Чужак

      Изабель молчаливо вглядывалась перед собой, сжимая столовую ложку в руке. Солнечные блики проникали сквозь расписной орнамент на окнах. Просачивались яркие лучи, падая на обеденный стол разноцветным переливом, касавшимся яств и сервизов. Раннее утро снимало пелену ночной глади, срывая тьму с шотландских земель. Все вокруг начинало благоухать, оснащая каждый дюйм терпким воздухом бархатного сезона, сновавшего по макушкам студентов. Свежо-древесный аромат пробирался сквозь щели стен, обволакивая носовые пазухи приятным веянием октябрьской поры.       На начищенных серебряных подносах отпечатывалось изображение бездонного потолочного неба. Безоблачное полотно, расстилавшееся по всему периметру, озаряло собой факультетские обеденные места. Янтарные лучи подчеркивали идеально выложенные блюда на тарелках.       Утренний пир расстилался по всей длине стола, закрывая тарелками свободные места. Эльфы, служившие в Хогвартсе, с трепетом и охваченной заботой относились к приемам пищи, наготавливая на свору учеников столько еды, что хватило бы ещё на несколько недель вперед. Печеные пирожки с яблочным джемом дымились на деревянной подставке. Несколько порций пирога с патокой и идеально нарезанные рулеты с ветчиной и сыром манили своим несравнимым шлейфом, усиливая голод. От одного только вида на этот гастрономический идеализм слюна начинала скапливаться в горле.       Но Уоррен решила отказаться от трапезы, ограничиваясь яростным удерживанием прибора в своих тонких пальцах. Под её носом остывала овсяная каша, залитая мёдом из плодов акации. Украшенная фруктами молочная субстанция оставалась нетронутой, и ничуть не привлекала волшебницу.       Девичья рука опустилась на покрытый скатертью стол, положив ложку рядом с керамической миской. Движения гриффиндорки были чересчур медленными, опасливыми и заторможенными. Она почти не заметила, как обожглась о стенки посуды, задевая ребром ладони глазурованный фаянс. Уоррен потянулась к кубку с водой, орошая прохладными каплями пересушенную ротовую полость.       Глаза тяжелели с каждой секундой, норовя закрыться. Изабель заставляла себя держаться стойко, наплевав на последствия бессонницы. Она вжимала ногти левой руки в тонкую кожу, продолжая глотать жидкость с завидной жадностью. Изумрудный взгляд слегка потускнел, застилая обзор въедливой дымкой усталости.       Минувшая ночь оставила на лице ведьмы непрезентабельные отметины в виде полумесяцев под глазами, рассекающих бледную кожу заметными изогнутыми полосами. Багровые синяки были мастерски скрыты чарами гламура, к коим гриффиндорка не привыкла обращаться; в её арсенале всегда была магловская косметичка, но нынешний случай требовал особых усилий, чтобы скрыть оставленный на память дефект.       Взмах палочкой — и здоровый румянец оседал на щечных яблочках, придавая лицу здоровый вид, а из-под глаз исчезло любое напоминание о том, что Изабель ни разу не удалось примкнуть к царству Морфея. Выразительность подчеркивала тушь, однако накрашенные ресницы слезились из-за постоянного желания сомкнуть веки.       Большой зал постепенно наполнялся студентами. Каждый из столов окружался мантиями с отличительными нашивками. Ученики рассеянно проходили через входную дверь, пытаясь влиться в рутину нового учебного дня.       Изабель понимала каждого. Она бы отдала всё, чтобы зарыться в одеяле на несколько лишних часов. Желательно дней.       Уоррен пришлось оторвать голову от подушки, как только прикроватные часы отбили своей стрелкой шесть часов утра. Гриффиндорка решительно сорвала с себя покров из манящего хлопка, желая расправиться с утренней трапезой, как можно скорее. Она понимала, что очередной день в окружении любопытных и пренебрежительных взглядов вобьют последний гвоздь в её гроб самообладания.       И всё же, ни ранний приход на утренний пир, подразумевавший под собой спокойный размеренный завтрак, ни остывавшая еда не пробудили в девушке аппетит. Изабель продолжала глотать собственные размышления, насыщая организм пустыми мыслями. Зря теряла время, заставляя себя впихнуть чертову ложку в рот, чтобы заесть овсянкой то, что скрежетало в мозгу опасными нотами.       Опережая студентов, в Большой зал начали поочередно влетать совы, разнося своим владельцам посылки и утреннюю корреспонденцию. В беспорядочном перелете пернатых Уоррен заметила свою неясыть, с непомерно огромными глазами-пуговками, выискивающими девушку. Птица подлетела ближе, воспитанно приземляясь на когтистые лапы. Ухнув, пернатая вытянула шею и сбросила сложенный вдвое выпуск «Пророка» на стол.       Изабель отодвинула газету подальше. Отставив кубок, девушка достала из кармана парочку бронзовых сиклей и заготовленное письмо, адресованное бабушке. Почти всё время, что гриффиндорка не могла уснуть, она потратила на то, чтобы ясно изложить свою неутешительную новость на пергаменте.       Она ожидала, что к вечеру Тесс не оставит на глазной роговице своей внучки живого места, расписывая в своём ответе грозные и строгие замечания по поводу девичьей своенравности. Волшебнице хотелось верить, что бабушка воспримет её послание, как замешательство и просьбу помочь. Поддержать словом в это нелёгкое время.       Вложив монеты в острый совиный клюв, и привязав письмо к ремешку на выпирающей грудке, Уоррен причесала растрепанный птичий хохолок. Неясыть вновь издала ухающий звук, хлопнула глазами и сорвалась прочь с места.       Уоррен бросила сомневающийся взгляд на выпуск «Пророка». Раскрывать его не хотелось. Вчитываться в содержимое, кишащее фанфарными и помпезными заголовками — тоже. Глаз ухватился за бесконечно повторяющийся блик вспышки, видневшийся из-под сложенных страниц.       Гриффиндорка повернула голову в сторону, медленно оглядев остальных учеников, получивших почту. Практически у каждого на столе можно заметить раскрытую перед лицом первую полосу. Колдография была скрыта от взгляда ведьмы, по всей видимости, её уже изучали любопытные глаза тех, кому не посчастливилось участвовать в Турнире.       Или, как привыкла думать Изабель, они были на хорошем счету у той злодейки, что зовётся судьбой. Нет, серьёзно. Посмотрела бы она на тех, кто оказался бы её месте — четвертым в стае. Резонирующим числом в традиционной тройке.       Отделаться от соблазна, сновавшего по плечам, укрытых чёрной водолазкой, помогла Мэри. Изабель услышала знакомый голос сразу же, стоило гриффиндорке пересечь границу Большого зала; Макдональд приговаривала, чтобы малолетние зеваки в лице первокурсников расступились, отдавая дань уважения старшим.       Уоррен могла почувствовать приход подруги; она, подобно фурии, врывалась в помещение, скрашивая своим приходом надвигающуюся серость.       Макдональд шла уверенно и быстро, помахивая треклятой газетой. Мулатка также прижимала к своей груди письмо от родителей, удерживая на плече сумку. Её алый свитер идеально сочетался с чёрными длинными косами, струящимися тонкими нитями до лопаток. Короткая юбка едва прикрывала колени, и только длинный подол мантии смог обезопасить девушку от снятых баллов за неподобающий вид.       Изумрудные радужки Уоррен соскользнули с приближающейся Мэри. По чудовищной случайности, взгляд гриффиндорки примкнул к компании, промелькнувшей позади гриффиндорки. Вылощенные змеи, горделиво шагавшие по бетонному полу, выглядели так, словно время и обстоятельства были над ними не властны. Их мантии струились по фигурам, оттачивая дороговизной каждый дюйм. Взгляд приковывался к хладнокровным обитателям замка против воли, и от этого в глотке студилась горечь.       Впереди шли Крауч и Розье. Два безмозглых идиота, не решавшихся и шагу ступить друг без друга. Парни активно жестикулировали, пытаясь перекричать сумбурный поток шуток, лившихся из их гнилых уст. Будучи отпрысками своих родителей, они пытались всячески укрепиться в высшем слое общества. Однако, Барти повезло меньше. Его отец не разделял тяги к бахвальству и, по сравнению с сыном, не казался категоричным в своих взглядах касательно чистокровности.       Продолжал парад Лестрейндж, учившийся на курс старше. Староста школы был весьма примечательным экспонатом для тех, кто желал пуститься в пучину тёмных вод с головой, не оставляя себе шанса на выживание. Его волосы были аккуратно уложены и только взлохмаченная чёлка выдавала в нём беспорядочный дух, желавший идти наперекор правилам. Присущие спортсмену мышцы натягивались под невесомой тканью, а блудливый взор касался исключительно тех, кто был этого достоин.       Когда его светло-голубые глаза коснулись спины Мэри, Изабель слегка напряглась, ощутив в этом жесте нечто… странное. Уоррен не могла разобрать посыла, но была уверена — в нём не ни крупицы хорошего и благочестивого.       Но гриффиндорка не смогла надолго заострить своё внимание на Лестрейндже, размышляя о его помыслах. Его своеобразная выходка осталась за пределами девичьего внимания.       Интуитивно, по веянию абсолютной ненормальности и, судя по всему, склонности к мазохизму, Уоррен взглянула на двух студентов, замыкавших надменное шествие.       Глаза ведьмы наткнулись на высокую фигуру в тёмной мантии. Вальяжная походка размеряла ход, добавляя движениям четкости. Жилистая рука обвивала талию девушки, шедшей по правый бок. Белокурая макушка слизеринки доставала до подбородка Блэка, но и этого было недостаточно, чтобы досягнуть до величавого студента. Обувь на высокой подошве лишь создавала иллюзию того, что слизеринка могла почувствовать себя на одной ступени с вылизанной донельзя рептилией.       Блэк выглядел собранным, его ясный взгляд безукоризненно реагировал на каждый шорох, достигавший мужской фигуры. Изабель старалась отвести взгляд, мысленно прося себя содрать въедливый взор с аристократа, шагавшего вдоль столов. Испитая вода встала поперек горла, застывая в трохее заледенелым колом. Одно неловкое движение — и острие размозжит тонкие стены, изрезывая внутренности до глубоких язв.       — Ты уже читала? — голос Мэри раздался где-то на задворках сознания. В параллельной вселенной, где Уоррен не была поглощена откровенным разглядыванием слизеринца. Широкие глаза все ещё были предательски направлены в ту сторону, где секунду назад мелькало огромное чёрное пятно. — Изабель? — раздался повторный возглас, и перед лицом гриффиндорки мелькнули чужие пальцы, щелкнувшие возле переносицы.       — Что? — ведьма встряхнула головой, словно вырвавшись из оков дремы, кишащей галлюцинациями. Гриффиндорка повернула голову, замечая, как на неё сверху взирала Макдональд, потряхивая газетой. — А, статья… нет, я не успела, — Изабель прикоснулась ладонью ко лбу, растирая кожу с такой силой, будто это помогло бы избавиться от странных мыслей, витавших меж мозговых извилин последние несколько часов.       — Отлично! — энергично ответила Мэри, присев напротив. Девушка отодвинула несколько тарелок и чашек, разворачивая перед лицом свежий выпуск. На смуглой коже отпечатывались блики, раздававшиеся на зацикленном снимке. — Тогда я прочту вслух.       Уоррен не была в восторге от этой идеи, но запрещать вычитку свежих сплетен являлось верхом идиотизма, не подкрепленным логическими доводами. Гриффиндорка не имела права ограничивать подругу только потому, что её гложет вина за то, что она даже не несла ответственности. Не имела же?       — Так-так, с чего бы начать, — высунув кончик языка, Мэри начала любопытно исследовать полосу, выискивая нужный абзац. Когда тёмные радужки коснулись нужной строки, прочистив горло, Макдональд принялась читать. — В Хогвартсе состоялось официальное начало Турнира Трёх Волшебников! В этом году ответственными распорядителями, отвечающими за правила проведения и урегулирование опасных испытаний, стали Барти Крауч-старший и его перспективный помощник — Людо Бэгмен. Сотрудники Министерства будут внимательно следить за ходом испытаний, чтобы участников не настигла плачевная участь прошлых чемпионов. В школу, организующую масштабные состязания прибыли делегации из Франции и Болгарии... Скучно-скучно-скучно, — протянула Мэри, перескакивая едва ли не на самый конец статьи. — Но уже на начале отборочного тура Турнир столкнулся с масштабными изменениями, повлекшими за собой волну неодобрения внутри школьной администрации и членов жюри. В этом году от трёх школ участниц были выдвинуты четыре студента. Одной из них стала маглорожденная волшебница — Изабель Уоррен. Для нашей редакции остается загадкой, как именно столь юная леди смогла обхитрить…       — Перестань это читать, — не выдержав, перебила Изабель, попытавшись выхватить газету из рук Мэри, но та оказалась проворнее и схватила «Пророк» со стола.       — Секундочку, — пролепетала Макдональд, натыкаясь на строгий взор гриффиндорки. — Я буду читать про себя. Довольна? — раздраженно цокнула мулатка, опустив взгляд. С каждой секундой глаза Мэри распахивались всё шире, а лицо искажала гримаса удивления. — В статье нет ни единого плохого слова! Скитер пишет о том, что взбудоражена твоей историей и хочет лично познакомиться с той, кому удалось обвести вокруг пальца самого Дамблдора. Кажется, кто-то стал для «Пророка» лакомым кусочком.       — Я вне себя от радости, — бесстрастно произнесла Уоррен, скучающе подперев подбородок ладонью.       — А какое чудесное колдо! — восхищенно воскликнула Мэри, разворачивая первую полосу к лицу Изабель. На гриффиндорку взирали четверо студента, трое из которых стояли позади, и во главе снимка сидела сама волшебница. Уоррен сидела с прямой осанкой, смотря в объектив и слегка обнажив кроткую улыбку. Тёмно-бордовые волосы, ставшие обесцвеченными из-за чёрной пленки, струились аккуратными локонами по плечам, а бледное лицо контрастировало среди тёмных тонов. За её спиной можно было заметить Блэка, Леона и Владислава. Последнего не особо волновал колдограф и вылетевшая вспышка. — Кажется, Григоров претендует на дополнительный трофей, — заговорщически прошептала Макдональд, отворачивая «Пророк».       — Ты бредишь, Мэри, — отмахнулась Изабель, закатив глаза. Её собственное замечание по поводу Владислава билось о солнечное сплетение протестующим ритмом, но гриффиндорка прилагала все усилия, чтобы не замечать этого. — Я больше не стану привозить тебе магловские любовные романы. У тебя от них искажается восприятие реальности.       — В любовных романах намного больше смысла, чем ты думаешь, зануда, — хитро прищурилась мулатка, а после медленно, стараясь не привлекать к себе лишнего внимания, обернулась через плечо. — Посмотри вон туда, — медленно проговорила Мэри, повернувшись обратно. Девушка склонила голову влево, изогнув бровь.       Сдавшись, Изабель перевела взгляд чуть левее. Она ожидала, что в ответ на неё будет взирать чей-то затылок, увлеченный поеданием завтрака или свежих слухов, исходя из расцветки флага, висевшего над столом другого факультета.       Но в ответ на неё не глядело многообразие зелёного, оттенявшего самовлюбленностью и натужной экспрессией.       Уоррен столкнулась с суровым лицом, не выражавшим, казалось, ничего. Только чёрные радужки вновь резонировали на фоне воинственного стана. Рассекавший глаз шрам был особо заметен при дневном свете, а завязанные волосы открывали вид на каждую деталь мужского анфаса. Владислав, расположившийся, как полагается, среди слизеринцев, смотрел на неё в ответ. Безотрывно, наплевав на то, что его могли заметить за столь противоречивым порывом. Позабыв о приёме пищи, парень удерживал в руке вилку, так и не удосужившись поднести её ко рту.       Внезапно, тот лёд, что заполонил её внутренности при виде Блэка, растопился о молчаливый, но одновременно многословный взор дурмстранговца.       — Поздоровайся с ним, — вполголоса сказала мулатка.       Уоррен отвлеклась от изучения болгарина, переводя взгляд, полный растерянности, на Мэри. Та нетерпеливо выдохнула, вновь обернувшись в сторону слизеринского стола. Изабель едва не застонала от стыда, увидев, как Макдональд в своей привычно-раскрепощенной манере активно помахала Григорову рукой, наплевав на то, что они даже не были знакомы. Он выглядел потрясенным, его густые брови сдвинулись на переносице. Гриффиндорка почувствовала, как пунцовели её щеки от неловкости.       — Вот так, — горделиво отметила Макдональд, перекидывая длинные косы через плечо. — Давай, Изабель, смелее. Или ты хочешь, чтобы наш хмурый чемпион подумал, что англичанки — невежи?       Уоррен не видела ничего запретного в том, чтобы проявить внимание к тому, кто вызывал в ней хоть какую-то долю уважения посреди остальных участников Турнира. Изабель чувствовала себя в долгу перед Владиславом, вспоминая то, с каким рвением он пытался защитить её перед Блэком. Неважно, что, скорее всего, это было лишь делом принципа — воздать по заслугам тому, кто возомнил себя королем своей привычно-ядовитой общины. Гриффиндорка могла пересчитать по пальцам одной руки тех, кто мог из собственных побуждений дать отпор Блэку.       Особенно, когда дело касалось маглорожденных. Изабель не могла скрыть того факта, что она прониклась к Григорову. Вполне объяснимо.       Из-за мимолётного рвения Владислава к справедливости. Данный жест откликался в девичьем сердце, выкраивая для болгарина особое место. Он предстал в её глазах в совершенно неожиданном свете, и это в какой-то степени восхищало.       Гриффиндорка поддалась влиянию подруги и отняла ладонь от подбородка, смущенно взмахнув рукой в качестве приветствия. Владислав продолжал смотреть, и на этот раз на лице болгарина не промелькнуло замешательство. Уголки его тонких губ приподнялись, а тёмные глаза, кажется, посветлели на пару тонов. Он ответил ей коротким кивком, а после скрыл взгляд в кайме тарелки.       Волшебница уже хотела вернуться к спору с подругой, как вдруг её взгляд продолжил тлеть, прижигаясь к слизеринскому столу. Всего пара дюймов — и изумрудные радужки очерчивали мучительными линиями образ человека, чье существование перекрывало доступ к кислороду.       Блэк сидел неподалеку от Владислава. Его фарфоровая, напоминавшая остывший труп, кожа, блестела в софите солнечных лучей, поневоле привлекая к себе девичий взор. Длинные пальцы слизеринца удерживали чашку, медленно отпивая, цедя напиток. При каждом глотке его кадык дергался, провоцируя Уоррен поддаваться такту его движения. Волшебница непроизвольно проглотила слюну, практически одновременно с аристократом.       Гриффиндорка чувствовала, как пылали щёки, и вся минувшая лёгкая пунцовость преобразовывалась в алые мазки, напоминавшие о вчерашней ночи. Боже, она пыталась забыть.       Вычеркнуть из памяти хаотичные сюжеты с его оголённым, словно искрящийся провод, телом.       Как дрожал голос из-за подступающего оргазма. Как его пальцы проходились по женской ягодице, вжимая подушечки в кожу, оставляя после себя след. Как его образ вырисовывался кистью лунного света, подчеркивая всю его запретную красоту.       Уоррен мечтала избавиться от этих мыслей всю ту ночь, что не могла сомкнуть глаз. Она боялась, что как только веки опустятся, её лихорадочный, пораженный мозг начнет подбрасывать ей все новые и новые картины с участием Блэка.       Гриффиндорка сама не понимала, чем это было обусловлено. Это было ужасно, неправильно и отвратительно. Видеть, как этот ублюдок трахается посреди класса, наплевав на все устои и правила. Конечно, Уоррен могла донести на него старостам, но какой в этом толк, если в его рукаве был припрятан Джокер в лице Лестрейнджа? Личный ангел-хранитель, прикрывавший аристократа на каждом шагу.       — Какой же он!..       Омерзительный. Гадкий. Высокомерный. Кретин.       Именно из-за его чертовых прихотей ей придётся отчитываться перед Макгонагалл, ведь тетрадь так и осталась лежать где-то посреди класса. Уоррен не забрала её, возвращаться обратно она также не смогла. Как бы девушка ни пыталась уговорить себя набраться смелости — все сработало против неё.       Это было что-то вроде удачного эксперимента, сформировавшего её условно-рефлекторную реакцию.       Блэк и его французская подружка отбили всякое желание ступать за порог кабинета, вызвав у неё отторжение от ночных прогулок по школе.       — Я бы его!..       Задушила собственными руками.       Изабель грезила о том, чтобы впиться в его шею своей хрупкой ладонью, прилагая все усилия, забирая последний вдох слизеринца себе.       Злость скрипела на зубах, стирая эмаль. Паразитический осколок, попавший в девичий организм, стоило ей увидеть слизеринца, разбухал внутри. Раскрывал ядовитый бутон, порождая цветение умертвляющих побегов.       А Блэк всё сидел, окидывая своим серебристым взглядом окружавшую его свиту. Проходился по тёмным волосам ладонью, сверкая перстнем. Острые черты лица были расслабленны, губы растягивала искренняя улыбка — её мог удостоиться только Рабастан.       Извечная пассия Блэка, которая, судя по вчерашнему вечеру, была лишь одной из многих, трепетно уложила голову на мужское плечо. Вивьен Льюиз хлопала ресницами, пытаясь вмешаться в активную беседу между Блэком и Лестрейнджем, но её попросту никто не слушал.       И не хотел слышать.       Она была лишь дополнением в красивой обертке.       Прямое каре обрамляло девичье кукольное личико, а подведенное веко подчеркивало плутоватые тёмно-синие глаза, напоминавшие цвет ночного индиго. Длинные острые ногти поглаживали предплечье слизеринца через мантию, и это провоцировало раздражение в его серых радужках, постепенно приобретавших ртутный оттенок. Он сбросил легкую ладонь со своего тела. Избавился от проявления искренних чувств рывком, словно для него это было пустотой. Мошкарой, мешавшей концентрироваться на чем-то более важном.       — Какие плечи!..       — Годрика ради, Мэри, — прошипела Изабель, отвлекаясь от созерцания серпентария. — О ком ты всё болтаешь?       — О Леоне, конечно же. Мерлин, какой он красавец, — мечтательно протянула Макдональд, указывая пальцем на француза, стоявшего посередине снимка. — Думаю пригласить его на свидание.       — Ты уверена, что ему… как бы тебе объяснить, — сомневающимся голосом сказала Уоррен, притянув указательный палец к губам. — Нравятся девушки?       Изабель не бралась утверждать, но при виде Дювернуа, у гриффиндорки складывалось впечатление, что шармбатонец не был падок на девичьи чары. Слишком прилизанный внешний вид парня непроизвольно вызывал у волшебницы комплекс неполноценности. Его чрезмерная манерность и тонкий голос твердили о том, что он, возможно, не нуждался в обществе студенток.       — Какая мне разница до остальных девушек, — самодовольно ответила Мэри, пожав плечами. Она слегка подалась вперед, расширяя уста в улыбке. — Главное, чтобы ему нравилась я.       Усмехнувшись, Уоррен не стала настаивать.       Её глаза в последний раз коснулись запретной территории. Но по ту сторону баррикад было пусто. Изабель ощутила, как шипы, развернувшиеся в легких, ослабли, сгоняя с девичьего естества туманный гнев.       Он ушёл, забрав с собой частичку её ненависти.       Но никто не отрицал, что слизеринец обязательно вернёт долг.

***

      Утро издевательски тянулось, прилипая к выдержке слизеринца едкой субстанцией. Во рту перекатывался привкус горького кофе, смешиваясь с ванильным фильтром сигареты, выкуренной наспех перед завтраком. На дне желудка пустовало, если не считать скомканного едкого дыма и чёрные мазки горячего напитка.       Регулус скучающе следил за стрелкой часов, монотонно перебрасывающейся по окружности циферблата. Скатывавшиеся сквозь пыльное стекло минуты, казались вечностью, испытывающей слизеринца на прочность. Продавливала его нервные клетки, провоцируя тихое раздраженное дыхание, сходившее с носовых пазух ледяным веянием. Бесконечный отсчёт смешивался с какофонией чужих голосов, сновавших по душному классу. Острый слух улавливал обрывки чужих фраз, но слизеринский мозг нарочито вычеркивал ненужную информацию из сознания.       Блэк успел пожалеть, что пришёл на урок заранее, ссылаясь на остаточную тягу к учёбе и жажду занимать первенство в табеле успеваемости. К бесконечному поеданию знаний, в надежде, что насыщение заполнит пробелы в его личном деле, оставляя прочерк вместо привычного Превосходно.       Слизеринец являлся идеалистом. Приверженцем собственного успеха, проводящего юного аристократа по тернистым тропам, чтобы в конечном итоге занять исконное — первое — место. Архаичная истина. Непоколебимая. Вечная. Взращенная с молоком матери, переданная по крови отца. То, что трепетало в жилах Регулуса, разгоняя алую жидкость по венам. Первенство. Желание побеждать.       Ничто не могло помешать ему. Уверенность настолько прочно закрепилась в недрах разума, вшиваясь невидимым стежком в каждый нейрон, что не оставалось никаких сомнений в собственных силах.       Будь то посредственная учёба в Хогвартсе, не вызывавшая особого восхищения у Блэка. Будь то спланированное участие в турнире, который стал для слизеринца более интересным проектом, сформированным поэтапно в личных записях парня.       Будь то дело всей его жизни — служение Тёмному Лорду.       Беспроигрышный шанс установить необходимый баланс в магическом мире, где чашу весов не станут перевешивать паршивые грязнокровки. Магловские выродки, думающие о том, что им, действительно, есть место в мире, в коем они являлись полной противоположностью нормальности и обыденности.       Мысли насчёт обозримого будущего бодрили, вызывая внутри Регулуса объяснимый и ни с чем несравнимый трепет. Сердце жглось о ребра, норовя вырваться из груди. Скромное ликование, спрятанное под прочной маской отрешенности и обыденного хладнокровия, бродило по внутренностям, разжигая знакомый огонь.       Блэк слышал, как люди обсуждали его участие в Турнире Трёх Волшебников. Кто-то опасливо шептался за спиной, боясь, что преклонность перед сомнительной личностью вызовет неодобрительную волну протеста среди остальных студентов. Кто-то, кто был более решительным, или менее принципиальным — плевать, — выказывал свой восторг, мечтая увидеть в ртутных радужках хотя бы намёк на благодарность. Неважно, чем была обусловлена столь ослепительная эмоция — гневом или подлинной симпатией. Регулус оставался для всех недосягаемой фигурой.       Им восхищались. Его ненавидели.       Но никто не видел в нём слабака. Человека, не способного справиться с тем, что подготовили распорядители. Никто не смел произносить вслух своё сомнение. Никто не мог подумать о том, что Блэк не сможет пройти испытание.       Никто.       Каждый в этой гребаной школе мечтал вобрать в себя хотя бы часть змеиной души, не догадываясь, что даже малая толика запретного может неслабо воздать за бессилие против ядовитых флюидов. Непотребное желание оборачивалось мучением.       Блэк знал. Пользовался собственным величием, заставляя людскую жадность оборачиваться жестоким уроком для попавшихся жертв. Те, кто все-таки попадали в сети, заведомо понимали всю прискорбность их роковой ошибки. Не было ничего зверского в том, что слизеринец их подталкивал к полноценному осмыслению. Выворачивал заблудшие души марионеток их собственными руками.       Иногда приходилось играть не по правилам. Например, с Уоррен. Ей бы ни за что не пришёл в голову тот факт, что она являлась главнейшей фигурой в планах слизеринца. Пешка, на время ставшая ферзём. Парадоксальность случая, не иначе. Временный эффект её центральной роли рано или поздно расколется о преграду, выставленную самим слизеринцем. Блэк обязательно подтолкнёт грязнокровку к чёрной клетке, где её будет поджидать очевидный разгром.       Постепенно, день за днём, её гриффиндорский дух ослабнет под гнётом общественности и вражеского настроя остальных студентов. Она останется одна. Наедине со смертельным исходом, подготовленным её покорным слугой. Мастером, написавшим для маглорожденной грязи самую лучшую пьесу. Судьбоносный сценарий, не имевший хорошей концовки.       Никто не сможет защитить её. Никому и в голову не придёт тратить свои силы ради лгуньи и предательницы, обманувшей самого Дамблдора. Как прозаично. Отважная и бравая гриффиндорка погибнет на арене, в то время как Регулус станет на шаг ближе к исполнению планов Волдеморта. И где же будет таиться хваленая смелость, когда посмертная вуаль опустится на её мерзкие глаза, полные недоумения и страха.       Блэк знал.       Он источит и сохранит львиный дух в своем личном ящике, скрывая их от людских глаз.       И ни одна живая душа не сможет добраться до этого секрета.       Слизеринец вздрогнул, почувствовав на своем плече лёгкое, почти весомое касание. Тонкая ткань мантии сжалась под чужой ладонью, неопрятно сминаясь. Цитрусовый аромат женских духов въелся в носовые пазухи, обвивая кости. Сжимал кальциевый конструкт под плотью, вымывая естественный аромат Блэка колющей приторностью. Жест Вивьен обусловлен обыденностью. Её личным ритуалом, подкрепляющим ложные надежды на будущее.       Девичья влюбленность поражала. Чувства слизеринки ослепляли её нутро, порождая в голове всё новые нереалистичные сценарии, в которых она обязательно останется с Регулусом навечно. Будет сторожить его, словно верная собачонка, смотря на него, как полагается — снизу вверх. Томя в своих миндалевидных глазах разбитым стеклом, рассекавшим радужки. Безнадега, цеплявшаяся когтями за шкирку, заставляла слизеринку ходить по адскому кругу.       Они останавливались меж двух огней. Вивьен бежала к Блэку, а он бежал от самого себя. Лавировал между чужой любовью и желанием уберечь себя от раздражающего рокота нежности. Мы с тобой в одной лодке. Только по разные стороны.       Блондинка продолжала щебетать о статье, напечатанной в «Пророке». Утренняя почта взбудоражила каждого. Студенты изучали первую полосу, внимательно прочитывая написанное молоденькой журналисткой Скитер. Но текст являлся не самой интересной составляющей новостной повестки. Ученики вылизывали своими жадными глазами колдографию, красовавшуюся меж колонн текста.       Блэку даже не пришлось касаться газеты, чтобы узнать о реакции общественности на собственное творение. За него всё сделала Вивьен, заручаясь поддержкой Розье и Крауча-младшего. Слизеринское трио зачитывали вслух каждую строчку, пренебрежительно морщась на словах о грязнокровке. Однако, когда речь заходила о Григорове или Дювернуа, их голоса несколько редели, становясь менее враждебными.       В этом не было ничего удивительного. Регулус знал, что Эван и Барти уважительно относились к дурмстранговцу, нередко выражая ему слова почтения лично. Слизеринец замечал, как эти два идиота исходили блаженством, стоило болгарину пройти мимо по коридору, или пересечься с ними в Большом Зале. Только потому, что Григоров учился в Дурмстранге и углубленно изучал Тёмные искусства, добавляло ему очков славы и обожания.       Блэк же считал болгарина заурядным и лишенным потенциала волшебником. Те знания, что вкладывал в него Костадинов, совершенно точно пропадали в пустой голове воспитанника. Григоров мог превосходить соперников по физической подготовке и силе, заложенной в груде мышц. Но Регулус был уверен — сойдись он с ним в поединке, и болгарина можно отправлять домой ногами вперед.       Слизеринец обязательно вычислит его слабости, и поквитается с Владиславом после того, как сотрет с поля боя заносчивую суку в уродливой красно-золотой форме. Ведь у каждого должна быть своя личная Ахиллесова пята, стоило только пораскинуть мозгами.       — Может, прогуляем Зелья? — тонкий голос подкрадывается лезвием к горлу, выбивая Блэка из собственных мыслей. Рука Вивьен все ещё покоилась на мужском предплечье, а девичий взгляд ожидающей меткой въедался в серебристые радужки. — А я покажу, как сильно по тебе соскучилась, — её лицо приблизилось, оставляя жаркие отметины на выемке уха.       — Не думаю, что Слизнорт оценит порыв твоих чувств, — безразлично ответил Регулус, увернувшись в сторону.       — Но ты оценишь, — с нажимом произнесла Льюиз, обиженно скривив пухлые губы, и отстранившись. — Разве нет?       Блэку захотелось рассмеяться во весь голос. Бросить в девичье лицо несколько насмешливых взоров, раскалывая на части эту блядскую уверенность в том, что слизеринец хранил ей свою верность. Мечтал, когда фарфоровая кукла подаст голос, намекая, что ему можно вытрахать её до подкашивающихся ног. Он мог овладеть Вивьен в любой удобный момент. Когда ему этого захочется. В любом укромном уголке этой гребаной школы. Всегда мог. Но он не хотел. Не сейчас. Прошлым вечером Лолита сместила слизеринку с радаров, забирая момент единичной славы себе.       — Если ты ещё не заметила, то теперь я не просто студент, а чемпион Турнира, выступающий от лица Хогвартса, — раздражение вытягивало костлявые конечности, просыпаясь от недолгой спячки. Блэк говорил мягко и медленно, но все это было лишь напускным маневром. Стоило взглянуть в глаза слизеринца, чтобы понять — там скрывался ад. — Как ты думаешь, обрадуется ли старик Дамблдор, если узнает, что его кандидат на победу пренебрегает своим статусом ради того, чтобы потискать девчонку в школьном туалете?       — Мне тебя не хватает, — жалостливые ноты прорезывались сквозь девичий голос, заставляя тембр трещать по швам. — Ты отдалился, Регулус.       — А мне не хватает тишины из-за твоей вечной болтовни, — взревел Блэк, обращая на их пару несколько заинтересованных взглядов. — Если бы ты пораскинула мозгами, то поняла, почему я отдалился, Вивьен.       Блондинка покладисто убрала ладонь с мантии, отвернувшись. Она показательно зарылась в короткие прямые волосы, скрывая подступающие слёзы. Регулус поймал себя на мысли, что ничего не испытывал при виде удушающих попыток привлечь к себе внимание. Внутри клокотал холод, облизывая лёгкие пустотой. Такой привычной. Успокаивающей.       — Эй, Блэк, смотри, что я нашёл!       Любовный скандал прервал Барти, запрыгнувший на край парты. Следом подоспел Розье, усаживаясь сбоку от товарища. Крауч выглядел воодушевленным, в его глазах блистала безумная одержимость, а рот растягивался в хищной улыбке с каждой секундой все шире и шире.       — Вообще-то, я нашёл, — поправил Эван, окидывая беглым взглядом Вивьен, залившую лужей слёз обложку учебника.       — Какая разница? — возмутился Крауч, вытягивая предплечье вперед, до которого пытался добраться Розье, шпыняя друга в плечо. — Или ты, придурок, думаешь, что за находку полагается награда? Я с радостью посмотрю на твою рожу, когда ты узнаешь, кому принадлежит эта вещица.       — Может вы, блять, уже друг от друга отцепитесь и расскажете, наконец, что это за хрень? — нетерпеливо гаркнул Регулус, скрестив руки на груди.       — А эта, как ты выразился, хрень, мой дорогой друг, принадлежит грязнокровке, — Блэк изогнул бровь, опустив взгляд на тетрадь, зажатую в руках Барти. — Нашей чемпионке — Уоррен.       Слизеринца охватило озарение, стоило внимательнее рассмотреть обложку. Белоснежный переплет, изукрашенный чёрными узорчатыми рунами, впитывался в аристократическое нутро, подгоняя Регулуса к истине.       Пазл постепенно складывался в голове. Это многое объясняло. Отвечало на свору вопросов, витавших в мозгу бесконечным потоком.       Блэк уже видел эту тетрадь, когда отстранился от влажного тела шармбатонки. Вчера. Его глаза случайно наткнулись на одиноко лежавшую тетрадь. Она была откинута под парту. Под ту самую парту, где распласталась истекавшая утоленной жаждой француженка.       Ебаное совпадение.       — Ну и? — единственное, что сорвалось с уст Блэка, в то время как он безустанно прокручивал в голове детализированные секунды прошлого вечера. Его лицо было сокрыто непроницаемой маской, и ни один мускул не выражал заинтересованности. — Предлагаешь прыгать от радости из-за того, что эта дура не следит за своими вещами?       — Нет, — таинственно произнёс Барти, спрыгивая с края парты. Он устремился вперед, бросая напоследок: — Сейчас будет кое-что поинтереснее.       Блэк негодующе выдохнул, оборачиваясь в ту сторону, куда направлялся товарищ. Заметив Крауча, взор Регулуса молниеносно перебросился на зашедшую в класс девчонку.       Тёмно-бордовые волосы приковали к себе внимание, обосновываясь вычурным ярким пятном посреди серого помещения. Бледное лицо гриффиндорки сравнялось с оттенком локонов, стоило ей предстать перед представителем враждующего факультета. Уоррен презрительно осмотрела Крауча, фыркнув. Она обошла слизеринца, направляясь к своей парте. Её тетрадка покоилась в заведенных за спину руках Барти. Он игрался с ней, как полагается истинному представителю змеиного клана.       Разворачивающаяся картина почти избавила Блэка от скуки. Наблюдать за растерянной идиоткой было куда интереснее, чем ожидать приход Макгонагалл.       Гриффиндорка осматривала парту, за которой сидела вчера. Парту, на которой выслуживалась Лолита перед Регулусом. Заглядывала под ученическое место, бросала беглый взгляд на столы других студентов. Пусто. Конечно, пусто, херова ты дура. Безмолвный крик беспомощности застрял меж изумрудных радужек, а идеально ровное лицо покрыли десятки морщинок. Блэк едва сдерживался, чтобы не сорвать представление Крауча своим лающим смешком.       — Что-то потеряла, грязнокровка? — елейно прошептал Барти, подкравшись почти вплотную к гриффиндорке. Она резко обернулась, отходя на два шага назад. Девчонка кинула в слизеринца недоверчивый взгляд, поведя бровью. — Может, это? — он вытащил из-за спины тетрадь в белой обложке, протянув по-джентельменски. Но как только тощие ладони метнулись к своей пропаже, слизеринец ловко убрал ладонь.       — Отдай мою тетрадь, Крауч, — хрипло отозвалась гриффиндорка, метнувшись к противнику, но тот ловко отстранился. Злость протекала по её венам, смешиваясь с грязью. Добавляя чернильных нот, усугубляя ничтожность.       — Не так быстро, — цокнул Барти, продолжив улыбаться. Он выглядел настолько счастливым, словно Слизерин впервые обыграл гриффиндорских уебков в квиддич. — Что я получу взамен?       — Ну, конечно, — пробурчала грязнокровка, выпрямив спину. Она была почти одного роста с Барти, но сейчас создавалось такое впечатление, что её положение застряло на уровне пыльного пола. — Что ты хочешь? Годовалый абонемент на вылизывание твоих ботинок? — усмехнувшись, спросила гриффиндорка. Ирония искрилась на её языке, развязывая львиную уверенность. Она не пасовала перед Краучем, и это наблюдение отчего-то вызвало внутри смешанные чувства.       — Думаю, я обойдусь. Винки отлично справляется со своими обязанностями, — ответил Барти, делая шаг вперед. Ещё один. Пока не поравнялся с девчонкой, преграждая ей путь. Его голос звучал вкрадчиво, почти склонял к противоестественному. Намекал взглядом, жадно очерчивая изгибы девичьего тела. Радужки задержались на вздымающейся от дыхания груди, натягивающей ткань водолазки. — Но я обязательно найду способ, который раскроет твой истинный потенциал.       — Катись к чёрту, — Уоррен выплюнула эти слова желчью, разъевшей уверенность в лице парня. Его лицо исказилось оскалом, а губы скривились в отвращении. — Твоё представление не стоит и сикля, жалкий клоун.       Гриффиндорка быстро сориентировалась. Опережая гневные вопли Барти, девчонка выставила палочку вперед, выкрикнув: «Акцио тетрадь».       Но ничего не произошло. В худых ладонях все ещё зияла пустота. Распахнутые в удивлении глаза устремились в слизеринца напротив, но в его руках также ничего не находилось.       Блэк лениво поднялся со своего места, держа в руках знакомый белый переплет. Острые черты лица очерчивала самодовольная улыбка и хищный взгляд, прокрадывающийся сквозь дюймы, достигая девичьего недоумения.       Они произнесли заклинание в унисон, почти одновременно.       Но предчувствие Регулуса оказалось в стократ мощнее, чем магия, заложенная в естестве грязнокровки. Он в очередной раз доказал ей, на что способен чистокровный волшебник против магловского выродка.       Регулус метнул глаза в сторону Барти, слегка дернув головой в сторону, чтобы тот проваливал к чертям, повинуясь желанию гриффиндорки. Крауч послушно кивнул, удалившись в зрительскую зону. Теперь Уоррен осталась наедине с тем, кто точно не станет истязать её ожиданием. Блэк бил метко и точно в цель, не растягивая удовольствие понапрасну.       — Кидаться чужими вещами — это так по-взрослому, Блэк, — гриффиндорка поморщила нос, стоило слизеринцу ступить на «её зону». Она все ещё стояла возле той самой парты, вжимая костяшки пальцев в поверхность мебели.       — Ах да, забыл, с кем я разговариваю, — Регулус сокращал между ними расстояние медленной ходьбой, замечая, как тускнеет заложенный изумруд в девичьих глазах. Её лицо отвечало эмоциями на неожиданный выход слизеринца. — Куда же мне до тебя, — он склонил голову вбок, подойдя почти вплотную. Блэк был выше гриффиндорки и ему пришлось наклониться, чтобы слова, передававшиеся шепотом, достигли цели. Влажные губы остановились возле ушной мочки, щекоча оголенную кожу протяжным дыханием. — Ведь наблюдать за тем, как трахается твой сокурсник, — вот, что ты считаешь взрослым занятием.       Уоррен растерялась, отстранив голову в сторону. Так, чтобы лицом к лицу. Запредельно близко. Он поймал ртом её поражение, ощущая на вкус девичий выдох. Ощущая, как постепенно загнивали внутренности.       Они дышали одним воздухом. Чистокровный и грязнокровка. Поистине правильное и отвратительно ошибочное. Передавали по кислороду общую тайну. Передавали друг другу то, что ранит сильнее наточенного клинка. Пиздец.       Уоррен погибала от собственного стыда, выдававшего её через покрасневшие щёки. Она спрятала лебяжью шею, вжимаясь в плечи, стараясь спрятаться от стыда.       Но Блэк продолжал чувствовать, что сдыхал от опасно-ничтожной дистанции между ними. Осязал, как крошились его кости, оседая где-то на дне. Там, где сейчас себя ощущал Регулус. Зеленоглазая сука обосновывалась под его плотью, застревая умертвляющей занозой.       — Что? — былой низко-бархатный девичий голос неприятно исказился тонкостью. Ладонь грязнокровки сорвалась с парты, обмякнув в воздухе. — С чего ты?.. Как ты?..       Блэк знал, что Уоррен была в этом классе вчера. Во всяком случае, догадывался. Это произошло слишком быстро, мимолётно. Почти ощутимо, чтобы поверить в то, что её изумрудные глаза в стеклянной призме были реальными, а не проекцией слизеринского воображения. В какой-то момент ему показалось, что подсознание играется с ним, подбрасывая столь ненавистный образ.       Но сейчас он наслаждался, что его мысли не исказились образом грязнокровки, напоминавшим личную дозу сумасшествия.       — Я видел тебя, — все ещё тихо; так, чтобы услышать могла только Уоррен. Плевать, он отмоется от этой унизительной близости позже. Сейчас Блэку необходимо, чтобы грязнокровка поняла своё место. — В отражении, — ртутные радужки метнулись чуть выше девичьей головы, указывая на зеркало, стоявшее на столе старухи-профессора. Гриффиндорка даже не сдвинулась с места, продолжая зреть в грудную клетку парня. Куда угодно, только не в его звериные глаза. — Неужели я настолько тебе необходим, раз ты решила искать меня по всей школе после отбоя? Честно признаюсь, польщён.       — Это не так, — униженно ощетинилась грязнокровка, сглатывая ком в глотке. — Я искала свою…       — Тетрадь, верно, — закончил Блэк, спровоцировав Уоррен на неоднозначное решение.       Она вновь вздернула подбородок. Набралась-таки смелости поднять голову, проходя мазками по мужскому телу. Регулус почувствовал, как под мантией кожа расходилась по швам. Участки тела, попадавшие под прицел девичьих глаз, рвались лоскутами. Он впервые мог видеть девчонку так отчетливо, против воли разглядывая каждую деталь личного олицетворения порока.       Слизеринец перевел взгляд с макушки гриффиндорки, углубляясь в её лицо ртутными каплями. Бледное лицо Уоррен освещал румянец, добавляя её внешнему виду энергии и нескончаемой борьбы, не решавшейся перерубаться острием, запрятанным в радужках Блэка. Спина выровнена донельзя, словно тонкая игла натягивала мантию на хрящи.       Каждый лицевой мускул напряжен, тонкие брови опустились на уровень глаз. Длинные ресницы касались полумесяцев под глазами при каждом моргании. Широкие глаза походили на русалочьи, создавая впечатление, словно гриффиндорка сошла со страниц сказки. Неживая. Ходячая фантасмагория. Взгляни в её глаза ещё раз — и ты нежилец.       Её взгляд… нехарактерно зеленый. Чересчур холодный для той, что предпочла уродливую теплоту. Изумрудный. Два драгоценных камня облицовывали тёмные зрачки, не позволяя отвлекаться ни на что, кроме этой ослепительной яркости.       Твою мать, Блэк. Прекрати. Хватит на неё глазеть. Сделай хоть что-нибудь, гребаный ты идиот.       Гриффиндорка воспользовалась случаем, и робко ухватилась за корешок тетради, перетягивая ту на себя. Хватка Регулуса была слишком цепкой, чтобы он так просто распрощался со своим трофеем. Его длинные пальцы удерживали тетрадь чуть выше; таким образом, чтобы их ладони не соприкасались.       Он бы этого не пережил, и, вероятно, заставил бы Уоррен сожрать эти долбаные страницы в обмен на его унижение.       — Тебе повезло, что у меня сегодня слишком хорошее настроение, чтобы разрушить твою, и без того, подпорченную репутацию, дрянь, — голос слизеринца звучал слишком отдаленно, но он мог расслышать в этих нотах себя. Себя настоящего. — Думаю, ты понимаешь, почему, — он глумливо усмехнулся, облизывая пересохшие губы. Девчонка вздрогнула, услышав, как над её ухом пронесся влажный отзвук. Блэк дышал медленно, стараясь вобрать себя как можно меньше её сущности.       — Можешь засунуть своё благородство, куда подальше, — огрызнулась Уоррен, попытавшись силой выхватывая тетрадь. Но та вновь не поддалась. Блэк дернул ученический атрибут на себя. Грязнокровка чудом удержала равновесие, сделав неуклюжий шаг навстречу тяготению.       — Я предупредил, — медленно произнёс Регулус, отстранившись. — Если я ещё раз увижу тебя, то с радостью расскажу твоим ущербным друзьям, чем ты любишь заниматься по ночам. Ты поняла меня?       — Ублюдок, — сквозь зубы произнесла девчонка, сверкнув темнотой, блиставшей меж радужек.       Блэк опустил ладонь чуть ниже, нащупав девичьи пальцы. Он силой придавил девичьи костяшки, нарочно царапая перстнем нежную кожу гриффиндорки. Уоррен поморщилась от лёгкой боли, проглатывая ком негодования. Тыкала в лицо своей ебаной храбростью и стойкостью, подтверждая лозунг своего факультета. Слабоумие и отвага, чёрт их дери.       — Не слышу твоего ответа, грязнокровка, — требовательно озвучил Регулус, ощущая, как внутренняя сторона ладони тлеет от пронзающего осязания её мягкой кожи. Блять, ему точно придётся провести в душевой не меньше суток. — Или, может быть, публичное освещение твоих наклонностей развяжет тебе язык?       — Я с радостью сгорю в Адском пламени, нежели ещё раз взгляну на тебя, — резюмировала гриффиндорка, вырвав, наконец, тетрадь из рук змея.       Уоррен развернулась на каблуках, стремительно направляясь к первым рядам. Блэк хмыкнул, задержав на мгновение взгляд на хрупких плечах, подрагивавших в такт шагам.

***

      — Весьма недурно, мисс Уоррен, — удовлетворенно покачал головой Слизнорт, поправляя прямоугольную оправу очков на переносице. — Ваш результат далёк до идеала, но при должной практике Вы сможете получить наивысшую оценку на экзамене, — профессор зачерпнул мерной ложкой необходимую дозу в свой флакон, закупоривая стеклянное горлышко пробкой.       — На сегодня — всё? — с толикой разочарования спросила Изабель. — Я могу остаться и переделать зелье.       Уоррен взглянула на наручные часы, стрелки которых приближались к восьми вечера. Волшебница была не прочь задержаться, если бы того потребовал зельевар. Девушка пожертвовала бы своим свободным временем. Она знала, что могла постараться лучше. Гриффиндорка переделала бы это задание, если бы потребовалось усовершенствовать свой потенциал.       — О, нет, моя дорогая, в этом нет необходимости, — ответил профессор, сломав соломинку надежды внутри ведьмы. Девушка криво улыбнулась, пытаясь скрыть собственное расстройство. — Закончите эссе по проделанному рецепту и можете ступать к себе.       Изабель коротко кивнула, смещаясь влево. По другую сторону стоял котел, остывая на выключенном фитиле. Стол был усеян остатками необходимых компонентов для варки зелья, а также предметами, с помощью которых это варево густело на чугунном дне. Уоррен пододвинула к себе лист пергамента и, окунув острие пера в чернильницу, принялась по пунктам описывать свою работу.       Несмотря на то, что в Подземельях царила вечная прохлада и повышенная влажность, лицо гриффиндорки пылало. Она провела в кабинете около двух часов, и почти всё время девушка стояла над разогревшимся котлом, скрупулезно добавляя в него то, что сохранила девичья память о вызубренном рецепте накануне. Лоб покрылся испариной, а щеки, некогда требовавшие румянца, сейчас кишели алыми пятнами из-за высокой температуры.       Следуя своей закоренелой привычке, гриффиндорка закусила нижнюю губу и принялась внимательно исписывать пергамент до мельчайших подробностей. Она знала, что Слизнорт вряд ли станет проверять её эссе досконально, ведь он сам стал свидетелем работы волшебницы, а эта практика лишь поможет самой Уоррен усвоить материал и укрепить в голове полученные знания. Однако, ведьма следовала своим принципам, и не удостаивала себя чести писать небрежно, урывками и односложными предложениями. Девушка хотела по максимуму выжать из сегодняшнего вечера, пусть даже теоретически.       Когда Изабель почувствовала, что усталость постепенно сваливается на её плечи, то осознала, что за окном окончательно потемнело, и даже кабинет покрылся лёгкой вуалью мглы из-за приглушенного света. Гораций сидел за своим столом, проверяя очередное домашнее задание студентов младших курсов. Он внимательно вчитывался в каждую строчку, старательно выводя в своей голове образ потенциального студента, личной золотой жилы, кою в будущем можно призвать в круг избранных.       Уоррен обмакнула перо в последний раз, чтобы вывести на обратной стороне пергамента, почти исписанного вдоль и поперек, подводя итоги своей работы над Доксицидом. Носовые пазухи до сих пор вбирали в себя неприятный отголосок экстракта цикуты, от чего виски сдавливала пульсирующая боль.       Несмотря на то, что данный раздел проходят на третьем курсе, Изабель было необходимо повторить пройденный материал, прежде чем приступить к более серьёзным рецептам. Данное зелье предназначалось для выведения Докси — мелких тварей, поселяющихся в квартирах. Спрей помогал в борьбе против паразитов, дабы не позволить созданиям усугубить ситуацию и допустить разведения потомства, вылуплявшегося из яиц по всей жилой площади.       Поставив точку, Изабель убедилась, что чернила высохли. Поднявшись со своего места, девушка прошла к профессорскому столу, положив на край своё эссе.       — Замечательно, — прокомментировал Слизнорт, отлевитировав пергамент к остальной стопке непроверенных работ. — Вы справились куда быстрее, чем я ожидал.       Уоррен слабо улыбнулась в ответ. Она знала, что Гораций иногда бывает весьма противоречивым в своих высказываниях, и не всегда можно понять: он действительно хвалит тебя, или удивляется тому, что ты вообще способен связать два предложения. Сейчас гриффиндорка терялась в догадках, не до конца осознавая, к какому типу себя отнести.       Девушка уже почти достигла выхода, как мужской голос отвлёк её, перетягивая девичий взор на себя:       — Чуть не забыл, мисс Уоррен, — растерянно произнёс Гораций, снимая очки, и те повисли на серебряной цепочке у него на груди. — Наше индивидуальное занятие стоит по расписанию в пятницу, но я должен до Вас донести, что нам нужно сделать небольшую паузу.       — Я недостаточно хорошо справляюсь? — смута, заложенная в блестящих глазах Слизнорта, передалась Изабель и она чувствовала, как осколок сожаления пронзает солнечное сплетение. Девушка стояла в дверях, ощущая себя так, словно её силой пытались прогнать из каменных стен. — Вы решили взять на моё место кого-то другого?       — Что Вы! Что Вы! Вы прекрасная ученица, одна из самых старательных на вашем факультете, — неловко покашливая, принялся оправдываться зельевар. — Дело в том, что профессор Макгонагалл изъявила желание освободить вас от дополнительной нагрузки в связи с вашим участием в турнире, — Уоррен совсем забыла об этом. Чёрт возьми, она, действительно, исключила эту вероятность из своей головы, подумав, что её решили списать со счетов. Идиотка. — Посовещавшись, мы пришли к общему соглашению, что Вам стоит морально подготовиться к первому испытанию, — он взглянул куда-то в сторону. — Которое пройдёт уже в этот четверг.       Сердце пропустило несколько сотен ударов, а пульс заметно затих под яремной веной, пуская штиль по венам. Уоррен облизнула пересохшие губы, пытаясь скрыть следы тревоги от глаз профессора. Она не знала, что испытание будет уже в этот четверг. Обычно о дате испытания предупреждают буквально за день, чтобы у чемпионов не было возможности обхитрить правила, и придумать более изощренные способы для получения высоких баллов от членов жюри.       Слизнорт проболтался. И теперь Изабель знала, что до её возможной кончины оставалось меньше четырех дней, ведь понедельник уже скрылся за закатом солнца.       — Очень любезно с вашей стороны, — солгала гриффиндорка, осязая, как язык жжется о собственную изворотливость. К губам прикипела обманчиво-учтивая улыбка, не выражавшая ни грамма подлинности, бушевавшей внутри. — Надеюсь, что после первого испытания я смогу вернуться к занятиям.       — Общими молитвами, дорогая, — глаза мужчины вновь блеснули в полумраке. — Я буду болеть за Вас.       Последние слова срезали скальп с девичьего нутра, обнажив негодование. Она слабо усмехнулась словам зельевара, и скрылась за дубовой дверью, придерживая ту за латунную ручку. Оказавшись в коридоре, девушка ощутила, как приятный холод обволакивал лицо, остужая разгоряченные щеки. И дело было отнюдь не в парах, исходящих от вскипавшего зелья, отныне девичья кожа горела из-за раздражения и разочарования.       Конечно, Слизнорт даже не думал переживать за неё, и последняя сказанная фраза была лишь условностью. Поддержка ради поддержки. Поддержка не ради истинного сопереживания. Это было весьма логично, ведь профессор являлся деканом Слизерина, и, прежде всего, он желал победы своему мальчику, выточенному из олова. Верить в то, что он хотел победы гриффиндорской девчонке, — равно высшей мере заблуждения.       Но не это так сильно ранило Уоррен.       Больше всего на этом свете она хотела отсрочить первое испытание. Всеми возможными способами притворить в жизнь то, что убережет её хрупкое тело от возможности испробовать на собственной шкуре все эти пресловутые байки, ходившие вокруг Турнира. Разумеется, она могла списать все это на слишком бурное воображение общественности, рисующей то, чего на самом деле никогда и не было. Но когда оказываешься практически лицом к лицу с опасностью, невольно начинаешь задумываться о том, что слухи должны откуда-то браться. Должно быть что-то, что порождает в умах людей предвзято-боязливое отношение к данному состязанию.       Изабель опиралась спиной о прохладное дерево, заставляя себя уйти из мрачных коридоров подземелья. Ей было странно осознавать, что она почти привыкла к этой цитадели рептилий, сновавших по коридору, и бросавших презрительные взгляды в сторону случайно забредшей гриффиндорки. За последний месяц она бывала здесь чаще, чем в женской спальне. И новость о том, что её насильно отстранили от занятий, была сродни пули, застрявшей возле лёгкого.       Она не убивала. Но делала всё, чтобы без этой необходимой крупицы становилось нечем дышать.       Будничная рутина, предполагавшая хождение на уроки, а также дополнительные занятия у Слизнорта, позволяли Изабель хотя бы на миг забыть о своей участи. О том, что она оказалась врагом почти для каждого в этой школе. Когда гриффиндорка проводила часы за изучением материала, она не думала о том, как на неё посмотрят сокурсники. Что же скажут слизеринцы, увидев её на перемене в коридорах или на общих занятиях. Каким взглядом её окрестят гриффиндорцы, стоит ей переступить порог общей гостиной. Девушка забывалась. Ей становилось проще жить. Проще дышать.       А сейчас это отнято. И дышать вдруг стало не так легко, как обычно. Словно кто-то перерезал трахею, заталкивая битое стекло, чтобы жизнь не казалась простором для возможностей.       В последний раз Изабель почувствовала такое унижение неделю назад, когда столкнулась с Блэком на общем уроке Трансфигурации. Тогда ему удалось почти втоптать девушку в грязь. Почти позволил ей поверить в его всесилие. И она бы поверила, если бы не мимолётная растерянность в его серебристых глазах, гласившая о том, что он не настолько низко пал, чтобы прилюдно оскорбить её честь. Растрепать каждому сидевшему в том проклятом классе, что именно видела девчонка.       В тот момент она почти сгорела дотла, осязая, как слизеринец проходился по ней издевательским взором, испытывая её на прочность. Прощупывая слабые места, чтобы ударить как можно больнее. Уоррен была близка к тому, чтобы признать своё поражение. Согласиться на все его условия, лишь бы поскорее вырваться из его хладной хватки, сдавливающей волю. Стоит признать, Блэк был неплох в манипуляции. Особенно, когда знал наверняка, что гриффиндорка облажалась. Облажалась прямо на его глазах.       Я видел тебя в отражении.       Мужской тембр набатом пронёсся в голове, перенося волшебницу в тот злополучный день. Мерлин. Она должна забыть об этом. Обязана вычеркнуть этот чёртов образ с идеально-небрежно уложенными волосами и серым взглядом. Ей стоит постараться, чтобы никогда в жизни больше не касаться в своей памяти мгновения, когда девичий взор задержался на остром лице Блэка, с намерением лучше его разглядеть.       Никогда. Больше.       Изабель ведь дала обещание, верно?       Практически поклялась, что позволит жерлу пламени выесть её кости, нежели ещё раз посмотрит на причину её вечного гнева.       И с таким же успехом она всячески нарушала клятву в своей голове, чувствуя, как огненные языки крались за ней тенью.       Уоррен отстранилась от двери, направляясь уверенным шагом на выход из подземелий. Она почти достигла арки, через которую лился необходимый свет, падающий с настенных факелов, прежде чем её предплечье обвила чья-то рука. Кто-то силой потянул ведьму в сторону, от чего из девичьего горла вырвался низкий хриплый вопль, утонувший в бесконечных проходах.       — Какого чёрта? — возмутилась гриффиндорка, попытавшись отдышаться из-за недостатка кислорода, украденного паникой. Девичьи глаза слишком привыкли к тусклости, поэтому ей не доставило труда распознать причину собственного испуга. — Ремус? Что ты здесь делаешь?       — Ждал свою подругу после дополнительных занятий, — беспечно ответил Люпин, встав напротив девушки. Он выглядел менее опрятно, чем обычно — в волосах застряла сухая трава, на бежевом свитере виднелись грязевые капли. — Или это уже приравнивается к чему-то запрещенному?       — Для человека, который игнорировал меня всю прошедшую неделю, это выглядит, как минимум, странно, — обиженно произнесла Изабель, демонстративно обходя гриффиндорца. Она смахнула с его волос несколько обломанных веток по привычке, а после двинулась на выход. — Для человека, который игнорировал меня после того, как кубок выбрал моё имя, это максимально странно, — дополнила девушка, как только сзади раздались шаги.       — Ты прекрасно знаешь, почему я игнорировал тебя всю неделю, — и снова этот всезнающий тон. Ремус всегда считал себя рациональнее и умнее в их общих вопросах недопонимания. Иногда это действительно было так, но не сейчас. — Не стоит искать врагов среди тех, кто желает тебе добра.       — Именно поэтому ты бросился успокаивать Поттера, и забыл про меня, когда мне нужна была твоя поддержка? Из-за добрых побуждений? — Уоррен сорвалась на крик, когда они почти достигли движущихся лестниц.       — Я не виноват, что полнолуние выдалось на следующий день после объявления результатов, — несмотря на негодование, блуждавшее в глазах Люпина, он говорил слишком тихо. Изабель пришлось прислушаться к мыслям, исходившим из уст волшебника. — Я не общался с Джеймсом и не поддерживал травлю против тебя! Меня не было в этой гребаной школе неделю, Уоррен! И не смей говорить мне, что ты не знала.       Она знала.       Всю ту неделю, что она прожила в абсолютном хаосе и смятении, гриффиндорка знала, что Ремуса не было в школе. Она не видела его в Большом зале за пиром. Не видела и тогда, когда возвращалась в гостиную, замечая компанию мародёров. Все сидели на своих местах, как полагалось главным звёздам Гриффиндора, но Люпина среди них не было. Ни разу.       Также Уоррен знала и о том, что полнолуние было в самом разгаре. Она замечала огромное светящееся небесное тело среди густых ночных облаков всякий раз, когда мысленно обращалась к собственной нужде. Попытке прикоснуться к приятным воспоминаниям, связанным с Ремусом. Гриффиндорка переживала за него, несмотря на обманчивое заблуждение. Несмотря на то, что позволила себе усомниться в дружественной верности Люпина.       Она знала обо всём.       И всё же, что-то иррациональное, гнилое и чёрное обвивало девичье сердце, заставляя волшебницу поверить в то, что последний, кто был на такое способен, оказался предателем в её глазах. Возможно, всё дело заключалось в том, что волшебница видела Люпина сегодня за завтраком, и тот даже не подал виду, что заметил её.       Это спровоцировало Уоррен почувствовать себя той массой, что обратилась против неё, не зная всей сути. Подстроилась под всеобщую волну настроения, пожелав, чтобы кто-то другой оказался в её шкуре.       — Я получил твой подарок, — внезапно заявил Люпин, и эти слова забрались под ворот рубашки, грея гриффиндорское нутро. Но внешне Изабель оставалась непреклонной, пытаясь перебороть собственное упрямство.       Ремус напомнил ей об этом, когда, казалось, Уоррен почти утратила веру в себя. Это почти реанимировало истинную сущность гриффиндорки в её глазах. Жест, позволившей ей верить в то, что она ещё могла сохранить себя. Ту себя прошлую. Настоящую.       — Я ничего тебе не присылала, — и снова ложь, обосновавшаяся гнилым слоем на полости рта.       Уоррен прислала Ремусу скромный презент, анонимно пожелав скорейшего выздоровления от драконьей оспы. Писать о чем-то приближенном к реальному положению вещей было рискованно. Даже зашифровка послания не гарантировала того, что кто-то не поймёт, о чём именно говорила девушка в своём коротком письме.       К слову, о письме. В течение бесконечной недели Изабель получила ответ от бабушки, который не решалась открыть целые сутки, боясь, что может скрываться в почерке Тесс. Уоррен радовалась всем сердцем, что бабушка была далека от волшебного мира, и не знала о существовании специфичных кричалок, способных рассказать всей школе о негодовании старшего поколения.       Но, к облегчению волшебницы, в письме не оказалось ничего из того, что она уже успела себе придумать и визуализировать. Никакого порицания, разочарования или негодования. Тесс писала о том, что гордится внучкой и желает ей успехов в школьном турнире. Возможно, мисс Уоррен просто неправильно поняла гриффиндорку, думая о том, что Турнир Трёх Волшебников — это что-то, похожее на спортивную олимпиаду в магловских учебных заведениях. Впрочем, оспаривать женское заблуждение Изабель не стала. Пусть Тесс и дальше думает, что дело ограничится перетягиванием каната.       — Да брось, я ни с чем не перепутаю пирог твоей бабушки, — лучезарно улыбнулся Люпин, приложив ладонь к перилле. — Перестань дуться, Изабель.       — Нет, Ремус! — вспыхнула гриффиндорка, ткнув в мужскую грудь пальцем. — Нет, я не перестану дуться по твоему велению. Нет, я не перестану делать вид, что всё в порядке! — привычно-низкий голос истончался и ломался под гнётом извечной расстерянности, что была спрятана глубоко внутри, и, наконец, ведьма смогла дать волю своим эмоциям. — Потому что, чёрт возьми, ничего не в порядке, — Изабель удерживала указательный палец на мягком ворсе свитера, вдавливая своё безнадегу через тактильность. — Я должна участвовать в этом гребаном турнире против своей воли, потому что я не бросала своё имя в кубок. Но кого это волнует? — волшебница задыхалась, жадно вылавливая ртом крупицы воздуха. — И каждый в школе только и ждет, когда я облажаюсь на первом испытании, — девушка отняла ладонь от мужского тела, прикасаясь тыльной стороной ко лбу. Уоррен чувствовала, как температура тела повышается, ошпаривая кожу кипятком. — Поговорил ли кто-то из распорядителей со мной? Нет. Все только и делают вид, что ничего не произошло, продолжая следить за каждым моим шагом. Как будто кому-то на руку то, что я стала четвёртым чемпионом.       — Ты догадываешься кому? — серьезным тоном спросил Люпин, игнорируя всё то, что на него вылила волшебница.       — Конечно, нет, Ремус, — устало пробурчала ведьма. — У меня нет времени изображать из себя детектива.       — Я попросил Сириуса и Джеймса больше не цепляться к тебе, — заботливо произнёс гриффиндорец, заправляя выбившийся тёмно-бордовый локон за ухо Изабель. — Они не скажут ни слова о твоём участии в турнире, обещаю.       — Благосклонность Поттера — вот, чего мне так не хватало, — сказала Уоррен, и вся её фраза сочилась тонной сарказма. Она скривила губы, выдавливая кислую улыбку. — Спасибо.       — Если уж и это тебя не впечатлило, — заговорщически произнёс Люпин, хитро сверкнув глазами. — У меня для тебя припасено ещё кое-что, — он ухватился за девичью ладонь, приближая девушку к себе. — Но для этого нам нужно отправиться в Запретный лес.