Чужак

      Класс Зельеварения был погружен в давящую тишину, окрашивая обстановку сосредоточенностью и усердной работой студентов, чьи макушки выглядывали из-под высоких котлов. Помещение насквозь пропахло затхлостью и запахами некоторых ингредиентов, вырабатывающих специфические пары при контакте с высокой температурой кипения. Непривыкший человек вряд ли смог бы выдержать столь длительную и скрупулезную варку нужного зелья. Но те, кто учился у Слизнорта, знали, что терпение и внимательность способны привести к достижению нужного результата. В противном случае, каждого, кто был не согласен с политикой Горация, ждал позорный Тролль в табеле успеваемости.       Изабель, приспособившаяся к требованиям профессора, выточила внутреннюю дисциплину до идеала, полностью погрузив своё сознание в толстый переплет талмуда, смотревшего на девушку с края парты.       Изумрудные радужки проходились по пунктам, выцеживая из многообразия написанной информации то, что могло помочь девушке на сегодняшнем занятии. Зелье, которое изучалось в первом семестре, представляло собой сложную комбинацию из редких компонентов, требовавших не один час для полного раскрытия магических свойств. Слизнорт позволил своим студентам разделить данный практический урок на несколько часов, и вернуться к своим котлам в следующий раз.       Именно поэтому усердность и сосредоточенность большинства учеников были не большим, чем обыкновенным показным растягиванием времени. Большинство из тех, кто буквально сросся с книгами, имитировали работу над зельем, занимаясь собственными делами. Кто-то играл в морской бой, перешептываясь меж расставленных ширм в виде раскрытых учебников. Кто-то, кому не была присуща любовь к детским забавам, с жадностью перелистывали новый выпуск Ведьминого досуга, вычитывая свежую сплетню понедельничного выпуска.       Возможно, и Изабель могла примкнуть к числу тех, кто до сих пор отходил после оглушительной субботней вечеринки и не желал возвращаться к учебе после коротких выходных.       Может, гриффиндорка также могла проникнуться подростковым инстинктам, и позволить себе разнежиться на неудобном стуле, читая одну из книг магловского писателя.       Может быть.       Но девушка делала всё возможное, чтобы и разум, и тело были заняты кропотливой работой, не терпевшей отвлечений. Она жаждала начала учебной недели не только из-за стремительно развивавшегося комплекса трудоголика, провоцировавшего в ведьме стремление к постоянной деятельности, неважно, какой — умственной или физической. Уоррен также изнемогала весь воскресный день из-за того, что отсутствие какого-либо занятия предполагало под собой самое страшное. Самокопание.       Гнетущие мысли, поселившиеся в голове роковым вечером субботы, напоминали осиный рой, затмевавший собственным жужжанием настоящую, истинную сущность волшебницы. Всё это мешало Изабель сконцентрироваться на важном — себе. На своей привычной для гриффиндорке рутине, не подкрепляемой подсознанием к чему-то другому.       Кому-то другому.       Избавиться от хаотичных воспоминаний было нелегко. Они въедались в материальную оболочку Уоррен, пробивая утолщенную годами броню, чтобы добраться до самого сокровенного. До души, размягченной вкрадчивым голосом, ложившимся на искалеченный дух спасительной порцией снадобья. Внутренний стержень гриффиндорки слегка сточился под прессом стальных глаз, блестевших серебром в лунном свете. Но природная сила и самообладание все ещё были при ней.       Это не ощущалось смертельно.       Не так, чтобы Изабель поспешила забить тревогу в ответ на разлагающееся ощущение под плотью.       Однако в этом определенно было что-то. Что-то, что не давало покоя больше суток.       Девушка чувствовала себя так, словно её сознание сигнализировало о начале необратимого процесса. Ощущения были схожими с физическим недомоганием, когда тело входит в лихорадочное состояние, а кровь вот-вот начнёт закипать от повышенной температуры. Словно болезнь прогрызает пути к наступлению, разрушая наработанный иммунитет.       Вот, что было по-настоящему страшным. Однажды наступит момент, когда агония разольется по организму бешеной волной, затопив бесстрастие и манящее бесчувствие мрачными водами.       И всё, что могла сделать Уоррен сейчас, — поспешить найти противоядие, что способно искоренить недуг быстрее, чем девушку настигнет плачевная участь. Ведь тот самый вкрадчивый голос не являлся спасительным снадобьем. Это лишь иллюзорное плацебо. Когнитивная пустышка, способная достичь нужного эффекта при правильном использовании.       Изабель не могла этого допустить.       Не сейчас, когда трезвость вернулась к волшебнице вместе с постыдными воспоминаниями. И ей точно не следовало этого допускать тогда, когда Уоррен выпила больше, чем она позволяла себе обычно. Алкоголь подействовал против девичьего самообладания, стерев границы дозволенного и нормального в её собственном представлении. Промилле сделало так, чтобы образ мерзкого и заносчивого слизеринца размылся, воссоздавая в восприятии ведьмы кого-то иного, но точно не Блэка.       Но спиртовой градус выветрился, а реальность осталась таковой, какой была всегда. Блэк — не тот, кем был тем вечером. Не остроумным и невероятно притягательным парнем с таинственным взором. Слизеринец не являлся героем, сошедшим со страниц романов с красивым слогом и душераздирающим финалом. Скорее, он был тем самым персонажем, о ком за спиной говорят: «Остерегайся».       Он не стоит пролитых слёз девушек, что мечтают дотянуться до прекрасного. И совершенно точно слизеринец не стоит мыслей гриффиндорки.       Он — болезнь, от которой, Изабель надеялась, существует антидот.       Блэк не являлся тем парнем, за кого себя выдавал. Всё это было лишь маневром, чтобы ублажить собственное эго. Мол, посмотрите, я сделал всё, чтобы маглорожденная идиотка припала к моим ногам. Своеобразный ход, довольно интересный, но избитый и предсказуемый, чтобы Изабель могла поверить в искренность его действий.       Тем не менее, разоблачение слизеринца не уберегло Уоррен от беспрерывного анализа произошедшего. Ей бы следовало отпустить то недоразумение, что её неискушенность приняла за поцелуй. Возможно, ведьма забыла бы о близости с врагом, будь девушка в подобной ситуации не в первый раз.       Но она была.       И это откликалось сумбурным вихрем в неподготовленном сердце. Орган сжимался всякий раз, когда воспоминание проносилось в сознании безмолвной картиной. Но этого было достаточно, чтобы прочувствовать весь спектр ощущений вновь. Несмотря на непреклонный голос разума, трактовавший отпустить всю ситуацию, неверное сердце начинало стучать сильнее, отвечая честностью на прижившиеся сюжеты из памяти.       Уоррен могла сколько угодно подвергать произошедшее анализу, но факт оставался фактом — она ответила на этот недопоцелуй. И если Блэк решил сыграть на своей эгоцентричности и потехе самолюбия, то чего добивалась Изабель, когда потянулась к его губам?       Плевать.       Изабель не должно это волновать. Всё это можно объяснить опьянением и испорченным вечером. И более она не станет возвращаться к этому вопросу.       Волшебница как раз потянулась к засохшему корню валерианы, чтобы мелко измельчить ингредиент, как за спиной послышалось громкое дыхание и характерное бормотание. Девушка обернулась через плечо, успев толкнуть Мэри, со скукой пролистывающую журнал. Макдональд быстро опомнилась, создавая видимость слаженной работы.       — Я вижу, что вы уже ознакомились с нужными компонентами и приступили к работе, — прокомментировал Слизнорт, поправив очки в прямоугольной оправе. — Неплохо, мисс Уоррен и?.. — рассеянные глаза мужчины нашли мулатку, удерживающую в руках мерную ложку.       — Мисс Макдональд, — тактично напомнила гриффиндорка, растянув губы в улыбке.       — Точно, — кивнул Гораций в подтверждение своей забывчивости. Профессор взглянул в сторону раскрытого учебника на партах студенток, оценив прогресс, достигнутый благодаря одной из девушек. — Желаю удачи, юные леди. Надеюсь, ваш дуэт покажет отличный результат.       — Разумеется, профессор, — энергично проговорила Мэри, помахав Слизнорту на прощание ложкой, когда мужчина уже нацелил своё внимание на других студентов. — Мы Вас ни в коем случае не разочаруем.       — Мы? — с вызовом, но безо всякого раздражения спросила Уоррен, мелко нарезая корень валерианы на деревянной доске.       — Не цепляйся к словам, — буркнула Макдональд, усаживаясь поудобнее. Она отбросила магический атрибут на край стола, за что получила гневный взгляд от Изабель. Гриффиндорка не привыкла обращаться с инвентарем так халатно, как это порой делала Мэри. — Ты же знаешь, что я не сильна в этих зельях, они меня вгоняют в тоску, — жалобно пролепетала мулатка, размахивая руками возле своего лица, пытаясь согнать этим жестом испарину со лба и шлейф дурного запаха. — Моя душа предрасположена к чему-то более высокому… к предсказаниям, например.       — Предсказания — удел шарлатанов, Мэри, — усмехнулась Уоррен, опуская размельченный корень в разогретый котёл. — Ясновидение не имеет ничего общего с настоящей магией, а всё, о чём толкует Ватис — не больше, чем самовнушение, — скептично отрезала гриффиндорка, ухватившись за откинутую ложку.       — Опять ты за своё, — мулатка закатила глаза, любезно подав специальные перчатки из драконьей кожи Изабель, чтобы та не повредила руки, пока будет выдавливать сок чемерицы. — Иногда твоё занудство достигает таких масштабов, что я удивляюсь, как ты ещё не задохнулась от собственной сварливости.       — Я не виновата, что ты думаешь, о чём угодно, только не об учёбе, — продолжала ухмыляться гриффиндорка, натягивая перчатки на ладони. Уоррен прекрасно знала, что Мэри говорила не со зла. Подруга просто не могла понять, как в столь юном мозгу могло затесаться мышление отнюдь не молодой девушки. Изабель слишком долго жила бок о бок с Макдональд, чтобы принимать подобную критику в штыки. — Но раз ты не спешишь мне помочь, тогда расскажи, как прошло ваше свидание с Леоном.       Девушки не успели должным образом обсудить всё то, что происходило на выходных. Разумеется, вина за халатное отношение к истории Мэри лежала на плечах Изабель.       Гриффиндорка сбежала из женской спальни воскресным утром, целенаправленно пропустив завтрак. И обед, и ужин. Позаимствовав у эльфов, трудящихся на кухне, несколько порций сэндвичей, волшебница заперлась в библиотеке до позднего вечера, дабы не привлекать к себе лишнего внимания.       Ей все ещё казалось, что чужой аромат пропитывал девичье тело, несмотря на то, что она провела под струями холодного душа около часа, смывая с себя приторность ванили и взгляд мужских глаз, ложившийся ледяным ожогом.       Все те часы, что Уоррен провела в окружении пыльных стеллажей, девушка исписывала страницы тетрадей, выполняя домашнее задание. На неделю вперед. Когда ученические пергаменты были полностью исписаны, гриффиндорка принялась за письмо бабушке. Тесс до сих пор не знала о результатах первого этапа, и если Изабель не отправит ей письмо в ближайшее время, то, вероятно, миссис Уоррен забьёт тревогу и поставит магическую почту на уши, отправляя неясыть по несколько раз за день.       Было достаточно рискованно выпытывать у Мэри подробности свидания с Леоном. Это было чревато последствиями в виде допроса, касающегося личной жизни Изабель. Если Макдональд не увлечется собственным рассказом, то совершенно точно вцепится клешнями любопытства за историю несостоявшегося вечера.       — Ох, неужели ты снизошла до подруги и всё-таки поинтересовалась, как прошёл один из важнейших вечеров в её жизни? — иронично ощетинилась мулатка, вздохнув чересчур театрально. Мэри увлеченно следила за процессом подготовки к следующему этапу варения, высматривая то, с каким усердием Уоррен выжимала сок чемерицы в маленькую миску. Строго двадцать капель, иначе зелье будет отдавать кислым привкусом. — Я польщена, — когда сок издал характерный запах, девушка поморщилась. — Но, пожалуй, я рискну и расскажу тебе позже, если ты опять не сбежишь. А пока мне интересно, как прошёл твой вечер, молчунья.       Фраза Макдональд померкла в тот момент, когда слух Изабель случайно ухватился за чужой голос. Прислушиваясь чисто машинально. По искривленной инерции, работавшей не так, как нужно. Иначе как можно было объяснить то, с каким рвением гриффиндорка перевела ориентир своего внимания на чужеродный тон, ставший легкоузнаваемым?       Низкий, властный. По-прежнему стальной, способный рассечь внутреннее спокойствие одним взмахом. Однако, в минуты нехарактерного отчаяния он дрожал так же, как сейчас набатом звучало девичье сердце. Но сегодня был не тот случай. Все маскарадные маски были сброшены, оставляя место другим, — более пугающим и реальным.       Волшебница прекрасно знала о том, что он находился с ней в одном классе, ведь совместный урок со змеями всегда ощущался слишком явно. Она прибыла в класс раньше всех, заняв наиболее выгодное место. Изабель не видела слизеринца с субботы и надеялась, что просторное помещение позволит ей игнорировать нахождение Блэка и дальше.       Уоррен слышала, как слизеринец переговаривался о чём-то с Краучем, выпытывавшим у друга ответ на какой-то глупый вопрос, не имевший ничего общего с заданием Слизнорта.       Изабель могла уловить, с какой стороны доносился вечно недовольный тон. Блэк и его дружок сидели позади девушек через несколько парт. Достаточно далеко, чтобы не чувствовать остаточную неловкость, но недостаточно, чтобы ощутить полноценное спокойствие.       Гриффиндорка отмерла, ощутив носовыми пазухами горелый запах. Корень валерианы нуждался в помешивании. Девушка ухватилась за мелкий половник, проведя по дну чугунного котла несколько раз по часовой стрелке. Когда начатое зелье удалось реанимировать, волшебница перевела взгляд на заинтересованную Мэри, все ещё ждущую ответ на поставленный вопрос.       — Наша встреча с Владиславом прошла неплохо, — твердо начала Уоррен, ощущая спинными мышцами жжение, словно чей-то пристальный взгляд разрезал на лоскуты мантию, рубашку, а после приступил к рассечению девичьей плоти. Девушка согнала фантомное ощущение на паранойю, вылив из миски в котел половину выжитого сока.       — И всё? — разочарованно воскликнула Макдональд, обратив на себя взгляды студентов на соседствующих партах. Только бы он не смотрел.       — Что ещё ты хочешь услышать? — загадочно протянула гриффиндорка, сцедив последнюю каплю.       — Самое важное, разумеется, — мулатка слегка приглушила тон, пододвигаясь ближе. — Вы целовались?       Да, Мэри. Мы целовались.       Но понятие мы — не имело ничего общего с дурмстранговцем.       Однако, Изабель как можно глубже затолкнула любое упоминание о слизеринце, подавившись раскаленными воспоминаниями. Её глаза хаотично забегали по столу, а мозг пытался вспомнить, к чему приступать дальше. Выстроенная задача рухнула в голове, словно карточный домик, оставляя разум прозябать в небытие. Ничего конкретного.       Болезнь прогрессировала.       — Нет, — отрезала Уоррен, вспомнив об алгоритме рецепта. Следовало растолочь лунный камень, точно.       — Ты лжёшь, — вкрадчивый голос Мэри заставил гриффиндорку остановиться. Изабель потупила взгляд и замерла на месте. Рука застыла над столом, чудом не обронив сверкавший при свете факелов минерал. — Вижу по глазам, что ваше свидание не обошлось без продолжения, — Макдональд буквально распевала сценарий, не имевший ничего общего с настоящим. Изабель покинула компанию Владислава задолго до окончания вечеринки. Они даже ни разу не говорили с тех пор, как волшебница обняла его на прощание. Избегала его так, будто бы изменила болгарину. Но их ничего не связывало. Не связывало ведь? — Тебе понравилось?       Не было никакого смысла развивать эту тему дальше. Что бы ни сказала сейчас Изабель — всё это рано или поздно обернется против гриффиндорки.       Если она подтвердит поцелуй с Владиславом, то однажды ложь вскроется и тогда ей придётся придумывать оправдание.       Если же она обрубит ложь на корню сейчас, то у Макдональд появится ещё сотня вопросов, способных вывести подругу на чистую воду.       Уоррен умела лгать, но только не друзьям, знающим волшебницу слишком хорошо, чтобы уловить что-то неладное в реакции Изабель.       — Мне…       Но гриффиндорка не успела ответить. Её перебил мужской голос, говоривший слишком громко, чтобы проигнорировать. Изабель впервые возрадовалась тому, что была перебита. Мэри не сводила глаз с подруги, в то время как Уоррен поспешила обернуться на вход, дабы рассмотреть вошедшего Людо Бэгмена.       — Профессор, прошу прощения, что отвлек Вас, — начал он в привычно озорной манере, словно находился на сцене цирка, а не посреди класса. На нём были одеты привычные брюки в клетку, державшиеся на подтяжках. Ярко розовая фланелевая рубашка слепила глаз, однако элемент одежды был меньшим, на что стоило обратить внимание. — Дамблдор послал меня за одной из Ваших учениц.       — За кем, позвольте полюбопытствовать? — Слизнорт выглянул из своего стола, с интересом осматривая распорядителя, нарушившего учебную дисциплину.       В отличие от вечно серьезной и сдержанной Макгонагалл, Гораций с радостью шёл на контакт и поддерживал причудливую интонацию Бэгмена.       — Директор хочет видеть в своём кабинете мисс Уоррен, — отчеканил распорядитель, проведя пятерней по густым светлым волосам.       От макушки до пят пробила дрожь. Во рту пересохло, а сердце, некогда стучавшее слишком быстро и раздражающе, больше не стремилось нарушить покой под грудной клеткой. Пульс замедлился, от щек отхлынула кровь, приравнивая оттенок кожи к безликому белому. Изабель пыталась выстоять перед словами Бэгмена, но вышколенное предубеждение просто не позволяло этого сделать.       Дамблдор хочет видеть её в своём кабинете. У этой прихоти мог быть двойной смысл. Либо чья-то шутка была разоблачена, и теперь Уоррен поспешат снять с испытаний, оставив девушку в покое. Либо распорядители и члены жюри всё-таки настояли на своём, решив не только отстранить гриффиндорку от турнира, но также сделать всё возможное, чтобы Изабель понесла наказание за нарушение, коего она не совершала.       — Только мисс Уоррен? — задал намекающий вопрос Слизнорт, кивнув в ту же сторону, где стояла Изабель. Точнее, за её спину.       Туда, где сидел чёртов слизеринец.       Она не знала, что для неё было наиболее унизительным, — понести наказание от Дамблдора или проследовать до его кабинета вместе с Блэком. И то, и другое было подобно смерти, играющей не по правилам. С ноткой вечного блефа, обманывавшего заблудшие души.       — Только мисс Уоррен, — мягко ответил Людо, посмотрев прямо в девичьи глаза.       Изабель судорожно вздохнула, вновь почувствовав запах сожженного растения. Так звучат поломанные надежды, плескавшиеся в руинах удушающего прошлого.       Так звучала участь, предначертанная самой судьбой.       Так звучала сама гриффиндорка.

***

      После спёртого воздуха подземелий, башня, возведенная специально для кабинета директора, казалась для Изабель дозой спасительного вещества. Непотребное для ноябрьской погоды солнце проникало через высокие оконные ставни. Блеклые оранжевые лучи отпечатывались на стеклянных рамах, впоследствии рисуя узорчатые силуэты на стенах помещения. Холод, столь привычный для класса Зелий, давно сошёл с девичьих плеч, оставляя тело во власти отапливаемых чар.       В кабинете было достаточно уютно, чтобы противиться комфорту посреди мягких стульев, на которых сидела Уоррен. Резонирующее чувство облепляло девичье восприятие, разбалтывая уязвимость, вызванную предшествующим заявлением Бэгмена. Приходилось изо всех сил выравнивать дыхание, чтобы совладать с нервозностью, вившейся колючей проволокой вдоль души.       Изабель находилась в полном одиночестве. Светловолосый распорядитель любезно проводил её до кабинета Дамблдора, таинственно сообщив прямо перед дверью, что директор желает поговорить с ней наедине. Прошептав пароль, он проводил волшебницу одним лишь взглядом, пока та с опаской проходила через высокую арку.       Гриффиндорка с интересом разглядывала окружающие её вещи, казавшиеся диковинными, так как девушка ни разу не посещала кабинет Дамблдора до этого дня. Всё здесь говорило о многовековых традициях и величии, присущем столь высокой и уважаемой должности.       Округлая просторная комната вводила в растерянность, провоцируя в голове теорию о том, не расширена ли она с помощью специального заклинания. Дальний угол кабинета был загроможден книжными стеллажами, а по правую и левую сторону висели портреты бывших директоров. На вращающихся тумбочках стояло множество загадочных предметов, издававших странные звуки. Уоррен не рисковала рассмотреть их поближе, несмотря на бунтующее любопытство. В центре — прямо напротив гриффиндорки — стоял письменный стол на когтистых лапах, а чуть выше на полке посапывала залатанная Распределяющая шляпа.       Она продолжала изучать глазами обстановку, безустанно теребя шероховатую ткань чёрной мантии. Атмосфера здесь была пронизана располагающей к себе благосклонностью, благодаря светлым стенам и ощущением некоего подобия безопасности. Но то, что ждало девушку в этих стенах, говорило об обратном. Сама суть, вложенная загадочным тоном Бэгмена, нарочно настраивала гриффиндорку на некий скептицизм при виде безобидного кабинета.       Дожидаясь своей участи, Изабель выстраивала в голове всевозможные сценарии. Продумывала реакцию в ответ на слова Дамблдора, если он всё-таки решит отстранить девушку от участия в турнире. Странно, но она не предвкушала чувство радости в ответ на будущее заявление директора.       Скорее, её эмоции были схожи с разочарованием и чувством невыполненного долга, прежде всего, перед самой собой.       Уоррен проделала немало работы — училась мириться с новыми реалиями, а после встретилась лицом к лицу с олицетворением смертельной опасности. И если ей предложат отступить от половины пройденного пути, скорее, она примет данную возможность за пощёчину, рассекающую плоть унизительностью. Как нечто, что способно обесценить заслуги Изабель. В этой жизни гриффиндорка могла стерпеть всё, что угодно, но только не запрет доделать дело до конца. Волшебница была максималисткой и требовала от окружающих того же.       Если им удалось каким-то образом обойти турнирный регламент, и они нашли выход из ситуации, что ж, Уоррен примет решение комиссии стойко, держа голову настолько высоко поднятой, чтобы прочувствовать, как хрустит каждый позвонок.       Но это не будет означать, что она приняла выбор распорядителей. Скорее, её реакция даст красноречивый ответ на их подозрения о причастности волшебницы к правонарушению. Если она прониклась соревновательным духом сейчас, это совсем не означает, что Изабель изначально жаждала составить компанию тройке молодых людей.       — Вам здесь нравится?       Голос, прозвучавший на периферии слуха, тотчас вывел девичье сознание из беспрерывного потока мыслей. Гриффиндорка опомнилась, разжав кусок смятой ткани и выровняв плечи. Она уже думала встать со своего стула, но вдруг заметила, как старческая ладонь порхнула в воздухе, указав жестом, что можно обойтись без официозных формальностей.       Дамблдор, казалось, появился из ниоткуда. Изабель точно помнила, что всё то время, пока она размышляла о своей участи, в кабинете никого не было. Её изумрудные радужки касались каждой детали кабинета, пока мозг судорожно выстраивал план по принятию неизбежного. Но сейчас директор стоял прямо перед ней, облокачиваясь ладонями о боковину массивного стола.       На его лице застыла доброжелательная ухмылка, а морщинистое лицо не выражало ни толики враждебности. Его привычная гримаса, изображающая частичное разочарование и подозрение, сошла на «нет», оставляя вместо себя подлинную расположенность.       Директор обошёл своё рабочее место, одновременно выдвигая стул с помощью беспалочковой магии. На нём была одета привычная серая мантия, подол которой достигал бетонного пола, а при ходьбе ткань издавала характерный шуршащий звук.       — Да, здесь довольно уютно, — честно ответила Изабель, вновь оглядевшись вокруг себя. Было странно разговаривать с Дамблдором с глазу на глаз, особенно, после того как он прилюдно выразил своё негодование по поводу участия гриффиндорки в Турнире.       — Нелегко приходится тому, кто поступает на должность директора столь многовекового гиганта, коим является Хогвартс, — было такое ощущение, что директор протаптывал себе дорожку, пытался подобраться к Изабель, чтобы привить ей ощущение расслабленности в столь непривычной обстановке. Иначе ведьма не могла объяснить, к чему он начал развивать столь отвлеченную тему. — Приходится поддерживать первозданность, — он осмотрелся по сторонам, а после вернулся глазами к гриффиндорке. — Но также важно привносить частичку чего-то нового, — морщины вокруг глаз растянулись, стоило директору улыбнуться, а взгляду просиять под толстой линзой очков. — Прошу, угощайтесь, — он указал ладонью на вазу с необыкновенным угощением.       Нечто, напоминавшее лакрицу, наполняло хрусталь. Но если присмотреться внимательнее, можно было заметить, как из-под тянущейся текстуры выступали мелкие зубы.       — Спасибо, я не голодна, — Изабель покачала головой, сохранив услужливую улыбку.       — Вы нервничаете, мисс Уоррен?              Проницательность Дамблдора была у него в крови. Никто не знал, являлся ли директор легилиментом, но он точно мог в совершенстве разгадать скрытые эмоции на лицах людей. Однако для того, чтобы рассмотреть в гриффиндорке следы уязвимости, не нужна была легилименция. Достаточно было присмотреться к тому, как подрагивали девичьи пальцы, покоившиеся на коленях.       — Кто угодно может заволноваться от Вашего нежданного приглашения, — волшебница не стала юлить. Если директор пытался расположить студентку к себе, значит, у него была иная цель, нежели прилюдная казнь. Изабель выбрала тактику — говорить правду, даже если она может показаться проявлением слабости. Ей нечего скрывать.       — Но это не похоже на Вас.       Может быть. Чёрт, она впервые оказывалась в подобных ситуациях, в которых оппонент не спешил раскрывать свою подноготную. Почти впервые. Сложно проводить схему диалога, когда собеседник решался менять ход после каждого предложения. Именно это заставляло нервничать Изабель. Она не знала, чего ждать от любезности Дамблдора.       — Вы позвали меня, чтобы сообщить о моём исключении?       Вот так просто. Если Дамблдор не желал говорить напрямую, то Уоррен сама выведет его на этот малоприятный путь. Даже если он сейчас даст положительный ответ, то это будет куда лучше, чем растягивать время в надежде, что гриффиндорка сможет подготовиться к оплеухе.       Она никогда не будет готова к поражению. Проще принять его заблаговременно с достоинством, глубоко скрыв обиду от глаз наблюдателей.       — О, Мерлин, нет, — голова Альбуса дрогнула, из-за чего колпак, закрывавший пробивающуюся седину, затрясся. Он предостерегающе помахал ладонью, а после зачерпнул несколько тянущихся червячков из вазы. — Разве есть основания для Вашего исключения? — директор отведал лакомства, причмокнув от удовольствия.       Дамблдор напоминал ребенка в теле взрослого человека. Старика. Этот контраст не укладывался в голове. Он заведовал каменным гигантом с сотнями студентов, отдавал распоряжения и следил за порядком, а после вел себя так, словно впервые очутился в Сладком королевстве, поедая сахарные дозы.       — Половина учащихся, включая членов делегаций, до сих пор уверена в том, что я обманом заколдовала кубок, дабы заполучить дополнительное место среди чемпионов, — твердо высказалась Изабель, вздернув подбородок.       — И Вы согласны с их мнением? — спросил директор, заведомо зная, каким будет ответ.       — Разумеется, нет, — безапелляционно заявила гриффиндорка, вжав ногтевую пластину во внутреннюю сторону ладони, дабы сохранить стойкость в голосе и не предаваться эмоциям. — Повторюсь в сотый раз, я этого не делала. Мне не за чем заколдовывать кубок, для меня в этом не было никакого смысла.       — Моя роль в качестве ментора началась довольно противоречиво, — признался Дамблдор, из-за чего напряженные мышцы девушки слегка расслабились. Несмотря на оборонительную стратегию в данный момент, волшебница питала надежды о том, что директор наконец-то взглянет на неё по-новому и не увидит в девушке проблему. — Но я все-таки склонен доверять своим студентам, и полностью разделяю позицию о Вашей непричастности к этому вопиющему недоразумению.       — Вряд ли подобное можно назвать недоразумением, профессор, — хмыкнула волшебница, вовремя опомнившись, кто именно сидел перед ней. Она заерзала на стуле, прочистив горло, дабы не выглядеть чересчур самоуверенной. — Скорее, кто-то решил подставить меня ради достижения более масштабных целей.       — Вы, вероятно, думали о том, кто это мог быть?       Изабель кивнула, но без какого-либо энтузиазма в глазах.       — Ни у кого, кто мог показаться подозрительным, нет мотива, — девушка пожала плечами, заметив, как помрачнел взгляд Дамблдора. Вероятно, он ожидал услышать другую версию, но Уоррен было нечего ему предложить. — Все мои попытки вычислить виновного заходят в тупик.       — Вы уверены, что виновный скрывается в стенах Хогвартса? — таинственно произнёс профессор, вводя Изабель в растерянность. А кому ещё понадобилось ввязываться в школьную авантюру? Предположение директора казалось беспочвенными. Но у Дамблдора, по всей видимости, на этот счёт было заготовлено иное мнение, которым он не спешил делиться. — Во всяком случае, уже ничего не поделаешь. Если нам удастся поймать правонарушителя, Вам все равно придётся проходить испытания вплоть до финала, — директор вздохнул, словно эта новость должна была огорчить ведьму, но Изабель не нашла в своём эмоциональном фоне ни йоты того, что следовало бы почувствовать. Только облегчение и слабо выраженную радость. Она все ещё оставалась в игре. — От Вас зависит лишь результат, но судя по первому турниру, трудности Вас только закаляют.       Уоррен широко улыбнулась, приняв завуалированный комплимент. Гриффиндорке было приятно осознавать, что ею в какой-то степени гордились. Она ждала приговора и наказания за чужой обман, но в итоге получила большее, на что и не могла рассчитывать.       Затянувшуюся тишину нарушил звон колоколов, оповестивший о том, что Зельеварение подошло к концу, а, значит, волшебница не успеет вернуться к промежуточному практическому заданию. Ладно, неважно. Изабель успеет сварить зелье в следующий раз и минует позорное неудовлетворительно.       — Кажется, закончился первый урок, — мягко произнёс Дамблдор, все ещё находясь в стадии глубокого размышления. Несмотря на лёгкость в голосе, выражение его лица застыло в серьезности и некоторой… настороженности. — Думаю, Вам стоит вернуться раньше, чем мисс Макдональд забьёт тревогу о Вашей пропаже, — волшебница кивнула, согласившись.       Когда Изабель поднялась со своего стула, чтобы пройти к выходу, голос профессора в очередной раз коснулся её слуха, словно не был готов отпустить её просто так. Будто в его невыраженных словах скрывалось кое-что ещё, более важное, чем их предшествующий диалог.       — Мисс Уоррен, Вы уже вскрывали драконье яйцо? — спросил Дамблдор, однако взгляд его уже блуждал по раскрытой папке с документами.       — Ещё нет, профессор, — ответила гриффиндорка, не понимая, к чему он клонит.       — У Вас ещё есть время, однако я советую поспешить, — и вновь этот загадочный подтекст, сновавший меж слогов. Девушка замешкалась, не понимая, как реагировать. — Кто знает, вдруг под золотой скорлупой может скрываться ключ к разгадке второго испытания, — ведьма выгнула бровь, готовясь поблагодарить Дамблдора за своевременный совет, но он оборвал невысказанную мысль девушки. — Но будьте осторожны, Изабель. Иногда подсказки бывают слишком громкими.

***

      Ноябрьский ветер окутывал собой все вокруг. Безжалостные порывы проникали меж барьеров согревающих чар, всасываясь холодом в каждый стежок утепленного пальто. Блэк с наслаждением вдыхал морозный воздух, топчась в ботинках по промерзлой земле, усеянной почерневшей листвой. Характерный хруст раздавался под ногами, в то время как слизеринец стоял, облокотившись о каменную стену позади.       Его носовые пазухи все ещё хранили в себе шлейф выкуренной сигареты — слишком сладкой, отпечатавшейся патокой на трахее. Манжеты пальто пахли подобающе, напоминая об удовольствии, полученном долгожданной порцией умиротворяющего табака. Мужское тело было расслабленно, в то время как голова раскалывалась, словно к виску кто-то приставил долото, мечтая одним взмахом раздробить черепную коробку. Пульсация только усиливалась с каждой прожитой секундой, и даже свежий морозный воздух не помогал справиться с недугом.       Его глаза были устремлены вперед, рассматривая безо всякого интереса толпу студентов. Их было бесчисленное количество, ведь сегодняшний день именовался особенным. Первое воскресенье в новом учебном году, когда ученики Хогвартса смогут посетить Хогсмид, дабы утолить свои посредственные нужды.       Блэка данное мероприятие ничуть не прельщало, ведь его жизнь нисколько не изменится от посещения соседней деревни. Этот поход — всего лишь глупая затея школьной администрации, дабы разбавить досуг студентов. Если бы у него был бы выбор, Регулус обязательно бы отказался.       Но он не мог.       Потому что оказаться вновь наедине с собственными мыслями для него хуже, чем терпеть разглагольствующую Макгонагалл и всех тех, кто сейчас рвал свои глотки, чтобы перекричать друг друга. Толпа дегенератов, думающих, что эта идиотская забава является чем-то особенным.       Салазар, это было настолько тошнотворным зрелищем, что слизеринцу даже не хотелось об этом думать.       На самом деле, Блэк склонялся к тому, что у него атрофировалось любое умение анализировать и размышлять, выстраивая в голове целый конструкт мысли. Казалось, что его мозг настолько преисполнился в попытках придумать себе миллиардное оправдание, что теперь он не был способен ни на что. Даже на банальное рассуждение о болтающих малолетках, обсуждавших свой первый поход в Три метлы.       Посредственность обыденных дней поражала его. Насколько легкой казалась жизнь тех, кто не был связан по рукам и ногам чьим-то замыслом. Идеями вышестоящего звена, подстрекающих людей, подобных Регулусу, к чему-то вопиющему и выходящему за рамки. И как было легко самому Блэку, слепо ведомому приказами, когда он ещё не понимал, к чему именно это может привести.       К более страшным последствиям, чем казнь за промах.       Предательство собственных принципов.       И эта мимолетная неверность навязанным идеалам привела к состоянию потерянности и абсолютной отрешенности. Блэк потерял вкус к азарту, первенству и соревнованию за право быть лучшим. Слизеринец потерял вкус к самой жизни, дрейфуя на бессознательном саморазрушении.       Всю последнюю неделю Регулус провёл в идеально сформировавшемся образе, не дававшему обществу никаких предпосылок подумать, что с ним что-то не так. Он продолжал существовать в настоящем, делая все обыденные дела по инерции, без особого энтузиазма. Ходил на занятия, посещал Большой зал и старался слиться с толпой. Именно с толпой, ведь приватные встречи с Рабастаном слизеринец проигнорировал четырежды, что было явно не в стиле Блэка.       Регулус опасался, что любое неверное слово или применение навыка я-выбью-из-тебя-всю-правду приведет Блэка к необратимому, заставив выложить Лестрейнджу всю правду.       И всё же, встречи с Лолитой были возобновлены. Что до Вивьен… она старательно игнорировала Блэка и всем своим видом показывала, что её сердце все ещё хранит на себе осадок от унижений. Ему было плевать. Льюиз являлась меньшей из его проблем. Из всех проблем в принципе.       Его истинное лицо — искалеченная сущность — было мастерски сокрыто под утолщенной маской бесстрастия и напускного цинизма. Однако под слоями окклюменции и защитной брони скрывалось уродливое естество, припавшее к грязнокровке.       От очередного мысленного упоминания о маглорожденной сучке Блэк поежился, потуже затягивая узел шарфа с эмблемой змеи. Слизеринец плюнул себе под ноги, переубеждая свой внутренний голос в истинном отношении к гриффиндорке. Она все ещё являлась не большим, чем простым плевком в лицо всего чистокровного мира.       И тот вечер ничего не изменил между ними.       За исключением того, что теперь Блэк игнорировал её существование. Полностью переключил своё сознание, настраиваясь на избегание ведьмы. Если раньше он думал об Уоррен, как о собственном проекте; как о некоем объекте, требовавшем детального изучения, то теперь подобная позиция больше не имела никакого смысла.       Он больше не мог относиться к ней объективно. Хладнокровность по отношению к ведьме иссякла в тот миг, когда их тела соприкоснулись, выжигая посмертные следы на мужской коже. Своеобразные метки, гласившие о том, до кого он посмел снизойти.       До самых низов.       До той грязи, что некогда презирал.       Игнорировать Уоррен было просто, за исключением тех моментов, когда кто-то из идиотов слизеринцев вновь поднимал тему об её участии в Турнире. Прошло уже полтора месяца, но кто-то до сих пор не унимался, растягивая диалоги по поводу нечестного чемпионства. Плевать. В альтернативной реальности, где план Блэка не потерпел крах, такая длительная реакция была даже на руку.       Однако, не думать о грязнокровке было сложнее. В основном, это касалось личного порицания и самокопания. Девичий образ прокрадывался сквозь мужское сознание, вскрывая своим напоминанием любой замок. Даже самый надежный, будь она проклята.       Регулус безустанно прокручивал в голове любые сценарии с пометкой «А что если?». Но в чертогах разума не было ни одного ответа на столь щепетильный вопрос. Никаких «если», ведь эта мерзкая приставка не имела смысла, когда дело уже было сделано. Блэк уже облажался и вряд ли мог реанимировать свой гребаный план по убийству девчонки. Для этого ему придётся вновь пытаться быть ближе к ней, пусть даже косвенно.       Следить, изучать, срастаться с её сущностью мысленно.       Ведь невозможно сделать что-то идеально, если в голове нет никакого плана. А на такое слизеринец вряд ли был готов, учитывая то, что блядская гриффиндорка переворачивала с ног на голову любую стратегию, вставляя свои коррективы.       И он не мог лгать самому себе, думая о том, что девичья стратегия ему пришлась не по вкусу. Ведь именно этот привкус душистой розы, перекликавшийся с сандаловым маслом, пробуждал в Регулусе мощные эмоции.       Грязнокровка была на вкус, как самый настоящий огонь, захватывающий в свои владения любые территории, невзирая на каменную осаду слизеринской души. Она плавила своим телом, превращая воздвигнутый фундамент в жидкую субстанцию, впоследствии растекавшуюся медом по нёбу.       Поражение ещё никогда не чувствовалось таким смертельно приятным.       Ему нравилось проникаться девчонкой, исследуя её тело на наличие массового суждения.       Непривлекательная. Мерзкая. Грязная. Порочная.       Но в Уоррен не было ничего, что могло хоть как-то перекликаться с тем, что было принято говорить о грязнокровках. Она была… хороша. В ней не было ничего отталкивающего. Ничего, что могло обрубить их мимолетную связь, оберегая Регулуса от падения в бездну.       Облик гриффиндорки и её нрав лишь усугубляли заблуждение аристократа. Склоняли Блэка к осознанию, что все годы он был слеп, не осознавая, насколько естество маглорожденной ведьмы отличалось от того, что ему рассказывали.       Похуй. Грязнокровка не должна вызывать в нём какие-либо чувства, помимо общепринятых. Блэку следует пересмотреть свои планы, придумав, как именно сместить её фигуру с пути Лорда.       — Эй, — послышался знакомый голос, возвративший Регулуса в школьный двор, пропитанный какофонией и ребячьим смехом. — Ты как?       Лестрейндж оказался сбоку, перенимая позу товарища — облокотившись о каменную выкладку спиной. Его образ был идентичен внешнему виду Регулуса, слишком официальный для подобного похода. Прямые серые брюки выглядывали из-под бежевого пальто, воротник которого был поднят, оберегая шею от ветра. Его каштановые волосы развивались по ветру, из-за чего их приходилось постоянно зачесывать пальцами.       — Нормально, — ответил Блэк будничным тоном, стегая на своём лице привычную маску бесстрастия.       Заметив боковым зрением, что Лестрейндж не изучает его, а смотрит вперед, Регулус слегка расслабился, однако внутреннее желание поскорее сбежать с этого треклятого двора не покидало слизеринца.       — Кажется, кое-кто намеревается убить тебя силой взгляда, — усмехнувшись, отметил Рабастан, кивая куда-то в сторону.       Блэк застыл и, к собственной неожиданности, занервничал от комментария друга. Он медленно перевёл глаза, отмечая, что не видел перед собой ту, кого всячески проклинал и кого подсознательно выискивал в своре студентов. Вместо длинных тёмно-бордовых волос слизеринец заметил светлые локоны, едва достигавшие плеч. Вместо насыщенного изумрудного оттенка на него взирала пара полупрозрачных, опустевших глаз.       Ну, конечно. Это не могла быть она.       Ведь Регулус прекрасно знал, что гриффиндорка стояла дальше, почти у самого входа. Она скрывалась в окружении своей неизменной свиты, к которой сегодня прибавился французский чемпион, Дювернуа.       Очевидно, что Григоров сегодня не ходил за грязнокровкой по пятам, ведь после субботнего инцидента Костадинов наложил запрет на любые внеклассные мероприятия, включая поход в Хогсмид. Эта участь настигла также Крауча-младшего, устроившего потасовку.       — Плевать на Вивьен, — наконец, отмахнулся Регулус после длительного молчания. Он перевел взгляд на друга, стараясь не думать о той, кто пробиралась к границам Хогвартса. Чёртова идиотка с преступно ярким цветом волос, её было видно за километр. — Её гребаные спектакли уже поперек горла встают, — холодные пальцы прикоснулись к яремной вене, имитируя рвотный позыв.       — Я и забыл, что ты у нас теперь специалист по французским цыпочкам, — Рабастан склонил голову и подмигнул, за что получил толчок по плечу от друга. Они одновременно обратились взглядом к Лолите, стоявшей неподалеку со своими подругами. Специально, чтобы Блэк не смог упустить шармбатонку из виду, но в этом вряд ли был какой-то смысл, ведь он обратил своё внимание на неё впервые за сегодняшний день. — Ты пригласил её в Хогсмид?       — У неё уже есть компания, — Регулус имел в виду двух когтевранок, с энтузиазмом рассказывающих о скудном разнообразии бутиков.       — Впервые за долгое время вокруг Блэка не вертятся девушки, да это же ахуеть, какая сенсация, — Лестрейндж вознёс ладони к небу. — Салазар, ты услышал мои молитвы? — слизеринец активно рукоплескал, в то время как Регулус закатывал глаза, бормоча себе под нос что-то об иссякшем здравомыслии Рабастана. — Это нужно срочно отметить. Заглянем в Кабанью голову, пока тебя не прибрали к рукам ненасытные дамы, — он похлопал товарища по спине, намекая двигаться по направлению к Хогсмиду вслед за отчалившей толпой.       — Заглянем, если угощать будешь ты, — вальяжно ответил Блэк, ускоряя шаг.       — Поверь, Реджи, у Рабастана Лестрейнджа найдется парочка галеонов, чтобы напоить твою чемпионскую задницу.

***

      Изабель безучастно сидела во главе столика, который успешно заняли её друзья прежде, чем остальная толпа учеников ворвётся в Три метлы, погружая стены паба в перелив громких голосов и передачу особо важных новостей через призму выпитых напитков. Гриффиндорка безо всякого энтузиазма перемешивала трубочкой апельсиновый сок, стараясь хоть чем-то себя занять.       Сколько оборотов она уже сделала? Десятки? Сотни? Неважно.       Эта глупая привычка позволяла девушке почувствовать хоть какое-то участие во времяпровождении остальных ребят. Безмолвное. Только глаза, изредка обращающиеся в сторону остальных гриффиндорцев, могли показать, что Уоррен слышала, но не вслушивалась в саму суть диалога.       Мэри сидела напротив рядом с Леоном. Рука француза лежала на спинке стула, обвивая и сжимая плечо мулатки. Его вторая ладонь покоилась под столом, переплетаясь с девичьими пальцами. Молодые люди активно участвовали в беседе, поддерживая рассказы Дювернуа о своей жизни в академии Шармбатон.       Было странно видеть светловолосого парня вот таким — не хвастливым, как это было в остальное время. Он не старался показать себя с наилучшей стороны, просто был самим собой. Наверное. Разговаривал без привычного бахвальства, не растягивая нарочито слова; не вёл себя так, словно каждое действие происходило на сцене театра. Леон показывал себя с наилучшей — настоящей — стороны, и это позволило французу заработать легкое уважение в глазах Изабель.       К слову, её соперник ни разу не заговорил о Турнире и о противоречивой роли гриффиндорки в первом испытании. Он тактично игнорировал столь щепетильную тему, любезно общаясь с четвертой чемпионкой. Ей хотелось верить в то, что Леон не прибегал к вынужденному лицемерию, дабы не пасть в глазах его нового предмета воздыхания.       Изабель не знала, чем было обусловлено такое разительное изменение в его поведении. Возможно, Мэри ослабила французскую патетику, спустила Дювернуа с небес на землю. Что бы там ни было, Макдональд постаралась на славу.       С тех пор, как лучшая подруга обзавелась иностранным поклонником, они почти ни разу не расставались надолго. Их романтический период длился уже целую неделю, и в эти дни француз удивлял своей пылкостью не только мулатку, но и всех остальных, кто мог заметить настойчивое проявление чувств Дювернуа. А таких наблюдателей, кстати, было немало.       Обычно Леон всегда ждал Мэри перед завтраком, одаривая ведьму букетом белоснежных магнолий. На протяжении трапезы он постоянно посылал девушке невербальные жесты, сигнализирующие о силе его нарастающих чувств. Ничего особенного, в основном короткие взгляды и легкий кивок, который Макдональд каким-то образом могла расшифровать. После занятий Леон всегда оказывался рядом с нужным кабинетом, перехватывая девушку у выхода и уводя подальше от любопытных глаз. Смущенная Мэри лишь пожимала плечами, позволяя шармбатонцу вновь раскрасить её дни своей необузданной энергетикой.       Однажды, Изабель, безо всякой зависти спросила у Макдональд, не настораживает ли её такое бурное развитие событий. Ведь невозможно очароваться человеком всего лишь за одну неделю, пуская все мысли лишь в одно русло — непотопляемую веру в серьезные отношения. На это Уоррен получила вполне ожидаемый ответ. Мэри ничуть не смущало, что теперь она могла похвастаться столь популярным и привлекательным поклонником. Отчего же ей переживать из-за несколько подаренных букетов и ещё большего числа поцелуев? После таких аргументов гриффиндорка больше не решалась затрагивать эту тему.       Если всего каких-то семь дней назад она была бы рада остаться наедине с собой и рефлексировать по поводу произошедшей близости с Блэком, то теперь вынужденное одиночество ничуть не прельщало волшебницу. Словно из её жизни насильно вырвали нечто важное, заставляя довольствоваться собственными мыслями и пугающей перспективой развить ту самую болезнь с глазами цвета начищенной стали.       Громкий мальчишечий смех заставил гриффиндорку вздрогнуть, чудом умудряясь не смахнуть бокал на пол. Уоррен отвлеклась от наступления на опасную тропу, кишащую чужим бесовством и магнетическим нравом. Изабель почти мысленно склонилась над необходимостью вспомнить его лицо вновь, но переведя взгляд левее, увидела перед собой лучезарную улыбку Ремуса.       И эта удивительная эмоция была посвящена не волшебнице.       Девушка бесшумно выдохнула, смахнув тонкую прядь со лба. Подперев подбородок ладонью, она украдкой смотрела на странную картину, которую никогда ранее не замечала.       Ремус занял место сбоку от Изабель, потягивая банку сливочного пива. На соседнем стуле сидел Сириус, держащий в руках блокнот в твердом переплете. Меж его пальцев был зажат магловский карандаш, позаимствованный у гриффиндорки. Изабель была крайне удивлена тому, что чистокровные волшебники могут с такой легкостью пользоваться предметами не из их привычной жизни.       Однако тёмноволосый гриффиндорец шел в абсолютный разрез с теми устоями, что ему навязывала его семья. Изабель не знала всех подробностей, но догадывалась, что отношения с родственниками у Сириуса были, мягко говоря, не самые тёплые. Скорее, меж ними обрушился самый что ни на есть ледник, замораживающий любые кровные связи.       Второй вещью, поразившей маглорожденную ведьму, стал тот факт, что всё это время Блэк рисовал. Точнее, писал портрет своего лучшего друга, сидевшего в нескольких дюймах от темноволосого гриффиндорца. Все это время они о чём-то перешептывались, параллельно выслушивая болтовню Леона и Мэри.       Сириус выглядел довольно сосредоточенным в своём новом амплуа художника. Творец хоть и сидел в расслабленной позе, откинувшись на спинку стула, однако его взор говорил об обратном. Он буквально впитывал каждую частицу с внешнего облика Ремуса, собирая зрачками всё то, что ему казалось особенным для того, чтобы перенести образ друга на бумагу.       Мягкие черты лица, контрастирующие с почти незаметными рубцами на щеках и лбу оборотня. Несуразная, но обворожительная улыбка. Выразительные серо-голубые глаза, не отвлекавшиеся от слежки за движущимся карандашом.       Изабель задержала свой взгляд ещё на мгновение, прежде чем устремить глаза на бокал, наполненный оранжевым нектаром почти до краёв.       Гриффиндорка рассуждала о сверхблизком общении двух семикурсников, как о попытке облегчить состояние Ремуса перед полнолунием. Судя по календарю, оно начнётся через неделю, а, значит, совсем скоро гриффиндорец будет вынужден ощутить на себе всю силу безжалостного проклятия. Всё, что могла сделать Изабель — это быть рядом, даря другу надежду на то, что он сможет выдержать абсолютно любой гнёт, приготовленный нещадной жизнью. Она была рада, что Блэк и Мэри также разделяли её точку зрения, находясь с Ремусом в преддверии полной луны.       Но также Уоррен думала о том, что двум её друзьям были по душе другие компании, в которых не находилось места для неё самой. Макдональд души не чаяла в Леоне, с трепетом выслушивая всё, о чём он ей рассказывал. Люпин не отвлекался от процесса, позируя Сириусу для рисунка. За весь поход в Хогсмид они почти ни разу не поговорили нормально, только перекинулись парой условных фраз.       Изабель не обижалась. Конечно, нет. Она прекрасно знала, что была нужна и Ремусу, и Мэри в равной степени. Просто сейчас их жизни, возможно, терпели разительные изменения, не подстраивающиеся под каноны их привычной дружбы. Разумеется, у Люпина и раньше имелись друзья, но почему-то сегодня он не отправился с Джеймсом и Питером в магазин спортивного инвентаря, а остался здесь.       И что-то подсказывало ведьме, что причина скрывалась не в ней.       У всех внезапно появился кто-то ещё.       А у Изабель? Ну что же, её неудавшееся свидание с Владиславом не омрачило их взаимоотношения, но, определенно, дало трещину — неглубокую.       Но кто знает, что может случиться потом?       К тому же, они не виделись нормально почти всю неделю. Судя по слухам, Костадинов вышел из себя, узнав о потасовке на вечеринке в честь Хэллоуина. Он запретил своим студентам находиться в замке, за исключением посещения Большого зала во время трапез.       Всякий раз, когда Изабель замечала Григорова в толпе дурмстранговцев, её сердце сжималось от гнетущего чувства сожаления. Ей до боли хотелось пересечь зал, и объясниться за свой неожиданный уход. Она хотела спросить о его состоянии и о том, как его ментор отреагировал на своевольную выходку ученика. Однако, Владислав ни разу не взглянул на неё с тех пор, как они попрощались в стенах Выручай комнаты.       Благодаря третьим лицам, волшебница узнала о том, что болгарин был напрямую связан с разгоревшимся конфликтом. Он разнимал своего друга и Крауча, которые вцепились друг в друга из-за несущественной мелочи. Провокация со стороны змей отразилась, прежде всего, на одном из чемпионов.       Уоррен хотела вернуть то малое, что у неё было. Привычные переглядывания, любезные улыбки и легкие, пусть и недолгие разговоры. Импульсивное желание отгородиться от всех обернулось против самой ведьмы. Она так сильно хотела остаться одна, собраться с мыслями и разобраться в самой себе, что теперь почти страдала от недостатка внимания.       Чувство собственничества и абсолютная запутанность в отношениях с людьми накладывались громоздкой плитой на ещё одну ветхую проблему. Изабель по сей день думала о словах, сказанных Дамблдором. О золотом яйце, скрывающем нечто более глубокое, чем догадку о вознаграждении за пройденное испытание. Из головы все никак не выходила фраза о подсказке, которая могла привести гриффиндорку к теме второго этапа.       Теперь, когда сам директор опроверг девичьи опасения по поводу её исключения из турнирной таблицы, подсознательная цель выиграть только крепла. Ей следовало разобраться с трофеем как можно скорее, чтобы не стать последней, кто доберется до ответов. Изабель подумывала о том, чтобы разузнать у Леона, вскрывал ли он свою добычу, но решила с этим повременить. Ей не хотелось накалять обстановку, внедряясь со своими планами в романтическую обстановку новоявленной парочки.       Гриффиндорка вновь оглядела своих спутников, понимая, что нет никакого толка в её нахождении за столиком Трёх метёл. Осушив стакан с соком за один глоток, девушка поморщилась от кислого привкуса. Девушка приковала к себе внимание друзей, а также Леона, отставив хайбол слишком резко. Четыре головы повернулись к ней, смиряя ведьму взглядами. Почувствовав неловкость, она тут же придумала самую неоригинальную причину для своего ухода.       — Я хочу прогуляться, — бросила Уоррен, поспешив подняться со своего места. Она стянула теплую вельветовую куртку со спинки стула, надев ту на свои плечи поверх бежевого свитера.       — Там же льёт, как из ведра, — с ноткой подозрения прокомментировала Мэри, склонив голову на бок.       Изабель обернулась к окну, увидев то, о чём только что сказала Макдональд. Действительно, за деревянными ставнями все укрывалось туманной дымкой, засасывая в полупрозрачную вуаль невысокие дома и вывески различных торговых лавок. Дождь сливался по карнизам верхних этажей, образовывая глубокие лужи на тротуарах. Ливневая стена была безжалостна к теплолюбивым студентам, из-за чего те разбежались по кафе и пабам. В ту самую секунду, как прогремел гром, сотрясая воздух, дверь в Три метлы открылась, впустив внутрь кучку учеников.       — Мне нужно купить перья, — твердо заявила Изабель, молясь о том, чтобы никто из сидящих на столом не уловил в её голосе ложь. — Мои сломались, — добавила девушка, перевязывая горло красно-золотым шарфом.       — Сходить с тобой? — добродушно спросил Ремус, который, казалось, и вовсе не заметил ничего необычного в поведении Уоррен.       — Не нужно, — гриффиндорка выдавила улыбку, махнув ладонью. Она прекрасно знала, что вежливость и учтивость Люпина не стоила его порушенных планов. Гриффиндорец хотел остаться в компании Сириуса, только слепой не мог этого заметить.       — О, тогда можешь купить набор перьев и нам с Сириусом? — он переглянулся с Блэком, и тот легким движением вытащил из брюк бумажник.       — Столько хватит? — парень протянул несколько галеонов, будто бы Изабель собиралась купить запас перьев на год вперед. Ей хватило бы и в сотню раз меньше, чем он ей предлагал.       — У меня есть деньги, — высокопарно ответила Уоррен, проигнорировав предложенную валюту. Блэк выглядел сбитым с толку, все ещё держа руку вытянутой перед собой. Он бросал короткий взгляд то на Изабель, то на Ремуса. И друг, кажется, выглядел не менее удивленным, чем темноволосый волшебник. — Встретимся в школе, — это было последним, что бросила ведьма, прежде чем оказалась на свежем воздухе.       В лавку, торгующую ученическими принадлежностями, гриффиндорка, конечно же, не пошла. Разумеется, после той сцены, устроенной самой Изабель, теперь ей придется наведаться за перьями, дабы избавить себя от дружеского недоверия. Но только не сейчас. Пока девушке было необходимо вырваться наружу, дабы промозглость, царящая на улицах деревушки, очистила разум и помогла перестроиться.       Если Уоррен и дальше продолжит акцентировать внимание на своей глубинной обиде за то, что теперь она не являлась центром чьей-то жизни, то не сможет нормально существовать. Ей необходимо обособиться от скрежетания комплекса, поселившегося в девичьем сознании. Она должна перенаправить свою энергию в то русло, что станет для неё спасением, а не усугубит положение.       Дождевые капли спадали по её волосам, просачиваясь под воротник куртки. Бордовые локоны становились ещё темнее, пропитываясь природной влагой. Лицо немело от сочетания мокрых капель и холодного ветра, оседавшего на мягкой коже. Леденящий порыв пробирал до самых костей, застревая морозным касанием под плотью. Но Уоррен продолжала идти, невзирая на неудобства. Она даже не удосужилась прошептать влагоотталкивающее заклинание, и даже не подумала о согревающих чарах.       Изабель прошла квартал, прежде чем оказалась на границе Хогсмида. Она нарочно проигнорировала вывески различных лавок. Сладкое королевство, Зонко, бутик мадам Пэддифут, и, наконец, Волшебные перья остались без девичьего внимания. Она направлялась к самой дальней точке деревни, двигаясь в противоположную сторону от Хогвартса. Гриффиндорка не хотела попадаться на глаза остальным студентам, шедшим в замок.       Ведьма остановилась в конце главной улицы, плавно переходящей в лесную чащу. Изабель стояла у самого основания тропинки, ведущей через лес к горам и пещерам. Хвойные деревья изобиловали в этой местности. Толстые громоздкие стволы окружали хрупкую фигуру волшебницы. Она прошла чуть вперед, опасливо озираясь по сторонам. Уоррен почувствовала, как дождь постепенно прекращал капать. Она запрокинула голову, увидев пушистые игольчатые ветви, не пропускающие капли на протоптанную тропинку.       Остановившись у одной из сосен, гриффиндорка облокотилась о дерево, позволив себе отдышаться после быстрой ходьбы. Тишина, царившая здесь, поражала. Всего в нескольких метрах кипела хоть и ненасыщенная, но всё-таки жизнь, хотя здесь… цивилизация как будто бы заканчивалась.       Изабель вновь прислушалась, различая витающее карканье ворон где-то вдалеке. Но, к её собственной неожиданности, граничащей с паническим страхом, волшебница уловила посторонний звук, не похожий на птичью трель. Он был похож на хруст ветки под подошвой ботинок. Звук повторился. Ещё и ещё раз.       Гриффиндорка выглянула из-за ствола, замечая у другого дерева фигуру. Соседняя хвоя была через сотню дюймов, и это позволило гриффиндорке не усомниться в своих догадках. До ужаса знакомый, ни с кем не путающийся. Влажные чёрные волосы были зачесаны назад, а римский профиль блистал бледностью посреди многообразия тёмно-зеленых оттенков. Прямое чёрное пальто достигало коленей, укрывая парня от жестокости холодов.       Это выглядело почти комично.       Прямое олицетворение ледника пыталось бороться с подобным себе.       Изабель уже хотела направиться обратно в деревню, дабы не позволять случаю вновь объединить льва и змею в своём извращенном замысле. Девушка, правда, хотела сбежать из местности, ушедшей во владение слизеринца, как вдруг предательская ветка хрустнула под подошвой её массивных ботинок. Выругавшись себе под нос, ведьма скрылась за стволом. Но это вряд ли могло упрятать Уоррен от участи стать замеченной, ведь реакция Блэка была изумительной. Ему удалось среагировать за секунду до мгновения, когда тёмно-бордовая макушка соприкоснулась с корой дерева.       Девушка зажмурила глаза, сетуя на свою идиотскую идею сбежать из теплого паба. Изабель перебирала в голове всевозможные варианты, помогающие избежать встречи с Блэком. Однако, ни один не отличался оригинальностью, оканчиваясь одним и тем же — побегом. И это было крайне глупо, бежать сломя голову, показывая свою слабость. Нет уж, пусть слизеринец уходит сам, а гриффиндорка с радостью посмотрит ему вслед.       Но этого не произошло. Она услышала приближающиеся шаги и понадеялась, что Блэк не решится подойти к ней. У него отлично получалось игнорировать её существование всю неделю, так что могло измениться сейчас?       Что-то могло, раз он обошёл дерево с другой стороны, встав поодаль от гриффиндорки. Изабель распахнула веки, заметив, как он изучал её одним из своих проникновенных взглядов, заставляя окоченелые щеки залиться жаром.       — И снова ты, Уоррен, — Блэк по-волчьи улыбнулся, делая затяжку. Она уловила запах ванили, как только он выдохнул дым через нос. — И снова мы оказались с тобой вместе. Наедине.       Привычная сладость коснулась носовых пазух, лаская девичье нутро противоречием. Изабель не хотела признаваться, но в этом аромате звучало нечто, по чему она безоговорочно тосковала.       — Ты можешь исправить глупейшее стечение обстоятельств и просто уйти в противоположную сторону, — ощетинилась гриффиндорка, вжав шею в высокий воротник куртки. Она пыталась уберечь себя от ноябрьского холода, но точно не от пристальных серых глаз.       — Не хочу изъясняться, как твои красно-золотые уебки, — он сделал паузу, смакуя нарастающую злость в глазах ведьмы. — Но я это место занял первым.       Её губы слегка дрогнули при очередном оскорблении львиного факультета, несмотря на то, что за все годы она слышала многое и даже хлестче. Но почему-то сейчас любая грязь из его рта била намного больнее, чем обычно. Словно каждый рецептор был заточен на его низкий голос, пробивавший насквозь. И гриффиндорке впервые нечем было крыть. Изабель была абсолютно беззащитна, хоть и старалась выдерживать словесную атаку.       — Может, мы опустим вопрос о приватизации леса, и ты оставишь меня в покое? — девушка рукоплескала во все стороны, подтверждая, насколько Блэк ничтожно рассуждал в масштабах этой местности.       — У львёнка плохое настроение? — он театрально поджал губы, и в этом жесте не было ничего положительного и доброго. Исключительная ненависть, подкрепленная ироничным подтоном. Блэку просто нравилось выводить Изабель из себя, прощупывая то, насколько далёко он мог зайти. О, слизеринец уже показал, насколько далеко. — Где же твои бравые друзья? — аристократ оглянулся по сторонам, обхватывая губами сигаретный фильтр. — Неужели нашли себе более интересную компанию, чем ты?       — А где же твоя свита, Блэк? — отстранившись от дерева, Изабель сделала пару неуверенных шагов вперед, переступая границу слизеринца. Она смотрела ему прямо в глаза, слегка задрав подбородок, чтобы создать иллюзию равности. Парень выдохнул серый смог, одарив очередной порцией дыма гриффиндорку. Она даже не поморщилась. Ей нравился этот аромат, обвивавшийся веревкой на шее. — Неужели твоим бесчисленным девушкам надоело твоё скотское поведение?       — У меня нет девушки, — опровергнул слизеринец. На его лице проступила странная гримаса, словно он не собирался выкладывать всю правду, пытаясь сохранить призму загадочности.       Заявление Блэка слегка растопило девичье сердце, образуя внутри подобие… удовлетворения? Нет-нет, всё было не так. Уоррен совершенно не волновала личная жизнь заносчивого придурка.       Помни, он — болезнь.       — Неважно, — гриффиндорка покачала головой, держась на близком расстоянии от слизеринца. Их лица разделяла сигарета, почти дотлевшая до окурка. При желании Изабель могла бы дотянуться до мужского анфаса, привстав на носочки. Прямо как тогда, на лестничном пролете. — Меня не интересует, с кем ты спишь.       — Ну, конечно, — он рвано усмехнулся, сделав последнюю затяжку. Сигарета была уничтожена с помощью взмаха палочки, и теперь меж их лиц не было никакой границы. Только твердевшая химия, которую можно было разрезать ножом. — Ты у нас волнуешься только по своему болгарскому борову, — ехидная улыбка коснулась мужских уст, а его лицо внезапно приблизилось к девичьему. — Уже выклянчила себе извинения, стоя на коленях?       — Ты — мерзок, — Уоррен рьяно толкнула Блэка в грудь, ощущая пальцами стойкость и крепкие мышцы.       Слизеринец даже не шелохнулся, продолжив стоять на своём законном месте. Гриффиндорка ожидала, что он набросится на неё, наорет и проклянет. Но слизеринец лишь продолжал буравить девчонку взглядом, пытаясь вытянуть из неё ответ на животрепещущий вопрос, застывший синим пламенем в безжизненных глазах.       — Говорит та, кто таскается за этим подобием волшебника, — презренно фыркнул Блэк, смахнув с лацканов пальто невидимый след от прикосновения Уоррен.       — Звучит так, будто мои отношения с Владиславом не дают тебе покоя, — ведьма интонационно подчеркнула несуществующую связь с дурмстранговцем. Она не знала, зачем ей были эти игры с Блэком, но подсознательно Изабель было необходимо увидеть замешательство в стоическом взоре волшебника. Нечто, что могло бы ублажить желание гриффиндорки подчинить себе слизеринца. Нечто, что могло бы показать — ему небезразлична та близость, что просквозила между ними субботним вечером. — Неужели ты не можешь свыкнуться с мыслью, что хоть кому-то хватило ума не бегать за тобой после случившегося?       — Случившегося? — рассмеявшись в голос, переспросил Блэк, склонив голову набок. Он подцепил влажный локон женских волос длинным пальцем и мгновенно отпустил. — А разве что-то было, Уоррен? — он пожал плечами, выражая полное равнодушие к подсознательному желанию ведьмы. Это было не больно. Почти. — Ты настолько безнадежна, что я ни разу не вспомнил о том недоразумении. Настолько несущественно, что моя память машинально стерла этот никчемный эпизод.       — Никчемный эпизод? — вторила волшебница, повысив хриплый голос. — Начнём с того, что это ты меня поце…       — Ничего не было! — гаркнул слизеринец, резко выставив указательный палец вперед, дабы гриффиндорка оценила всю силу противостояния. Она ударила по мужской ладони, негласно устанавливая границы дозволенного. Блэк послушно убрал руку в карман, но продолжал рассекать девчонку глазами. — А если ты вздумаешь растрепать кому-то о том, чего не было, я лично оторву твой длинный язык и скормлю его тебе.       Волшебница почувствовала колкость в районе солнечного сплетения. Словно душа расходилась по швам, затапливая вполне осязаемой кровью толстую вязку свитера. Изумрудные радужки коснулись девичьей одежды, но никакого алого следа там не было. Только голодные гончие сжирали внутренности, заставляя осязать физически то, насколько мучительным оказалось чужое бесчувствие. Вполне ожидаемые козыри аристократа побили никчемные попытки гриффиндорки обыграть опытного игрока.       Она знала, что он мухлюет, выкладывая на стол припрятанные карты из рукавов. Но эта махинация отчего-то чувствовалась серпом, проходящим по незажившей ране.       Безнадежна. Никчёмна.       Опасения Изабель оправдались. Он просто прощупывал почву, чтобы удостовериться в её непотребности, дабы не терять время на жалкое подобие трофея. Ей стоило возрадоваться тому, что она не стала питать надежды на его перерождение. Блэк не воспрянул из пепелища собственного ничтожества. Не стал кем-то другим. Он остался тем, кем и был все это время. Чудовищем, обросшим костями и кожей. Дьяволом во плоти, пользующимся людьми в угоду собственных целей. Болезненная проекция кого-то манящего и таинственного.       — Это настолько ожидаемо, что просто смешно, — она усмехнулась через силу, осязая как лицевые мышцы готовы порваться от противоречивой эмоции. Уоррен обошла парня, встав бок о бок с Блэком. Он слегка повернул голову в её сторону, но продолжил смотреть на лесную чащу. — Удивлена, как тебе хватило смелости выдержать ненавистное прикосновение грязнокровки, — ведьма сжала челюсть до хруста, держась, чтобы не показать внутреннее бессилие. — Сожги пальто, чтоб оно не служило напоминанием об очередном никчемном эпизоде.       Изабель направилась по дороге к Хогсмиду, оставляя позади себя высокие горы и бескрайний хвойный лес. Она чувствовала, как постепенно почва становится влажной, а кожа, успевшая высохнуть, ловила новую порцию холодных капель. Ливень безжалостно хлестал по девичьему лицу, но это вряд ли могло сравниться с ревущей агонией, пронзавшей каждый дюйм тела.       — Что от тебя хотел старик? — послышалось позади.       Блэк шёл следом, но мастерски держался на расстоянии, дабы ни у кого не возникло впечатления, будто он следил за ведьмой. Уоррен остановилась, раздумывая, о ком шла речь. Спустя секунду до неё дошло, кого подразумевал Блэк под стариком. Слизеринцу была интересна гриффиндорская участь в Турнире.       — Иди к чёрту, — крикнула Изабель, делая ещё несколько шагов, чтобы поскорее вырваться из соснового лабиринта.       — Я задал вопрос, — утробный голос породил рефлекторную остановку, но гриффиндорка проигнорировала то, насколько податливым было её тело, когда слизеринец вступал на девичью территорию.       — А я ответила: иди к чёрту.       Ну, уж нет, Блэк.       Если ты не хочешь играть по установленным правилам, значит, я создам для тебя такую игру, в которую ты напросишься сам.