Чужак

      Бежать было некуда. У неё не оставалось ни времени, ни выбора. Просто стоять и смотреть как тот, кто являлся в кошмарах, становился явью. С волосами чернее ночи, а кожей — белой, словно снег. Мёртвой на вид, как и всё то, что скрывала его утончённая внешность. Блэк являлся нежитью, восставшей из самых страшных сказок.       И теперь Изабель не была уверена в том, что подобные сценарии являлись для неё притягательными.       Не тогда, когда на неё взирали глаза чудовища, а ухмыляющийся рот демонстрировал выступающие клыки.       Музыка сменила свой темп, становясь неприятно медленной. Децибел снижался, ложась на слух тихой и нежной мелодией, заставлявшей каждого в этой комнате с импровизированным дизайном, сменить раскованный быстрый танец на медленные движения. Толпа разбрелась по разным углам в желании перевести дыхание, в то время как Изабель всеми силами пыталась насытиться кислородом, обжигавшим стенки носовых пазух.       Гриффиндорка пыталась надышаться, наблюдая изумрудными радужками за тем, как центр помещения освобождается, словно по велению слизеринского принца, шедшего в такт тягучим нотам, изрекаемым женским голосом из колонок. Красивый французский язык ведуньи, исполнявшей песню, затмевался щепавшей тревогой. Сердце сжималось под костями, а легкая ткань платья вдруг стала неприятно давить на плоть. Хотелось высвободиться из этой ловушки, носившей исконно серебристый оттенок.       Идентичный тому, что взирал на девушку уже с середины пройденного пути.       Всё что требовалось от Уоррен, — взглянуть в глаза чужим демонам. В очередной раз доказать, что она может быть кем угодно, но только не пешкой в чужих нахальных планах. Всё, чего хотел добиться Блэк,— своеобразной прелюдии к унижению, чтобы раз и навсегда поставить точку в их противостоянии.       Эта цель являлась краеугольным камнем в их взаимоотношениях.       Если взаимную ненависть в принципе можно нарекать подобным родом отношений. Скорее, молодые люди делали всё, чтобы данную связь разорвать и сжечь любой мост, ведущий к разрушающему сближению.       По крайней мере, Изабель отдала бы взамен всё, что у неё было, чтобы ни за что не встречаться с Блэком с глазу на глаз. Возможно, тот факт, что сейчас Выручай комната была заполнена студентами Хогвартса и гостями из Франции и Болгарии, вынудит слизеринца ретироваться и отделаться служебными презрительными фразами. У ведьмы были иные планы на сегодняшний вечер, и ведение войны против слизеринского аристократа в её стратегию явно не входило.       Выбор Уоррен пал на самый нелогичный и вызывающий выбор. Тот выбор, что мог, на самом деле, стоить ей многого. Иногда ей казалось, что немой взор Блэка подобен гильотине, нависавшей на девичьей хрупкой шее. Неосторожный блеск ртутных радужек сорвет оружие вниз и обратной дороги уже не будет.       За потребности чужих изголодавшихся демонов ей придётся расплатиться головой. Отдать взамен что-то материальное, когда бесам наскучит упиваться духовной пищей.       Гриффиндорка моментально отвела взор в сторону, стоило Блэку ступить на её территорию, ставшей своеобразной зоной отчуждения. Она старательно разглядывала пугающие статуи, ужасавшие своей искусной отделкой и реалистичным исполнением. Инстинкт самосохранения требовал от девушки большего, чем глупое разглядывание предметов интерьера. Внутренний голос вещал о том, что девушке следовало найти взглядом Владислава, ведь он обещал, что будет следить за ней издалека. Если она потребует — даже негласно — он придёт ей на помощь.       Но что, если однажды Григорова не будет поблизости?       Что, если однажды ей придётся бороться с непрошеным гостем в одиночку?       Волшебнице придётся приспосабливаться к трудностям самостоятельно. Пусть сейчас она не имела и малейшего понятия о том, как вести беседу с хладнокровным аристократом, но, быть может, эта своеобразная тренировка даст ей фору в будущем, когда её будет некому защитить. Когда она останется наедине с обличьем порочности и жестокости.       — И что ты здесь забыла?       Его голос резал наживую, перебивая своей властностью затихшую песню. Забираясь клешнями под саму кожу, игнорируя увесистые украшения и полупрозрачную ткань платья. Его вопрос подразумевал под собой претензию. Само собой разумеющееся недовольство. Как грязнокровка могла посягнуть на посещение вечеринки, устроенной чистокровными волшебниками?       Немыслимость для такого сноба и принципиального ублюдка.       — У меня есть приглашение, — Изабель повернула голову в сторону слизеринца, чувствуя, как по участкам тела блуждает чужое, такое ненужное дыхание. Блэк сбивал её с толку, отвлекая от изучения гостей, наряженных в различных существ и героев повестей и сказок.       Уоррен обхватила бокал с ягодной жидкостью сильнее, вжимаясь пальцами в узорчатое стекло едва ли не до хруста. Она не поспешила повторить глоток алкоголя. Осторожничала. Прямо как тогда, будучи на арене посреди кишащей повсюду опасности.       Повисшая тишина и сменившийся цвет на стробоскопе позволили девушке внимательнее разглядеть наряд Блэка. Только сейчас Изабель осознала, что их образы были связаны. В вымышленной реальности, придуманной сумасшедшим, костюмы волшебников можно было выдать за парные. Уоррен почти испугалась этому будоражащему совпадению, спровоцировавшему россыпь мурашек на нагих участках тела.       Чёрная расстегнутая на две пуговицы рубашка демонстрировала нагую бледную кожу и пульсирующую яремную ямку, видимо, из-за высокого пульса. Чуть выше, по основанию шеи была разбрызгана бордовая жидкость, напоминавшая капли крови. Идентичные тем, что Уоррен пыталась изобразить в виде украшения. Мужские губы касались каймы тумблера, делая внушительный глоток огневиски, а искусственные вампирские зубы царапались о стекло.       Она внимательно осматривала образ слизеринца, словно не могла поверить в это чёртову идентичность.       — Мои друзья не могли тебя пригласить, — грубый смешок сорвался с уст слизеринца, и это буквально вынудило гриффиндорку отвлечься от собственных размышлений. — Или маленькая грязнокровка придумала тысячу оправданий своему присутствию на чужом празднике?       — Ты себе не изменяешь, — девушка улыбнулась против воли, следуя иронической окраске фразы, брошенной на съедение изголодавшемуся чудовищу. Блэк подцепил слова величественной гримасой, смакуя то, что изрекал девичий рот. — Всё тот же избитый сценарий и заученные прозвища. Тебе не надоело?       — Поверь, это происходит непроизвольно, — невинно ответил Блэк, однако привычно полупрозрачные радужки стали постепенно темнеть, слегка искрясь вкраплениями негодования. — Не могу удержаться, когда вижу подобных тебе.       — В мире, в котором я росла, нередко за неаккуратные выражения можно расплатиться частью тела, — Изабель сделала шаг вперед, физически ощущая, как трещит кольчуга чужой брони, расходясь по швам. Блэк не отступил, оставаясь на своём законном месте. Ждал дальнейших действий от гриффиндорки. — Готов пожертвовать чем-то из своего арсенала или предоставишь выбор мне? — девушка сделала глоток алкогольного коктейля, чувствуя, как занемел язык, а мозг начал постепенно опустошаться от мыслей.       — Ты снова угрожаешь мне, — слизеринец почти искренне рассмеялся, осушая свой бокал, оставляя несколько миллилитров на дне. — Я уже простил то недоразумение, что ты зовёшь запугиванием. Дважды, — он вытянул два пальца вперед, останавливая их возле девичьих щёк. Почти коснулся, но вовремя остановился. Однако этого хватило, чтобы Уоррен ощутила шлейф приятной ванили вперемешку с затлевшим табаком — так пахли его сигареты. — Не думала, что однажды чаша моего терпения лопнет из-за одной мелкой проблемы вечно маячащей передо мной?       — Я лишь отплачиваю тебе той же монетой, — парировала гриффиндорка, следуя примеру слизеринца, отпив последние капли приторно-алкогольной жидкости. — Пока ты не прекратишь свои издевательства, я ни за что не отступлю.       — И какова будет твоя расправа на этот раз? — Блэка забавляли попытки Уоррен по-настоящему запугать его.       Он вновь разыгрывал этот спектакль, позволяя маглорожденной волшебнице взять рулевое на себя, чтобы направить их диалог в странное русло.       — Ничего нового, с чем ты уже не был знаком, — гриффиндорка кивнула в сторону, вынудив собеседника повернуть голову. — На барной стойке есть несколько ножей, которые, я уверена, с легкостью призовутся с помощью ловкого взмаха волшебной палочки. Пара секунд — и ты нежилец, — девушка перевела взор на Блэка. Она даже не шелохнулась, когда почувствовала на себе его внимательный взгляд. И снова слишком близкое дыхание, щекотавшее висок.       Промилле смешивались с кровью, разгорячая тело и разум ведьмы. Она ощущала жар, полыхавший под кожей, разбавлявший бледность пунцовыми мазками. Голос её — с привычной хрипотцой — сейчас слышался ещё ниже и слаще. Уоррен говорила о тёмных и поистине опасных вещах так, словно заигрывала. Приманивала врага в свои сети. Пыталась вогнать в капкан.       Но она не знала, что ловушка принимала в себя исключительно двоих.       — Наша прошлая встреча показала, что со сноровкой у тебя большие проблемы, — снисходительно произнёс Блэк, левитируя бокал с огневиски, а затем призывая к себе обновленный сосуд. — Ты до раздражения умная, но нерасторопная. Я обезоружил тебя, будучи раненным, — пожал плечами слизеринец, словно его поступок являлся неоспоримым явлением. — Но это ещё не вся твоя проблема, — аристократ приложил свободную руку к стене, нависнув над Уоррен. — Когда планируешь поквитаться с кем-то, делай это молча. Тогда у врага не будет шанса опередить тебя и вогнать нож в твою спину.       Слизеринец говорил серьёзно. Всё былое псевдо веселье и ироничная беспечность сошли с его точеного лица, оставляя после себя лишь отрешенность и строгость. Искры, тлевшие в ледяном огне серебристых глаз, потухли окончательно. Взгляд стал прозрачным. Едва ли живым. Словно сама смерть прикоснулась к зеркалу души, вшивая в радужки миссию, которую Изабель, при всём желании, разобрать не могла.       У гриффиндорки не было никакого желания копаться в его подсознательном, выискивая подводные камни, из которых девушка могла бы создать целый фундамент для личностного портрета Блэка. Ведьме хотелось верить, что данная реакция была лишь ответом на ассоциативное прошлое слизеринца. То, что не имеет ничего общего с его настоящим.       От Блэка пахло алкоголем и сладкой ванилью, услащавшей каждый дюйм девичьего тела. Эти ароматы создавали невообразимую смесь, проникая в саму сущность гриффиндорки, смешиваясь с её собственным запахом, — сандаловое масло и гель для душа.       Два несовместимых мира вновь касались друг друга на духовном уровне, без тактильного вмешательства.       Но этого было достаточно, чтобы почти сойти с ума. Проникнуться запретностью, пахнущей так диссонирующе и неправильно, что от этого кружилась голова.       Мысли окончательно упорхнули из черепной коробки, оставляя Изабель брошенной. Беззащитной. Поверженной запретным оружием. Самым страшным и беспощадным.       Глаза парня смотрели на неё сверху вниз, ощущая в себе всю силу и статус, а также заметную разницу в росте. Изабель уже чувствовала на себе подобное при общении с Владиславом, но отличие дурмстранговца было в том, что даже при своём росте он никогда не позволял брать на себя контроль и выставлять себя в более выгодной позиции. Он относился к ведьме, как к равной себе. Не видел в ней ту, которой можно управлять. Не тянул за нитки, воображая себя кукловодом.              Блэк же всем своим видом показывал истинную принадлежность Изабель. Он даже не скрывал этого, вгрызаясь в сущность гриффиндорки с привычным упорством.       — И все же ты не ответила на мой вопрос, — гриффиндорка вырвалась из оков мимолётного рассуждения, услышав голос, ставший лёгко узнаваемым. — Кто позволил тебе прийти сюда?       — Твои друзья пригласили моего друга, — изумрудные глаза волшебницы нашли в глубине толпы Григорова. Дурмстранговец купался в лучах внимания слизеринцев, сгорая от смущения. Такое нетипичное проявление эмоций для него. — Я пришла сюда с ним.       Изабель надеялась, что Владислав не обратит на неё внимания, пока её взор мимолётом касался фигуры болгарина. Волнение курсировало по девичьему телу, обосновываясь странной пульсацией под костями. Тело дрожало в прямом смысле, и даже согревающие чары и выпитый алкоголь не смогли унять реакцию организма. Гриффиндорка действительно переживала, что дурмстранговец почувствует её взгляд на себе и отзовётся.       Что подумает Григоров, когда заметит то, насколько близко ведьма располагалась к их общему противнику?       Вряд ли что-то хорошее.       Уоррен отвела взгляд от своего спутника, говорившего в тот момент с Краучем, и вновь взглянула на слизеринца. Тот все ещё смотрел на Владислава, недоброжелательные эмоции проступили морщинами на лбу. О выступающие лицевые кости можно было порезаться, если осмелиться прикоснуться к столь ужасающе прекрасному существу.       — Как я сразу не догадался, — зубы слизеринца клацнули, а челюсть напряглась ещё сильнее, из-за чего заходили желваки. Блэк чуть отстранился, убирая руку от стены. — Он ещё не устал повсюду таскаться с тобой, Уоррен? В этой школе полно девиц, мечтающих прыгнуть к нему в каюту.       — Владислав добропорядочный парень, — ощетинилась Изабель, подозревая, о чём думал Блэк. — Он прислушивается к чужим желаниям и знает, что такое личные границы, — она машинально подалась вперед, выставляя указательный палец вперед, едва ли не обжигаясь от соприкосновения с кожей мертвецкого оттенка. — И ему хватает совести не трахаться в учебных кабинетах.       — А где же тогда он трахает тебя? — Блэк склонил голову набок, хищно обнажив вампирские зубы. Гриффиндорка рвано выдохнула, заметив, как расширяются мужские уста в подобии волчьей улыбки.       Она совсем не ожидала, что их странный диалог приобретет столь вызывающий окрас. Ведьма совсем не предполагала, что слизеринец начнёт провоцировать её. Пошатнет её уверенность щепетильной темой.       — Я не собираюсь обсуждать это с тобой, — Изабель вырвалась из общества слизеринца, направившись в противоположную сторону Выручай комнаты.       — Правильно, — согласился Блэк к неожиданности волшебницы. Она остановилась на полпути, внимая продолжению мысли аристократа. — Как бы этот иноземец не пытался тебя обхаживать, тебе придётся взглянуть правде в глаза. Ты — недостаточно хороша, чтобы я захотел интересоваться тобой и твоей жалкой жизнью.       Изабель повезло, что она стояла спиной к слизеринцу. Он бы смог заметить, как изумрудные глаза предательски блестят в переливе ультрафиолета, едва удерживая влагу в слезном канале.       — Отлично, — дрожащий тон смешался с нарастающей громкостью музыки.       Присущая гриффиндорке стойкость раскрошилась под натиском змеиного внимания. Браво, Изабель.       Сколько они разговаривали? Всего несколько минут?       Но для Уоррен прожитые минуты наедине с Блэком казались вечностью. Этого времени было достаточно, чтобы он в очередной раз указал волшебнице на её истинное место.       Низость. Порочность. Грязь.       — Отлично, — вторил Блэк, приблизившись к девушке. — А теперь проваливай отсюда.       Последние слова сорвались с его уст в тот момент, когда мужская фигура уже скрылась за танцующими телами впереди. Волосы чернее ночи смешались с полумраком потухшего света. Унесенный аромат крепкого алкоголя и приторно-сладкой ванили образовали зияющую дыру где-то внутри. Словно вырвали с корнем нечто, что придавало сил. Нечто умопомрачительное и не поддающееся рамкам нормальности.       То, к чему всегда подсознательно тянулась Изабель.       К полной противоположности правильного.       При всём своём желании ведьма не смогла бы докричаться до слизеринца. И смогла ли Изабель набраться смелости догнать Блэка и заставить его объясниться, — она не знала. Привычная стойкость и рассудительность исходили из девичьего разума, стоило ей вступить в баталии с противником. Блэк вытягивал из неё все то, что некогда удерживало на плаву. Он обладал повелительной энергетикой; его действия носили в себе исключительно авторитарный характер.       Блэк являлся её лакмусовой бумажкой. Одного его взгляда, насмешливой фразы было достаточно, чтобы проявить потаенные страхи и слабости гриффиндорки.       Если Изабель боялась, что однажды любовь сточит её внутренний стержень, то теперь она могла быть уверена, — для лишения собственной силы не обязательно влюбляться.

***

      Он чувствовал её присутствие слишком явно. Кожей, спрятанной под вышитой на заказ рубашкой. Каждой клеткой своего потасканного и измотанного организма, отвечавшего весьма ощутимым покалыванием за слоями плоти. За пределами досягаемости. Там, где было достаточно безопасно, чтобы ни одна живая душа не смогла добраться. Там, где начиналась граница переговоров с собственной совестью.       Та дрянь, что звалась голосом сердца, впервые показала, что хозяин не мёртв внутри. Он по-прежнему мог ощущать эти предательские сигналы в грудной клетке, дробившие и перемалывавшие кости в крошево.       Напоминавшие, что он всё ещё жив, а не существует.       И сейчас, когда слизеринец расположился достаточно далеко, чтобы грязнокровка смогла подобраться к нему, он чувствовал шлейф её присутствия в Выручай комнате. Блэк знал, что гриффиндорка все ещё сновала по просторной комнате, пытаясь залезть в каждый угол своим любопытным носом.       Он видел её. Безотрывно наблюдал за тем, как Уоррен медленно перемещалась по лофту, избегая встречи с кем-либо из присутствующих. Она держалась в стороне, соблюдая дистанцию с общим скоплением пьяных подростков. Старалась слиться с блеклым интерьером. Затеряться в тенях, являясь исключительно наблюдателем за вечером, плавно перетекавшим в ночь.       Это было так в её стиле — вечно разглядывать и анализировать. Въедаться глазами в детали, а после складывать головоломку из увиденного. Пытаться добраться до подноготной.       Не то чтобы Регулус выучил Уоррен за тот срок, что судьба связала их нитью турнира, но он определенно выучил некоторый язык жестов, присущий исключительно маглорожденной чемпионке.       То, как расширялись её радужки, затмевая необычный изумрудный оттенок глаз, стоило девушке подобраться к чему-то интересному, доселе неизведанному. То, как напрягались её скулы, пряча под собой и без того невыразительные щёки. Как сжималась худая ладонь, стоило сомнению прокрасться через водоворот мыслей. И как лёгкая улыбка оседала на губах, говоря о том, что девчонка всё-таки добралась до малой истины. Вычленила нужную информацию из беспрерывных рассуждений.       Танцующие девушки впереди слегка загораживали обзор на личный объект слизеринца. Ему пришлось приложить некоторые усилия, чтобы выбрать наиболее непринужденную позу, позволявшую не привлекать к себе лишнее внимание. Следить за той, кто мастерски объединялся с толпой. Но, к слову, получалось крайне плохо.       Сегодня Уоррен была далека от своего привычного мастерства, ведь остаться где-то позади не позволял слишком откровенный наряд, приковывающий к себе внимание некоторых студентов, что не были полностью поглощены алкоголем и делами куда более приятными, чем обыкновенное созерцание на расстоянии.       И как бы сам Блэк ни старался потопить свой хладный разум и чистые мысли в литрах огневиски, у него ни черта не получалось. Освободиться от миссии, нависающей гильотиной, не помогла ни выпивка, ни разговоры с Лестрейнджем, сидевшим в обнимку с шестикурсницей слизеринкой на соседнем диване. Даже Вивьен, державшаяся слишком близко к Регулусу в этот вечер — всегда — не могла залечить рассеченное сознание волшебника.       Из мозговых извилин сочилась едкая и беспрекословная идеология Тёмного Лорда, к коей слизеринцу приходилось прислушиваться, если он хотел закончить этот учебный год живым. В общепринятом понимании.       Блэк должен убить четвертого чемпиона.       Если случай не позволил обратиться против грязнокровки, значит, придётся действовать самому.       Искупать нетронутые ладони в чужой крови.       Ставки были слишком высоки. Собственная жизнь стоила намного дороже, чем нахождение в этих стенах маглорожденной. Равноценной платы просто не существовало, особенно, когда речь заходила о личностях вроде Уоррен.       Она была самим олицетворением неправильности, иррациональности и полного непотребства для того мира, в котором рос юный аристократ. Нагнивающая клетка, требовавшая незамедлительного удаления. Девчонка выбивалась из тех истин, что ему навязывали родители и всё высшее магическое общество. Люди, чьи идеалы сопоставлялись исключительно с понятием чистоты и чтением многовековых традиций.       По крайней мере, ему так казалось.              Однако, чем больше Регулус проживал наедине с мыслью о том, что ему придётся убить живого человека, тем сильнее он убеждался, что и эта плата за будущее волшебного мира являлась сомнительной валютой. Она обнажала людские пороки, заставляя усомниться в том, что задание Лорда трактовалось, как нечто прогрессивное. Как нечто, способное пойти на пользу высшему слою магического общества.       Но разве убийство — не путь к регрессу?       Разве отнятие чьей-то жизни не приравнивалось к зверству и первобытности?       Смерть во имя главенствования и контроля. Никаких переговоров. Путь, по которому решался пройти Волдеморт, буквально выстраивался на костях и плоти.       Взятие ответственности за жизнь грязнокровки остудило пыл слизеринца. Теперь уже он не был уверен в правильности решений, принимаемых в начале учебного года. Перед его глазами безустанно плясали собственные записи в блокноте, трактовавшие поистине ужасные вещи. Ему крупно повезло, что никто не вздумал взглянуть в то, что Регулус планировал днями напролет. План, по которому он выбирал разменную монету. Пешку, коей пришлось бы пожертвовать ради достижения великой цели.       Но пешка замаскировала себя. На деле же всё обстояло совсем иначе. Аналитический склад ума. Неплохо развитое критическое мышление. Отсутствие каких-либо уязвимых точек. Хладнокровность. Острый язык. Дальновидность.       Всё это выдавало Уоррен, ставя её на ранг выше в их шахматной партии.       Все эти годы гриффиндорка вела себя слишком тихо, чтобы Регулус смог составить о ней хоть какое-нибудь мнение. Просто блеклая тень, таскавшаяся за Люпином и своей темпераментной подружкой полукровкой.       Но стоило ему вкусить этот перманентно пресный плод, как толстокожесть и внутренняя девичья сила раскрошила зубы хищника.       Блэк просто не смог подобраться ближе, раскрыв хотя бы один аспект гриффиндорской души. Все его навыки оказались нерабочими, как только Уоррен вставала на его пути. Любой способ, некогда имевший влияние, просто отказывался работать на грязнокровке. Ведьма оказалась для него закрытой книгой, чей внутренний мир, подобно страницам, ему не удалось расшифровать. К неизученному концепту гриффиндорской сущности постепенно добавлялись новые грани, к которым Регулус не мог подобраться.       Сначала она стойко выдерживает слизеринский гнев посреди учебного класса.       Затем Уоррен угрожает Блэку посреди шатра, и ему требуется немало усилий, чтобы предотвратить её импульсивный порыв.       А после расправляется с драконом так, словно её с детства готовили стать той, кем она не должна являться априори.       Бойцом.       Гребаная храбрость сочилась по венам вместе с явным свидетельством того, что она не должна выбиваться из серой массы. Быть той, кем являлась всё время, что Регулус знал её. Призрак. Ничтожество.       Однако что-то пошло не так.       Что если именно Блэк стал тем, кто разбудил истинную сущность в теле хрупкой девчонки?       Сделал всё, чтобы она стала тем самым бойцом, а не мишенью. Уоррен соткала свой миражный образ из материальной подоплёки. Видимой. Ощутимой. Из обыкновенной маглорожденной сокурсницы, блеклой тени, девчонке удалось превратиться в настоящую соперницу.       И теперь слизеринцу приходилось не надкусывать её сущность, а буквально разламывать на куски, уберегая себя от вполне возможного поражения.       Подсознание трактовало Блэку, что Уоррен могла стать равной ему. Возможно, не по магической силе. Но по внутренней… что ж, с ней придётся побороться.       Даже, если он не готов сейчас.       Даже, если его собственные уста сказали гриффиндорке убираться подальше от наточенного острия судьбы, ему придётся убить её.       Потому что кровные узы и долг перед Лордом сильнее, чем та слабая нотка сострадания, что воспевала в глубине чернильного сердца.       Рядом с ладонью слизеринца опустился бокал со знакомой янтарной жидкостью, охладевавшей хрустальные стенки. Блэк бросил взгляд на подлокотник, разорвав одностороннюю связь с гриффиндоркой, расположившейся на другом конце комнаты. Регулус нехотя отвернулся, не желая фокусироваться на чём-то, что не имело отношения к первостепенной задаче. Однако его глаза встретились с заинтересованным взором Рабастана, а палочка, зажатая в руке семикурсника, говорила о том, что именно он был тем, кто одарил Блэка очередной порцией выпивки.       Сегодня Лестрейнджа было невозможно узнать, если бы не слишком отличающая манера поведения. Расслабленная и одновременно выточенная до мельчайших деталей. Слизеринец всегда знал, когда и что сказать, и как преподнести свою мысль. Флегматично, манерно и уверенно.       В этот вечер Рабастан добровольно решился исказить свою выразительную внешность, так сильно цепляющую каждую, кто видел его хоть раз в жизни.       Его мягкие черты были загримированы, выразительные скулы скрывались под густой бородой и широкими бакенбардами. Темные волосы были изменены благодаря волшебному пигменту, сделавшему прическу ярко-рыжего цвета. Человечьи уши стали похожими на эльфийские — длинные, изгибающиеся на концах. На лобной части головы слизеринца виднелись два коротких рога, державшихся при помощи анатомической магии.       Семикурсник потратил весь день, чтобы добиться идеально пугающего результата с помощью магии и книгах о мифических существах. Лестрейндж ко всем вопросам подходил с особой скрупулезностью.       — Расслабься, друг, — он отсалютовал своим фужером, наполненным гранатовым вином, отпив одновременно со своей спутницей. Та безустанно хихикала над каждой фразой, брошенной Лестрейнджем. — И перестань прожигать дыру в толпе дурмстранговцев, это выглядит подозрительно, — эти слова друг произнёс чуть тише, вшивая во фразу двойственный посыл.       То, что Уоррен тёрлась с компанией Григорова, было даже на руку. Никто не смог бы догадаться, кого именно высматривает Регулус. Пришлось бы перебирать несколько вариантов, включая Розье и Крауча, плясавших на задних лапах перед болгарскими студентами. Блэк и Лестрейндж держались от данного поприща как можно дальше, ведь никогда не знаешь, как могут повести себя люди, далёкие от местного менталитета.       Кучка несдержанных здоровяков не внушали им доверия, несмотря на их способности и магический потенциал. Несколько человек из приезжей делегации уже здорово набрались, продолжая наполнять свои личные ритоны, напоминавшие рога убитых животных. Крепкий алкоголь лился по их языкам, развязывая мысли и убивая последнее здравое, что закладывал в их умы Костадинов. Жалкое зрелище.       — Регулус смотрит не на дурмстранговцев, — отстраненный тонкий голосок впился раскаленным лезвием, потроша искусно выточенную маску. Блэк схватился за бокал, опрокидывая содержимое в несколько глотков. Алкоголь жег трахею, но всё это блекло по сравнению с замечанием Льюиз. — Он выглядывает гриффиндорскую грязнокровку.       Лестрейндж и Блэк одновременно свели свои взгляды в сторону Вивьен, сидевшей на мягком пуфике слева от слизеринцев. Такой проницательности никто не ожидал. Особенно Регулус, привыкший к тому, что слизеринка никогда не говорила без его разрешения. Но сегодня был иной случай. Спиртное действовало на голосовые связки волшебницы сильнее, чем снисходительный жест единственного и неповторимого.       — Прежде чем делиться своими абсурдными наблюдениями, лучше несколько раз подумай, стоит ли игра свеч, — беспристрастно ответил Блэк, продолжая буравить девушку взглядом.       Её яркие алые губы слегка дрогнули. Грим в виде десятков раскрытых глаз поблек на девичьем лице, когда истинная сущность той, что выдавала себя этим вечером за Арахну, выбрался наружу. Ни слои волшебства, ни лживая уверенность в собственной значимости не могли пересилить естество Вивьен. Настоящая сторона — изломленная — лилась из неё беспрерывным потоком.       — Да? — она гневно раскинула ладони, и половина спиртного вылилась из бокала прямо на ковёр. — Тогда почему ты разговаривал с ней? — ревность в голосе слизеринки слышалась как что-то почти комичное. Она пыталась удержать то, что ей не принадлежало вовсе. Регулус слушал её, не спеша прервать собственнический порыв светловолосой волшебницы. Слизеринцу повезло, что шрамбатонцы решили проигнорировать приглашение змеиного факультета, иначе бы ситуация усугубилась. — Разве тебе не должно быть тошно от её присутствия? Разве не ты говорил, насколько тебе противны все они?       — Вивьен, крошка, расслабься, — елейный голос Лестрейнджа на мгновение разрядил напряжение, сквозившее в глазах Льюиз. Она смотрела исключительно на Регулуса, желая выбить из него хоть что-то, кроме жестокости. Льда, обволакивавшего болью и безысходностью. — Они теперь в одной лодке. Наш чемпион просто проявил снисходительность к своей сопернице.       Рабастан не знал, о чём говорил Блэк с Уоррен. Но он догадывался, что беседа молодых людей ничуть не касалась гребаного турнира. Это можно было заметить по ловко упрятанной хитрости, замаскированной любезностью. Так искусно, что даже Регулус поверил. Всего на секунду.       — Тебе не надоело его защищать? — воскликнула Вивьен, оборачиваясь так резко, что могла свернуть свою шею. Её ладони стали липкими и влажными из-за приторных капель. Блэк молча отлевитировал бокал на высокой ножке из рук слизеринки, дабы не запачкать её сетчатое платье.       — Я сижу прямо перед тобой, — нетерпеливо ответил Регулус, достав пачку сигарет из кармана рубашки. — Осмелься сказать мне всё в лицо, а не играй в посредников.       — Почему ты не выгнал грязнокровную шлюху из Выручай комнаты? — голос Льюиз был подобен скрежету от гвоздя, проходившего по стеклу. Невыносимо и до ужаса раздражающе. Претензия ведьмы была ветхой, словно выстроилась наспех, а истина скрывалась в чём-то другом. Уоррен была всего лишь поводом. — Почему она все ещё здесь, пьёт вместе с нами и отравляет своим присутствием наш праздник?       — В данную секунду мой праздник отравляешь ты, вереща, как истеричка, — слизеринец поднялся со своего места, удержав равновесие. Выпитый за весь вечер алкоголь дал о себе знать, несмотря на природную выдержку парня. — Может, мне стоит выгнать тебя?       — Блэк, остынь, — вмешался Лестрейндж, и теперь он не звучал столь же расслабленно, как некогда, когда обращался к Льюиз. Он отстранился от своей спутницы, наказав ей попридержать фужер с вином. — Она же несерьезно.       — Не лезь, — рявкнул Блэк, подходя ближе к Вивьен. Её длинные ногти впились в тонкую ткань платья, и в некоторых местах разорвался шов, вившийся характерной паутиной. Теперь её взгляд упал вниз, а сама слизеринка смиренно выжидала ответный гнев. — Тебе стало скучно, моя милая Вивьен? — сладость на языке слизеринца слышалась обманчиво. Словно тебя погружают в долгожданную дозу, наполненную эйфоретиком, чтобы впоследствии забрать все до последней капли, оставляя прозябать в мучительной ломке. — Тебе не хватает острых ощущений? Может быть, этот вечер не слишком драматичен для тебя? — он прикоснулся привычно холодными ладонями к её разгоряченным щекам, подняв девичью голову на себя. — Так скрась свою скуку. Выпей ещё и, может быть, к концу вечеринки станцуешь у кого-нибудь на коленях.       — Как ты можешь?..       Он поймал этот вопрос ртом, когда опустился к Льюиз, едва прикоснувшись к её губам.       — Для тебя вечеринка окончена.       Передал слова по воздуху, буквально вселяя фразе набитый раздробленным стеклом вкус.       За сегодняшний вечер Блэк произнёс нечто подобное дважды. Но в данном случае он действительно желал, чтобы слизеринка убралась из поля его зрения.       Уоррен же он хотел оставить себе.       Несмотря на подсознательный шифр, — уберечь гриффиндорку от неизбежной участи, — слизеринец желал, чтобы грязнокровка не выбиралась из стен Выручай комнаты.       Глаза — принадлежащие девушке — глядели на слизеринца исподлобья, но в этом жесте не было и толики вызова. Смятение плескалось в радужках, смазывая собой блеск от выпитого алкоголя. Казалось, что рассудок постепенно возвращался к Вивьен, и теперь она могла в полной мере оценить то, к чему привела её истерика. Спектакль, разыгранный слизеринкой, не возымел успеха. Провалился с треском, опуская девчонку с небес на землю. Теперь, когда здравость просыпалась меж извилин Льюиз, она осознавала, какую ошибку совершила.       Светловолосой ведьме не потребовалось напоминания, о чём только что её попросили. Она была понятливой. Иногда. Знала, когда следует отступить назад, чтобы не навлечь на себя ещё больших бед и душевных увечий.       Вивьен поднялась с пуфа, ровняясь с Блэком. Её колени чуть подрагивали, вероятно, из-за пережитого всплеска эмоций. Тонкую лодыжку облегали туфли на высокой шпильке, и такая обувь мешала быстрой ходьбе. Слизеринка покорно обошла компанию молодых людей и несколько подоспевших девушек, прибывших, к их сожалению, к окончанию скандала. Слизеринец провожал свою приближенную взглядом, отмечая, что Льюиз всё-таки покинула Выручай комнату, швырнув в сторону тканевый навес у выхода.       — Даже не думай читать мне нотации, — отмахнулся Блэк, заметив порицание на лице Рабастана. Такое случалось слишком редко, и всякий раз становилось настоящей сенсацией. Особенно в моменты, касающиеся недоотношений.       Регулус опустился на бархатный диван, выудив из зажатой пачки сигарету. Палочкой поджег кончик никотиновой дозы, наслаждаясь первой затяжкой. Первый вдох ванильного дыма был ровен спасительному кругу, чудом удерживающим на плаву, чтобы не сорваться на дно.       Лестрейндж прошептал что-то своей подружке, и та послушно кивнула, чмокнув семикурсника в щеку на прощание. Та сорвалась с места лёгкой походкой, скрываясь в тенях танцующих тел.       — О, поверь, я уже истратил весь запас нотационных речей, — теперь слизеринец полностью был поглощен разговором с другом. И это нервировало. Когда Лестрейнджа ничего не могло отвлечь, он становился самой настоящей занозой в заднице. Истинным старостой. — И всё-таки я рискну. Может быть, тебе стоит хоть раз проявить мягкость к Вивьен?       — Она прекрасно знает, к чему может привести её излишняя болтливость, — оскалился Регулус, смахнув затлевший кусок папиросной бумаги в пепельницу.       — Не спорю, иногда наша Вивьен может приукрасить и прибегнуть к особым методам, чтобы привлечь твоё драгоценное внимание, — иронично произнёс Лестрейндж, доставая свою пачку сигарет. Безвкусные, крепкие. Без какого-либо отличительного аромата. Вечная классика. — Но она ведь была права. Ты действительно вился около грязнокровки слишком долго, чтобы наблюдатели со стороны могли поверить в то, что она тебе противна.       — Мы в одной лодке, Баст, забыл? — склонив голову, спросил Блэк. Малознакомое и неизученное чувство закрадывалось в тело слизеринца, обосновываясь под слоями дорогой одежды. Выдерживать марку беспристрастности становилось всё тяжелее. Он почти выдал себя, стоило подозрению друга сойти с уст. — Я просто проявил снисходительность к своей сопернице.       — Можешь кормить этими сказками кого угодно, — семикурсник резко приблизился к другу, буравя того алыми линзами поверх светлых радужек. — Не делай из меня придурка, Блэк. Я не поведусь на всю эту официозную хрень, — он кивнул в такт своим словам, изображая пальцами кавычки. — Я не стану тебя осуждать, если ты вдруг решил трахнуть гриффиндорскую чемпионку, — Блэк едва не подавился дымом, услышав предательскую мысль от чистокровного друга. Слизеринец покосился на Лестрейнджа, не веря собственным ушам. — Иногда людей тянет на что-то… диковинное.       — Ты — последний идиот, если думаешь, что я захочу спать с кем-то вроде неё, — противился Регулус, переходя в оборонительный тон. Слова товарища все ещё резали слух, и даже громко звучащая музыка не могла перебить громкость сказанной фразы.       Лестрейндж сделал невозможное — повернулся прямо в ту сторону, где все это время восседала гриффиндорка. Блэк едва удержался, чтобы не последовать его примеру. Делая затяжку, семикурсник продолжал беззастенчиво оценивать сидящую подле Григорова гриффиндорку. Регулус видел, как нечеловечий взор с жадностью поедал новоявленный костюмированный образ маглорожденной.       Внутри неприятно запекло, и это странное ощущение оставило ожог.       — Ну-ну, — саркастически протянул Рабастан, медленно переводя взгляд на друга. — Тогда зачем ты таскаешься за ней? — Блэк вздохнул, собираясь в очередной раз отмахнуться, но друг прервал его последующим ответом на собственный вопрос. Лестрейндж опустился ещё ближе, добавляя голосу пущей скрытности. — План Сам-знаешь-кого потерпел крах, девчонка осталась в живых. Может, тогда стоит воспользоваться случаем и поиметь её в иных целях?       Да, у Блэка была цель.       И он обязательно воспользуется случаем, чтобы воплотить её в жизнь. Но его замысел нисколько не был не связан с мерзкими доводами Лестрейнджа. Всё намного-намного прозаичнее, чем Баст мог себе представить.       — Не стану прислушиваться к предложениям того, кто едва ли успевает пересчитать все юбки в этой школе, — старательно перевёл тему слизеринец, докурив сигарету.       — Это называется — ценить прекрасное, мой несмышленый друг, — парировал Рабастан, призвав с помощью левитации бокал с вином.       Заметив, что Лестрейндж отвлекся на алкогольный напиток, Блэк перевёл взгляд левее. Приятный холод, омывающий внутренности, вновь сменился тягостным жаром. Пламя окутывало его, царапая стенки организма. Было тяжело справляться с непривычным ощущением, но Регулус продолжал смотреть туда, где его ждал самый настоящий вызов.       Каково было его удивление, когда грязнокровка больше не сидела возле Григорова и его шайки пресловутых дикарей. Она о чём-то переговаривала с дурмстранговцем с глазу на глаз, отдалившись от разгара веселья. Было сложно оценить эмоции на лице девчонки. Она смущена или расстроена? Что-то с ней было не так. Словно проблеск чего-то иного, такого до боли знакомого самому слизеринцу.       Уоррен была разочарована, но всячески скрывала набитую оскомину за услужливой улыбкой и лёгкими движениями, которые таковыми казались лишь на первый взгляд. На самом деле, всё в языке её тела говорило о том, что гриффиндорка была озадачена и находилась в глубоком смятении. Широкие девичьи глаза, так отчетливо напоминавшие нечто мифическо-прекрасное, бегали по периметру в надежде, что скоро всё закончится. Путы ослабнут и её выпустят из пристанища, где ей по праву не было места.       Болгарин сделал одолжение, позволив девушке сбежать с праздника. Гриффиндорка кивнула на прощание, и перед тем как покинуть Выручай комнату, девушка легко обняла своего спутника. Она сбегала с вечеринки, не оглядываясь по сторонам. Шла быстро, уносясь как можно дальше из обители злачности и пороков.       Сделала так, как ей велел Блэк. Он должен был возрадоваться тому, что она его послушалась. Но противоречие, возрождающееся под аккомпанемент безумного голоса кузины, заставило Регулуса почувствовать себя полным идиотом.       Уоррен сама пришла к нему в руки. Её даже не пришлось выманивать, чтобы выслужиться перед Лордом. Вот она — бери. Используй девчонку в своих должностных целях. Блэку даже не пришлось расставлять ловушки, чтобы заманить гриффиндорку в свои сети. Глупая-глупая гриффиндорка.       Инстинкт жертвы привёл её в логово хищника.       Но инстинкт самосохранения оказался сильнее.       Ум и предчувствие грязнокровки не унять никаким расчётом, ведь маглорожденная снова оказалась на шаг впереди.       Ну, и кто теперь глуп — змей или львица?       Регулусу нужно успеть прежде, чем гриффиндорка унесется восвояси.       Но как?       Как он обставит свой внезапный уход, не вызвав подозрений, прежде всего, у Лестрейнджа?       Покидать Выручай комнату вслед за грязнокровкой было опрометчиво. Это вызовет уйму вопросов, особенно, когда бездыханное тело Уоррен найдут неподалеку от замка.       Грязнокровка скрылась за тканевым навесом, и вполне ожидаемо, что всего каких-то несколько минут и тёмный коридор приведет её в гриффиндорскую башню. Она окажется на безопасной территории, и тогда Блэк не сможет воплотить в жизнь замысел Лорда.       Однако, у судьбы был свой собственный сценарий.       Произошло то, чего Блэк никак не мог предугадать, а тем более подставить. Что-то, что звалось злым роком для грязнокровки, и истинным подарком от вселенной для слизеринца. Облегчение усилило алкогольное опьянение, а блеск мужских серых глаз коснулся той стороны, откуда доносились неразборчивые крики.       Компания дурмстранговцев сцепилась с кем-то из слизеринской шайки, и теперь молодые люди выясняли отношения на повышенных тонах.       — Вот же пьяные уебки, — взревел Лестрейндж, поднимаясь с дивана.       В то время, как друг ринулся к очагу конфликта, дабы разнять Крауча, которого уже успели несколько раз ударить по выкрашенному гримом лицу, Блэк сорвался к выходу. Слизеринец прорывался меж толпы, утопая в лучах кислотных желтых лучей, раздражавших сетчатку глаза.       Сейчас он не вызывал ни у кого любопытства. Впервые ему удалось сравняться с пустотой, пока заинтересованные студенты сходились к стороне, где царил крик, повышенный тестостерон и экспрессия.       Блэк обернулся через плечо, чтобы удостовериться в самом главном. Григоров остался в Выручай комнате, и прямо сейчас он удерживал одного из своих одноклассников, дабы тот не вцепился в чересчур спесивого слизеринца в желании отделить голову от остального тела.       Гребаный Барти, ему всё-таки воздалось за слишком длинный язык. Но в данный момент Блэк был премного благодарен за слабоумие товарища. Оно оказалось как нельзя кстати.       Дверь, отделяющая сосредоточие веселья от монотонной тишины, затворилась за Регулусом, стоило ему сделать шаг навстречу безлюдному коридору. Обернувшись через плечо, он заметил, что стена была полностью пустой. Ни шума голосов, которые должны были доноситься даже сквозь толстый бетон. Ни музыки, льющейся слащавой рекой. Ничего.       Только Блэк.       И чьё-то мнимое присутствие, которое слизеринец ощущал буквально всем своим естеством. Вокруг царила тьма, за исключением редких бликов убывающей луны, выглядывавшей сквозь облака. Прислушавшись к собственному сердцебиению, парень уловил чужое дыхание и бормотание, похожее на женский голос. Её голос он бы ни с чем не перепутал. Просто не мог, ведь у Регулуса больше не оставалось попыток воплотить идею Волдеморта в жизнь. Слизеринец не мог ошибиться. У него не было никакого права.       Нащупав древко в кармане прямых брюк, Блэк сделал шаг вперед к витиеватой лестнице, ведущей на верхний этаж. Прижавшись к стене, аристократ крался подобно змее, пытаясь уловить на рефлекторном уровне чужака. Две ступени остались позади. Регулус помедлил, вытягивая голову вперед, дабы осведомиться, что пролёт скрывал именно грязнокровку.       Он даже не придумал, как именно убьёт её. Не знал, что сделает с её ебаным бескровным телом, как только последний вздох вырвется из аккуратных губ. Перед ним был пустой холст, не отмеченный ни единым флагом стратегии.       Никакого блядского распорядка действий.       Салазар, да и какой может быть план, если Регулус до сих пор сомневался? Сейчас, сжимая волшебную палочку в руках и целясь ртутными радужками в оголенную спину Уоррен, он до сих пор не был уверен в правильности своего поступка.       Почему она стоит здесь одна?       Почему не идёт дальше, херова идиотка?       Плевать, Блэк. Она — грязь. Таракан, жаждущий подошву, помнишь? Так возьми и раздави, как и мечтал.       Взгляд метнулся к витражному окну. Оно было заперто, но с помощью Алохоморы ставни можно будет открыть и сбросить девчонку с восьмиэтажной высоты. Вероятно, каждая её кость сломается и раскрошится под плотью, а хрупкое тело превратится в месиво, перемолотое падением.       Блять. Дрожащая ладонь тянется ко рту, чтобы подавить рвотный рефлекс. Вторая рука была выставлена вперед, целясь в спину гриффиндорки, а мысли сосредотачивались на ненависти к ней. Давай, придурок. Соберись, мать твою. Ты хотел этого.       Убей. Убей. Убей её.       — Чёрт!       Чёрт.       Рефлекс возымел верх над здравым рассудком. Стереотипное мышление контролировало ситуацию. Блэк дернулся вперед, оставляя позади себя невыполненный долг. Слизеринец миновал несколько лестниц вверх, успев обхватить жилистыми руками худое тело волшебницы со спины, дабы обезопасить грязнокровку от неосторожности.       Он сбросил обязательство со своих плеч, вынуждая то кануть в лету подобно телу жертвы, что должна была ринуться вниз и расшибиться о камни. Внутренние демоны взревели под кожей, в буквальном смысле доставляя физическое неудобство.       Вместо того чтобы убить Уоррен — Регулус спас её от падения. Лишенная координации, она едва ли держалась на ногах. Гриффиндорка оступилась, подвернув босую ногу. Ещё немного и она могла бы свести счёты с жизнью самостоятельно, без помощи кого-либо.       — Годрик милостивый, — пискнула гриффиндорка, вжавшись в мужские руки. Девушка поспешила обернуться, будучи в хватке слизеринца. — Блэк? — не утверждение. Не вопрос. Удивление происходящему. Она приблизилась к его лицу, пытаясь рассмотреть в полумраке личность ебаного спасителя. — Что ты здесь делаешь?       Свободной рукой, не удерживающей грязнокровку за полуобнаженную талию, он убрал палочку обратно в карман, чувствуя на языке слова проклятий, обращенных к самому себе. Слизеринец отстранился от гриффиндорки, прижав ту к стене, дабы её координация вновь не дала сбой и у неё была мнимая опора.       — Могу задать тебе встречный вопрос, — произнёс Блэк, прочистив горло и встав напротив. Ему нужно было отвлечь гриффиндорку, избавить излишне умный мозг от лишних размышлений. — Решила сбежать в разгар веселья?       — Я достаточно понаблюдала за тем, как привык прожигать свою жизнь слизеринский бомонд, и у меня не осталось ни малейшего желания вариться во всём этом, — её голос слышался легко, непринужденно. Так, словно Уоррен разговаривала со своим никчемным дружком, Люпином. Хрипотца, исходящая из голосовых связок добавляла ей шарма, а слегка запутывавшийся язык трактовал о том, что она знатно перебрала с выпитыми коктейлями. — Твоя очередь.       Худая ладонь, державшая пару туфель, указала в сторону слизеринца. Он склонил голову, пытаясь сформулировать как можно правдоподобный ответ. Шли секунды, а девчонка все ещё въедалась в него заинтересованным и по-прежнему удивленным взглядом. Блэк облокотился о стену напротив, прочувствовав спасительную прохладу от влажного камня. Думай. Думай.       — Решил побродить по школе в поиске новых жертв.       Регулус не придумал ничего лучше, чем сказать правду, кажущуюся настолько абсурдной, что в неё едва ли можно было поверить. Своеобразная форма маскировки. Настолько безысходно, что в голову не придёт. Но такова была цель Блэка, — запутать и дать ложный след, по которому Уоррен придётся пройти.       Во всяком случае, она осталась жива.       И теперь злой рок навис над макушкой Блэка, а для гриффиндорки это являлось не меньшим, чем подарком судьбы. Рокировка на шахматной доске. Уоррен вновь доказала, что ей ни за что не стать пешкой в его планах.       — Забавно, — её искренний смех разоружил серьезное выражение, застывшее меж точеных черт мужского лица. Он бросил на неё взор, полный замешательства. — Я даже почти поверила, учитывая то, с какой ненавистью ты относишься к маглорожденным, — гриффиндорка склонила голову на манер слизеринца, становясь слишком похожей на него, и это действие спровоцировало дрожь в его теле. Настоящую. Неподдельную. — Мне стоит опасаться тебя?       — Считаешь меня психопатичным маньяком? — из уст девчонки вырвался короткий вдох изумления. — Да, я знаком с вашими некоторыми терминами.       — В каком-то смысле психопатичным, но уж точно не маньяком, — Уоррен улыбнулась, смягчив извечно угрюмое выражение на своём лице.       Она сделала шаг вперед, отложив туфли на бетонный пол. Кадык на шее Блэка дернулся, ведь сейчас он чувствовал себя так, будто сам попал в ловушку. Грязнокровка повторила шаг, подойдя практически вплотную к аристократу. Он внезапно осознал, что не прибегнул к убийству, не закончил начатое, а лишь продолжал развивать диалог в сомнительной компании. Регулус обязательно поразмыслит об этом. Позже.       Когда его настигнет кара Великого Волшебника.       — Знаешь, если бы не твоя тяга к контролю и первенству во всём, я бы могла подумать, что это ты подбросил моё имя в кубок, — тетива, на которой держалось слизеринское самообладание, внезапно разорвалась. Казалось, что под яремной веной не было пульса. Блэк не слышал ничего, кроме убийственной тишины, воплощающей самое главное опасение. Уоррен думала на его счёт. — Но зачем такому, как ты, лишнее препятствие к достижению цели, верно?       — Верно, — выдохнул Блэк, заметив, что между молодыми людьми не почти не осталось пространства. Они вновь дышали одним воздухом слишком близко. Запредельно. Полностью не соответствуя предписанным принципам чистокровного мага. Дрожь в его теле продолжала усиливаться вместе со странным желанием, смысла которого Регулус пока не разобрал. — Я бы не стал тратить на тебя и секунды своей жизни.       — Да, — теплое девичье дыхание обожгло мужскую шею, но когда Уоррен предсказуемо попятилась назад, — стало невыносимо холодно. И это впервые не чувствовалось спасительным наслаждением. Скорее, пыткой. — Ведь я недостаточно хороша для тебя.       В её тоне можно было разобрать нотку разочарования. Будто бы ей не было наплевать на мнение заносчивого психопатичного… не слизеринца, нет. Палача.       Ведь Блэк едва ли не решился на самое противоречивое действие во всём своем существовании.       Интересно, гриффиндорка бы расстроилась такому заявлению, узнав, что слизеринец покушался на её жизнь?       Та минута, что молодые люди провели в молчании, позволила Регулусу впервые задуматься о том, что он не хотел убивать гриффиндорку. По-настоящему никогда. Только сейчас, стоя перед грязнокровкой, он ощущал себя так, словно душа его нараспашку, — забирай хоть всю, он отдаст безвозмездно. Ему впервые было спокойно рядом с кем-то, несмотря на то, что он должен был испытывать полностью противоположное, руша всё, что попадалось под руку, ведь фундамент его пути обратился в прах.       Но Блэк не чувствовал ни грамма того, что должен.       Обязан во имя чистых помыслов. Истинности, какой бы уродливой она ни была.       Он чувствовал временное освобождение. Словно кто-то снял с его обессиленного тела тяжелую ношу, приговаривая о том, что Регулус сделал всё правильно. Он сохранил девчонке жизнь по собственной инициативе. Гонимый импульсом, ведомый благой целью. Ебаный добродетель.       Регулус взглянул на Уоррен, замечая, как причудливо играет лунный свет с кожей молочного оттенка. Волосы, подобно дикому огню, ниспадали по плечам, убранные увесистыми украшениями. Привычно правильной и скромной гриффиндорке определенно шёл её костюм. Особенно платье, струящееся волной по изгибам девичьих форм, заканчиваясь у подножья.       В её образе не было ничего вызывающего, ничего близкого к тому, как о ней выражалась Вивьен.       Чистая и непорочная красота блистала в ночном сумраке перед слизеринцем, заставляя его проникнуться увиденным. Впервые он разглядел то, что окружало Блэка последние шесть лет в Хогвартсе. Впервые Регулус смог раскусить этот плод, не давясь отвращением.       — Достаточно, — он не узнавал собственного голоса. Несвойственное волнение оставляло кровавые болезненные язвы на связках, но слизеринец чувствовал, что должен сказать это. Гриффиндорка непонимающе уставилась на Регулуса, сохраняя стойкость, стоило ему сделать шаг к ней. Ломая тем самым выстроенную бетонную стену. — Ты достаточно хороша, чтобы назвать тебя одной из самых красивых девушек, коих мне удалось повстречать, — мужские пальцы бережно обвили локон девичьих волос, пытаясь дотянуться до щеки волшебницы. Как только он ощутил мягкость её кожи, то понял, — назад дороги больше нет. Все мосты сожжены. — Но поверь, если я скажу вновь нечто подобное, то лишусь жизни на куда более страшном суде.       И… случилось невозможное.       То, от чего Блэку следовало бы бежать, карабкаясь по пепелищу сожженного моста. То, от чего слизеринцу следовало бежать, как от самого страшного греха из каких-либо придуманных магловской культурой. Ему следовало хотя бы попятиться назад, пытаясь как можно ловчее вызволить себя из этой западни. Но он не сделал. Блэк не сделал ничего из перечисленного ревущими демонами. Они царапали его душу, оставляя внушительные глубокие рвы.       Вместо этого он просто остался, не сопротивляясь тому самому предательскому желанию, возникшему куда раньше, чтобы сослать это на сиюминутную прихоть. Он бы мог догадаться по странному ощущению, разрезавшему грудную клетку надвое.       Блэк опустился чуть ниже, осязая клеточками тела то, насколько нежной и приятной была кожа Уоррен. Не такой, какой он себе представлял. Не отторгающей. Мягкие черты лица сияли в лунном ореоле, подчеркивая каждую деталь. От аккуратного носа и выступающих скул, до широких глаз, как у сирены, в чью честь воспевают песни заблудшие души странников.       В данную секунду Регулус мог поклясться, что однажды напишет ещё одну и посвятит её гриффиндорке.       Сердце забилось ещё сильнее, освобождаясь из реберного корсета. Носовые пазухи уловили насыщенный цветочный аромат, напоминавший розы. Душистые, раскрывающиеся последовательно. Чувственно и медленно, как полагается столь хрупкому виду растений.       Гриффиндорка сжалась под его нависающим телом, но не предприняла никакой попытки отступить. Продолжала держать голову высоко поднятой, а взгляд прямым, смотрящим в глаза слизеринцу. Блэк задержал дыхание, приблизившись на расстояние, которое невозможно было высчитать. Между ними просто не осталось ничего, только слияние двух тел.       Двух жаждущих и нетерпеливых тел.       Уоррен не дышала. Застыла прямо перед ним, и только тонкие пальцы, сжавшие его плечи от неожиданности, как тогда, когда он спас её, говорили о том, что она не противится его касаниям. Он обхватил ладонью её затылок, прижавшись к ней всем телом, чтобы не упустить ничего важного. Гриффиндорка привстала на носочки, как только Блэк замедлился. Её ладони плавно переместились к его шее, а ногти впились в оголенную кожу, оставив следы полумесяцев.       Мужские уста нежно коснулись девичьих губ, едва проходя по тонкой кожице. Он чувствовал ртом купидоновую ямку над её верхней губой, слишком выраженная и нетипичная. Не как у многих, с кем Блэк уже имел дело. И сейчас он не жаждал ускориться, растягивая их… что? Поцелуй? Скорее, трение, чтобы распробовать. Привыкнуть. Прочувствовать на максимум, каково это — делать то, за что сгоришь в аду.       Наконец, она глубоко выдохнула, передавая Регулусу следы вкуса ягодного коктейля. Она ответила ему тем же, отплатила той же монетой, как и было обещано. Это спровоцировало слизеринца повторить то, что он задумал. Вновь прошёлся иссохнувшимися — нуждающимися — устами по её, чуть углубившись. Его язык влажно мазнул по девичьей нижней губе, оставив легкий след.       Этого было недостаточно, чтобы почувствовать удовлетворение, но вполне, чтобы задохнуться от раскрывшихся бутонов в глотке. Блэк был уверен, что почти подавился насыщенным цветочным ароматом так же яростно. Но он также был уверен в том, что готов припасть к девичьим ногам, вымаливая испробовать её ещё. Больше.       Реальность настигла молодых людей слишком скоро.       Скрытая дверь Выручай комнаты отворилась, и снизу послышались чьи-то шаги и приглушенные голоса. Первой в ловушку настоящего попалась Уоррен, отстранившись от слизеринца с таким видом, словно каждое прикосновение к парню давалось девушке с невообразимой болью. Так, словно не она с наслаждением выхватывала воздух во время их близости. Будто до неё только что дошло, что именно она натворила.       Регулус больше не держал Уоррен. Его руки повисли в воздухе, где некогда находилось девичье тепло, но теперь — ничего. Пустота и вибрации стыда, остывавшиеся на кончиках пальцев.       Её глаза были широко распахнуты, а губы почти не тронуты, но Регулус видел, как вопиюще блестели места, которых он касался. Грязнокровка выглядела так, будто пришла в себя после гипноза. Гриффиндорка протянула пальцы к губам, испуганно оглядываясь по сторонам. Куда угодно, но только не на слизеринца.       Она боязливо обошла Блэка, наспех взявшись за тонкий ремешок туфлей, а после убежала по ступенькам. Он слышал, как убывающие шаги звучали в унисон с девичьей совестью. Словно этот побег мог перекроить все то, что случилось в этом злосчастном пролете. Абсолютно проклятом и склоняющим людские души к самому страшному.       Регулус смотрел вслед пустоте, чувствуя на губах странное покалывание. Душистый аромат роз все ещё омывал нёбо, наказывая своим привкусом за то, что слизеринец позволил себе оступиться.       Спас Уоррен от падения, в то время как сам не нашёл точку опоры и канул в пропасть.       Блэк продолжал падать в собственных глазах, ощущая, как пепел от сожженного моста забивался внутрь, накладывая компресс на предательское сердце, позволившее слабину. Непростительную ошибку.