого света, не вполне понимающую, что происходит; она увидела, как Карамон в одиночку бьётся едва ли не с десятком заключённых, выпущенных по такому случаю из тюрьмы, свирепых и почти не уступавших ему в могучем телосложении, и закричала в ужасе, заломила руки, умоляя братьев и сестёр по вере остановить это безумие. Безумие предсказуемо не остановилось, взамен поверженных противников-людей на арене появился Минотавр – Рейстлин хоть и знал, что в Истаре держат это чудовище, но даже у него по спине пробежали мурашки от оглушительного рёва. Казалось, этот монстр может переломить человека, как тонкую веточку, но Карамон, которому Рейстлин рассказал всё о слабых местах Минотавра (как ни странно, такие были и у этого кошмарного создания), после непродолжительной борьбы швырнул его наземь. Толпа взревела и вскочила со своих мест, бешено аплодируя победителю, Король-Жрец с тем самым безумным пламенем в глазах, которое Рейстлин ни раз замечал прежде, ухватился за перила балкона и пытливо всмотрелся в усталое, мокрое от пота и крови лицо Карамона... а потом подозвал стражников и повелительным жестом указал на него.       – Схватить.       На третьем не случившемся ходу шахматная доска треснула, и все фигуры посыпались в разные стороны. Бесконечная слабость разлилась по всему телу Рейстлина, лишь предельным напряжением воли он заставил себя пойти за Королём-Жрецом, который торжественно спускался с балкона, и сказать ему в спину, едва сдерживая дрожь в голосе:       – Но, мой государь... вы обещали помиловать жрицу и воина... во имя веры и торжества Света над Тьмой. Паладайн велит прощать грешников, чтобы они...       – Паладайн говорит моими устами! Не забывайся, ты всего лишь советник, а я... я глас божий, только мне дозволено карать или миловать, только по моей воле будут вершиться судьбы людей! Так начнём же Великую Мессу, пробил час очищения!       Жители Истара, собравшиеся на арене, замолкли мгновенно, будто поражённые заклятием немоты. Они, не отрываясь, смотрели на своего правителя, человека, которого всегда окружал ореол сияющей, неприкосновенной святости, и тревожно перешёптывались... кажется, и они, это стадо бестолковых овец, начали что-то понимать своими крохотными умишками. Людское море заволновалось ещё сильнее, когда по приказу Короля-Жреца сражённых, но не убитых соперников Карамона стража стала рывком поднимать на ноги и привязывать цепями к столбам, тянувшимся по краям арены – сколько раз именно здесь происходили публичные казни... А сам Король-Жрец на глазах испуганных, заставших в изумлении людей подошёл к Карамону, которого так и удерживали трое самых крепких стражников. Одно прикосновение ладони – и Карамон рухнул на землю, как подкошенный, в пыль и кровь, а Крисания вскрикнула и сделала неуверенный шаг назад, потому что теперь взгляд Короля-Жреца обратился к ней. Да, правитель Истара, земное воплощение Паладайна в ничем не запятнанных белых одеждах, умел исцелять от любой хвори наложением рук. Сколько раз он проделывал это под восхищённые вопли толпы, опускавшейся перед ним на колени и превозносившей его почти как бога, спустившегося с небес. И сколько раз он проделывал то, что в первый раз увидели сейчас эти ослеплённые белыми одеждами люди, но не на площади под ярким солнцем, а в сырой полутьме казематов, там, где один лишь Рейстлин наблюдал за ним. И даже перед советником, пускай и допущенным к тайне, Король-Жрец притворялся – смотрел на павших от его руки с мягкой улыбкой, полной сожаления, и говорил Рейстлину: тяжкое бремя возложил на меня Паладайн, но кто же, если не я, очистит нашу грешную землю от всех проявлений зла... Те, кого без всякой жалости убивал Король-Жрец, были злом только по его личному разумению, но безумец, возомнивший себя богом, не видел никакой разницы.       Теперь он не сделал и попытки притвориться милосердным правителем, вынужденным вопреки своей воли уничтожать зло. Он подошёл к ближайшему столбу, не глядя тронул лоб отчаянно бьющегося в оковах мужчины ладонью и даже не задержался посмотреть, как тот падает, бессильно повисает на цепях. Та же участь ждала всех остальных осуждённых – Король-Жрец в мёртвом молчании толпы свершал своё священное правосудие. Наконец он остановился. Посмотрел на свои ладони, запрокинул голову к небу и разразился безумным хохотом, от которого даже у Рейстлина, давным-давно заглянувшего под маску, застыла кровь в жилах. Король-Жрец обвёл пылающим взором свою сбившуюся в испуганные стайки паству и провозгласил голосом, раскатившимся по всей арене как гром:       – Готовьтесь принять чашу божьего гнева! Только те, кто истинно веруют, будут спасены, остальных ждёт неминуемая кара господня! Смотрите же, братья мои и сёстры, как я расправлюсь с воплощениями тьмы, проникшими в наш священный город! К ним нельзя проявить даже капли сострадания, не позвольте этому чувству затуманить ваш разум... смотрите, как трепещет эта богохульница перед могуществом Паладайна, и не дайте злу под маской невинности обмануть вас! Отец наш небесный, мы творим эту мессу с твоим именем на устах... пусть гнев твой прольётся огнём на грешников, пусть сгорят они в этом очистительном пламени! ПАЛАДАЙН, УСЛЫШЬ НАШИ МОЛИТВЫ!       Сумасшедший вопль фанатика, несомненно, мог долететь и до самых небес. С расширившимися глазами, в которых уже не было ничего человеческого, Король-Жрец двинулся на Крисанию, занося над ней руки, сулящие смерти... Из теней, сгустившихся под балконом, появились Даламары, один из них бросил Рейстлину посох, и он кинулся наперерез Королю-Жрецу, отбивая его руки посохом, отталкивая его в сторону, загораживая собой окаменевшую от страха жрицу. Даламары мгновенно оказались перед ним и заслонили от человека, возомнившего себя богом; у Рейстлина сжалось сердце от чувства, которое он не мог и не хотел назвать, но за секунду оно сменилось ужасом, потому что люди вокруг стали кричать и показывать пальцами в небо... Рейстлин вскинул голову и увидел такое, чего и в самых кошмарных фантазиях не мог бы вообразить. Паладайн услышал молитвы Короля-Жреца и откликнулся на них. С неба на Истар, город-храм, пролился огненный дождь. Золотые и алые стрелы, рассыпающиеся миллионом шипящих искр, вонзались в плиты арены, прошивали насквозь людей, не успевших даже понять, что происходит, поджигали деревянные столбы, обращая их в еретические костры до небес. А потом весь мир взорвался и превратился в пылающий ад, в котором не было ничего, кроме пламени, пожирающего без остатка всё и всех. Истошные крики боли, обрывки молитв и бессмысленные призывы к небу о милосердии и прощении, бешеный треск огня и ломающегося камня, рыдания, потонувшие в воплях тысячи голосов, окружили Рейстлина со всех сторон. Наверное, Даламары использовали какое-то защитное заклинание, потому что ни одна огненная стрела не достигла его, не причинила вреда ни ему, ни Крисании; словно в зыбком тумане сна, не до конца понимая, что делает, Рейстлин обхватил жрицу за плечи и потянул к Карамону, распластанному на каменных плитах.       Он всмотрелся в бушующее небо над головой и увидел что-то огромное, стремительно несущееся к земле, накрывавшее Истар своей необъятной тенью... Гора. Это была гора, целиком из пламени, и одного взгляда на неё хватило, чтобы понять – Паладайн разгневался не на шутку, и город-храм обречён, как и все до единого, кто в нём находится.       «Нет, нет, нет!» – билось в голове у Рейстлина, он лихорадочно отыскивал в памяти заклинание, которое могло бы их спасти, и нашёл, и забормотал нужные слова, вскинув над головой посох, сбиваясь почти на каждом и начиная заново, чувствуя, как прижалась к нему Крисания, как заключают его в надёжные объятия Даламары – и набираясь от этого уверенности и силы. А огненная гора неумолимо приближалась, и вот тьма заполнила всё вокруг, и только крохотный огонёк навершия посоха остался в этой тьме, и отчаянные крики разом стихли, погружая мир в неестественное, непроницаемое молчание, в погребальную тишину могилы. Рейстлин открыл глаза и ничего не увидел вокруг, только услышал тонкие, беспомощные, как у ребёнка, всхлипы Крисании и голоса Даламаров, ласково приговаривающих что-то. Он не понимал ни слова. Последняя ниточка, позволявшая ему стоять на ногах и творить магию, оборвалась, он выронил посох и упал на колени, а после уткнулся лицом в обугленные плиты, и даже тьма, окутывавшая его, исчезла, растворяясь в Бездне.