Чужак

      Изабель знала, каково это, когда сердце замирает в грудной клетке. Когда орган перестает откликаться на зов нервной системы, сворачиваясь клубком глубоко внутри.       Уоррен знала, каково это, когда перед глазами проносится вся жизнь, останавливаясь на настоящем. Запечатываясь в отражении глаз, носящих необычайный оттенок. Гриффиндорка чувствовала, как высокая температура понижалась кратно чужому дыханию. Словно воздух леденел от каждого выдоха из вражеских уст.       Лёгкая ткань халата, укрывавшая девичье тело, больше не спасала от сквозняков. Она не могла служить броней против обсидианового взгляда, ведь ничто не могло потягаться с его внутренней силой.       Волшебница продолжала стоять посередине помещения, смотря исключительно вперед. На объект своего оглушительного удивления, клокотавшего на уровне глотки. Девушка попыталась сглотнуть ком, промолвить хоть что-то, тем самым показав, что она не просто статичная фигура. Однако любое слово, даже краткий слог обосновывался в горле бетонным комом, давившим на голосовые связки. Шею будто сковывала петля, затягивавшаяся с каждой секундой все крепче и крепче.       Изабель хаотично перебирала в голове варианты, способные послужить вспомогательным рычагом против молчаливой преграды, стоявшей в дверях ванной старост. Гриффиндорка бегло осматривала территорию, пытаясь понять, в каком направлении двигаться.       Молча обойти Блэка, сделав вид, что ничего не произошло?       Не вариант.       Слизняк не упустит возможности зацепиться за её трусливый манёвр, обсмеяв девичью попытку скрыться с его глаз. Несмотря на свою усталость и моральную истощённость, Уоррен вряд ли сможет пересилить внутреннее упрямство и уйти, не ответив слизеринцу в его манере.       Учитывая тот факт, что ведьма до сих пор ощущала, как её голосовые связки были обесточены, возможно, она сможет вынужденно проигнорировать Блэка. Но в последнее время ей все меньше и меньше удавалось прибегнуть к голосу разума, шептавшему оставить мерзавца за пределами своей досягаемости.       Гриффиндорка могла бы прислушаться к толике здравого смысла, вещавшего уноситься обратно в гриффиндорскую башню. Однако под грудной клеткой что-то неприятно засаднило, а удары сердца возобновились. Орган среагировал на присутствие слизеринца невообразимым набатом, отбивавшим темп волнения и неоспоримого интереса. Чистейшего любопытства, слышавшегося кожей. Клеточками тела, покрывавшегося мурашками под сетчатой тканью халата малахитового оттенка.       Ей все чаще казалось, что их соперничество — не про Турнир. Первое испытание осталось позади уже давно, с тех пор прошёл целый месяц. Однако конкурирующие взаимоотношения между чемпионами не смели потухать. С каждым днём они разгорались до состояния катастрофы.       Неважно, взаимодействовали ли они лично. Переглядывались в толпе остальных студентов; поочередно, так чтобы ни один из них не замечал субъективного интереса. Но так, чтобы и слизеринец, и гриффиндорка чувствовались на себе зрительное касание друг друга.       Их изломанная и противоестественная связь крепла с каждым днём, обосновываясь в мыслях постоянным гостем. Гриффиндорка могла сколько угодно отрицать сей очевидный факт, но действительность была такова: любой внутренний монолог рано или поздно сводился к мрачной, загадочной личности. Что бы ни делала Изабель, о чём бы она ни думала, — после бесконечных скитаний девушка всё равно мысленно возвращалась к нему.       Все её самые пугающие опасения оправдались. Слизеринец плавно подбирался к её сущности, умело вгрызаясь в уязвимые места ведьмы. Он мастерски овладевал её надломленным сознанием, внедряясь в черепные кости. В само естество гриффиндорки, порождая медленную и мучительную агонию.       Болезнь прогрессировала.       Как бы Изабель ни старалась уберечь себя от злого рока в обличье манящего змея, он настиг её. Всегда настигал.       Уоррен могла бы всецело поддаться умертвляющим симптомам. Она чувствовала, что почти варилась в адском котле. И стоило однажды проявить слабость, как от неё ничего не останется. Ни единой надежды на спасение.       Однако Изабель помнила, к какому факультету принадлежала. Бравость. Отвага. Честь. Девушка понимала, что ни за что не простит себя, если попытается сбежать вместо того, чтобы дать отпор. И пусть это будет стоить ей всего. Целой жизни. Но она не проявит слабость, несмотря на то, что воля почти иссякала из её жил, становясь подавляемой чужим влиянием.       Изабель более не нуждалась в обороне. Она жаждала пойти на рожон, готовясь к ответной атаке. Готовилась изодрать своё ментальное состояние до перемолотых эмоций. Когда истерический смех переходит в надрывное рыдание, а сознание обессилено настолько, что становится страшно. Ведь столько чувствовать одновременно просто невозможно. Уоррен была готова к каждому последствию, если оно поможет волшебнице одержать победу в очередном противостоянии против Блэка.       — Что ты здесь делаешь? — бетонный ком изошёл из горла одним нелепым вопросом.       Стоило бы догадаться, зачем слизеринец прибыл в столь поздний час в ванную старост. Девичьи глаза коснулись мужской сумки, висевшей на плече Блэка. Ей не требовалось прибегать к дару легилименции, коим она и так не обладала, чтобы понять — они находятся здесь по одной и той же причине.       Изабель наблюдала за тем, как зрачки слизеринца медленно направляются за девичью спину, а после расширяются с завидной быстротой. Он заметил то, что искал изначально.       Драконье яйцо, доставшееся Уоррен от Хвостороги, мерцало в свете громоздкой люстры.       Вот почему Блэк не промолвил ни слова с тех пор, как заметил гриффиндорку в просторном помещении. Аристократ прощупывал почву, прежде чем вступить в словесную баталию. И когда его подозрения подтвердились, слизеринец был готов к ответному наступлению.       — Нет-нет, маленькая выскочка, — он предостерегающе выставил указательный палец вперед, рассекая воздух фалангой, — Здесь я решаю, какие вопросы стоит задавать, — Блэк сбросил ремешок сумки с плеча, оставив свои вещи на плитке из белого мрамора. Одетый во все черное, он против воли приковывал к себе внимание. Как и всегда, слизеринец шёл в полный разрез с устоями, выглядя до неприличия вычурно и неподобающе. — Дамы вперед, — аристократ сделал шаг вперед, вынудив Уоррен отойти на два шага назад. — Что здесь забыла ты?       Блэк мог быть кем угодно, но он не идиот. Его умственные способности выдвигали его в ряды лучших. Хитрость и остроумие аристократа особенно поражали, когда речь заходила о соперничестве с кем-либо. Он всегда занимал первенство. Почти всегда. Он, как и Изабель, прекрасно знал, зачем ей понадобилось посетить ванную старост поздним вечером. Зачем ей потребовался огромный бассейн, учитывая, что каждый чемпион пытался угнаться за разгадкой, хранившейся в скорлупе трофея.       Блэк, как и Уоррен, просто хотел услышать, каким именно образом она пришла к долгожданному ответу. Ему хотелось узнать, как его мелкой проблеме удалось опередить слизеринца на несколько часов.       Ему нужны были ответы, но Изабель была слишком скупа, чтобы безвозмездно преподносить важные детали тому, кто однажды едва не растоптал её чувства. Она поклялась, что отныне они будут играть только по правилам гриффиндорки. Слизеринцу придётся постараться, чтобы вырвать из её мыслей заветную информацию.       — Я не собираюсь делиться с тобой подробностями своего времяпровождения, — упрямилась ведьма, скрестив ладони на груди.       Девичьи пальцы почувствовали под собой сетчатую ткань, совершенно не подходившую для встреч со слизеринцем. Под тонким одеянием не было почти ничего, что могло бы прикрыть просвечивающие участки одеяния. Изабель внезапно почувствовала себя смущенной, а тело начало нуждаться в привычной для гриффиндорки одежде, способной скрыть каждый изгиб.       — Ничего страшного, у меня впереди целая ночь, — самодовольно ответил Блэк, смерив ведьму пронзительным взглядом. — Ради интереснейшего рассказа, я могу подождать, пока ты соизволишь доложить мне обо всех своих секретах.       Его серебристые радужки хладнокровно очерчивали фигуру девушки, не замедляясь ни на секунду. Обыкновенное наблюдение, не более. Уоррен следовало бы почувствовать лёгкий прилив облегчения, — он не был заинтересован в ней. После всего случившегося гриффиндорка являлась для него не более, чем помехой в достижении собственных целей.       Изабель должна была смириться и возрадоваться этому факту, но предательская дрожь пробила электрическим током, кроша реберный корсет. Её хрупкое тело все ещё хранило в себе отголоски его касаний. Каждая пора была забита запахом чистокровного волшебника, оттеняя естественный аромат роз приторной ванилью. Этот шлейф знаменовал собой падение в бездну, и Уоррен едва ли этому противилась, несмотря на стойкий настрой дать отпор эгоцентричному ублюдку. Весь её план постепенно терпел крах.       — Я могу уйти. Облегчу нам обоим жизнь, — несмотря на болезненный укол чужого равнодушия, проткнувший плоть насквозь, гриффиндорке удалось набраться смелости, чтобы попытаться не выглядеть увлеченной диалогом с Блэком. Она не нуждалась в его внимании. Все эти фантомные сигналы были лишь последствиями игрищ, в которые Изабель, к собственному сожалению, заигралась. — Ты перестанешь сгорать от любопытства, а я избавлюсь от желания ударить тебя по самодовольному лицу.       Ей следовало сойти с тропы, ведущей к более опасным вещам, чем недопоцелуй. Если ведьма не продолжит прислушиваться к предубеждениям, то её сердце вряд ли будет принадлежать ей. Пока не поздно, стоит сорваться со всех ног и бежать из места, ставшего проклятым из-за одного только присутствия слизеринца. Гриффиндорка понимала, ей не победить в этой неравной борьбе. Пусть это будет выглядеть, как воздвигнутый белый флаг, — плевать. Но только так она сможет сохранить саму себя. Хотя бы что-то, что осталось от девичьей сущности.       — Ну же, — Блэк громко рассмеялся, прикоснувшись ладонью к животу. Ведьма вздрогнула, услышав, как звучит истинный смех чудовища. В этой эмоции не было ничего хорошего. Ничего заразительного. Только оглушительные нотки опасности, заливавшиеся жидким раскаленным оловом в каждое сухожилие. Его бархатный голос купировал трезвость волшебницы, опьяняя своим тембром. Делая всё возможное, чтобы она оставалась стоять на своём месте, внимая следующим указаниям. — Если ты так мечтаешь прикоснуться ко мне, есть множество других способов, — слизеринец вновь шагнул к Изабель, и на сей раз она не отшатнулась. Она продолжила внимать его словам, оберегая себя скрещенными ладонями. — Не обязательно вести себя, как дикарка. Или ты понабралась первобытных замашек у своего дружка борова?       — У него есть имя, — гриффиндорка оскалилась, вздернув подбородок. Взгляд слизеринца почернел, стоило ему услышать жалкую попытку Изабель защитить Владислава в глазах аристократа. Видимо, он совсем не ожидал, что её настолько сильно заденет это идиотское прозвище. Или, может быть, Блэк хотел, чтобы она согласилась с ним? Ни за что. — И я лучше провалюсь под землю, нежели ещё раз прикоснусь к тебе.       — Надо же, как быстро меняются твои предпочтения, Уоррен, — он редко называл её вот так. Обыденное грязнокровка неожиданно сменилось на девичью фамилию, и это был очередной удар по пробитой выдержке. Странное переплетение букв слышалось из его уст маняще. — Ещё недавно твоё тело говорило об обратном, — Блэк вытянул ладонь вперед, невесомо очерчивая тонкое девичье плечо, укрытое тонкой тканью. Изабель проследила за движением его пальцем, удерживаясь от желания прикоснуться к горячей коже. Она, как никто другой, знала, какой на ощупь была его плоть.       — Ничего не было, — она горько усмехнулась, уберегая себя от досады, вызванной ассоциативным воспоминанием. Память гриффиндорки нехотя хранила в себе фразу, ощущавшуюся раздробленным стеклом на губах. — Разве ты забыл?       Их противоестественные отношения строились на взаимности. Взаимной ненависти, приправленной взаимной отдачей. Ведьма всегда платила ему той же монетой. Била тем же оружием, стараясь делать как можно больнее, несмотря на полную уверенность, что слизеринцу никогда не бывает больно.       Лишенный чувств, он лишь забавлялся её шаткими усилиями добраться до его чернильного сердца, прогнившего насквозь собственной бесчеловечностью.       Но даже в самых страшных сказках говорится, что у чудовищ есть сердце. Оно открывается читателю в финале, когда все стойко уверены в том, что безжалостные существа не способны на эмпатию. Во всём есть своя история.       Однако в реальности, приближенной к тому самому невероятному чуду, всё было совсем иначе. Чудовища отдавали своё сердце вовсе не прекрасным дамам. Они отдавали его взамен на что-то более притягательное, нежели любовь или страсть.       Для них это подобно позору.       Но, видимо, не для Блэка. В его стоическом образе всё же нашлось место для трещины, пробившейся за счёт имеющихся чувств. Крупицы эмоциональности, оставшейся в нём из прошлой жизни.       Изабель терялась в догадках. Что такого страшного могло произойти с ним, раз он так старательно прибегал к роли бездушного человека, дабы уберечь самого себя от мягкосердечия? Почему слизеринец старательно пытался казаться недосягаемым в моменты, когда его подноготная вырывалась наружу, дабы показать, что в нём осталось хоть что-то от живого. Нормального.       Уоррен могла бы связать вынужденную озлобленность с его принципами. Но если бы ему было так сильно ненавистно происхождение маглорожденной ведьмы, Блэк, вероятно, не стал бы даже с ней разговаривать. Как он делал со всеми остальными грязнокровками. Нет. Здесь было что-то ещё. Что-то, что не могло склонить аристократа на колени перед высеченными идеалами его семьи.       Страх и растерянность плескались в ртутных радужках, заставляя слизеринца прибегнуть к его потаенным желаниям. Вопреки собственной стойкости, он проявлял интерес, за который впоследствии станет проклинать себя.       Его лицо заполонила злость, — самая характерная эмоция из всего слизеринского арсенала. На его скулах заходили желваки, а точеные черты напряглись настолько сильно, что, казалось, его лицевые кости способны раскрошиться. В мужском взгляде сверкнуло нечто, не подходившее ни под одну расшифровку.       Ладонь Блэка резко проскользнула по ткани халата, настойчиво вцепившись в предплечье гриффиндорки. От неожиданности она вздрогнула. Изабель не было больно, нет. В его касаниях не было ничего неприятного и отторгающего. Он приблизил её к себе одним ловким движением, и между молодыми людьми вновь не оказалось пространства.       — Ты сказала то же самое Григорову, когда он лез к тебе в рот своим блядским языком? — произнёс он утробным голосом, выдыхая в девичье лицо жар собственничества.       — О чём ты говоришь? — испуганно вторила Изабель, ощущая себя в ловушке. Её глаза, подобные русалке, расширялись в такт учащенному дыханию. Она могла поверить во всё, что угодно. Но только не в то, что Блэк станет требовать от неё правды, касательно её личной жизни. Это было… странно, Мерлин.       — Вся школа треплется о вас, — слизеринец смотрел прямо в глаза ведьме, пытаясь уловить в её обескураженной реакции намёк на правду. Он жаждал узнать, что связывало её с Григоровым, и что-то подсказывало гриффиндорке, что его любопытство не было связано с Турниром. — О новой восходящей звезде и её ручном псе, слоняющимся за своей гриффиндоркой по пятам, — Блэк выплевывал эти гнусности подобно яду, проникающему в кровь мгновенно.       Мужской голос дрожал от переизбытка эмоций. Вот, чего ты добивалась, Изабель. Довольствуйся тем, что ты сломала его непоколебимый нрав, призвав его обездоленное сердце к чувствам. И Уоррен более не смела лгать. Ей, действительно, приносило огромное удовольствие видеть, как нечто живое сменяет его мертвецкую отчужденность. Эмоции были ему к лицу. Даже те, что заставляли кровь стыть в жилах.       Изабель попыталась вырваться, но хватка была крепкой. Его жилистые руки напрягались всякий раз, когда тонкое предплечье изворачивалось в чужих ладонях. Пальцами левой руки он бережно обхватил девичий подбородок, приближая к своему лицу. Волшебница удержалась, чтобы не выдохнуть наслаждение, обвивавшее тело, подобно лианам. Она была готова вытерпеть что угодно, если это могло приблизить её к тому, чего она так страстно хотела. Кого. Мягкость и тепло мужских ладоней согревали дрожащую гриффиндорку, заставляя её забыться и остаться в этом мгновении навечно.       Уоррен могла поклясться, что видела, как серебристые глаза — навечно покрытые льдом — плавились от собственной жажды. От былого равнодушия, с которым Блэк некогда оглядывал её, не осталось и следа.       — Но знает ли он, кого ты хочешь на самом деле?       Хриплый шёпот коснулся мочки уха, когда Блэк приблизился к девичьей шее. Его дыхание опускалось на оголенную кожу, провоцируя россыпь мурашек. Изабель была готова избавить его от участи самобичевания и проклясть слизеринца. Она чувствовала, как дрожь усиливалась вновь, оставляя позади все те обещания, что она давала себе когда-то. Каждая клятва разрушалась, соприкасаясь с катаклизмом, заточенным в теле врага.       — Я никого не хочу, — ложь обжигала язык так же стремительно, как узел вожделения петлил внутри очередную восьмерку. Уоррен чувствовала, как задыхалась в его руках. Ей было необходимо уйти. Оставить все позади, но главное — сохранить саму себя. — Освободи мне проход, — ведьма отстранилась от слизеринца, изо всех сил стараясь не смотреть ему в глаза. Она знала, что стоит взглянуть в ртутные радужки снова, и все полетит к чертям.       — Твой путь свободен, — насмешливо отметил Блэк, прежде чем сбросил ладонь с девичьего предплечья и отошёл в сторону. Он присел на бортик бассейна, наблюдая за дальнейшими действиями гриффиндорки. — Тебя никто не держит.       Изабель озиралась по сторонам, будучи совершенно сбитой с толку. Её одолевали противоречивые эмоции. Разумеется, она возрадовалась тому, что её личным границам ничего не угрожало. Блэк не являлся тираном, претендующим на девичью свободу. Он не удерживал её насильно, давая Уоррен право выбора. Это наблюдение шло в некий разрез с привычным мнением об аристократе, составленным девушкой несколькими месяцами ранее.       Блэк никогда не принуждал её к чему-либо. Режущий внутренности холод, что обрушился на неё в мгновение, когда тёплые пальцы сошли с её кожи, гриффиндорке никто не внушал. Она сама была в ответе за собственные чувства.       Стараясь не оборачиваться на слизеринца, девушка бесшумно подкралась к разложенным вещам неподалеку. На одной из тумбочек можно было заметить алое полотенце, девичью сумку, несколько талмудов и самое важное — драконье яйцо. Уоррен принялась поочередно складывать всё в сумку, параллельно прокручивая в голове всё то, что ей поведал чарующий голос на дне кристально чистой воды.       На суше мы немы.       Мы сумели то забрать, о чём ты будешь сильно горевать.       Ищи быстрей — лишь час тебе на розыск дали.       Если бы волшебница знала, что подсказка будет настолько очевидной, то вряд ли бы заставила Ремуса проводить с ней целые часы напролёт в библиотеке. Они потратили несколько суток, не высыпаясь и полностью посвящая свое свободное время изучению различных книг, способных хотя бы на полшага приблизить гриффиндорцев к треклятому ответу. И только единственный гримуар, хранившийся в Запретной секции, смог подвести молодых людей к разгадке.       Пришлось прибегнуть к помощи Макгонагалл, чтобы профессор дала своё личное разрешение на посещение Запретной секции. Минерва любезно выдала своё письменное разрешение в обмен на обещание Изабель явиться на репетицию танцев со своим партнером. Уоррен чувствовала себя крайне глупо, выдавая профессору откровенную ложь, но чего только не сделаешь ради первого места.       Но и содержимое гримуара не было способно в полной мере пролить свет на загадочное содержимое трофея. В нём описывались лишь отдельные ритуалы, которые, возможно, оказались бы бесполезны, если бы не Мэри. Мулатка нашла гриффиндорцев как раз в тот момент, когда они почти отчаялись в своих попытках разгадать шифр. Макдональд поведала, что все ответы стоит искать не в пыльных старинных книжонках, а в литературе куда проще и доступнее. Когда Мэри рассказала о детских сказках, Изабель и Ремус ушам своим не поверили. Но стоило им связать слова подруги с прочитанным из средневековой книги, как головоломка соединилась логической цепочкой.       В одной из глав говорилось о том, что существует способ, позволяющий выведать заколдованную информацию самым простым обрядом. Такие ритуалы обычно проводили странствующие колдуны, когда на их пути встречались сирены.       Стоило их поймать в свои сети, как чертовки становились уродливым подобием той красоты, что волшебники наблюдали издалека, когда восхитительные русалки нежились в соленой морской воде. Их длинные густые волосы превращались в сгусток тины, оседавшей проплешинами на черепе. Великолепное сияющее тело менялось за секунды, когда кожа соприкасалась с открытым воздухом, и оливковый оттенок сменялся болотного цвета чешуей. Их чарующее пение становилось подобием утробного визга, а высокие нечеловечьи ноты заставляли уши кровоточить.       Разгадать ропот сирен было возможно лишь в одном случае — поместить мифических див в водоём. Иначе ни один странник не сможет разгадать то, что вертелось на их языках.       Именно так и поступила Изабель, решив искупаться в ванной вместе с драконьим яйцом. Ей крупно повезло, что Ремус являлся старостой Гриффиндора и любезно одолжил девушке пароль. По всей видимости, Блэк воспользовался своими дружескими связями с Лестрейнджем.       Гриффиндорка сложила последний атрибут из своих личных вещей в сумку, а после обернулась к входной двери. Блэк всё также сидел на бортике, наблюдая за девчонкой. Его лицо успело обрасти бесстрастной маской, и только глаза выражали подобие былой заинтересованности. Уоррен удивлялась тому, как ему удается жить на контрастах, успевая приспосабливаться к чему-то новому и отторгаться от былой ситуации. Минутами ранее он был разъярен, а в жилах протекал самый настоящий огонь. Сейчас же его образ был подобен лавине, придавливающей своей бесстрастностью всё живое.       Изабель направилась к выходу, но пройдя несколько дюймов вперед, остановилась, не ощутив в кармане халата свою волшебную палочку. Замешкавшись, девушка осознала, что оставила своё древко на краю бассейна. Прямо там, где сейчас сидел слизеринец. Она вдохнула как можно глубже, посчитав до трёх, прежде чем набраться смелости и добровольно пересечь змеиные границы. Блэк проследил за траекторией девичьего взгляда, уткнувшись серебристыми радужками в заветную вещицу.       Удивительно, но он не стал провоцировать Уоррен, забирая её волшебную палочку себе. Он просто смотрел, оставаясь сидеть на своём месте, как ни в чём не бывало.       — Советую тебе принимать горячую ванну, — внезапно произнесла Изабель, встав напротив слизеринца. Он поднял голову в удивлении, изогнув тёмную бровь. Они вновь находились слишком близко друг к другу. Их колени почти соприкоснулись, стоило гриффиндорке сделать один малейший шаг к сидящему Блэку. — Эти… существа не любят холод.       — Будут ещё наставления, госпожа профессор, или я могу приступать к ночному заплыву? — чувственные губы слизеринца украсила лёгкая улыбка, заставившая Уоррен почувствовать себя в ловушке демонов. Не его демонов. А своих собственных.       Гриффиндорка могла поклясться, что хотела покинуть ванную старост в тот момент, когда её дрожащие пальцы коснулись заветного волшебного древка. Она уже представляла, как будет уноситься из этой обители на подкошенных ногах, ощущая очередное разочарование. Чувствуя себя обделенной чем-то важным. Жизненно необходимым.       Но этого не произошло. Девичьи пальцы отпустили волшебную палочку, и та скатилась на кафельный пол.       Все клятвы оказались ложными. Каждое обещание, данное себе когда-то, растворилось в воздухе в момент, когда волшебница опустила лицо ниже.       На чертов дюйм, стоивший ведьме собственного самообладания.       Гриффиндорка прикоснулась к губам Блэка дрожащим ртом. Она почти не чувствовала под собой опоры, пол будто бы размыли жгучие эмоции, лившиеся потоком из девичьего естества. Её ладони медленно прикоснулись к щеке в поглаживающих движениях, ощущая пальцами легкую щетину.       Ведьма не посмела брать напором, это было не в её интересах. Прежде всего, Изабель изучала не самого Блэка, а именно себя. То, насколько далеко она сможет зайти. И, Мерлин, Уоррен не могла сдвинуться с мёртвой точки, лавируя где-то между боязливыми касаниями и неумелыми мазками на мужских устах. Девчонку следовало направлять, показывая то, насколько правильными были её действия. Ей нужна была его реакция.       И гриффиндорка её получила. Слизеринец запрокинул голову, обхватывая жилистыми руками девичью талию, приближая тело ведьмы к себе. Он скользил по тонкой ткани халата вниз, дотронувшись подушечками пальцев до тазовых косточек, провоцируя в Изабель ответную реакцию. Её руки зарылись в тёмные волосы волшебника, притягивая его лицо к себе, не давая ему возможности отвлекаться на что-то другое.       Однако у Блэка даже в мыслях не было обратить своё внимание на что-то, кроме распахнутой подноготной волшебницы. Он с жадностью раскрыл языком девичий рот, набирая темп с каждым влажным проникновением. Слизеринец целовался жадно, беспощадно к осторожности гриффиндорки. Он молчаливо рассекал её небо, вталкиваясь как можно глубже. Раскрывая свой истинный посыл. Блэк изголодался по ней. Несмотря на то, что они почти не целовались тогда, сейчас это было что-то запредельное. Безумное. Будоражащее сознание настолько, что каждая клеточка тела изнывала от жажды получить новую дозу. Почти запретное в столь банальных действиях.       Его ладони переместились со спины на девичий живот, хаотично цепляясь за тонкий пояс. Бесполезная ткань почти не оберегала Изабель от наготы, но если минутами ранее она молилась о том, чтобы одеться как можно скромнее, сейчас она изнемогала от желания. На её языке, ласкающем вражеские губы, вертелась просьба. Она хотела, чтобы Блэк развязал этот чёртов пояс. И он услышал то, о чем скандировало её подсознание. Слизеринец зацепился за сетчатый кусок ткани, натягивая его за свой кулак.       Изабель отстранилась от Блэка, выпрямившись перед ним во весь рост. Лёгким движением девушка распахнула халат, сбросив его к своим ногам. Собственное воображение игралось с ней, имитируя мужской удовлетворенный вздох. Но, быть может, всё это было реальностью.       Их настоящим.       Слизеринец безотрывно следил за тем, как вздымается обнаженная грудь ведьмы от частого дыхания. Её худые пальцы дотронулись до выступающей ключицы, переходя к яремной ямке. Изабель прикусила губу, чтобы не позволять собственным комплексам взять над ней верх. Она должна перебить эти глупые предубеждения чем-то более приятным.       Блэк наблюдал за её изящными, пусть и скованными движениями с неприкрытым благоговением. Но зрительного контакта оказалось для него ничтожно мало.       Слизеринец спрыгнул с бортика бассейна, преклонившись к девушке на коленях. Изабель растерялась всего на секунду, прежде чем почувствовала его ладони на внутренней стороне бедра. Мужские пальцы подцепили ткань нижнего белья, стягивая единственную преграду между ними. Ведьма наблюдала за его плавными движениями, молясь о том, чтобы это мгновение длилось вечно.       Блэк оставил легкий поцелуй на девичьем животе, а затем принялся прокладывать губами дорогу к выступающим ключицам. Его влажный язык коснулся девичьей шеи, и это послужило катализатором к легкому стону. Аристократ повернул Изабель в своих руках, меняя её позу. Теперь она стояла к нему спиной, прижимаясь обнаженными бедрами к его телу. Он продолжал изводить её жарким касанием своих губ, оставляя отметины на тонкой кожице за ухом. Левая рука обхватывала девичью талию, а правая проводила круговыми движениями по ореолам груди.       — Ты все ещё никого не хочешь, Уоррен? — бархатный шёпот коснулся мочки уха, а настойчивые пальцы ласкали набухшие соски. Блэк проходился поцелуями по границе волос и шеи, вдыхая губительный аромат цветущих роз. Изабель, не в силах больше сдерживаться, изгибалась в крепких руках, тесно соприкасаясь оголенными бедрами с его эрекцией. — Скажи мне правду, и я никогда в жизни больше не коснусь тебя.       — Хочу, — её привычный хриплый голос истончился донельзя, и теперь больше походил на хныканье. Она буквально вымаливала всеми силами больше, жестче, глубже. Уоррен обязательно пожалеет о своих желаниях, но это будет после. А пока есть сейчас. Существует только настоящее и властные ладони слизеринца, прокладывающие дорожку от груди до живота. — Пожалуйста, не останавливайся.       — Скажи мне правду, Изабель, — гриффиндорка вздрогнула, стоило ей услышать, как Блэк произносит её имя.       Уоррен излавливала ртом воздух, стараясь насытиться кислородом в промежутках между смертельно-изумительными касаниями. Правая ладонь слизеринца коснулась внутренней стороны бедра, останавливаясь в дюйме от чувственной точки. Спустя секунду он вовсе отнял ладонь, провоцируя Уоррен давиться невосполнимыми эмоциями.       Щедрость Блэка закончилась в тот момент, когда Изабель нуждалась в этом больше всего.       — Тебя, — и эти слова не являлись ложью. Это была чистая правда, которую стоило вскрыть практическим путём, доводя гриффиндорку до состояния чистейшего наслаждения. Она не могла обманывать слизеринца сейчас. Только не тогда, когда его пальцы были в опасной близости от кульминации. Уоррен опустила голову ниже, целуя мужское предплечье, покоившееся на её грудной клетке. — Я хочу тебя.       — Умница, — он блудливо рассмеялся в волосы волшебницы, проведя носом по девичьей скуле. — Я всегда знал, что вы, гриффиндорцы, не умеете врать.       В этот раз они действительно играли по её правилам. Она сама расставляла для себя капканы, в которые могла рано или поздно попасться. Но чтобы настигнуть опасные зубцы, ей пришлось прикоснуться к чему-то прекрасному. Куда более притягательному, чем сама смерть. Во всяком случае, ей уже было не страшно гореть в этом пламени.       Из глотки ведьмы вырвался протяжный стон, когда Изабель почувствовала, как прохладные пальцы Блэка вновь оказались между ног девушки, поглаживая тонкую кожицу. Гриффиндорка закинула голову на мужское плечо, прикрыв веки от удовольствия, разливавшегося по венам с каждым круговым движением. Прохладные подушечки касались клитора, заставляя каждый девичий нерв напрячься от нетерпения и предаться ощущениям.       Аристократ больше не походил на болезнь. Парадоксальность слизеринца заключалась в том, что он являлся антидотом к собственной пагубности. Он зализывал те раны, что сам некогда наносил. Ублажал девичье сознание, прося смилостивиться над чудовищной стороной его души. И самое удивительное заключалось в том, что Изабель прощала его. Прощала собственными стонами, поцелуями в его щетинистую скулу и частым дыханием от каждого касания.       Она бы простила его снова и снова, если бы он каждый раз просил подобным образом.       — Мне ускориться? — прошептал Блэк, продолжая стимулировать гриффиндорку большим пальцем. Его круговые движения придерживались единого темпа, за исключением особых моментов, когда слизеринец совершал обороты четче и напористее.       — Да-да, пожалуйста, — Изабель уже забывалась, болтая бессвязно и слишком тихо, чтобы кто-то посторонний мог их услышать. Она удерживалась одной рукой за мужское плечо, а вторая ладонь накрывала пальцы Блэка, сжимавшие девичью грудь. — Мне нужно… больше.       — Тогда попроси вежливее, — он обхватил шею ведьмы, сжав её, но без той рьяной силы, что была присуща ему в обычные моменты. Слизеринец делал это, потому что знал, как должно понравиться Изабель. И ей нравилось, бесспорно. Это лишь заводило её, затягивая узел страстного желания как можно туже. Гриффиндорка была почти на грани. В этот момент Блэк мог попросить, о чём угодно, и Уоррен совершенно точно бы исполнила все его прихоти.       — Регулус, я прошу тебя, не останавливайся, — умоляла волшебница, чувствуя, как естественная смазка стекала по мужским пальцам вожделенным соком. Она зацепила губами пальцы Блэка, покоившиеся на её шее. Вакуумным движением она вбирала их в свой рот, имитируя характерные движения. Собственный стон смешался со слюной, лившейся по подбородку.       — Ты быстро учишься, — слизеринец ласково поцеловал её в висок, пытаясь держать голос более ровным.       Гриффиндорка слышала, как дрожали его голосовые связки, и пыталась всеми силами заставить аристократа пребывать в этом состоянии перманентно. Вбирающими движениями губ она пыталась воскресить в нём всё то живое, что было искусно спрятано под множественными замками. Подбирала ключи таким образом, чтобы Блэк наконец-то прозрел.       Слизеринец направлял Изабель в делах, касающихся плотского наслаждения. Ведьма же обучала аристократа в делах сердечных.       Вот, что значит — чувствовать.       В этом нет ничего позорного.       Их связь более не ощущалась, как нечто противоестественное и запретное. Они словно два потерянных мира, соединялись воедино в ту самую секунду, когда меж их телами не было пространства. Слишком близко. Страсть чувствовалась кожей, плавящейся от каждого прикосновения.       Изабель никогда бы не подумала о том, что может ощущать себя настолько правильно в его руках. Гриффиндорка впервые не слышала, как скрежетал голос разума на задворках сознания. Он просто растворился в черепной коробке, оставляя место для единственной мысли. Ей впервые было по-настоящему спокойно, несмотря на шторм, что бушевал грозовыми раскатами внутри.       Каждая клеточка её тела была напряжена, дожидаясь момента долгожданной разрядки. Поступательные импульсы напрягали мышцы, в то время как сладкая нёга пускалась очередной порцией по венам. Кровь приливала к лицу и шее, сливаясь с оттенком отметин на шее, что оставил Блэк пылкими губами.       Уоррен чувствовала обнаженной плотью, как натягивалась ткань мужских брюк. Волшебница всецело ощущала то, насколько сильным было желание слизеринца. Ей не нужно было слов, чтобы понять, насколько сильно Блэк хотел её. Язык тела говорил красноречивее избитых фраз. Девичья ладонь скользнула ниже. Неумелые пальцы коснулись паха, нащупывая прямое доказательство аристократичных чувств. Изабель слегка сжала упругий член, массируя его через плотное одеяние.       — Не думал, что гриффиндорки способны на такое, — гортанный рык вырвался из уст слизеринца. Он принялся ускоряться, придавая стимуляции хаотичности, но это лишь подстегивало подступающий оргазм девушки.       — У меня хороший учитель, — усмехнувшись, произнесла Изабель. Её бедра двигались в такт круговым движениям, вжимаясь в мужское тело.       Уоррен была почти готова расплавиться от мучительного ожидания всплеска перед закрытыми глазами. Она была готова отдать всю себя во власть этому бессердечному монстру, вкладывая в его ладони самое дорогое. Собственное сердце. Ещё несколько секунду, и ведьма могла бы связать себя навечно с моментом крайнего наслаждения.       Могла бы.       — Изабель? — если это очередная галлюцинация, вызванная помутнением рассудка, то волшебница не станет на это вестись. Пусть внутренний голос разума идёт к чёрту. Сейчас ей было слишком хорошо, чтобы думать головой. — Изабель, ты закончила?       — Блять.       Реальность обрушилась на гриффиндорку так же стремительно, как когда-то отступила. Гриффиндорка застыла на месте, не в силах пошевелиться. Она с ужасом взглянула на входную дверь, молясь, чтобы тот, кому принадлежал голос не зашёл сюда.       — Дай мне минуту, Ремус, — пропищала гриффиндорка, пытаясь выровнять голос. Блэк поцеловал её в мочку уха, пытаясь сбить с толку. — Пожалуйста, не входи. Я не одета.       Волшебница совсем забыла о том, что Ремус пообещал подождать её возле ванной старост, когда часы пробьют двенадцать. Неужели прошло столько времени? Мерлин, Ремус, если бы ты знал, как ты не вовремя. Изабель ценила заботу друга, но сейчас была готова сгореть от собственной неудовлетворенности.       Блэк отнял ладони от внутренней стороны бедра. Девушка проследила за его рукой, и едва сдержалась от будоражащей волны возбуждения, заметив, как он слизал с пальцев её естественный сок. Слизеринец обхватил девичий подбородок, повернув девичью голову так, чтобы их губы могли соприкоснуться. Он скользнул языком в девичий рот, напоследок наполняя гриффиндорку своим особым шифром. Сладкий аромат ванили, исходивший от одежды аристократа, смешивался с её запахом.       Годрик, сохрани её душу.       — Я обязательно заставлю тебя кончить, — Изабель ловила каждый слог устами, пытаясь коснуться нежнейшей кожи мужских губ, но Блэк отдалился. Держал её на расстоянии. Измучивал. Дразнил. — А сейчас тебе пора.       Уоррен отстранилась от Блэка, ощутив прохладу в тех местах, куда проникали мужские руки. Она все ещё задыхалась от вихря эмоций, пытаясь прийти в себя. Собирала с пола свою одежду, наспех натягивая нижнее белье и накидывая на плечи тонкий халат. Когда пальцы коснулись волшебной палочки, девичьи глаза заметили перед собой ладонь Блэка, протянувшего зелёный поясок. Он в собственнической манере притянул девушку за сетчатую ткань, а после завязал тонкий лоскут ткани на талии, скрывая тягу к тому, что с упоением разглядывал всё это время.       Слизеринец задержал взгляд на девичьем лице всего на секунду, прежде чем медленно запустил руки в карманы брюк. Что-то странное просквозило в его серебристых радужках. Не сожаление, нет. Проблеск растерянности, смешанной со страхом.       Удивительно, но впервые Изабель почувствовала, что понимает слизеринца, как никто другой.

***

      — Святочный бал через несколько недель, а ты до сих пор никого не пригласила? — разъяренно вскрикнула Мэри. Сейчас она была похожа на фурию, способную разрушить всё на своём пути. Она с прищуром смотрела на Изабель, тыча в лицо Уоррен вилкой. — Если ты придёшь на репетицию без пары, можешь сделать одолжение и не говорить, что мы с тобой подруги? Не хочу опозориться.       — Уймите эту королеву драмы, — саркастично отметил Сириус, разрезая столовым ножом бекон. — Макдональд, твоя подруга — чемпионка. Неужели ты думаешь, что она не найдёт себе кавалера за несколько дней?       — Я думаю, Изабель сможет справиться за считанные часы, — утвердительно кивнул Ремус, хлопнув друга по плечу. — Только за сегодняшнее утро я услышал, как минимум, от троих парней в гостиной о том, что они хотят пойти на бал с нашей звездой, — заговорщически дополнил гриффиндорец, мечтательно закатив глаза.       Но Изабель могла поклясться, что в интонации друга сквозили издевательские нотки, высмеивающие неожиданную популярность гриффиндорки. Разумеется, такая реакция не несла в себе злого подтекста. Ремус просто мальчишка, который не мог устоять перед возможностью пошутить. Волшебница давно привыкла к такому поведению Люпина. Однако, сейчас ей было не до смеха. Совсем.       — Вы закончили? — с ноткой раздражения спросила Уоррен, скрестив руки на груди. — Или, может быть, вы и дальше будете делать вид, что меня здесь нет?       — Вот именно! Тебя здесь и не должно быть, — Мэри щёлкнула пальцем, словно ей в голову пришла очередная гениальная идея. — Ты должна бегать по школе в поиске партнера по танцам.       — Ты одержима, Мэри, — ощетинилась Изабель, покачав головой. Было сложно контролировать себя и держать в узде собственное самообладание, когда три пары глаз вперились в девичье лицо в ожидании очередных оправданий. — Мне кажется, тебе пора отвлечься от этого чертового бала и заняться чем-нибудь полезным, — изумрудные глаза окрасились хитростью, а пальцы потянулись к раскрытой тетради. — Конспектом по рунам, например? — гриффиндорка помахала обложкой перед лицом Мэри. Мулатка побледнела от злости, отбросив столовый прибор в сторону.       Изабель до смерти хотелось покончить с этой треклятой темой. Уоррен впервые за долгое время была недовольна тем, что Макдональд в кои-то веки проводила свободные часы в компании друзей, а не со своим парнем. Уж лучше Мэри будет пропадать днями напролёт с Леоном, чем станет цепляться клешнями в жизнь подруги.       — На твоём месте я бы так не ехидничала, детка, — елейно протянула мулатка, однако её сладкий голос был насквозь пропитан ядовитыми нотами. Уоррен фыркнула в ответ. Это точно конец. Теперь она ни за что не отстанет Изабель со своими навязчивыми идеями. — Не я давала обещание Макгонагалл, — хорошо, аргумент принят. — Если Мегера узнает о твоём несущественном обмане, — пальцами она изобразила кавычки, а взгляд сделался жестче и проницательнее. — То ты точно поплатишься своей успеваемостью.       Изабель прекрасно понимала, что подразумевает Мэри под несущественным обманом. Обещание, данное профессору, всё ещё преследовало студентку. Профессор Макгонагалл всячески напоминала об этом Уоррен лично, говоря о том, что время почти истекло, её помощью воспользовались, но гриффиндорка до сих пор не раскрыла личность того, кто станет сопровождать девушку на столь важном мероприятии.       Годрика ради, Изабель никогда бы в жизни не подумала, что самой страшной из всех проблем станет чертов Святочный бал, а не испытания.       — В чём ваша проблема? — Уоррен оглядела каждого поочередно, и не услышала ни одного вразумительного ответа. Чего и следовало ожидать. — Я могу пойти на репетицию без пары, — услышав это, Макдональд вознесла ладони к потолку Большого зала, бурча себе под нос очередные проклятья. Ремус и Сириус рассмеялись в один голос, пытаясь удержаться от комичной реакции мулатки. — Я умею танцевать. Мне не нужен учитель, чтобы справиться с банальным вальсом.       — Прости за прямоту, Уоррен, но ты училась танцевать в обнимку с учебниками? — прочистив горло, поинтересовался Сириус. — Никогда не замечал в тебе подобного таланта.       Он вновь расположился рядом с Ремусом. Достаточно близко, чтобы Уоррен не заметила этой вопиющей особенности. После похода в Хогсмид ведьма стала все чаще замечать, что эти двое буквально не отходили друг от друга ни на шаг. Теперь Блэк все чаще проводил всё своё свободное время там, где находился Люпин. Не то чтобы Изабель не была рада компании старшего Блэка, просто она никак не могла привыкнуть к обществу семикурсника.       — Почему он сидит с нами? — грозно спросила Уоррен, обращаясь к Люпину. — Разве ты не должен сейчас находиться с Поттером и Петтигрю? — гриффиндорка перевела взгляд на Сириуса, которого, казалось, ничуть не обижала резкость в голосе девчонки. Он кивал в такт каждому слову, словно заведомо зная, какую очередную колкость произнесет Изабель.       — Они справятся без меня, здесь куда интереснее, — загадочно протянул Блэк, взглянув искоса на Ремуса. Его взор был слишком спонтанным, и зрительный контакт молодых людей продлился всего несколько секунд. Но Изабель заметила. Теперь она всегда замечала подобные намеки, хранившиеся в глуби тёмных радужек. — Ты не ответила на мой вопрос, Уоррен, — Сириус принял расслабленную позу. Он раскинулся на лавке, прилегая спиной к плечу Люпина.       — Если я не хожу на ваши идиотские вечеринки, то это не значит, что я безнадежное бревно, — парировала гриффиндорка, опуская подробности.       — Но ты не…       — Чистокровная? — уточнила Изабель.       Блэк неуверенно кивнул.       Эта тема являлась табуированной в кругах волшебников, не признающих дискриминацию по кровному происхождению. Гриффиндорцы, будучи одними из толерантных студентов, старались обходить данный вопрос стороной. Особенно те, кто рос в семьях подобных Блэкам. Особенно те, кто предавал собственный род во имя здравого смысла.       Наверное, именно этот поступок был тем самым решающим звеном, позволяющим Изабель относиться к Сириусу с уважением. Она могла терпеть его ребячьи нападки и издевки, потому что знала, — вне зависимости от ситуации гриффиндорец останется на правильной стороне.       — Маглы профессионально обучаются танцам по желанию, — продолжила Уоррен, удовлетворяя любопытство чистокровного волшебника. — Моя бабушка отдала меня в танцевальный кружок в начальной школе, — до того как я сожгла лицо Калеба в четвертом классе.       — Почему ты мне об этом не рассказывала? — ошеломленно спросила Мэри, чудом не поперхнувшись тыквенным соком.       — Потому что мне и без того хватает твоих нотаций, — вздохнула Изабель, махнув ладонью.       Изабель обмакнула перо в чернильницу, принявшись дописывать конспект. Утренний пир был в самом разгаре, посему волшебница решила провести последние минуты перед началом первого урока с пользой. Она старательно выписывала недостающие рунические символы, игнорируя какофонию, царившую в Большом зале.       Несмотря на ранний подъем, студенты с энтузиазмом обсуждали последние новости, пытаясь друг друга перекричать. Кто-то болтал о предстоящей промежуточной аттестации, пытаясь заручиться помощью более успешных учеников. Кто-то перемывал косточки своим недоброжелателям. Но в отголосках чужих диалогов Изабель могла различить тему, пользовавшуюся особым спросом в кругах студентов. Почти каждый, находившийся в Большом зале, обсуждал Турнир. И теперь к этой избитой теме добавилась ещё одна. Святочный бал.       Уоррен почти завидовала тем, кто с уверенностью рассуждал о том, кого позовёт, и кто именно станет тем счастливчиком, кому скажут «да». Гриффиндорка была бы рада иметь подобное мышление. Ей бы не помешало заручиться смелостью какой-нибудь слизеринки, и сделать первый шаг к Владиславу. На самом деле, ведьма не всегда являлась живым олицетворением девиза львиного факультета. Иногда бесстрашие сменялось глупым смущением и боязнью оказаться навязчивой.       И только в глубине души Изабель могла признаться себе в том, что её проблема заключалась отнюдь не в смущении или страхе быть отвергнутой. Она не приглашала Григорова не потому, что боялась его реакции.       Гриффиндорка медлила с предложением, потому что её болезнь достигала апогея, атрофируя тягу к дурмстранговцу. Уверенность в союзе с болгарином кончалась там, где зарождались предательские чувства к Блэку. Змея обвивала её разум, внушая подчиниться. Заставляя гореть от вспыхнувшей искры.       С того момента как Изабель изнемогала от желания в ванной старост, прошла целая ночь. Мучительная и вечная ночь, ощущавшаяся личной казнью для девушки. Было ли ей стыдно? Возможно. Жалела ли она о том, что позволила Блэку исследовать каждый участок её тела? Ни капли. По крайней мере, не тогда, когда девичье тело помнило о каждом влажном касании.       Разумеется, муки совести настигли её в тот момент, когда она пришла в себя. Когда последняя крупица вожделения развязала тугой узел внизу живота. Тогда пришло осознание, а вместе с тем и полное замешательство.       Уоррен не понимала, что ей делать со случившимся. Впервые за всю свою жизни у неё не было чёткого плана. Никакой стратегии. Никакого анализа, позволявшего взглянуть на ситуацию под другим углом. Гриффиндорка не могла представить, что с ней могло произойти нечто подобное. Отдаться самому Регулусу Блэку. Годрик, такого сценария она не могла предугадать даже в самых страшных снах. Или, быть может, в самых волнующих и соблазнительных сновидениях?       Изабель не могла сомкнуть глаз, проигрывая в голове, словно заезженную пластинку один единственный вопрос.       Как ей быть дальше?       Имитировать полное безразличие, делая вид, что ничего не случилось?       Но случилось многое.       Гриффиндорка призналась своему врагу в том, что хотела его.       По-настоящему. Только его. Себе. Всего. Целиком.       Лгать самой себе было глупо и неоправданно. Проницательный внутренний голос всё равно поставит на кон правдолюбие девушки, склонив ту к ужасающей истине. Изабель не могла отрицать, что ей хотелось вновь оказаться в его сильных руках, плавясь, словно воск на свечи. Поджигая фитиль страсти и жажды вновь и вновь, пока необузданная тяга не прекратит вынуждать ведьму искать в сотнях людей пронзительные серые глаза и волчью улыбку.       Гриффиндорка позволила Блэку соблазнить себя без каких-либо намеков на чувства. Конечно, он был ей безразличен. Разумеется, ей было плевать на то, что ощущал он по отношению к ней. Понравилось ли ему? Какая разница.       Она могла бы отрицать всё, но какой в этом смысл, если каждая спинная мышца натягивалась, словно тетива, стоило ей вспомнить знакомый голос. Перебрать в памяти сотни ненужных тональностей, чтобы добраться до того самого.       Тот самый голос, хваливший её тогда. Заставлявший девчонку делать то, что она бы никогда и ни с кем не посмела сделать без любви и привязанности.       А теперь Изабель сидела в Большом зале в окружении друзей и всячески пыталась отогнать от себя нависающее клеймо предательницы. Гриффиндорке было тяжело смотреть каждому сидящему в глаза, отметая сомнительные образы в своей голове. Ведьма пыталась вести себя естественно, делая вид, что прошлой ночью она всего лишь разгадывала содержимое драконьего яйца.       Возможно, Уоррен следовало поблагодарить Мэри за то, что та была слишком одержима Святочным балом. Может, ей стоило быть более благосклонной к Ремусу, пытавшемуся расспросить подругу о том, как прошли её часы в ванной старост, а не убегать в свою спальню, откладывая разговор на потом.       Но Изабель не могла. Она чувствовала, как все проблемы, что прежде волновали её, превращались в ничтожный пустяк. Уоррен пыталась направить внутренние ресурсы на убеждение. Девушка пыталась выцарапать на подкорке сознания одну простую истину.       То, что случилось в ванной старост — не более, чем опыт. Она просто поддалась искушению, оказалась ввязанной в высокое напряжение потаенных желаний. Очередное девичье исследование. Ей было интересно, каково это, — целовать самого эгоцентричного и самодовольного парня в этой школе. Глупая затея. Всплеск гормонов.       Их сокрушительная близость являлась не большим, чем завершением недопоцелуя. Блэк и Уоррен всего лишь потерялись в реальности, забывая на мгновение об их кровной вражде.       Но этого больше не случится.       — Серпентарий во всей своей отвратительной красе, — сморщившись, произнесла Мэри, отвлекаясь от диалога с парнями. — Годрик, меня сейчас стошнит от их высокомерной походки.       Ладонь Изабель внезапно дрогнула, из-за чего руна Турисаз теперь выглядела как уродливая клякса. Гриффиндорка прекрасно знала, о ком говорит Макдональд. Не нужно было уточнять, чтобы понять, кто именно решил снизойти до обычных смертных и посетить Большой зал.       Она не могла просто поднять глаза, чтобы самостоятельно удостовериться в личности пришедших студентов. Слишком унизительно искать глазами того, кого поклялась забыть. Но стойкий аромат ванили, перемешивающийся с запахом табака, усиливал работу каждого рецептора, воспроизводя перед глазами Изабель нежелательный образ.       — Они просто стая напыщенных ублюдков, — с примесью отвращения сказал Ремус, сморщив нос. Изабель украдкой взглянула на друга, заметив, что он безотрывно наблюдал за змеями. Интересно, что бы он сказал ей, если бы узнал, что она почти переспала с одним из этих напыщенных отпрысков? — Их исправит только могила.       — Не понимаю, как ты уживался со своим братцем столько лет в одном доме, — Мэри обратилась к Сириусу, который даже не удивился подобному вопросу. Каждый, кто был хорошо знаком с ним, не мог поверить в то, что два противоположных парня являлись друг другу родней.       — Он не всегда был таким мудаком, — пожал плечами Блэк, отстраняясь от Ремуса. Завязав густые волосы в хвост, гриффиндорец обхватил пальцами кубок с водой. Гриффиндорец слегка наклонил голову таким образом, что Изабель смогла заметить маленькую татуировку за ухом, — узел в виде бесконечности. Сириус не переставал удивлять.       — В это я могу поверить, учитывая толпы девиц, мечтающих попасть к нему в постель, — Уоррен почувствовала, как внутри всё сжимается, а кровь приливает к лицу.       Она рефлекторно потянулась к воротнику свитера, удостоверяясь, что шея достаточно скрыта, чтобы никто не смог заметить следы от поцелуев. Изабель хотела применить к себе чары гламура, но не успела. Мэри всё утро не отходила от гриффиндорки ни на шаг. Уоррен крупно повезло, что Макдональд была слишком увлечена рассказом о свидании с Леоном, чтобы отвлекаться на разглядывание постыдных деталей на теле подруги. Пришлось выбрать самую закрытую одежду, чтобы дождаться момента уединения, очищаясь от его меток.       — А вот популярностью у девчонок он стал пользоваться, когда стал засранцем, — Сириус ухмыльнулся, сделав внушительный глоток. — Не понимаю, какой идиоткой должна быть девчонка, чтобы повестись на такую сволочь.       Изабель старалась обособиться от этого щепетильного разговора, продолжая исписывать страницы пергамента. На её лбу образовалась испарина, а по спине стекал холодный пот. Волнение стучало в висках, а дыхание учащалось, словно Сириус обращался лично к ней.       К одной из очередных идиоток, пустивших Регулуса в свои границы. Мерлин.       — Можешь поинтересоваться у тех, кто мечтает отправиться с младшеньким Блэком на Святочный бал, — скептично ответила Мэри, стуча длинными ногтями по древесной поверхности стола. — Недавно я услышала разговор двух пуффендуйек. Одна из них намеревалась подмешать любовное зелье в завтрак змееныша, чтобы он снизошёл до бедняжки и позвал её на танцы.       Уоррен вздрогнула, заметив, как порвался пергамент от соприкосновения с пером. Гриффиндорка старалась выглядеть не заинтересованной в обсуждении гадких подробностей. Но её тело вопило об обратном.       Прекрати вести себя, как дура, Изабель. Неужели ты решила приревновать этого заносчивого придурка к половине школы?       — Я бы хотел на это посмотреть, — Ремуса явно вдохновляла очередная подстава для слизеринца.       — У этого слизняка чуйка на подобное, — безо всякого энтузиазма произнёс Сириус, выглядя скучающим. — И с такими хитростями ей светит как минимум последнее место в его списке.       Девичья собранность раскололась. Волшебница почувствовала, как разбивается её равнодушие, обнажая истинные чувства гриффиндорки. Это ощущалось долгим падением без возможности спастись. Она почти осязала, как ломается голос под гнётом непрошеных эмоций, а губы неконтролируемо дрожат.       — В списке? — прочистив горло, переспросила Изабель.       Не вопрос. Крик о помощи.       Изабель чувствовала, как внутренности скручиваются узлом, провоцируя тошноту. Она старалась дышать как можно чаще, игнорируя наплыв паники. Пыталась удержать чертовое перо в своих ладонях, словно оно являлось единственным спасательным кругом в бездонных водах разочарования.       Уоррен чувствовала, как начинает гореть кожа в тех местах, где он касался её прошлой ночью. Как вспыхивает каждый участок её тела, оставляя вместо следов мужских губ болезненные шрамы.       Она отложила перо в сторону, заметив, что кончики пальцев были вымазаны в чернилах. Тревожность охватывала ладони тремором, нарушающим координацию. Девушка почти не чувствовала воздуха, перебиваясь жалкими дозами кислорода.       — Да, в списке, — утвердительно кивнув Блэк, заметив нарастающее любопытство в глазах волшебницы. Она пыталась излучать спокойствие, но гадкое чувство сжирало каждый орган, оставляя вместо них зияющую пустоту. — Регулус ведёт учет тех, с кем трахался, — Мэри и Ремус одновременно приставили пальцы к подбородку, имитируя рвотный рефлекс. Но Изабель не разделяла их забавы. — Неважно, кто это был. Чистокровная, полукровка. Были ли у них серьезные отношения или секс на одну ночь. Все попадают в его список, — Уоррен чувствовала, как сердце разрывают слова гриффиндорца, слышавшимся начищенной сталью. Идентичной той, что залита в глазницы змеи. Смертельно опасная. Унизительная. — Но самое омерзительное в том, что он хвастался именами своих подружек в окружении своей свиты. Он приглашал к нам в дом этих дегенератов, и они дружно обсуждали, насколько была хороша та или иная девчонка.       — Вот же подонок, — Мэри озвучила то, что вертелось в голове Уоррен. С точностью она описала то, что сейчас испытывала гриффиндорка к Блэку.       Этого следовало ожидать. Конечно. Конечно. Разговоры о том, какая Блэк сволочь не прекратятся. Если Изабель вдруг решила, что будет разумно впускать змею в своё сердце, то она подписала себе смертный приговор. А чего ещё она могла ожидать? Что он прибегнет к благоразумию и припадёт к её ногам? Нет. Всё, что она могла получить от него — место в списке.       Интересно, какую позицию в рейтинге займёт грязнокровка? Предпоследнее, оставляя за собой пуффендуйку, пожелавшую подмешать Блэку амортенцию? Или любовное зелье — ничто по сравнению с ласками маглорожденной?       Уоррен медленно повернула голову, пытаясь взглянуть в лицо своему главному кошмару. Изумрудные радужки без труда отыскали в десятках чистокровных темноволосого волшебника. Взгляд застыл на его фигуре, а глотку сковывало удушьем. Словно собственная ошибка вилась удавкой в напоминании о девичьем безрассудстве. Боль оседала вкраплением на роговице глаза. Это почти затмевало обзор. И все-таки недостаточно, чтобы Изабель не могла не заметить то, с каким усердием Блэк прижимался к шармбатонке, расцеловывая её шею на глазах у всего Хогвартса. Мерлин.       Если всю прошедшую ночь гриффиндорка чувствовала себя растерянной и металась между двух огней, пытаясь понять, что для неё правильно, то сейчас девушка была полностью уверена в своих чувствах. Изабель ненавидела Блэка. Ненавидела каждой своей частью, до которой слизеринец смог-таки добраться. Злость превалировала над шаткой надеждой, поселившейся в сердце. Дура. Как она посмела даже предположить, что слизеринец посчитает их близость чем-то особенным. Уоррен была лишь очередным именем в списке, которым Блэк вряд ли похвастается. Трахаться с грязнокровкой — моветон.       Изабель схватилась за тетрадь, чернильную колбу и перо, убирая свои ученические принадлежности в сумку. Она молча поднялась со скамьи, перешагнув к проходу. Разочарование и гнев принуждали ведьму к действиям. Может быть, после она пожалеет. Но сейчас… волшебница гналась за возможностью отомстить. Прежде всего, себе. Дать пощечину собственному заблуждению, возвращая себя настоящую. Не ту, что гналась за плохим парнем ради острых ощущений. А ту, что хотела спокойствия и уверенности в завтрашнем дне. И она знала, кто сможет ей это подарить.       — Куда ты? — Мэри отвлеклась от спора с Сириусом, взволнованно оглядев подругу.       — Пытаюсь следовать собственным обещаниям, — Изабель попыталась улыбнуться, несмотря на то, что лицевые мышцы противились неестественной эмоции. Девичье сердце изрывалось в клочья, но это было пустяком. Всего лишь царапина, способная излечиться правильным обществом. — Ты же не хочешь, чтобы я пришла на репетицию в одиночестве?       Уоррен поспешила к выходу, слыша, как Макдональд произносила слова одобрения в след. Мулатка не знала, что именно подвигло подругу на этот отчаянный шаг.       В её глазах это выглядело, как случайное озарение. Проблеск мысли.       Для Изабель же это являлось вызовом.

***

      Блэк даже не мог предположить, что судьба способна выставить его посмешищем. Сидя в просторном кабинете, отведенным для репетиций, он ощущал себя крайне глупо. Чувствовал себя так, словно наблюдал за собой со стороны. Детально изучал, как его гребаная жизнь рушилась по кирпичику, а он в это время расслаблялся и делал вид, что ничего не произошло. Обыкновенная учебная рутина, мать вашу. Следование прихотям распорядителей, дабы Крауч-старший и Бэгмен могли кичиться своим псевдо влиянием, хвастаясь перед министерством, как им удалось выстроить подростков в одну шеренгу.       Он всего лишь следует указаниям свыше, играя свою роль чемпиона, — сказал бы кто-то другой.       А не пойти ли бы вам всем к чертям собачьим, — ответил бы слизеринец.       Головная боль скалывала череп. Сердце билось в учащенном ритме. Не помогли даже несколько сигарет, выкуренных накануне. Блэк не привык подчиняться указаниям тех, чей авторитет не внушал доверие. Министерские крысы являлись для него такой же пылью, как и сотня студентов, учащихся с аристократом. Возраст и регалии не добавляли этим клоунам ни йоты уважения. Только презрение и злость из-за вынужденной участи.       Слизеринец не мог проигнорировать блядское обучение танцам, послать их всех куда подальше, как он сделал множество раз в своих фантазиях. Тот, кто стоял за его ролью в этом Турнире, явно бы не одобрил самовольства.       Мальчишка должен предстать в глазах общественности истинным чемпионом. Заинтересованным лицом, исполнять всё сказанное с подлинным энтузиазмом, несмотря на то, что любая тяга к соперничеству почти свелась к минимуму. Она просто изошла из естества слизеринца, оставляя вместо себя пустоту и полнейшую неуверенность. Блэк постепенно осознавал, что не понимал, зачем варился в этом адском котле, изображая того, кем никогда не был. Танцы? Бал? Серьезно? Его это не интересовало. Регулусу нужно достичь долгожданного финиша. Он должен был обогнать соперников в состязаниях. Но не победы ради. А для более перспективного будущего в рядах Пожирателей.       Однако слизеринец чувствовал, как из крупной фигуры постепенно превращался в пешку без права выбора. Его мнение являлось пустым звуком по сравнению с тем, что транслировал Тёмный Лорд в массы.       Великий замысел. Глобальная идеология. Тропа Волдеморта к господству протаптывалась подростком. Путём ребячьих забав.       И если бы Блэк знал, для чего он исполнял его приказания, он бы, вероятно, поубавил свой пыл и справился с нараставшим недовольством. Но пока никто не спешил посвящать Регулуса в дела Пожирателей. Обещанная метка не обжигала кожу благодарностью за проделанную работу. Слизеринец просто лавировал между миссиями, пытаясь догадаться, зачем именно он понадобился Великому Волшебнику.       Он хотел быть уверенным, что всё делает правильно. Регулус хотел удостовериться, что этот путь длиною в три месяца не оказался напрасным.       За последние несколько дней он написал несколько писем домой, пользуясь особым шифром. За участниками Турнира следили, пресекая попытки молодых людей пользоваться помощью извне. Если бы письмо перехватили, то Блэк мог остаться вне каких-либо подозрений. Несмотря на неистовое желание добраться до истины, он все-таки соблюдал правила, установленные Тёмным Лордом и его сторонниками.       Единственный ответ, который он получил, не предал слизеринцу уверенности. Почерк Беллатрисы затронул щепетильную тему, не смевшую покидать Блэка ни на секунду. Словно заноза, его главная цель впивалась в мозговые извилины все глубже и глубже. И с каждым разом становилось всё невыносимее свыкнуться с мыслью, что со школьным проектом стоит покончить как можно скорее.       Даже ночью, когда Морфей окутывал аристократа в своих мирах, Регулусу снилось, как кровавые реки уносят диким течением, затапливая мальчишку с головой. Когда ему удавалось вырваться из кошмаров, он просыпался, задыхаясь от ужаса. Он оглядывал свои ладони в кромешной темноте, пытаясь внушить себе, что его руки были чисты. Но концентрированный металлический запах кричал об обратном. Регулус почти верил в то, что предплечье было вымазано в алых сгустках чужой жизни. Он мог поклясться, что кожа его пестрела чудовищным оттенком.       Цветом её волос.       Днём всё становилось проще. Паранойя отступала, облегчая состояние аристократа. Это длилось недолго. До первого приступа, когда Регулус буквально задыхался, вспоминая, что именно он сделал.       Подарил грязнокровке надежду, что он тот, кому можно верить. Что он не последний ублюдок, использовавший ведьму ради того, чтобы принести её тело Тёмному Лорду.       Блэк послушался Беллу. Последовал её указаниям. Распустил свои сети, расставляя ловушки в правильном направлении. Кузина приказала Регулусу влюбить в себя девчонку. Что ж, он сделал первый шаг, даже не догадываясь, к чему всё это приведет.       Ему удалось ощутить долгожданное удовольствие от того, что Уоррен сдалась. Оказалось, девчонка не так уж и непробиваема. Её душевную броню получилось так легко располосовать, добираясь до самого сокровенного. Стоило лишь надавить на особые точки, чтобы грязнокровка почти призналась в своих самых сокровенных тайнах. Поведала о самых душещипательных мечтах.       Демоны, что проклинали его за отчаянный шаг на Хэллоуине, отныне купались в лучах эйфории, наслаждаясь долгожданным насыщением. Маглорожденная ведьма отломила часть себя, дабы скормить все это извращенной части слизеринской души. И он бы прослыл лгуном, если бы не признался в том, что ему понравилось использовать её. Видеть, как гриффиндорская стойкость крошится в его сильных руках, а томный голос просит не останавливаться. Блэк заплатил бы всё своё состояние, чтобы вновь услышать, как выпрашивает заносчивая сука.       Но восхищение собственными манипуляциями сошли на «нет», когда Блэк окончательно пришёл в себя после близости с девчонкой. Всю ночь он думал о том, что ему понравилось не использовать её, нет. Ему действительно было приятно чувствовать под своими пальцами гладкое девичье тело. Слышать её скромные постанывания, ощущавшиеся слуховыми рецепторами, как самый чистейший нектар. Сладкий, неиспорченный временем и кем-то другим. Ощущать носовыми пазухами аромат душистых роз, проникавших под саму плоть, обосновываясь внутри чем-то особенным.       Как бы ему не хотелось, но Уоррен не могла предстать в его глазах простой мишенью. Ничтожеством, в чьих жилах протекала грязная кровь. Она была чем-то другим. Большим. Существенным. Блэк хотел перекроить всего себя, чтобы, наконец, добраться до той первобытной ненависти, являвшейся спасительным якорем для них обоих. Так проще, ведь Регулус мог трезво следовать своей цели, не задумываясь о своём враге, как о ком-то, кто тоже мог испытывать чувства и доверять, несмотря ни на что.       Блэк долго не мог понять, что было такого в этой гребаной девчонке, перевернувшей его сознание с ног на голову. Она же совершенно обычная. Таких, как она — сотни. Тысячи. Уоррен всего лишь очередная заплутавшаяся душа, попавшая в волчий капкан. Однако Регулусу стоило признать, что из них двоих, в ловушку попал именно он.       Гриффиндорка не могла спровоцировать его на бесчеловечный поступок. Регулус не мог спокойно думать о том, что вскоре ему придётся убить её собственными руками. Не после того, что между ними произошло.       Они не виделись три дня. Уоррен избегала любых встреч с Блэком, но их желание было взаимным. Она, вероятно, проклинала себя за то, что позволила слизеринцу овладеть собой. Он же не хотел смотреть в глаза той, к кому его тянуло на физическом и эмоциональном уровне. Боялся, что увидь он изумрудные глаза гриффиндорки, то, вероятно, пошлёт к чертям все свои принципы и прогнившие предубеждения.       На протяжении трёх дней Блэк переубеждал себя в том, что его желание овладеть грязнокровкой снова — не больше, чем инстинкт. Разве секс с его предыдущими пассиями нуждался в оправданиях и глубоком анализе? Нет.              Что изменилось, Блэк? Почему ты придаешь этой стерве столько значения?       Он не знал. Не имел ни малейшего понятия.       Но он знал только одно — Уоррен должна влюбиться в него. Хотеть его так же сильно, как он мечтал покончить с ней раз и навсегда. Плевать на ебаный голос совести, пробудившийся совсем некстати. Только этого ему, блять, и не хватало. Блэк исполнит приказ Тёмного Лорда и вернётся к своей прежней жизни. Ничего сложного, правда?       Регулус почти не слушал, о чём всё это время болтала Лолита. Кажется, она рассказывала о какой-то очередной сплетне, полностью уверенная в том, что слизеринцу интересно. Он всего лишь имитировал любопытство, кивая в такт оконченным предложениям. Удивлялся, когда это было нужно. Пожимал плечами, когда шармбатонка терялась в сомнениях. Полностью подыгрывал девчонке, в то время как его взгляд блуждал по просторному классу. Он оглядывал каждый уголок помещения, считая секунды до начала репетиции.       Слизеринец сидел на подоконнике, и его положение позволяло захватывать в свой обзор всех присутствующих. Полукровку Макдональд, коей повезло приобщиться к высшему обществу из-за своих отношений с Дювернуа. Они сидели на одной из парт напротив, перешептываясь и кидая косые взгляды на парочку слева.       С плохо скрываемым интересом, Регулус медленно перевёл глаза на Григорова и Уоррен, пытаясь справиться с желанием выбить из дурмстранговца его блядскую улыбку и щенячий взгляд, посвященный грязнокровке. Гриффиндорская сука светилась от счастья, хихикая над речами своего спутника.       Сегодня она выглядела иначе. Вместо привычной мешковатой одежды её фигуру облегала приталенная рубашка с отложным воротником, приоткрывающим тонкие ключицы. Сидя на краю парты, ведьма покачивала длинными ногами. И будь она проклята, если думала, что Блэк не заметит, как задиралась ткань вельветовой юбки, демонстрируя ему короткую длину. Тёмно-бордовые волосы были распущены, а передние пряди аккуратно убраны заколкой в виде гребня. Гриффиндорка не отрывала своего лица от внимательно слушающего Григорова, чья рука по-свойски покоилась на предплечье грязнокровки.       Блэку требовалось немало усилий, чтобы сдержаться. Он сжимал челюсть до ходящих желваков, а костяшки на его ладонях белели от жажды разбить голову болгарина о бетонный пол.       Сделать всё, чтобы Уоррен перестала смотреть на болгарина так же, как смотрела на Регулуса несколько дней назад.       Разумеется, он ожидал нечто подобного. Конечно, он не тешил себя мыслями, что гриффиндорка прибежит к нему на следующий день. Она не дура. И точно не станет унижаться перед тем, кто когда-то смешивал её с грязью. Блэк был прав, она всячески избегала его. Пыталась сжечь мосты, пользуясь своим личным слугой. Стоило их взглядам встретиться хотя бы на миг, ведьма опускала глаза в пол, дабы показать, как ей плевать.       Браво, Уоррен. Ты почти доказала, как тебя тронуло то, что случилось в ванной старост.       Входная дверь неожиданно распахнулась, впустив в класс двух волшебников. Мужчину средних лет, выглядевшего слишком вылощенным и ухоженным. Он был одет в серый костюм, а его темные уложенные волосы достигали плеч. За ним вошла девушка, которая показалась Регулусу на несколько лет младше, чем её спутник. Волшебница была выше, чем мужчина, благодаря туфлям на высоком каблуке. Густые рыжие волосы ниспадали по плечам, достигая поясницы. Её стройную фигуру подчеркивало длинное платье. Черная ткань идеально сочеталась с золотыми вышитыми узорами на плотно прилегающем корсете и струящейся полупрозрачной юбке.       — Все в сборе, как чудесно, — радостно воскликнула девушка, хлопнув в ладоши. Она поочередно оглядела своих будущих учеников, широко улыбнувшись каждому. — Меня зовут Виктория, — она прошла ещё несколько дюймов вперед, встав на том месте, где когда-то стоял профессорский стол.       — А я Дэвид, — произнёс волшебник, поправив лацканы на пиджаке. Блэк отвернулся в сторону, закатив глаза. Салазар, какой бред. — Думаю, ни для кого не секрет, зачем мы здесь собрались.       — Распорядители тронулись умом, решив, что ваши танцевальные занятия смогут помочь нам в прохождении Турнира, — равнодушно произнёс Блэк, склонив голову набок. Он почти услышал тяжелый вздох Уоррен, ублажавший внутренних бесов слизеринца.       — О, поверьте, это неотъемлемая часть любого мероприятия, — блаженно вторила Виктория, откидывая свои безупречные волосы через плечо. — Танец — это язык тела. Если вы сможете профессионально овладеть им, то сможете сказать о многом. Заявить о себе, как о лучшем чемпионе.       — Тогда оставьте это для слабаков, — Регулус настаивал на своём, оглядывая остальных кандидатов на победу. Три пары глаз въедались в слизеринца, норовя разорвать его самоуверенность. Кое-то едва сдерживался, чтобы не вскочить со своего места. — Я привык сражаться без помпезностей.       — А, по-моему, ты как раз этим и занимаешься, — низкий мужской голос разбавил ход мыслей аристократа.       — Не понял? — насмешливо вторил Блэк, обращаясь к Григорову.       — Пытаешься заявить о себе как можно громче, — болгарин отнял ладонь от тела гриффиндорки, и она с ужасом перевела взгляд на своего ручного пса. Дурмстранговец поднялся с места, пройдя несколько шагов вперед. Все застыли на своих местах, не в силах пошевелиться и вмешаться в нарастающий конфликт. Блэк спрыгнул с подоконника, ожидая следующего хода противника. — Постоянно влезаешь со своим никчемным мнением, создавая иллюзию важности.       — Никаких иллюзий, Григоров, — парировал Регулус, надменно смиряя борова взглядом. Радужки слизеринца постепенно чернели, а сердце учащенно забилось от того, что заморский придурок предоставил змее возможность отыграться. Выпустить пар. — Никто не виноват, что ты оказался лишь жалким подобием чемпиона, — змеиное чутье улавливало, как потрескивает спокойствие неотесанного придурка. Но Блэк ни за что не остановится. Он с удовольствием пробьет толстокожесть дурмстранговца, пока тот не взорвется от собственной злости. — Уверен, Костадинов сгорает от стыда, всякий раз, когда вспоминает твоё гребаное поражение на арене.       — Я не собираюсь вестись на твои уловки, Блэк, — Григоров подорвался вперед, но вовремя остановился, лишь выставив вперед палец в знак предостережения. Болгарский акцент становился уловимее в те моменты, когда дурмстранговец не пытался себя контролировать. Извечно суровое и безэмоциональное лицо окрасилось багровой краской, выставляя напоказ истинную сущность. Животное, требовавшее насилия и зрелищности. — Мы можем сразиться в любой момент, и тогда я докажу, как сильно ты ошибаешься, змееныш.       — Молодые люди, сейчас не время и не место для выяснения отношений! — Дэвид пытался успокоить двух разъяренных парней, выглядевших в данный момент, как самые настоящие воины. Их глаза были устремлены друг на друга, а кровь стучала в висках, заглушая посторонние голоса. — Успокойтесь сейчас же!       — Ну, давай, — Регулус плавным движением скользнул в карман мантии, достав оттуда волшебную палочку. Он направил древко на болгарина, удерживаясь от соблазна прошептать парочку заклятий. — Сразись со мной сейчас. Покажи, на что ты способен, болгарин.       — Владислав!       Блять. Ну, конечно. Куда же без вездесущей мамочки, пытавшейся сеять только добро и смирение. Уоррен подбежала к Григорову, попытавшись увести его от опасной тропы. Ублюдок почти повелся на провокации слизеринца. Ещё немного, и он бы выбил из дурмстранговца всё то, что он так умело скрывал от своей гриффиндорки. Блэк едва сдержался, чтобы не оттащить грязнокровку от болгарина. Он чувствовал, как теряет контроль, пока взор касался места, где соприкасалась девичья ладонь с мужским плечом.       Ебаная идиллия.       — Пожалуйста, вернись на место, — Уоррен обвила ладонями лицо дурмстранговца, приблизив его к себе. — Эй, посмотри на меня, вот так, — она нежно улыбнулась, пытаясь поддержать своего ручного зверя. — Успокойся. — Слизеринец мог поклясться, что почти раскромсал собственный язык, пытаясь обуздать раздражение. Зубы болезненно впивались в орган, заменяя эмоциональную боль физической. — Он не стоит твоих проблем.       — Ах, да, я и забыл, какие вы, дурмстранговцы, бесстрашные воины, — иронизировал Регулус, сглатывая накопившуюся желчь. Она прожигала внутренности, ублажая свирепых демонов. — Прячетесь за юбками, существуя в тени девчачьего успеха. И как тебе живется с мыслью, что тебе подтирает сопли та, кто обошла тебя в битве с драконом? Достоинство не жмет?       — Годрика ради, закрой рот! — Уоррен молниеносно переместилась, встав между Блэком и Григоровым. Она сдерживала болгарина, толкая того в грудь. Его самообладание слетело с петель, а вороньи глаза налились чернотой возмездия.       — Полегче, дорогуша, — встрепенулась Лолита, подбежав к эпицентру скандала. Француженка встала по обок от Регулуса, сжав его предплечье. Блэк смахнул со своей мантии ладонь шармбатонки, метая молнии в сторону ведьмы с тёмно-бордовыми локонами.       — На твоём месте я бы тоже помалкивала, — твердо отрезала Уоррен, повернувшись к вражеской стороне.       Шармбатонка лишь хлопнула ресницами, опешив от грозного тона гриффиндорки. Честно признаться, даже слизеринец не ожидал подобного. Он впервые видел, как кипела ненависть в изумрудных глазах. Тьма обвивала девичье тело, становясь чистейшим топливом. Поднеси спичку и пламя заберет с собой каждого.       — Какого чёрта, Блэк? Почему ты не можешь хотя бы раз в жизни заткнуться и перестать вести себя, как последний кретин? — волшебница рукоплескала, давясь собственной истерикой. И что-то подсказывало Регулусу, что дело было отнюдь не в его стычке с Григоровым. Взгляд выражал нечто личное. Неподвластное объяснению. — Зачем ты каждый раз пытаешься спровоцировать кого-то? — ведьма ударила ладонями в грудную клетку слизеринца, но он даже не шелохнулся. Девичья злость поражала Регулуса. Он не мог не думать о том, как прекрасно её лицо в состоянии подлинного гнева. Сейчас грязнокровка не притворялась. Как и тогда, когда была на грани оргазма. — Всё – это, — она развила руки в стороны, — Доставляет тебе удовольствие? — Блэк промолчал. — Тогда ты гребаный садист.       — Аккуратнее с выражениями, Уоррен, — Блэк приблизился к ведьме на допустимое расстояние, собирая каждой клеточкой тела напряжение, сквозившее между молодыми людьми. — Такие слова не остаются безнаказанными, — полушепотом добавил Регулус, справляясь с искушением дотронуться до неё. Нельзя. Не при всех.       — И какая же меня ждёт кара? — насмешливо спросила волшебница, склонив голову в манере слизеринца. Она задыхалась от всплеска эмоций. Блэк ловил девичьи выдохи ртом, не отрываясь от созерцания чувственных губ. — Соберешь на меня компромат?       Осознание пришло не сразу. Но Регулус понял. Конечно, он понял, о чём говорила девчонка.       — Думаю, на этом мы закончим ваши баталии, — наконец-то вмешался Дэвид, оттащив за воротник Владислава, а затем принялся за Блэка. Слизеринец поднял ладони, намекнув, что справится сам. Регулус вернулся на своё место, но ни на секунду не прекращал следить за Уоррен.       — Идём, милая, — Виктория ласково обвила плечи грязнокровки, бережно пригладив девичьи локоны. — Тебе нужно успокоиться.       — Клянусь Мерлином, господа и дамы, — сурово произнёс Дэвид, встав посередине класса, чтобы более не допустить подобных сцен. — Если подобное повторится снова, мне придётся сообщить обо всём директору Дамблдору. — Он щелкнул пальцами, указывая Виктории настроить проигрыватель. Ведьма взмахнула волшебной палочкой, а после положила виниловую пластинку поверх слипмата. — Дисциплина и прилежное поведение — важнейшие аспекты для обучения чему-то новому. Если вы позволите себе каждый раз цепляться друг к другу, в наших репетициях нет никакого смысла, — он помассировал переносицу, пытаясь прийти в себя после такого знакомства со студентами. — Это понятно?       Все присутствующие кивнули.       — Рад, что мы пришли к взаимопониманию, — Дэвид сдержанно улыбнулся. — Тогда прошу, разбейтесь на пары.       Танцор мог сколько угодно вселять своим ученикам мысль о временном перемирии. Но Блэк знал, что это не конец. Проиграна битва. Но не война.