Чёрное к белому

      Иди ко мне…       Сынок, не бойся…       Будь рядом со мной…       Ты помнишь легенду…       Смерть за левым плечом твоим…       Голос Такхизис вползает в его сознание, как змея, – тихий, вкрадчивый, похожий на шипение, вползает и опутывает собой, словно сети. Невозможно вырваться, невозможно даже шевельнуть рукой, закрыть уши, чтобы не слышать, не слышать, не слышать… Мягкий, ласковый голос мамы не может пробиться сквозь эти сети, затихает, растворяется, как дым. Рейстлин тянется к маме, бьётся отчаянно – муха в паутине, – но Такхизис заполняет пространство сна ледяным безжалостным смехом, обвивает его своим змеиным – драконьим – телом и всё крепче сжимает, нашёптывая на ухо: «Иди, иди ко мне, мой мальчик, займи своё место… у подножия трона… будь моей верной тенью, я жду тебя, иди же, иди, иди…»       Рейстлин понимает, что видит сон. Всё нереально, не по-настоящему, и стоит сделать небольшое усилие – он проснётся, снова окажется в своих покоях в Башне. Но сил у него нет. Совершенно никаких. И магия в этом затопленном тьмой месте не действует. Ему не вырваться из наваждения, только если Такхизис отпустит сама, а она ведь не отпустит, она будет мучить его… вечно…       – …шалафи, что с вами?       Рейстлин дёрнулся, рывком сел и тут же забился в угол постели, пытаясь понять, где находится. Полумрак. Огонёк свечи на прикроватном столике слегка разгоняет её. Подушки, одеяла, знакомые стены, почему-то сжимающиеся вокруг… он вернулся обратно, он в своей комнате, а рядом с ним, совсем близко, сидит Даламар в белых одеждах, смотрит на него и осторожно прикасается к его щеке кончиками пальцев.       – Вы так кричали, шалафи, но я долго не мог разбудить вас… Вам приснился дурной сон?       Рейстлин ещё несколько секунд сидел неподвижно, с трудом втягивая в себя воздух, закрыв глаза, чтобы не видеть стен, которые надвигались со всех сторон… а потом наконец осознал ситуацию и отшвырнул прочь руку Даламара.       – Не смей меня трогать! Что… что ты себе позволяешь, мальчишка, неужто забыл, кто из нас учитель, а кто ученик?!       – Вовсе нет, шалафи, – покаянно опустив голову, ответил Даламар, убрал руки за спину и отодвинулся от Рейстлина. – Простите за неподобающее поведение. Но я испугался за вас. Вы… правда так кричали, словно вам было больно.       – Кошмары, – неохотно пробормотал Рейстлин, чувствуя, как стены перестают двигаться, как липкий ужас отступает и сменяется раздражением – эльфу нельзя было видеть его в таком состоянии, наверняка же он пойдёт и растреплет всё брату, и как тогда ученики станут держать себя с ним? Кошмары… Рейстлин, конечно, умолчал о том, что видит их каждую ночь.       Даламар снова поднял голову, и на его лице была вовсе не насмешка, не снисходительная жалость… тревога и страх, словно «дурной сон» приснился ему самому.       – Позвольте, – начал он слабым голосом, запнулся и, сглотнув, продолжил оборванную фразу: – Позвольте, я помогу вам, шалафи.       – И как ты собираешь мне помочь? – Рейстлин насмешливо изогнул бровь. – Неужто ты хочешь сказать, что знаешь заклинания, которых не знаю я?       – Нет, но…       – Их невозможно прогнать, эти сны. Я пробовал. Не существует таких заклятий и зелий. Поэтому, будь добр, выйди и оставь меня в покое.       – Но, шалафи, я мог бы…       – Ты мог бы уйти! Убирайся прочь, живо!       Наверное, Даламар уловил яростные нотки в голосе Рейстлина – голосе дрожащем, мгновенно сорвавшимся на истеричный крик. Он тут же поднялся, почтительно кивнул своему учителю и быстро исчез, без единого звука закрыв за собой дверь. Рейстлин обессиленно откинулся на подушки. Надо было держать себя в руках. Не показывать Даламару, как эта ситуация… задевает его, заставляет скрывать неловкость и стыд под маской злости. Никто не должен видеть Рейстлина Маджере таким. Кошмары тревожили его сон давно, и даже Карамона Рейстлин прогонял, отвергая все его попытки успокоить, позаботиться, расспросить об этих кошмарах. Помочь. Ну конечно, Карамон хотел ему помочь, как всегда. Видимо, он до сих пор считал брата хрупким, болезненным мальчиком, не способным дать отпор обидчику. Только в защите и помощи Рейстлин больше не нуждался… он никому не позволит воспользоваться своей слабостью, никогда, ни за что! И уж тем более странному эльфу, непонятно как очутившемуся в его Башне. Чужому. Никогда, ни за что…       Рейстлин сам не заметил, как погрузился обратно в тяжёлый, туманный сон – в объятия когтистых лап Такхизис.       Мой глупенький мальчик, ты же знаешь – тебе от меня не спрятаться… Я всегда буду с тобой, пока ты не придёшь ко мне. Ну же, скорее, нельзя заставлять свою Тёмную Госпожу ждать. Твоё место – в Бездне, в царстве теней, так найди же Врата, мой Рейстлин, спускайся сюда, тени ждут…       – Нет. Нет, нет, я… оставь меня, уйди, я не хочу больше тебя слышать! Мама!..       Мама не поможет. Видишь – её здесь нет… Она бросила тебя, Рейстлин, как бросил отец когда-то, ты не нужен никому, даже брату… только мне. Будь рядом со мной. Ты хотел стать богом, так почему же медлишь, почему не приходишь? Иди… иди в Бездну… открой мне Врата и выпусти на свободу… вместе мы покорим этот жалкий человеческий мир… Рейстлин, я жду тебя…       – Нет!       Он проснулся от собственного крика и шарахнулся в сторону, путаясь в простынях, не видя ничего перед собой, только бы оказаться подальше от Такхизис, от её змеиного голоса и драконьих глаз… нет, пожалуйста, нет, помоги мне, мама, мама, спаси меня!       Чьи-то руки перехватили его, останавливая, ласково скользнули по плечам, притянули к себе. Рейстлин уткнулся лицом во что-то тёплое и замер, затаив дыхание, чувствуя, как холодные тиски в голове разжимаются, напряжённые мышцы расслабляются, а голос в голове постепенно затихает… уходит далеко-далеко, растворяется без остатка. Хорошо… тихо… как в объятиях матери.       Видишь – её здесь нет.       Рейстлин попытался отодрать от себя чужие руки и дёрнулся прочь, но Даламар – это снова был он, эльф в одеждах, смутно белеющих в темноте – прижал его к себе ещё крепче. И – совсем уж невиданное дело – медленно провёл ладонью по его волосам.       – Тише, шалафи, это был всего лишь сон… тише, успокойтесь, я ничего плохого вам не сделаю…       Почему так странно звучит голос ученика? Откуда в нём эта… ласковая, успокаивающая нежность? Даламар что, говорит с Рейстлином Маджере как с глупым испуганным мальчишкой, не способным отличить сон от реальности?       – Отпусти… отпусти меня сейчас же!       Даламар задумчиво на него посмотрел и послушно отпустил, сам, впрочем, не ушёл, так и остался сидеть на краю постели, сложив руки на коленях.       – Пожалуйста, шалафи, позвольте мне вам помочь.       – Я же сказал тебе, что нет таких…       – Да, заклинаний и зелий нет. Но я постараюсь помочь по-другому. Просто… позвольте мне остаться с вами до утра, чтобы кошмары больше вас не тревожили.       – Что? – Рейстлин даже рассмеялся – так нелепо прозвучали эти слова. – Ты хочешь сидеть со мной как… нянька с младенцем? Неужто позабыл, у кого обучение проходишь, эльф? Да и чем мне вообще поможет твоё присутствие, а?       Рейстлин не мог – да и не хотел – сдерживать злые, издевательские ноты в своём голосе. Ледяная насмешка всегда безотказно работала с Карамоном, наверняка сработает и сейчас. Но Даламар почему-то не спешил уходить. Он смотрел и смотрел на Рейстлина блестящими во мраке глазами… а потом вдруг потянулся и накрыл тёплой ладонью его холодные, дрожащие после жуткого сна пальцы.       – Пожалуйста, шалафи. Разрешите мне попробовать. Если вам не станет лучше, я больше не буду вас беспокоить, но хотя бы один раз… позвольте, прошу.       Это была не дерзость, не та непростительная фамильярность, которую в обращении с собой Рейстлин не позволял никому. Это была просьба. Почти мольба. И то ли голос этот, то ли прикосновение руки, непривычное, но неожиданно приятное, заставили Рейстлина всю злость растерять и как-то жалко выдавить:       – Ладно… пробуй, раз уж тебе так надо.       Он опустился на подушки, натянул на себя одеяло, закрыл глаза и сделал вид, что Даламара не замечает вовсе. Даламар не выпустил его руку. Время шло, едва слышно пересыпался песок в часах на столике у кровати, а пальцы эльфа всё так же бережно сжимали… легонько поглаживали, словно повторяя: «Я здесь, я никуда не уйду, я останусь с вами». Рейстлин и хотел бы презрительно фыркнуть да отдёрнуть руку, но почему-то не стал этого делать. Убаюканный этими касаниями, согревшийся в тепле одеяла, он сквозь сон различил голос эльфа:       – Спите, мой шалафи, я прогоню ваши дурные сны, если они явятся снова. Ничего не бойтесь, спите…       Рейстлин собрался возмутиться, мол, ещё чего, каких-то снов он бояться будет, но сон уже накрыл его прохладной волной и утянул в спокойную, безмолвную глубину.       Даламар пришёл и следующей ночью. На этот раз не после того, как Рейстлин проснулся с криком ужаса, а сразу, едва собрался лечь спать. Надо было отругать его и выставить за дверь – слишком уж своевольничать стал, паршивец, но… Рейстлин лишь тихо хмыкнул и продолжил готовиться ко сну, делая вид, что никакого Даламара в комнате нет. Однако, стоило ему задуть свечу и забраться под одеяло, Даламар снова опустился на край постели и взял его руку в ладони. Рейстлин ничего не сказал и вырваться не попытался.       Наступила тишина – не мрачная и гнетущая, а какая-то тёплая, приятная, в этой тишине нужды в словах просто не было. Через некоторое время Даламар нарушил её.       – Что вам снится, шалафи?       Всё, это было уже слишком. Как он смеет… с чего вообще решил, что Рейстлин расскажет… будет делиться с ним, эльфом-чужаком, своими тайнами… Нет, этого наглеца давно пора поставить на место и больше никогда ему не позволять!..       Лихорадочный поток мыслей забурлил у Рейстлина в голове, и он с удивлением услышал свой голос, произнёсший тихо и совсем слабо единственное слово:       – Мама.       Да что же он творит, почему?..       – Я слышал, она умерла, когда вы были ребёнком, шалафи. Вам… должно быть, очень не хватает её?       Никто так с Рейстлином не говорил. Даже Карамон с его навязчивым вниманием и бесконечным сочувствием. Никто не говорил так, словно… понимает боль Рейстлина, видит этот размытый, но неотступный образ матери перед его глазами. Откуда? Откуда Даламар может знать, зачем он спрашивает об этом? И что отвечать ему?..       – Она приходит ко мне. Ночью. Я могу слышать её голос, но ещё ни разу… не сумел с ней поговорить. Между нами прозрачная стена, и мои слова не долетают до мамы, хотя я кричу ей, бьюсь об эту стену, пытаюсь сказать, как сильно любил… и люблю до сих пор. Столько лет прошло, а мне…       Рейстлин оборвал себя и запретил говорить дальше, но Даламар, боги знают, как ему это удалось, подхватил и закончил сам:       – Одиноко? Вы… скучаете по ней, хотя она уже давно умерла, и даже брат ваш её почти забыл.       Как? Как он догадался? Нет… не может такого быть, он же не способен, в самом деле, читать мысли, даже самые могущественные маги не все владеют искусством проникать в чужое сознание…       Желание накричать на Даламара, прогнать его из спальни и запереть за ним дверь на замок, чтобы больше не совался, пропало, не успев толком и возникнуть. Вместо этого Рейстлин судорожно выдохнул и сказал:       – Да.       Одно слово. Но и в нём уже было слишком много… его. Эту свою сторону Рейстлин не показывал никому из ныне живущих и не собирался никогда, так почему он показывает, почему позволяет мальчишке-эльфу лезть грязными руками прямо в душу?       Даламар чуть сильнее сжал его пальцы и посмотрел ему в глаза. Встревоженный взгляд. Ласковый… заботливый… почему?..       – Мне так жаль, шалафи. Я бы хотел, чтобы она сейчас была с вами… обняла, успокоила… чтобы кошмары никогда больше не мучили вас. Позвольте, я… сделаю то, чего не может сделать ваша мама.       Рейстлин и опомниться не успел – руки Даламара сомкнулись у него за спиной и притянули к себе, как в прошлую ночь. И в этом объятии было так легко дышать, так спокойно и… безопасно, что Рейстлин сам, неосознанным движением, подался вперёд и вжался в грудь Даламара. Странное. Происходило что-то странное, ну и пусть, потом он обдумает ситуацию как следует и решит, что делать, как вернуть обратно границы между собой и чересчур дерзким учеником, но это будет завтра или… ещё через пару дней… когда-нибудь, сейчас не нужно об этом думать. Рейстлин не узнавал сам себя. Он потянулся к белым одеждам Даламара, вцепился в них пальцами и застыл так, прислушиваясь к бешеным ударам собственного сердца.       Даламар стал приходить каждую ночь. Днём Рейстлин делал вид, что ничего особенного не происходит, ничем не показывал своего изменившегося отношения к белому Даламару… да и сам не понимал, что же именно изменилось. Эльфы всё так же удостаивались лишь его кивка или отрывистого приказа, да ещё кратких, неизменно сухих уроков магии. Рейстлин смотрел на них обоих одинаково: презрительно и с подозрением, как раньше, наглядно им демонстрировал, что они ему только мешают и отрывают от гораздо более важных дел. Но взгляд то и дело соскальзывал на белого Даламара… на его склонённую над книгами голову, на руки, ловко смешивающие ингредиенты для зелий. Он даже стал замечать небольшие отличия этого Даламара от второго, чёрного. Этот чаще улыбался. Быстрым движением закладывал выбившуюся прядь волос за ухо. Хмурил лоб и подпирал рукой подбородок – видимо, встречая в древних текстах особенно сложное место. А ещё он тоже смотрел на Рейстлина, когда тот входил в библиотеку. Сразу же поднимал голову и провожал глазами, хотя второй Даламар оставался неподвижен и увлечён работой.       Почему?       Это был сложный вопрос, и Рейстлин не находил на него ответа. Да и не хотел. Да и некогда, в общем-то, ему было. Но с приближением ночи он ясно понимал – да, что-то изменилось. Он теперь не боялся кошмаров. Не ощущал липкой тревоги, которая нарастала тем больше, чем сильнее сгущалась тьма за окнами Башни. По вечерам у него уже не тряслись руки, не вылетали из головы заклинания. Наоборот, он с изумлением – и с чувством смутного стыда – ловил себя на мысли о том, что ждёт момента, когда в Башне погаснут камины и свечи, будут задёрнуты шторы на окнах, закрыты двери… когда наступит тишина, и в его покои тихо войдёт Даламар в белых одеждах. Он неизменно садился на край постели Рейстлина, держал его руку в своих ладонях и порой даже напевал бархатистым голосом песенки. Колыбельные? О душистых лугах, и пушистых облаках, и звёздах в небе, и прочей чепухе, которой матери убаюкивают своих детей. Рейстлин засыпал раньше, чем успевал вслушаться в слова этих песенок. И кошмары больше не тревожили его сон.       Все дела, все печали забыты…       Добрый свет звёзды льют с высоты,       Спи, ни о чем не тревожась…       Ты колдун великий, но погас посох…       Нас унесёт разноцветной волной       В мир, где царят волшебство и покой…       Завтpа пpоснёшься, и ясное солнце       Снова взойдёт над тобой…       Поздно считать ошибки,       Никто не даст тебе новой попытки…       Дверь с тихим скрипом приоткрылась, и Рейстлин тут же поднялся из кресла навстречу… Даламару. Но не белому, не тому, кого так нетерпеливо ждал. На пороге комнаты стоял чёрный Даламар, опершись плечом о косяк двери, скрестив руки на груди и совсем не по-доброму улыбаясь.       – Что случилось, шалафи? Ты думал, что придёт мой брат… и снова будет петь тебе колыбельные песенки?       Даже насмешки в этом голосе не звучало. Издевательских нот тоже не было. Эльф говорил спокойно и безразлично – но ледяная улыбка кривила ему рот и вся поза выражала такое явное презрение, что Рейстлин не сразу нашёлся с ответом.       – Что… что ты вообще несёшь? И кто позволил тебе сюда войти? Пошёл прочь!       – Мне рассказывали про великого чародея Рейстлина Маджере, – не обращая на его слова ни малейшего внимания, продолжал Даламар. – Столь могущественного, что даже Пар-Салиан, верховный маг Конклава, не может тягаться с ним. А он, оказывается, просто ребёнок, который плачет по ночам от дурных снов. Неужели какие-то сны могут сломить тебя, шалафи?       Всё ещё без насмешки Даламар произнёс это слово, даже не произнёс – выплюнул, словно мерзкую отраву. Рейстлина пронзило холодной дрожью. Он застыл на месте, не в силах ни шаг сделать, ни сказать что-нибудь наглецу, ни выставить его за дверь… ничего не мог, только стоять и смотреть в неподвижное лицо Даламара. Другого Даламара. Он был идеальной копией своего брата, но ни следа теплоты и мягкости в его чертах не было. Зачем он пришёл? Как осмелился… говорить такое самому Рейстлину Маджере…       То, что хотел, Даламар уже сделал. Ничего больше не добавив, он развернулся и ушёл вглубь тёмного коридора, а Рейстлин, ошеломлённый, скованный непонятным и непривычным чувством, отступил назад и рухнул обратно в кресло. Руки подрагивали. Тяжёлый камень в груди мешал нормально дышать. Сердце стучало как бешеное, хотя ничего особенного вроде бы и не произошло… Страх. Кажется, этим странным чувством, схватившим Рейстлина за горло, был страх. Только во сне он боялся – Такхизис и её жадных лап, тянущихся к нему, – но никто из людей не вызывал у него страха, да и не мог, ведь это Рейстлина Маджере боялись, даже прославленные маги Конклава. Почему же он так испугался… слов, взгляда и голоса эльфа?       Почему?