Чужак

      Из мужских уст вырвался едва слышный выдох, наполнявшийся наслаждением с каждой прожитой секундой. Нёга разливалась по венам вместе с кровью, омывая внутренности сладчайшим мёдом. Приторность облизывала каждую клеточку тела, вынуждая мышцы расслабиться в такт поступательным движениям. Язык развязывался, будто на кончик попадала капля морфия, и каждый пут, державший самообладание и безупречный контроль, ослаблялся от действия особого наркотика.       Блэк лежал на мягких простынях изумрудного оттенка, откинувшись на локтях. Его мертвецки бледная кожа блестела в бликах отражавшейся водяной глади Чёрного озера. Влага, вырабатываемая телом, скатывалась по груди к прессу живота, смазываясь широкой ладонью в хаотичных движениях. Он сглатывал наслаждение, дёргая кадыком, и оно перемешивалось с подступающим стоном, застрявшим сладостным комом в трохее. Чёрные брюки были приспущены до голеней, а единственное, что овладевало слизеринскими радужками, — макушка с копной каштановых волос.       Лолита обустроилась подле ног Регулуса, удерживаясь длинными ногтями за ноги аристократа. Она впивалась пальцами в тело Блэка, цепляясь с каждым разом всё сильнее, впервые оставляя отметины на парне, а не наоборот. Девичьи колени вжимались в бетонный пол, и в сумбуре несвязных размышлений слизеринец ловил себя на мысли о том, каковы будут последствия от столь усердной работы.       Шармбатонка знала своё дело. Знала, как сделать так, чтобы глазную сетчатку затмевал слой фейерверков, залп которых разрывал каждую клеточку.       Чувственные губы обхватывали мужской член, смазывая головку льющейся слюной. Француженка вбирала орган вакуумно, не позволяя зубам царапаться о крайнюю плоть. Её движения были ритмичными, предсказуемыми, но от того не менее будоражащими и приятными. Блэк помогал Лолите, двигая бедрами навстречу пухлым губам, проталкивая ствол до середины в девичье горло. Задыхаясь, волшебница расслабляла глотку, чтобы позволить слизеринцу почувствовать как можно больше. Раскрыть весь свой потенциал перед молодым аристократом, возвышая свой статус искусной любовницы.       Волшебнице нравилось чувствовать себя нужной и необходимой в те минуты, когда она раскрывалась перед слизеринцем в самых соблазнительных позах.       Её шифоновая блузка была расстегнута на все пуговицы, распахивая перед Регулусом свою обнаженную сущность. Пышная грудь опускалась всякий раз, когда девичий рот проходился по длине члена. Длинные мужские руки дотягивались до твердых горошин, очерчивая большим пальцем ореол сосков. Лолита хныкала в ответ, постанывая в унисон с влажными звуками.       Голова Блэка была запрокинута, и он почти не лицезрел весь процесс, несмотря на потаённое желание следить за каждым девичьим движением. Ведьма проходилась языком по выступающим на плоти венам, вычерчивая на каждом венозном переплетении своеобразные символы, и это отдавалось гортанным рычанием внутри слизеринца. Француженка продолжала посасывать головку, цепляясь кончиком языка за уздечку. Слизеринец вбирал воздух сквозь зубы, сжимая левую девичью грудь до бледно-красных следов.       Регулус сдерживал полноценный стон, умело тая проникновенную реакцию на движения волшебницы. Он не позволял себе такой слабости. Держал себя в рамках, в то время как Лолита даже не скрывала того, какое удовольствие ей приносило столь интимное занятие. Но Блэк не мог раскрыться перед ней, несмотря на то, что почти это сделал, — лежал полуголый, обмякший и желавший достичь точки не возврата.       — Может, ты хочешь, чтобы я была свеˈгху? — игриво произнесла шармбатонка, слизывая солоноватую жидкость с основания органа.       Её голубые глаза горели контрастирующим огнём вожделения, смешиваясь с искрящейся нуждой почувствовать Блэка внутри себя. Он знал, что Лолита была жадной до секса и собственного наслаждения, но сегодня слизеринец не намеревался делиться своим удовлетворением.       — Продолжай, — грубый тон охладил горючее, сновавшее меж голосовых связок девушки. Блэк приподнял голову, и его ртутные радужки, потемневшие из-за подступающего оргазма, указали волшебнице на её место. — Закончи всё, как ты умеешь. Правильно.       Лолита лишь хлопнула ресницами в ответ, подавив в себе волю и жажду уговорить слизеринца позволить ей разделить с ним постель. Отпечатки чёрной туши виднелись на веках, а алая помада возбуждающе смазалась возле губ, оставляя отпечатки на постельном белье, мужской коже и её собственном лице.       Копна каштановых волос послушно опустилась, и Регулус вновь почувствовал, как чувственный рот вобрал в себя мужской член. Ему оставалось всего каких-то жалких несколько минут, чтобы добраться до тонкой грани, размельчив всего себя на атомы несравнимого удовольствия. Всего каких-то несколько поступательных движений, сопровождавшихся характерным давящимся звуком, проталкивающим плоть почти до основания.       Лолита помогала рукой, проходя ладонью по длине органа, снабжая Регулуса невообразимыми ощущениями. Он ругался в такт её глотаниям, буквально умоляя девушку позволить ему кончить. И когда уста волшебницы подчинились в очередной раз, слизеринца пронзила вспышка блаженства, заставившая конечности сжаться в мимолётной судороге.       Он кончил. Кончил в рот шармбатонке, продолжив вжиматься бедрами до последней капли. Лолита с упоением наблюдала за тем, как извечно строгое и серьезное лицо расслабляется от разрядки, позволяя своим внутренним демонам уйти на долгожданный, но не вечный покой.       Француженка глотала лившуюся сперму, позволяя каплям проливаться мимо рта, оставляя следы на подбородке и грудной впадине. Её губы выглядели ещё более чувственными и припухлыми, а на щеках образовался нежно-розовый румянец. Волшебница собирала тонкими пальцами остатки семенной жидкости, проталкивая их обратно в рот. От этого зрелища Блэк был готов кончить снова, но бившаяся кровь в висках не позволяла ему отойти от первого оргазма.       Регулус нащупал волшебную палочку, затерявшуюся в кромках простыни, а затем очистил с помощью заклинания следы со своей одежды и тела волшебницы. Опасливо поднявшись, девушка проползла по кровати к слизеринцу, который расположился на мягких подушках. Лолита стянула с себя скомканную ткань блузки, невесомо опустив наряд по тонким плечам. Каштановые волосы струились по ключицам, опоясывая выступающие косточки.       — Мой пˈгинц остался доволен? — промурлыкала француженка, прикоснувшись губами к нагому предплечью парня. Она оставляла жаркие поцелуи на извечно холодной коже, заставляя напряженные мышцы расслабляться и отдаваться мгновению. Пылкие уста с нежностью прочерчивали путь к лицу Блэка.       — Вполне, — ответил Регулус расслабленно, обхватив девичьи щеки в тот момент, когда Лолита почти добралась до мужского подбородка. Длинные пальцы впивались в шёлковую кожу волшебницы, впечатывая подушечки в чувствовавшуюся лицевую кость.       Эльфийские глаза наивно вглядывались в дьявольски серебристые радужки, пытаясь всеми силами зрительного контакта дотянуться до потаённых глубин слизеринской души. Блэк чувствовал на физическом уровне, как трещал воздух между ними, испытывая терпение француженки на прочность. Она желала прикоснуться к нему. Не так, как это делали многие. Не так, как это делала она до сего момента. Лолита хотела внести серьёзность в их взаимоотношения, расставляя роли на правильные места.       Правильные для неё.       Непотребные для Регулуса.       Девичий взор буквально умолял аристократа опуститься чуть ниже, прикоснувшись своими губами к её устам. Сделать всё, чтобы она, наконец, прочувствовала, каково это, — обуздать свободолюбивого зверя. Шармбатонка желала ощутить на тонкой коже шлейф приятно пахнущей ванили, манящей настолько, что воля купировалась вместе с самообладанием. От неё словно отрезали часть с каждым разом, когда слизеринец отказывался разделить с ней момент долгожданного дарования. Лолита осязала физически недостаток полноценности в их странных и обрывистых встречах.       Блэк в свою очередь думал о том, что она сама согласилась сыграть противоречивую роль в судьбоносном спектакле. Добровольно пошла за ним, видя изголодавшихся чёртей, паривших над сущностью слизеринца. Француженка знала, что отношения с Регулусом — это не про нежность. Отношения с ним подразумевали под собой извращенное понятие о надобности. Отношения с Блэком означали терпение. Терпение к его принципам, взглядам и равнодушию в моменты, когда он получал то, что хотел. То, что вручали ему беспрекословно, потому что никто не смел ставить его желания под сомнение.       Лолита была виновна в том, что являлась слишком слабой, чтобы сбежать от змеи, обвивавшей её стойкость, подобно ядовитому плющу. Ей не хватало сил, чтобы совершить манёвр и сбежать от чудовища, въедавшегося в подсознание смертельной дозой.       Хватка на девичьем лице слегка ослабла, и мужские ладони прошлись по скулам прежде, чем слизеринец опустился чуть ниже. Не к губам, мерцавшим в его восприятии красным флагом, отторгая нужду упиться поцелуем с симпатичной шармбатонкой. Блэк склонился над яремной веной, стучавшей под тонкой кожей на шее волшебницы. Его нос потёрся о гладкую плоть, вдыхая карамельный аромат, слышавшийся чересчур сладко и слегка раздражающе. Верхняя губа опустилась на бившуюся венку, черпая ртом пульсацию и проникновенную отдачу на его касания.       Лолита слышалась богато, как полагается чистокровной ведьме, но чрезмерно вычурно, и это шло вразрез с образом идеального в убеждениях аристократа. Слишком открыто. Слишком не так. Слишком слишком.       — Блэк, ты решил уйти в отшельники и запереться в этой гребаной спальне навечно?       Дверь в мужскую спальню со скрипом отворилась, открывая обзор на вошедшего Рабастана. Регулус замедлил поцелуй, останавливая язык на девичьей коже, покрывшейся мурашками. Слизеринец взглянул на друга исподлобья, самодовольно усмехнувшись в тело Лолиты. Она сжалась в объятиях аристократа, а запрокинутая голова позволила девушке узреть того, кто оборвал столь долгожданный момент для шармбатонки.       — Oh ma chérie ne pensais pas que je te trouverais ici, — елейно произнёс Лестрейндж, склонив голову на плечо. На его лице взыграла игривая улыбка, хитрый взор нацелился исключительно на друга, а обнаженная спутница слизеринца осталась безо всякого внимания.       — Ты же говоˈгил, что никто не зайдёт, — обиженно проговорила шармбатонка, отстранившись от Блэка. Девушка соскользнула с шёлковых простыней, поспешив найти на бетонном полу шифоновую блузку.       — Лестрейндж никогда не подчиняется чьим-то приказам, — в расслабленной манере ответил Регулус, надев на плечи белоснежную рубашку и застегнув пуговицу на брюках. — Даже моим.       — О, Салазар, расширьте комнату, здесь уже не хватает места для этого эгоцентричного мудака, — прокомментировал Рабастан, закатив глаза.       Завязав длинный запах блузки в виде аккуратного банта на спине, девушка помедлила, обратив взгляд на Блэка. Слизеринец испытывал её взором в ответ, изогнув бровь. Он понимал, чего она добивалась. Разрешения, чтобы остаться. Однако, Регулус, сделав вид, что не понимает, о чём та просит, указал кивком головы в сторону выхода.       — Симпатичная кофточка, дорогая, — сладким голосом пропел Рабастан, окидывая глазами полноценный наряд шармбатонки. Девушка остановилась на полпути, кидая в сторону семикурсника уничтожающий взор. Её плечи сотрясались от частого дыхания, а разгоряченные щёки покраснели больше прежнего. — Но на мой скромный взгляд, без неё ты выглядела лучше.       Девичьи глаза расширились от искусного слога слизеринца и двойственного комментария, кишащего унизительным подтекстом. Она перевела глаза с Лестрейнджа, бросив взгляд в сторону Регулуса. Тот лишь пожал плечами, негласно соглашаясь с мнением товарища. Лолита выругалась себе под нос по-французски, удалившись из мужской спальни.       — Мне стоит ждать от тебя каких-либо объяснений? — заинтересованно спросил Рабастан, усаживаясь на кровать, некогда принадлежавшую парню. Регулус отрицательно покачал головой, подавив самодовольную усмешку, когда на лице Лестрейнджа просквозила оскорбленная гримаса. — Тебя не смущает, что в спальню действительно мог кто-то зайти и застать вас, голубков, за столь интересным занятием? — голос друга излучал тот самый нотационный тон, словно Лестрейндж мнил из себя наставника. В каком-то смысле он им и являлся, когда Блэку это было особенно необходимо. — Если бы Вивьен нашла тебя, окучивающего симпатичную француженку, иностранке пришлось бы пить Костерост до конца учебного года.       — Вивьен осталась в библиотеке, — парировал Регулус, перекатывая фамильный перстень по костяшкам. Ворон мерцал в полумраке слизеринской обители, напоминая аристократу о том, кем он являлся на самом деле. То, от чего он бежал последние сутки, настигало парня ассоциативно. Рабастан метнул взгляд к двери, вопросительно наклоняя голову вперед, но Блэк, предвидев интерес товарища, незамедлительно проговорил заготовленную речь. — Розье и Крауч с первого раза поняли, что в спальню лучше не входить. В отличие от тебя.       — Я староста школы, мой друг, и я должен следить за порядком, — величаво ответил Рабастан, расправив плечи под пиджаком с эмблемой змеи.       — Ты сам-то себе веришь? — пренебрежительно задал вопрос Регулус.       Зная то, с каким пристрастием Лестрейндж пользовался своими полномочиями старосты, можно было с лёгкостью сказать, что этому парню доставляло особое удовольствие вмешиваться в личную жизнь людей, скрывая всё это за ширмой благих намерений.       Регулус привстал на матрасе, выбирая более удобное положение, и столь неаккуратное движение отдалось пульсирующей болью в спине. Сросшаяся кожа все ещё неприятно натягивалась под лёгкой тканью рубашки, возобновляя боль и вспышку воспоминаний вчерашнего дня, когда Рабастан пошёл на сделку с собственными принципами, даруя другу шанс на выживание.       — Рана всё ещё беспокоит? — прежняя лёгкость растворилась в голосовых связках, и на смену беспечности пришла давящая серьезность, омрачающая непринужденную обстановку. Регулус напрягся, отвлекаясь от сковывающих ощущений в теле. Теперь его голова ломилась от непрошеных мыслей, дробя черепную коробку в крошево.       — Пустяки, — отмахнулся Блэк, присаживаясь на край кровати. — Зелья помогают не свихнуться от боли.       — Как прошла твоя встреча в Хогсмиде?       Вопрос повис в воздухе. Интерес Лестрейнджа ощущался тонким лезвием, по которому Блэку рано или поздно пришлось бы пройти, умудряясь не свалиться в бездну собственной уязвимости. Похороненная на краткий срок миссия воспрянула над душой слизеринца, заставляя вернуться в настоящее, снабженное невыполненным приказом и новым делом, требовавшим чужую кровь.       — Как ты узнал? — нервозность, вызванная последними днями, спровоцировала тремор в ладонях Блэка, и он вновь принялся отвлекаться перекатыванием перстня.       — Пергамент выпал из кармана твоей формы, — объяснил Лестрейндж, сопровождая свои слова детальным изучением изменений в поведении друга. — Я прочитал письмо Сам-знаешь-кого, когда Вивьен ушла.       — Ты не должен был этого делать, — сквозь зубы процедил Регулус, смотря в пустоту перед собой. На периферии он уловил слабое отрицание, сквозившее меж утонченных черт на лице Рабастана.       — Нет, чёрт возьми, должен! — воскликнул слизеринец, вскочив с изножья кровати. — Каким бы придурком ты ни был, но ты мой друг, — откровенно выразился Рабастан, сделав несколько шагов вперед. Он остановился посреди спальни, и это вынудило Блэка обернуться на мужской голос.       — И это также не даёт тебе никакого права влезать в мои личные дела, — безапелляционно отрезал Регулус, сцепив челюсти до привычного хруста.       — Как же всё-таки ты удобно устроился, Блэк, — сардонически рассмеялся Лестрейндж, хлопнув в ладоши в притворном жесте. Он не сулил ничего хорошего. После этого обычно следовала многочасовая нотация и упёртая позиция Рабастана видеть во всём только свою — правильную — сторону. — Когда ты истекаешь кровью, после того как тебя едва не зажарили на арене, ты приходишь ко мне и просишь о помощи, — Блэк хотел возразить, сказать, что это была прихоть Вивьен — не его. Но Лестрейндж взмахнул ладонью, безмолвно попросив об одолжении заткнуться. — А когда я решаю протянуть тебе руку помощи, чтобы убедиться, что тебя не убьют в этой ебаной деревушке, ты говоришь мне не лезть не в своё дело. Тебе не кажется, что это, скажем так, не совсем равноценно?       Блэк промолчал, не найдя в своём мысленном арсенале правильного ответа. Да и какая разница, если Лестрейндж все равно найдёт способ, чтобы выставить себя в более выгодном свете?       — Гриффиндорская чемпионка жива и здорова, — равнодушно произнёс Лестрейндж, словно эта данность была самой собой разумеющейся. Произнесенная фраза отдалась приливом давно знакомой злости, когда дело касалось грязнокровной суки. Блэк метнул взор в сторону друга, цепляясь чернильными вкраплениями в мысль друга. — Как Тёмный Лорд отреагировал на твой частичный провал?       Лестрейндж обладал характерным даром — говорить прямо вне зависимости от того, кто стоял перед ним. Студент Хогвартса или сам Волдеморт. Правда из уст Рабастана обжигала, но он ни за что не станет юлить в угоду чувств собеседника.       — Я встречался с Беллатрисой.       — Ах, Белла, — вздохнул Лестрейндж, прижав ладонь к груди в театральной манере. — Мой брат души в ней не чает, но, между нами говоря, у меня от этой ведьмы мороз по коже, — и не только у тебя, Баст. — Она, наверное, была вне себя от ярости, когда узнала, что твоя очаровательная цель преспокойно ходит себе по замку, а не кормит могильных червей.       Последние слова срезали скальп с ушной раковины слизеринца, и ему потребовалось немало усилий, чтобы сохранить стойкость и не упасть в грязь лицом перед товарищем.       — Вроде того, — равнодушно произнёс Регулус, с силой сжав перстень в своей ладони. Незнакомое ему чувство пожирало изнутри, подобно ранее озвученным червям, изнуряя организм хлестче, чем ожог на спине.       Слизеринец пытался надышаться условной беззаботностью, не имевшей ничего общего с реальностью; насытиться часами, проводя время за тем, что его отвлекало. Или хотя бы пыталось отвлечь. Минувшая встреча с Лолитой не являлась нуждой и утолением естественных потребностей. Регулус мог спокойно прожить без орального секса. Но сосуществовать с шептавшими и окутывавшими его нутро демонами, у слизеринца не получалось. Аристократ просто нашёл самый простой способ заглушить утробный голос, ласкавший его тёмную сторону, а шармбатонка не отказала ему. Даже после того, как он сам избегал ее несколько недель.       Блэк считался с самим собой, уговаривая здравый смысл подождать ещё немного. Аристократ обязательно наточит своё остриё долга, и отдаст Лорду то, что он так желал вместе с собственной преданностью.       Голову грязнокровки в обмен на шанс не только обжиться в рядах Пожирателей, но и на возможность остаться в живых.       Однако, здравый смысл ложился непокорностью поверх слизеринского упрямства. Он выворачивал сущность Блэка, заставляя его вернуться к первостепенной цели. Внушал Регулусу оставить позади похотливые похождения, и взглянуть в изувеченное лицо собственных кошмаров.       Он боялся.       И страх его был обусловлен позорным замешательством. Регулус не мог признаться себе в том, что за его спиной не таилось привычное малодушие. Блэк не мог искренне возрадоваться прихоти Лорда повесить тело девчонки в качестве очередного трофея. Не мог представить, что собственноручно перерубит девичью трахею, заставив изумрудные радужки заледенеть в глазницах навечно.       В голове все ещё набатом звучали собственные слова.       Спланировать случайную смерть маглорожденной девчонки во время испытания и убить её собственноручно — разные вещи.       Регулус являлся отличным планировщиком, но не он был убийцей. Пока не стал им. На его руках не таился отпечаток алой живительной субстанции. Сухожилия не хранили в себе след смерти.       Он мог с лёгкостью визуализировать смерть Уоррен при иных обстоятельствах. Мог обставить всё так, чтобы его аристократичные ладони, не привыкшие к грязной работе, оставались чистыми и нетронутыми погибелью маглорожденной волшебницы. Но Блэк не мог представить, как его собственная ладонь искривляется, чертя в воздухе руну Авады. Не мог, потому что подсознание предательски нашептывало резонирующую с его принципами мысль. Победить Уоррен в бою будет не так просто, как он себе представлял. Её ум и магические способности превосходили практически всех чистокровных волшебников в этой школе. Если девчонка смогла перехитрить его первичный план, что ей может помешать дать отпор слизеринцу во второй раз?       Гриффиндорская грязнокровка не поддавалась смерти. Просто не желала идти на поводу у костлявой старухи.       — Судя по тому, что ты остался в живых, Лорд отдал тебе новый приказ, — догадался Лестрейндж, потерев указательным и большим пальцем подбородок в задумчивом жесте. — Что ты должен сделать на этот раз?       — Я не стану об этом говорить, Баст, — угрюмо сказал Блэк, надеясь, что Рабастан не будет склонять его к разговору по душам. Только не сейчас, когда слизеринец был готов признаться в том, что не готов потрошить грязнокровку в тёмном углу коридора. Но он сделает это. Обязательно сделает.       — Как знаешь, — пожал плечами Лестрейндж, направившись к спальному месту Регулуса. — Когда будешь готов поделиться со мной своими сокровенными мыслями, моя жилетка с радостью впитает твои сопли, — расхохотался семикурсник, ловко поймав подушку, летевшую со стороны Блэка. — Полегче, — он выставил указательный палец левой руки, а правой откинул от себя мягкую ткань, набитую пухом, возвращая подушку на своё место. — И лучше приведи себя в порядок. Сегодня вечером будет отличный повод накидаться в честь Хэллоуина.       — Кто устраивает вечеринку? — задумчиво спросил Регулус, ловя себя на мысли о том, что события последних дней вырвали его из привычной рутины.       — Два идиота, караулящие тебя в гостиной, пока ты трахаешься с приезжими ведьмами, — отметил Лестрейндж, кивая на входную дверь. — Ты обязан прийти, а то выглядишь подозрительно херово, — друг подошёл ближе, похлопав слизеринца по уцелевшему плечу, не покрытому шрамами. — Тебе нужно взбодриться и почувствовать себя нормальным человеком.       Нормальным человеком.       Нормальные люди, Баст, не заключают сделки с Великими Тёмными Волшебниками и не думают о том, как именно убьют ведьму, давшую отпор свирепому дракону.

***

      — Не могу поверить, что ты идёшь на свидание с самим Владиславом Григоровым! — комментарий Макдональд заставил Изабель вздрогнуть, чувствуя, как булавка протыкает тонкую ткань платья, и та чудом не достигла верхнего слоя эпидермиса. — Не дёргайся, Годрика ради.       Мэри говорила полушёпотом, несмотря на то, что на женскую ванную комнату были наброшены Заглушающие чары, не позволявшие посторонним услышать, о чём именно беседовали студентки. Подруга знала, насколько сильно Изабель хотела предать их сборы конфиденциальности, дабы не вызывать у соседок лишних вопросов.       Помещение освещалось ночником, некогда стоявшим на прикроватной тумбочке у гриффиндорок. Слабый свет отражался о начищенный белый кафель, создавая холодный блик вокруг двух фигур. На стенах причудливо отражались две неравные по росту тени, — Мэри пришлось вытягивать шею, чтобы внимательнее рассматривать ту, над кем она корпела последние часы.       — Это не свидание, — с нажимом произнесла гриффиндорка, поморщившись от колющего ощущения возле правого плеча.       — Да-да, ты идёшь на вечеринку, чтобы попытаться найти того, кто подбросил твоё имя в кубок, — мулатка имитировала голос Уоррен, подбирая неприсущую интонацию для столь экстравагантной и гиперактивной девушки. Сейчас она слышалась чересчур занудно в своём наигранном причитании. Неужели Изабель действительно так разговаривала? — Но он пригласил тебя, а это значит, что болгарин рассчитывает на что-то серьёзное, — с улыбкой дополнила Мэри, взглянув на волшебницу из-за спины, смотря на их отражение в зеркале.       — А рассчитываю ли я на что-то серьезное с Владиславом? — лукаво спросила гриффиндорка, держа голову высоко поднятой, пока Мэри вносила последние штрихи в девичий наряд.       — По глазам вижу, что он тебе нравится, — ответила Макдональд, встав сбоку от гриффиндорки. Изабель смутилась, потупив взгляд. Изумрудные радужки скрылись за хлопающими ресницами, а накрашенные щёки подрумянились из-за сказанных слов, ровняясь с тоном косметики. — И я нутром чувствую, что ты бы хотела поддаться его силе и хотя бы раз в жизни почувствовать себя беззащитной в его властных и таких сексуальных руках!       — Не говори глупостей, Мэри, — смущение сжимало тело в тиски хлестче, чем затянутое платье на лопатках. Волшебница редко обсуждала подобные темы, даже с лучшей подругой, и сейчас чувствовала себя неловко от одной только мысли, что кто-то может вызвать в ней такой спектр эмоций. — Я не хочу чувствовать себя уязвимой. И уж точно не желаю поддаваться парню, каким бы красивым и сексуальным он бы ни был.       — Значит, ты не отрицаешь, что дурмстранговец настолько хорош? — на мгновение Макдональд задержала ладони на коротком рукаве платья, озорно вглядываясь в лицо подруги.       — Я сужу о Владиславе с объективной точки зрения, — солгала Уоррен, переводя дыхание. Она мечтала, чтобы Мэри вернулась к работе и перестала испытывающими глазами созерцать очевидный обман, скользящий по бледной коже гриффиндорки. — Да, не спорю, он хорош, — сдалась девушка под прессингом тёмных глаз, напрягая плечи, как только мулатка продолжила вшивать с помощью ниток и бытовой магии золотистое кружево. — Но разве этого достаточно, чтобы хотеть быть с кем-то? Мы ведь едва знакомы.       — Поверь мне, иногда людям достаточно одного только взгляда, чтобы влюбиться, — меланхолично отметила Мэри, словно заново проживая трагичную историю из прошлого. — Я не стану навязывать тебе Григорова против твоей воли, но хотя бы присмотрись к нему, — девушка грустно улыбнулась, перерезав нить с помощью заклинания.       — Так же, как ты присмотрелась к Леону? — шутливо вопросила Изабель, стараясь сменить ориентир темы в сторону подруги.       — Это другое, — пожала плечами Мэри, принявшись обшивать бисером горчичного цвета зону бюстье. — Я не грежу о том, чтобы связать себя с Леоном вечными узами, — волшебная палочка невесомо кружила над телом гриффиндорки, помогая шву проходить тонкой невидимой линией меж ткани. — Но если судьба даёт мне такой шанс, я не против того, чтобы развлечься.       — Он согласился пойти с тобой на свидание? — с толикой удивления вторила Уоррен, расширив глаза. Когда Мэри не ответила, девушка продолжила более изумленно. — И ты молчала?       — Стоило бы догадаться, — самонадеянно ответила мулатка, усмехнувшись. — Стала бы я пропускать вечеринку без весомого повода?       У мулатки был опыт в отношениях, и, увы, не все они оканчивались на доброй ноте. Изабель хорошо запомнила пятый курс, когда когтевранец по имени Майкл бросил Макдональд прямо перед началом экзамена, сказав, что не может продолжать их отношения, ибо родители парня оказались против его связи с полукровкой.       Тогда Уоррен казалось, что вся эта история лишь трещина, которую время сможет залатать, а мимолётные чувства пройдут также стремительно, как и начались. Пролитые слёзы смоют собой брешь моральных увечий, а долгие разговоры по душам смогут исправить положение, капая на сердечную рану словесным обезболивающим.       Изабель рассуждала о разрыве отношений, как о физической ране. Поначалу боль принизывает всего тебя, постепенно она сходит на «нет». Спазм истончается под сухожилиями, затягиваясь коркой в напоминание о неосторожности.       Но с людскими чувствами всё оказалось иначе. Сердечное увечье, бившее в орган молниеносной стрелой, не способно к регенерации. Даже спустя многие годы ты инстинктивно возвращаешь своё сознание к точке, разделившей твою жизнь на «до» и «после. Ты приходишь к запертой двери, хранившей то самое — сокровенное — и добровольно отрываешь запекшуюся рану, дабы прочувствовать тот самый миг заново.       Мазохистская уловка, дарующая мираж о времени, когда казалось, что всё ещё можно спасти. Однако, в настоящем ты уже давно скатывался вниз по наклонной, пропадая с головой в омуте любовных травм.       Уоррен боялась этого. Всю свою сознательную жизнь девушка была приучена к строгому планированию. Осторожности. Логической цепочке, непрерывно натягивавшейся сквозь годы. Гриффиндорка стратегически выстраивала свою собственную судьбу, не желая вмешательств извне. Её окутывал панический страх, когда что-то из задуманного девушкой выходило из-под контроля.       Это уже случалось с Изабель. Трижды. В магловской школе, когда жизнь перевернулась с ног на голову, и ей вынужденно пришлось оказаться запертой в собственном доме, находясь один на один с паранойей. И порой она выигрывала в их неравной борьбе, заставляя волшебницу усомниться в здравом рассудке.       Когда казалось, что чёрная полоса сменилась мутно-белой с вкраплением унизительных насмешек со стороны чистокровных, пришло время Турнира.       Когда Изабель казалось, что злой рок внезапности не настигнет её, ведь она в ответе за свои обещания и гриффиндорка отдавала себе отчёт в своих действиях, судьба вновь подбросила Изабель свой переписанный сценарий, даруя головокружительный и противоречивый опыт. Всё снова пошло не по плану. Стратегия рассыпалась в порох. Логическая нить оборвалась, оставляя гриффиндорку в растерянности.       Она не могла допустить опущения в омут чувств. Только не сейчас, когда ей с трудом удавалось удерживать координацию, лавируя над пропастью. Любовь возымеет над ней верх. Отломит от её сущности щедрый кусок, отдав девичье сердце и разум во власть постороннему.       Уоррен не могла себе позволить подобной роскоши, несмотря на то, что её, действительно, тянуло к Владиславу. И это осознание ломало девичью уверенность, стачивая внутренний стержень в пыль. Если она едва могла совладать со своими желаниями, не зная дурмстранговца, что станет тогда, когда Изабель познает внутренний мир лучше?       Позволит ли она сломать себя?       Или будет бороться до последнего, пока не ощутит безмятежное бесчувствие?       Гриффиндорке хотелось верить, что она выберет себя. Всегда себя и никогда — другого.       Уоррен отвлеклась от удручающих размышлений, взглянув на своё отражение. Мэри порхала над костюмом волшебницы, подготавливая её внешний вид к завершению. Бережные тёплые ладони Макдональд скрупулезно выполняли просьбу Изабель, вшивая недостающий аксессуар на натянутую леску. Алые бусины соединялись в единую композицию, создавая акцент на ярком вкраплении, напоминавшим брызги крови. Мулатка сосредоточенно фиксировала каждую деталь, выдерживая в голове первоначальную задумку, и следила, чтобы финальный образ совпадал с первостепенным после многочисленных вмешательств ведьмы.       Не было никакого сомнения, что Макдональд сможет взяться за такой спектр работы и всё выйдет идеально. У неё был настоящий талант комбинировать необычное и безумное, воплощая эффектные наряды в жизнь. Мэри отдавалась процессу со всей душой, и в этом заключалась её особенная магия.       — Последний штрих, — проговорила мулатка, потянувшись к футляру губной помады, лежавшей сбоку от раковины. Девушка выкрутила стик бледно-кирпичного оттенка, и принялась наносить на мягкие губы Изабель. — Теперь ты точно готова, — мягкие ладони отстранились от девичьего лица, убирая помаду в косметичку.       Уоррен послушно кивнула, подойдя к бельевому шкафу, за которым хранились туфли на высокой платформе. Изабель почти не носила подобную обувь, и Мэри любезно одолжила подруге одну пару из своей коллекции. Небольшая лодыжка скользнула по стельке, а волшебное древко, призванное с помощью Акцио, сделало так, чтобы кожаный хвостовик идеально прилегал к ноге, уменьшив размер туфель. Девушка облокотилась о дверцу душевой кабины, вдев застежку в замочек, украшенный мелкими янтарными камнями.       — Как я выгляжу? — с сомнением произнесла Изабель, пытаясь устоять на непривычной для носки подошве.       — Ужасно красиво, — восхищенно отметила Мэри, созерцая проделанную работу. Волшебница отошла в сторону, открывая Уоррен вид на своё отражение.       Гриффиндорка почти не смотрела на себя, пока Макдональд колдовала над её образом, пуская в ход свою бескрайнюю фантазию и утонченный вкус. Но сейчас, когда изумрудные радужки метнулись к зеркалу, у Изабель пропал дар речи.       Её тёмно-бордовые волосы струились волнами по плечам, достигая спины ниже лопаток. Передние пряди, обрамлявшие лицо, были убраны назад с помощью увесистого гребня, давившего на черепную коробку слишком туго, но ради подобного зрелища ведьма могла стерпеть неприятное ощущение. Гребень соединялся аксессуарными цепочками с тикой, свисающей до середины лба. Цвет локонов подчеркивался нарциссовыми блестками, которые Мэри наложила с помощью специального магического средства для укладки.       Взгляд скользнул ниже, заостряясь на самом наряде. Вечеринка, устраиваемая слизеринцами, предполагала под собой подобие маскарада, и каждый приглашенный должен был строго следовать дресс-коду. Выбор Изабель пал на героиню своей любимой книги — невесты Дракулы из одноимённого произведения.       Ампирное платье белоснежного оттенка невесомо развивалось по телу, окутывая бархатистую кожу, подчеркивая девичьи формы. Оно было слишком откровенным в привычном понимании Изабель, но то, что она улавливала по ту сторону стеклянной призмы, отбрасывало любые сомнения по поводу того, насколько наряд подходил девушке.       Кипенно белая ткань была разделена на две части. Грудь обтягивала тонкая полупрозрачная вуаль, а короткие рукава, оставлявшие плечи открытыми, украшались вышитыми бусами поверх кружевной обойки. Рана на спине была замаскирована чарами гламура, из-за которых невозможно было разглядеть шрам. Плоский живот оставался нагим, демонстрируя бледное тело. Верхняя часть наряда соединялась с юбкой с помощью двух лоскутов, отпуская вниз плотный материал. Подол платья достигал лодыжки, скрывая собой длинные ноги.       Девичье лицо было ярко накрашенным, особый акцент пришёлся на глаза, густо накрашенные и насыщенно подведенные чёрным карандашом. Выраженные губы были бледно накрашены помадой. На тонкой шее красовалось самодельное ожерелье из лески, в которую Мэри старательно вдевала алые бусины, имитировавшие струящуюся кровь. Образ завершали увесистые длинные серьги-капли.       — Если я не вернусь к полуночи, начинай бить тревогу, — наказала Изабель, в последний раз бросая взгляд на свой пугающе утонченный внешний вид.       Гриффиндорка подошла к двери, обхватив одной рукой латунную ручку, а второй прикоснулась к плечу Макдональд, сжав в знак благодарности.       — Повеселись там, — ободряюще сказала Мэри, скрестив ладони на груди. — Или попытайся, — продолжила мулатка, заметив гримасу замешательства на лице Уоррен.       Изабель криво улыбнулась, но улыбка эта больше напоминала вымученную беспечность, нежели искреннюю улыбку. Тонкая ладонь соскользнула с ткани свитера Мэри, и волшебница почувствовала, что прощальное касание далось тяжелее.       Словно что-то важное и нужное упорхнуло из ладоней, оставляя без поддержки и опоры.

***

      Гриффиндорская башня осталась позади. Сердце стучало в висках, разгоняя кровь по венам адреналиновым допингом. Уоррен осталась незамеченной в глазах сокурсников и сожительниц, и это обдало сознание облегчением, усмиряя тревогу.       О том, что Изабель покинет спальню ради вылазки в Выручай комнату знали только двое: Мэри и Владислав, который её, собственно, и пригласил. Волшебница не промолвила о своём побеге ни слова Ремусу. Это было ужасно подло и нечестно по отношению к другу, — скрывать тот факт, что она отправляется в логово, кишащее змеями и отпрысками из семей чистокровных магов. Люпин не одобрил бы столь импульсивного поступка подруги. Он бы остановил её, внушая голосом разума, что подобные вечера не оканчиваются ничем хорошим.       Особенно, когда Изабель являлась чьей-то мишенью. Особенно, когда ведьма не позволила стрелам чужого влияния проникнуть сквозь свою броню. Разумеется, её чрезмерный героизм и изворотливость не останется незамеченной.       Если бы Ремус узнал о планах Уоррен, он бы сделал всё, чтобы девушка осталась в башне до рассвета. И она бы послушалась, потому что знала, — гриффиндорец был прав. Не было ничего разумного в том, чтобы соглашаться на эту авантюру. Изабель рассуждала о своём поступке, как о стратегическом маневре. Но это была всего лишь западня, не сулящая ничего хорошего.       Замок был погружён в полумрак, исключением служили лишь настенные факелы и лунный венец, ливший тень жидкого олова на бетонный пол. Вечерний пир, посвящённый Хэллоуину, давно минул, позволяя студентам отвлечься от пищи и разойтись по своим башням. Однако подобный расклад являлся таковым лишь в глазах профессоров и школьной администрации. На самом деле, особо привилегированные ученики не могли дождаться момента, когда взойдёт луна и заставит костюмированную нечисть покинуть свои комнаты, идя на зов веселья и алкоголя, лившегося рекой.       На сей раз Уоррен не боялась попасться Филчу, руководствуясь памятью и полномасштабной картой Хогвартса, некогда показанной гриффиндорке Ремусом. Она отлично запомнила, что существовала заброшенная лестница, ведущая из южной башни прямиком на нижние этажи. Гриффиндорке требовалось пройти один пролёт, чтобы наткнуться на высокую статную фигуру вдалеке.       Владислав стоял, оперевшись на одну из рельефных колонн. Его ноги были слегка скрещены, а руки убраны в карманы брюк. Крадясь на высокой платформе, Изабель старалась изо всех сил, чтобы не издавать слишком громких звуков, словно до последнего не желала, чтобы кто-то видел её в столь откровенном одеянии.       Но реакция Григорова не заставила себя долго ждать; ему потребовалось всего несколько секунд и пары девичьих шагов, чтобы уловить чужое присутствие подле своей территории. Дурмстранговец обернулся, ловя вороньими глазами силуэт девушки, напоминавшей сейчас дьяволицу, ловко скрывавшую свою истинную сущность под немногослойной одеждой и ярко накрашенным лицом.       — Ты выглядишь… — он помедлил, переводя дыхание. Накаченные грудные мышцы вздымались под костюмом, а взор беспрепятственно кочевал по девичьим формам. Изабель продолжала идти вперед, чувствуя, как земля под ногами возгорается пламенем от каждого пройдённого дюйма. — Потрясающе.       Слова сошли с мужских уст, стоило гриффиндорке встать перед болгарином. Губы волшебницы взмыли вверх, облачая лицо в теперь уже подлинную улыбку. Изабель чувствовала, как постепенно стачивался внутренний стержень о внимательные глаза Владислава, и впервые поймала себя на мысли, что не хотела препятствовать этому.       Разрушение ради удовольствия. Сейчас она была готова принять это.       — Спасибо, — волшебница вложила свою ладонь в протянутую руку дурмстранговца, ощутив трепетное тепло от лёгкого касания. — Костюм тебе к лицу, — гриффиндорка склонила голову, изучая образ Григорова.       Владислав выглядел иначе, и резонирующий с обыденностью образ никак не мог уложиться в голове Изабель. Его волосы были завязаны в хвост и уложены специальным гелем, выпрямлявшим кудрявые волосы. От традиционного национального одеяния не осталось и следа: доха, расшитая мехами животных, сменилась английским фраком. Из-под пиджака с длинными узкими фалдами выглядывала рубашка с высоким воротником, затянутым чёрной бабочкой. На лацканах были вшиты в ряд небольшие пузырьки с подкрашенной жидкостью, напоминавшие кислотные зелья. Прямые брюки идеально подчеркивались лакированными оксфордами, ловко трансфигурированными из старой сумочки Уоррен.       — Надеюсь, ты говоришь так не потому, что не хочешь обидеть меня, — с улыбкой смутился Владислав, поправляя прямоугольную оправу очков без оптических линз. — Потому что я чувствую себя ужасно глупо в этом костюме.       — Это вовсе не так, — по-доброму произнесла гриффиндорка, пройдясь большим пальцем по огрубевшей коже на мужской ладони. — Я очень рада, что ты прислушался к моему совету.       Григоров ничего не знал о культуре страны, в которой пребывал, и ему было достаточно тяжело придумать что-то карнавальное и одновременно эстетичное, не способное напугать окружающих. Разумеется, болгарин мог наколдовать себе волчью морду и обшиться шкурой убитого зверя, но Изабель посоветовала ему куда более безобидный вариант.       — По правде говоря, я не придумал ничего лучше, — нежность сквозила в его голосе меж слогов, и услышанное отзывалось в гриффиндорке приторным медом, стекавшим по огрубевшему сердцу.       Она рассказала Владиславу о книге, впечатлившей юную гриффиндорку настолько, что девочка не могла уснуть несколько недель, страшась, что за стеной мог скрываться оживший мертвец. Судя по заинтересованным и оробевшим глазам, Григорову данная история пришлась также по душе. Столь удивительная реакция от бесстрашного, на первый взгляд, парня, воодушевила Изабель смастерить Владиславу некоторые детали для его наряда Виктора Франкенштейна, а пошивом костюма занялась Мэри.       — Готова? — произнёс Владислав, ведя за собой наряженную гриффиндорку. Молодые люди остановились у непримечательной стены, выглядевшей, как остальные, подобные ей.       — К встрече со слизеринцами невозможно подготовиться, — девушка смотрела на пустоту впереди, ощущая, как ветер обвивает оголённые плечи и ключицы.       Григоров шумно усмехнулся, покачав головой. Уоррен не скрывала своей неприязни к вражескому факультету, отмечая в каждом разговоре, что не могла представить жизни, в которой их параллельные со змеями могли бы пересечься. В альтернативной вселенной — возможно. Но точно не здесь и не сейчас. Несмотря на то, что слизеринцы почитали Владислава, Изабель была для них белой вороной. Чужой среди хладнокровных и желающих выказать своё бахвальство. Вызывающее пятно грязи — вот кем являлась Уоррен в этом поприще чистых и прославленных магов. Несмотря на своё тесное товарищество со слизеринцами, Григоров не оспаривал настороженность гриффиндорки касательно его обожателей. Ведь болгарин знал не понаслышке, какие чудовища могут скрываться за симпатичными мордашками.       Молодые люди отсчитали «три», и одновременно закрыли глаза, визуализируя помещение, похожее на просторный бар с пресловутым интерьером и громкой толпой.       — Формалиновый коктейль, — в унисон произнесли волшебники.       Гриффиндорка распахнула веки, замечая перед глазами неприметную дверь. Григоров прошёл первым, продолжая вести за собой свою спутницу. Дурмстранговец нажал на ручку, отворив проход силой, а после отошёл в сторону, следуя правилам этикета. Изабель благодарственно кивнула, шагнув вперед. Дверной проём загораживался нитевыми шторами, закрывавшими обзор на внутреннее убранство импровизированной комнаты. Стараясь не запутаться, Уоррен с затаившимся дыханием пробралась внутрь.       И то, что творилось в Выручай комнате, было сложно назвать школьным мероприятием. Мерлин, такое редко можно было увидеть даже в самых известных магловских заведениях.       Помещение было погружено во мрак, и только наколдованные приборы, напоминавшие стробоскоп, бросали на периметр лучи яркого света. Цвета, царившие внутри, менялись в зависимости от музыки и такта, с которым лился световой импульс. И даже в переменяющемся свечении можно было заметить скопление подростков, танцевавших в унисон с игравшими песнями, доносившимися из Волшебного радио.       Сама комната была выполнена в стиле готического лофта, — единственное, что отметила девушка в перерывах, когда острый свет переставал бить по глазнице. Стены были лишены покраски, оставаясь в подобии первоначального и нетронутого вида. Бетонная выкладка с меандром отдавала холодом, несмотря на действия согревающих и шумоподавляющих чар.       По комнате были расставлены статуи ревущих грифонов и свирепых гарпий, испепелявших своим видом сущность каждого, кто решится перевести взор на пугающие силуэты. На стенах были развешаны огромные полотна с изображением движущихся арканов из гадательных карт, которыми так любили овладевать волшебницы всех возрастов. Один из старших арканов — Смерть — возглавлялся на широкой стене над барной стойке.       В центре располагалась мягкая зона с кожаными диванами серебряного цвета, а на полу были расстелены мягкие ворсовые ковры изумрудного оттенка.       Слизеринцы всеми силами напоминали пришедшим, что вечеринка — их рук дело.       — Ты так и не рассказала, в честь кого создан твой наряд, — мужской баритон опустился возле девичьего уха, пытаясь перекричать шум. Изабель оглянулась, увидев подле себя подоспевшего Владислава.       — В юношестве мне очень понравилась одна магловская книга, — начала Уоррен, пытаясь дотянуться до болгарина; заметив неутешительные попытки девушки, Григоров приблизился к ней, не оставляя между их лицами и дюйма. — В ней рассказывалось о личности, продавшей душу взамен на нечеловеческую силу и могущество, способное дать отпор даже самому отъявленному врагу. Если верить легендам, он пошёл на эту сделку ради сохранения независимости своей страны.       — Это очень благородный поступок, — с интересом отозвался Григоров.       — Не совсем, — таинственно парировала Изабель, зная истинную суть произведения Стокера. — Любой дар имеет свою цену. Дракула заплатил свою, став нежитью и вампиром. Он восстал из мёртвых, укрывшись в собственном замке в Карпатах, а после стал терроризировать и измываться над местными жителями в угоду своей жестокости и дьявольских потребностей, — взгляд Владислава потускнел и стал суровым, словно он сам оказался на страницах романа. Достаточно символично, учитывая, что он являлся тёзкой знаменитого вампира среди маглов. — Многие века его сопровождали три прекрасные женщины, и сегодня я выгляжу, как одна из них.       — Неужели такие красивые дамы могли уподобиться чудовищу? — с горечью спросил дурмстранговец.       — Они излавливали младенцев в соседних деревнях, а после приносили их для своего Господина, — бесстрастно отметила Изабель, заведомо зная, что подобное зло не имело ничего общего с реальностью. — Думаю, их злодеяния были равносильны.       — Неужели тебе нравятся такие истории?       — В них больше смысла и поучительности, хотя на первый взгляд может показаться, что это всего лишь страшилка, — с ухмылкой отметила Уоррен, прикасаясь к своему ожерелью в виде капель крови. Болгарин любопытно внимал рассказ гриффиндорки, несмотря на то, что его слегка пугала её точка зрения. — Нужно читать между строк, только тогда для тебя откроются иные тропы.       — Ты умеешь удивлять.       Владислав отстранился от девичьего лица, вглядываясь в глаза ведьмы, оттенок которых мерцал в переливах цветомузыки, становясь темнее и насыщеннее. Изабель не смогла уловить в его словах подтекста, намекающего на двойственные ощущения от сказанного волшебницей. Возможно, мнение Уоррен напугало его, и он мастерски скрывал своё недоумение. Но что-то ей подсказывало, что Григоров был не из тех людей, кто станет маскировать свои эмоции в угоду поддержания светской беседы.       — Владислав! — позвал чей-то голос вдалеке, и молодые люди одновременно обернулись в сторону импровизированного танцпола, с которого плавно сходил один из свиты Блэка — Розье. — Тебя невозможно узнать в этом костюме, — слизеринец подошёл ближе, разрушая тесный контакт между болгарином и гриффиндоркой. Дурмстранговец вынужденно отошёл от девушки на несколько дюймов, здороваясь с Эваном за руку.       То же самое можно было сказать и про самого Розье. Он едва ли походил на себя. Узнать его можно было лишь по приятному голосу, не подходившему под истинную натуру слизеринца, которая в этот вечер была замаскирована реалистичной оболочкой мифического существа.       Лицо его было покрыто грязно-болотной чешуей, нос практически отсутствовал, становясь впалым с помощью заклинания. Глаза искрились горчичным оттенком, а зрачки были подобны рептилии — вытянутые и овальные. Вместо волос пшеничного цвета и приятных на вид кудрей, на голове извивались мелкие змеи, Горгоны, высовывая тонкие языки, которые жаждали проглотить наживку. Эван выглядел поистине устрашающим, если рассматривать парня вне стен маскарадного пристанища.       — Это заслуга Изабель, — произнёс Владислав, ровняясь с оторопелой гриффиндоркой. Она ощутила мимолётное касание на своем предплечье, когда ткань мужского пиджака задела оголенный участок девичьей кожи.       Слизеринец резко повернул голову на девушку, стоило ему услышать её имя. Волшебница смотрела прямо на Розье, осознавая, что он не узнал её в неприсущем для неё обличье. Изабель видела, как менялось его загримированное лицо, вытягиваясь от неожиданности. Эван совершенно не ожидал, что представительница красно-золотого факультета явиться на их вечеринку вместе с болгарским чемпионом.       — Уоррен, — гриффиндорка могла поклясться, что заметила, как его рот едва ли не произнёс заветное грязнокровка, останавливаясь на первой букве. Он быстро ретировался, вспомнив настоящее имя волшебницы. Эван был кретином, но он не был глупцом.       — Розье, — вторила Изабель, изобразив любезность. Вынужденное смирение.       И без того неказистые глаза вытянулись ещё сильнее, пока хозяин пытался сопоставить в голове две несвязные частицы одного уравнения. Гриффиндорская грязнокровка предстала этим вечером в откровенном наряде. Она была почти уверена в том, что он мечтал сорваться с места и растрепать своим друзьям об увиденном зрелище, но уважение к Владиславу не позволило парню оборвать диалог.       Слизеринец въедался взглядом в её наряд, проходя жуткими радужками по каждой детали девичьего платья, останавливаясь на разрезе в зоне живота. От его взора кожа будто бы плавилась, словно восковая свеча, оставляя после себя лишь оголенный фитиль. Требовалось немало усилий и стойкости, чтобы со спокойствием принять сальное разглядывание, отпечатывавшееся на физиономии ублюдка наглой и довольной улыбкой.       Где же были его хваленые принципы? О чём вещало его чистокровное сердце, когда Розье так бестактно рассматривал наготу грязнокровки?       Сейчас Изабель была бы крайне благодарна Владиславу, если бы он применил к слизеринцу Империо. Она бы отдала всё, что у неё было, за возможность увидеть, как кожа на змеином лице сходит слой за слоем до костей и сухожилий.       Но вместо этого дурмстранговец встал перед девушкой, застилая собой обзор на участки обнаженного девичьего тела. Уоррен почувствовала, как пробоина от жадных глаз восстанавливается учтивостью и заботой Григорова.       — Не хочешь поздороваться с остальными? — глаза Розье метнулись к болгарину. Розье оробел, словно боялся, что своим опрометчивым поступком сместил себя с пьедестала приближенных к заморскому чемпиону.       Владислав обернулся к волшебнице, оставаясь стоять таким образом, чтобы Изабель была скрыта за его широким телом. Он молчаливо вглядывался в неё, дожидаясь… разрешения? Уоррен ощутила неловкость, словно она вынуждала дурмстранговца охранять её весь вечер без права развлечься и провести время так, как хочет он. Разумеется, гриффиндорка не желала принуждать Григорова оставаться с ней и сторожить её покой. Они самостоятельные люди и вправе делать то, что считают нужным.       К тому же, у неё было одно дело, требовавшее уединения. А с неблагопристойными взглядами девушка сможет справиться сама. Очевидно, что внимание посторонних было для неё не более пугающим опытом, чем битва с Хвосторогой. Она сможет постоять за себя. Или попытается.       — Всё в порядке, — мягко произнесла Изабель, положив тонкую ладонь на плечо дурмстранговца. Она ощутила, как под тканью пиджака расслабились мышцы, но взгляд оставался суровым. Готовым прибегнуть к самым крайним мерам, если того потребует гриффиндорка. — Можешь идти, я справлюсь.       — Я найду тебя позже, — его жилистая рука прикоснулась к длинным пальцам, сжав крепко и настойчиво. — И буду следить издалека, чтобы с тобой ничего не случилось.       Изабель коротко кивнула, подчиняясь его порыву обезопасить свою спутницу. Она приняла это жест, как должное. Словно не сама Уоррен говорила о том, что они едва знакомы и Владислав не может рассчитывать на что-то серьезное, тогда как сама волшебница буквально приплывала к его сильному нраву, не в силах отторгать настойчивое желание болгарина. В глубине души ей также хотелось остаться в этой незнакомой гавани, ощущая себя под толстой броней защиты и безопасности.       Эван увёл за собой Владислава, не рискуя более кидать взор в сторону ведьмы. Девушка проследила за тем, куда двинулись молодые люди, и пошла в противоположную сторону. По пути она захватила коктейль, стоявший на левитированном подносе. Сжимая холодный бокал, слегка влажный из-за разницы температур, Изабель подошла к стене недалеко от танцпола и выхода, — удобная территория на случай, если гриффиндорка захочет сбежать или смешаться с толпой.       Сделав глоток, Уоррен почувствовала высокий градус промилле, обжигавший горло, подобно пламени. Привкус спирта быстро сменился ягодным гренадином, обласкавшим нёбо после алкогольной резкости. Волшебница наказала себе быть осторожной с напитками, так как ужин был пропущен из-за подготовки к вечеринке. Если она не уследит за выпитым, то не сможет концентрироваться и рассуждать насчёт того, кого высматривала среди танцующих студентов.       Энергичная музыка, доносившаяся из колонок радио, сменилась на плавный темп. Молодые люди, смешавшиеся между собой, принялись покачиваться в такт, двигая телами настолько пластично, насколько им позволяли крепкие напитки, впитавшиеся в кровь.       Разглядеть лица тех, кто посетил данное мероприятие, не удавалось. Лишь мелкими урывками Уоррен могла всмотреться в лик тех, кого должна была знать лично. Привычная оболочка была скрыта под материей маскарада, не дававшего досягнуть до истины. Кто-то был слишком искромётен в своих нарядах, как и Розье, создавая из себя нечто невообразимое, непохожее на привычный образ. А кто-то решил оставить попытки придумать что-то неординарное, наколдовав себе яркий цвет волос или кошачьи уши. С такими было проще. Изабель могла заметить, как под малиновым оттенком скрывалась пуффендуйка, — староста школы, не спускающая взгляд с Лестрейнджа. Взгляд чуть левее и изумрудные радужки приковывались к соседке по комнате, Розалине, причудливо двигавшей бутафорными эльфийскими ушами. Видимо, та покинула женскую спальню раньше Уоррен, посему гриффиндорка не встретила девушку в коридорах, ведущих к Выручай комнате.       Когда девичий взор сместился с танцпола, волшебница заметила того, кто не входил в её импровизированный список. Она ожидала наткнуться на другие привычные памяти силуэты, но никак не могла поверить в то, что заметит такое до боли знакомое лицо. Скулы сжались непроизвольно, усиливая боль в челюсти. Холодный коктейль, снабжавший небезупречную уверенность гриффиндорки, переставал действовать, отпечатываясь в глотке едким раствором, щипавшем трахею.       Дьявольски красный цвет наполнил собой помещение, погружая в насыщенность каждый дюйм. Танцевавшие студенты окружали образ человека, сидевшего в эпицентре веселья. Изабель видела, как его бесовские глаза блуждали по периметру. Искали наживу. Голодали без возможности воткнуться острием в необходимую цель. И тёмно-сланцевые радужки нашли пристанище, натыкаясь на гриффиндорку. Словно по зову девичьей души, бившейся в унисон с повторяющимися словами: «Не поворачивайся». Словно слизеринец желал исказить мольбу, выворачивая её, дабы извратить желаемое и выдать за его действительное.       Стоило Блэку узреть среди толпы чемпионку, как его поведение перестало быть расслабленным. Плечи окаменели под шёлковой чёрной рубашкой, расстегнутой, как и всегда, — на две первые пуговицы. Бескровное лицо напряглось, а желваки заходили в приступе растерянности, сменяющейся ненавистью. Столь же концентрированной, как ягодный гренадин, чувствовавшийся во рту ядовитым снадобьем. Столь же острой, как рельефы стены, впивавшиеся в оголенные плечи, когда Изабель подалась назад, пытаясь скрыться от последствий неожиданной встречи.       Но бежать было некуда. У неё не оставалось ни времени, ни выбора. Просто стоять и смотреть, как тот, кто являлся в кошмарах, становился явью. С волосами чернее ночи, а кожей — белой, словно снег. Мёртвой на вид, как и всё то, что скрывала его утончённая внешность. Блэк являлся нежитью, восставшей из самых страшных сказок.       И теперь Изабель не была уверена в том, что подобные сценарии являлись для неё притягательными.       Не тогда, когда на неё взирали глаза чудовища, а ухмыляющийся рот демонстрировал выступающие клыки.