***
Воздух в классе был концентрированный. Он отдавал шлейфом недоверия с примесью враждебности. Ноты, ставшие уже привычными, впивались наточенными иглами меж позвонков, идеально сочетавшимися со сквозившей по помещению ненавистью и завистью. Изабель ощущала на себе каждое из переплетений, сложных комбинацией, и, с надрывающимся сердцем, чувствовала, как раскрывался подлинный букет людского отношения. Её тело — мишень. Сейчас Уоррен представала перед каждым, словно одно большое полотно с зияющей целью посередине. Спина тянулась вниз, пытаясь упрятаться от скрытного осуждения, сновавшего от исписанных и потрепанных парт, заканчиваясь возле самого выхода. Глаза сокурсников блуждали по помещению, переглядываясь меж собой. Молчаливо обсуждая ту, кого впоследствии коснется жалящий взор. И гриффиндорка чувствовала расхождение спинных мышц и заливающийся меж костей деготь, очернявший её нутро. Уоррен пыталась вслушаться в монотонную речь профессора Макгонагалл, рассказывающую, кажется, о том, как правильно рассечь воздух палочкой, чтобы предмет на столе исчез при помощи Эванеско. Гриффиндорка скрывала своё лицо за увесистым талмудом Продвинутого курса Трансфигурации, утопая меж строк мелкого печатного почерка. Зелёные глаза блуждали по теоретическому материалу, но мыслями ведьма была явно не здесь. Девушка перебирала в памяти моменты последних пятнадцати часов. Безумных, изувеченных чьим-то глупым розыгрышем, часов. Изабель вспоминала, с каким непосильным трудом она пыталась добраться до небольшой комнаты, как только Дамблдор назвал её имя в качестве четвертого чемпиона. Перед глазами предстал разочарованный взгляд директора, полный сомнения и осуждения. Как истошно билось девичье сердце, курсируя от грудной клетки, и уходя в низ желудка. Так, что тошнота подбивала к горлу, а виски сдавливало неконтролируемой болью, сдавливающей стенки черепной коробки. Её дрожащие руки неконтролируемо сжимались в кулаки, царапая ногтями внутреннюю сторону ладони практически до отметин. Гриффиндорка пыталась дышать глубоко, выравнивая приток кислорода к мозгу, но получалось из рук вон плохо. Уоррен задыхалась, не в силах сделать жалкий вдох. Жизненно необходимые рефлексы купировались на уровне подсознания, обращая внимание девушки исключительно на стоящую перед ней проблему. Она стала четвертым чемпионом. Не такого подарка Изабель ждала от судьбы. Не таких последствий она ожидала, когда клялась самой себе, что ни за что не станет высовываться. Играть на публику, привлекая к себе любопытные взгляды других студентов. Злой рок решил извратить наивную просьбу девчонки — не ввязываться в опасности. Но это произошло. Она ввязалась. Сама того не осознавая. Не понимая, как такое могло случиться. И кто именно решился сыграть её руками в этой бойне, она также не знала. Гриффиндорку просто выбросили в этот круг, принуждая пройти тернистый путь до финала. Выстоять перед тремя испытаниями. Чудовищными, опасными и жуткими испытаниями, мелькавшими на горизонте турнирного сценария. От этой мысли ком вновь пристал к горлу раскаленным лезвием, ласкавшим кожу до безобразных отметин. Однако, для гриффиндорки её личные испытания начались со вчерашнего дня. Ровно в тот момент, когда директор во всеуслышание заявил о том, что Хогвартс будет представлять двух чемпионов. Божеправый. Она безустанно прокручивала в голове моменты, полные ядовитых взглядов и ехидных насмешек. Никто не сомневался в том, что волшебница собственноручно решилась обмануть кубок, сбрасывая на глубину кусок пергамента. Самым ярым сторонником теории, гласившей о том, что девчонка решила пойти против правил, выступал Костадинов. Он высверливал в гриффиндорке дыру, пытаясь прорубить путь к истине своим вороньим взглядом, полным искренней и колющей злобы. Остальные члены жюри не спешили набрасываться на Изабель с обвинениями, но предупредили, что будут тщательно следить за её деятельностью внутри школы. Проверить правдивость слов девушки никто не мог, так как на учениках запрещалось использовать Веритасерум. Уоррен была готова на всё, чтобы доказать, что она, действительно, была ни при чём. Она не могла предложить свою кандидатуру. Годрик, гриффиндорка бы помнила об этом. Но вдруг… если такое возможно, как бы ей удалось обмануть кубок? Она понятия не имела, какой спектр заклинаний наложили на артефакт, заставив его забыть о том, что участников должно быть три. Это явно сделал тот, кто был могущественен в своих магических способностях. Тот, кто трудился не покладая рук, вытачивая свои знания до идеала. И пока гриффиндорка терялась в сомнениях, догадываясь о том, кто подставил её, она продолжала испытывать на себе липкий налёт всеобщего негодования. Стоило ей вернуться в башню Гриффиндора минувшим вечером, как она столкнулась лбом ко лбу с бетонной стеной напускного безразличия и разочарования от тех, кого она считала своими товарищами. Изабель пришла в гостиную сразу после того, как Дамблдор провел с ней беседу наедине, повторяя то, что он надеется на её порядочность и склоняется к мнению о том, что Уоррен не присягала к запретным способам участия. Никто не посмел с ней заговорить, прислушиваясь к очевидному лидеру. Поттер восседал во главе бойкота, объявленного предательнице. Лгунье. Его сцепленный рот и скрежетавшие друг о друга зубы говорили все за парня. Гриффиндорец был явно вне себя от столь неожиданной новости. Он смотрел прямо в глаза Изабель, выцарапывая своим пристальным взором клеймо на лице девушки. Белая ворона. Чужая среди своих. Чужая среди чужих. Джеймс негласно дал понять, что здесь ей больше не место. Обманщице, сыгравшей роль праведной и понимающей. Делающей вид, что ей есть дело до его личной досады. Возмущение друга всецело поддержал Сириус, нарочито проходя мимо девушки, грубо толкая её в плечо. Он остановился возле Джеймса, встав позади брюнета, сидевшего на кушетке. Блэк надменно смотрел прямо на гриффиндорку, сдерживаясь, чтобы не влепить ей пощечину в виде оскорблений. Ремуса среди разъяренной толпы не наблюдалось. Он решил принять нейтральную сторону, скрываясь в стенах спальни. Изабель понимала, как это могло выглядеть с позиции других учеников. Грязнокровка решила прыгнуть выше головы. Заявить о себе самым грязным способом, присущим ей. В глубине души она разделяла колкое мнение своего факультета, направленного на неё. Но львиная гордость и непомерная обида брали верх, напоминая о том, что ей всегда не было места среди них. И эта ситуация лишь подтвердила девичьи мысли. Единственной, кто пошёл на попятную от массового несогласия, стала Мэри. Макдональд догнала подругу, прежде чем та скрылась за пологом собственной кровати, накладывая Заглушающее заклинание по периметру плотной ткани. Она тараторила, не давая вставить хотя бы слово в ответ, повторяя, что ей все равно на мнение остальных, и она будет предана Изабель вне зависимости от ситуации. Гриффиндорке было плевать, случайно ли Уоррен попала в список чемпионов, или данное стечение обстоятельств являлось хорошо спланированной стратегией. Мэри всегда останется на её стороне. — Может, ты лунатила во сне? — послышался голос сбоку, и Изабель отвлеклась от бездумного чтения параграфа. Гриффиндорка аккуратно повернулась, растерянно взирая на Макдональд. — Проснулась посреди ночи, и твоё подсознание подтолкнуло тебя скинуть своё имя в кубок? Я читала, что иногда люди бессознательно совершают определенные поступки, а наутро ничего не помнят. — Я не страдаю лунатизмом, — сдержанно ответила Уоррен, нахмурив брови в недоумении. — А что, если у тебя он проявился только сейчас, а ты даже не знаешь об этом? — настаивала Макдональд. Она приглушила голос, заметив, что Макгонагалл смотрела прямо на них. Как только профессор отвернулась обратно к доске, девушка продолжила: — Это бы многое объяснило. — Он не может проявиться внезапно, — гриффиндорка чувствовала, что банальное проявление помощи и поддержки от Мэри вызывает в ней легкое раздражение, покалывавшее внутри. — И вряд ли бы мне удалось пройти несколько этажей, не напоровшись на Филча или придурковатого Пивза. — Но… — Никаких «но», Мэри, быть не может, — Изабель пресекла энтузиазм подруги, выставив указательный палец вперед. — Может, мне ещё сходить к Бэгмену и доложить ему о том, что я сумасшедшая и одержима чемпионатом? — Думаю, тебе не придётся идти к нему, — шепнула Макдональд, всматриваясь в чей-то образ за спиной Уоррен. Гриффиндорка обернулась через плечо, замечая в дверях мужчину невысокого роста с волосами пшеничного оттенка. Он выглядел куда опрятнее, чем в их последнюю встречу. Его накрахмаленная рубашка и причудливый пиджак в оранжево-красную полоску придавали ему сомнительно-собранный вид. Людо внимательно осматривал студентов, прищурив свои, и без того, маленькие цыплячьи глаза. Как только он повернул голову к третьему ряду парт, он тут же сцепился взглядом с Уоррен, и ей пришлось выдавить из себя глупую услужливую улыбку. — Профессор Макгонагалл, прошу прощения за столь бестактное появление. Не хотел отвлекать Вас от прямых обязанностей, — любезно пролепетал Бэгмен, не сдирая своего пристального взора с девичьих зеленых радужек. — Но я вынужден ненадолго украсть у вас мисс Уоррен, — он скабрезно улыбнулся, обнажив пожелтевшие зубы. Гриффиндорка почувствовала неприятный налет на коже, словно её окатили ведром грязи, именовавшейся мужской благосклонностью. — Сами понимаете, долг зовёт своего чемпиона! — Людо расхохотался, но, кажется, его порыв никто не поддержал. — Понимаю, мистер Бэгмен, — сконфуженно ответила профессор, сжав губы в тонкую полоску. Кажется, не только гриффиндорка чувствовала себя не в своей тарелке, ощущая, как от слов распорядителя мороз расходился по коже. — Изабель, вы можете быть свободны. Волшебница коротко кивнула, изображая уверенность. Но напускная эмоция не имела ничего общего с подлинным девичьим состоянием. Она поднялась на ноги, не чувствуя их совершенно. Конечности, будто наполненные ватой, не откликались на команды мозга. Уоррен старательно собирала свои вещи с парты, наспех засовывая их в рюкзак. Девушка еле сдерживала жалобный писк, ощущая на себе взгляды со всех сторон. Ну, конечно, они смотрят. Чёртов Бэгмен, словно специально провоцировал выпуск общественной желчи наружу. Изабель бросила взгляд в сторону Мэри на прощание, и та сомкнула кулачок в знак поддержки. Гриффиндорка надеялась, что этот жест сможет стать для неё персональным оберегом от всего плохого, таившегося за пределами скромного внутреннего мира ведьмы. Уоррен проследовала за Бэгменом, сторонясь его прикосновений. Она не желала повторения вчерашнего вечера, когда мужчина нагло цеплялся за её тело своими тучными мерзкими руками, выражая неприкрытую симпатию. Это отдавалось сальными следами на одежде, от которой хотелось отмыться. Избавить своё нутро от воспоминаний и омерзительных картин его жаждущего взгляда. Вопреки всем опасениям, они шли быстро. Друг от друга их отделяло несколько десятков дюймов: Людо шёл спереди, а Изабель, поспевая за его шагом, мучила себя одним-единственным вопросом. Куда он вёл её? Самый очевидный ответ мелькал на поверхности. Скорее всего, сейчас её приведут к директору, и Дамблдор скажет о том, что кандидатура Изабель снята с участия в турнире. Девушка уже предвкушала то, с какой радостью и ликованием она будет благодарить каждого, кто приложил свои усилия, чтобы гриффиндорка больше не являлась четвертым чемпионом. Однако, Людо свернул с коридора, ведущего к кабинету Дамблдора, и рассеянные тучи вновь вернулись, сгущаясь плотностью и темнотой. Повисли над макушкой волшебницы, окропляя её следами неисполнимых надежд. — Мистер Бэгмен, — Изабель окликнула мужчину, когда они уже практически спустились на первый этаж. — Куда мы направляемся? — Вам необходимо присутствовать на общей фотосессии. Газеты требуют огласки и совместной колдографии чемпионов, — девичье сердце сжалось в клубок, усиливая былую тревогу. Значит, её кандидатуру не сняли. — Но, прежде чем вы украсите обложку Пророка, мистер Олливандер проверит вашу палочку, — закончил Людо, не оглядываясь. Слова, произнесенные распорядителем, проходились по девичьему естеству, словно ржавый гвоздь по тонкому стеклу. Медленно, сцеживая ментальное равновесие гриффиндорки. Её бескровные щеки покрылись холодной дрожью, а тонкие пальцы сжимали карман клишированных брюк, наполовину скрывающего ствол волшебного древка. Рубашка, и надетая поверх жилетка, не спасали от ощущения нагнетающего холода. Он сновал по телу искусно, жадно въедаясь в каждый дюйм худощавой фигуры, обосновываясь прямо под плотью. Изабель сжала челюсти в попытках совладать с предвкушением и бившимся о реберный корсет волнением. Она ничуть не боялась проверки палочки, ей было нечего скрывать. Но мысль о том, что ей придётся встретиться с испытывающими на прочность взглядами соперников, била наотмашь, провоцируя фантомную боль в солнечном сплетении. Бэгмен любезно открыл перед девушкой дверь одного из кабинетов, некогда пустовавшего, а теперь являвшегося пристанищем для турнирных дел. Привычная площадь класса была слегка изменена и расширена специальными чарами. Помещение было расчищено от парт. Лишь несколько столов стояли приставленными к стене возле входа, на одном из которых скучающе сидел Леон, качая ногой взад-вперед. Посреди класса стоял единственный стул, а на нём величаво расположился Владислав, смотрящий в бездну своим мрачным взором. Напротив дурмстранговца расхаживал колдограф, настраивающий фотографирующий аппарат. — Мисс Уоррен, Вас-то мы и заждались, — произнёс Крауч-старший в привычной для него сухой манере, подоспев к девушке, затмевая собой обзор. — Барти, не терроризируй девочку, — простодушно ответил Людо, проходя вглубь класса. — Это я во всем виноват. Коридоры в Хогвартсе — просто кошмар, больше походящий на лабиринт, — он подмигнул пустоте, отпив из своей фляги несколько глотков неопознанной жидкости. Судя по янтарным брызгам, заляпавшим воротник рубашки, это явно был не тыквенный сок. — Будьте добры, вашу палочку, — проигнорировав Бэгмена, потребовал Барти. Изабель подчинилась просьбе, доставая из кармана волшебное древко. Мужчина обхватил её, взмахом ладони подозвав к себе постороннего. — Думаю, вы знакомы с мистером Олливандером. Он проверит вашу палочку на наличие последних используемых заклинаний, — последние слова он произнёс недоверчиво, прищурив глаза под стать интонации. Мастер подошёл к гриффиндорке, коротко кивнув Барти. Тот послушно отдалился, оставляя Изабель наедине с Олливандером. Она хорошо помнила его, именно он вручил девушке её волшебную палочку перед поступлением на первый курс. Он обхватил ствол древка, внимательно осматривая его на каждую неровность и зазубрину. — Ясень, — тихо пробормотал Гаррик, выглядя завороженным собственным исследованием. — Очень интересно, — он продолжал рассматривать палочку, не применяя по отношению к ней ни одного заклинания. — Вы знаете, что ясеневое дерево остается преданным своему владельцу до конца его жизни? — мастер заговорщическим тоном проговаривал каждое слово, вводя Изабель в подобие транса. Девушка слушала с особым трепетом, впитывая в себе каждое слово. — Если однажды вам придётся биться за вашу палочку — знайте, что она так просто не сдастся в руки противнику. Она будет сражаться за вас до самого конца, — Уоррен удивленно вскинула брови, но молчаливо согласилась с мнением старика. Затем Олливандер взмахнул своей палочкой, чётко и громко проговорив Приори Инкантатем. Золотистая сфера окутала волшебное древко, принадлежавшее гриффиндорке, выводя в воздух блеклые очертания рун и обрывки заклинаний, к которым прибегала волшебница. Ничего противозаконного. Изабель выдохнула, расслабив плечи. — Палочка мисс Уоррен прошла проверку, — одобрил специалист, вложив древко в ладони владелицы. — Удачи на Турнире, — добавил Гаррик, слегка сжав девичью руку. Он добродушно улыбнулся, добавляя своему лицу ещё несколько морщин возле рта, а после вернулся к Краучу-старшему для подведения итогов. Гриффиндорка прошла вперед, осматриваясь по сторонам. Дювернуа продолжал сидеть на столе, делая вид, что не интересуется всем происходящим вокруг его нескромной персоны. Она сделала ещё один несмелый шаг, останавливая свой взор на Владиславе. Он не источал ни единой эмоции, и сейчас для ведьмы это было важнее всего. Не чувствовать на себе трясинный взгляд со стороны, требовавший объяснений. Не осязать кожей умасливание в виде двойственных взоров. Изабель желала, чтобы её оставили в покое. Ощутить нейтралитет душой и телом. Гриффиндорка остановилась посередине класса, вбивая в бетонный пол небольшой каблук в унисон с последним шагом. Девушка стояла позади Григорова, в нескольких дюймах от дурмстранговца. Ей хотелось поскорее закончить с фотосессией, а после вернуться в родную обитель, внезапно ставшую для неё чужой — поправила себя Уоррен. Тихая гавань, ознаменованная пристанищем для спокойствия, раскололась на мелкие осколки, стоило грубому, но плавно-шипящему голосу сорваться с чужих уст, вырисовывая ядовитые мазки на оголенной шее гриффиндорки. Она могла поклясться, что ощутила, как следы чужого влияния проецируются на коже в виде обезображенных волдырей, смердящих злобой и едкостью. — Ты опоздала, — два слова, и тело пронзает ударная волна, заставляющая отскочить в сторону — лишь бы не чувствовать на себе следы чужой власти. Мнимой власти. Той власти, с которой Изабель согласится только под страхом смерти. Гриффиндорка резко обернулась, замечая перед собой характерно-расстегнутую рубашку на две пуговицы. Однако, сегодня мужское тело облицовывала чёрная ткань, безупречно (она не хотела этого признавать) сочетавшаяся с мраморно-белоснежной кожей и разъяренно-тусклым взглядом. — Извини? — больше похоже на вопрос. Изабель устремила взгляд в безжизненные глаза перед собой, приподняв бровь. — Извинения приняты, — по-волчьи улыбнулся Блэк, но в этом не было ничего светлого. Ни единого проблеска, именовавшегося добротой. Только тьма, сгущающаяся возле его сердца, заточенного в тюрьму из ребер и собственного скотства. — Впредь я не собираюсь ждать пока ты, грязнокровка, снизойдёшь до своих прямых обязанностей. Слизеринец выглядел злым. И эта эмоция, въевшаяся в его нутро, не имела ничего общего с обыденным настроением. Сегодня он был по-особенному мрачен. Его слова не слышались, как условность, которую требовалось соблюдать для поддержания баланса. Блэк слышался искренне, будто, действительно, обвинял через контекст во всех смертных грехах. Ну, разумеется. Как она сразу не догадалась. Принц шутов и король идиотов чувствовал себя обделенным. Прямо из-под его омерзительно-идеального носа украли шанс на победу, выдавая дополнительного соперника. Изабель была слишком занята собственными терзаниями, чтобы заметить, как он исходил внутренней чернотой, думая о том, что ему придётся разделить испытания с грязнокровкой. Внезапно эта мысль отдалась приятным жжением на кончиках пальцев, а разливающееся ликование было сродни паточному соку, стекавшему по сознанию успокоением. Долгожданным. Спасительным. Вот оно, Уоррен. Ухватись за его гнев, ведь только оно сможет упокоить твою тревогу. Замешательство на лице слизеринца было слаще любой победы. — Могу выдать тебе копию своего расписания, чтобы ты не забывал о том, что иногда я хожу на занятия, — она подалась вперед, сокращая дистанцию между молодыми людьми. — Я тоже на них хожу, — Блэк смахнул с плеча невидимую грязь, напоминая Изабель о её происхождении. Он ожидал, что это оскорбит её, но нет. Не сейчас, мерзкий слизняк. Ты не сможешь меня унизить. — Но в отличие от тебя, я не плелся сюда, как ебаная черепаха, — слизеринец наклонился ближе, смотря глаза в глаза, терроризируя концентрацией заточенной ртути в радужках. — Тебе бы потренировать скорость, иначе не доживешь до финала, грязнокровка, — парень медленно дернул кадыком, словно проглотил вкуснейший нектар, упиваясь приторностью. — Не скажу, что сильно расстроюсь. Я уже поставил на то, что ты сдохнешь в первую секунду испытаний, — его хищная ухмылка отпечаталась на лице девушки невыразительным испугом. — Буду премного благодарен за пару десятков галеонов в моем кармане, — Блэк резко переменился в лице, а на скулах взыграли желваки. — Хотя, кого я обманываю, — он наклонился чуть ближе, — За твою голову больше сикля не дадут. — Какое совпадение, — гриффиндорка хрипло рассмеялась, изо всех сил стараясь спрятать под выдавленной улыбкой застывшую в жилах кровь, — Я тоже поставила на то, что ты не доживёшь и до второго испытания. — Изабель откинула тёмно-бордовые локоны назад, въедаясь сверкавшими изумрудами в сворачивающуюся ртуть, крепчающую яростью. — Посмотрим, у кого из нас карманы набьются деньгами. Блэк пронзительно взирал на неё долгие, почти мучительные несколько секунд. Волшебница ожидала чего угодно. От словесной брани до физических увечий. Она видела в слизеринце образ Калеба, избившего девятилетнюю Уоррен в надежде испытать наслаждение. Мимолётная, едва ощутимая мысль пронеслась меж мозговых извилин. В данную секунду ведьма мечтала, чтобы самодовольное лицо Блэка размозжилось под гнётом её внутренней силы, а плавящаяся кожа изобразила истинную натуру аристократа. Без вычурной и совершенно неподходящей под его естество красоты. — Изабель? — голос сзади окрасился басом, вытягивая Уоррен из когтистых лап слизеринского мерзавца. Гриффиндорка обернулась, встречаясь взглядом с Владиславом. Он поднялся со своего места, встав прямо за девичьей спиной. Стойка дурмстранговца больше походила на боевую, словно он желал вступить в бой прямо в эту секунду посреди класса и при посторонних. Приходилось изо всех сил вытягивать шею, чтобы поравняться хотя бы с его грудью. Невероятно высокий, вновь облаченный в дубленую мантию, Владислав излучал решительность и авторитарность. Его нрав идеально подчеркивала бледно-алая полоска шрама, рассекающего глаз. Настойчивость слышалась меж голосовых связок, однако, чёрные глаза выражали диссонирующую мягкость. — Тебя ведь так зовут? — ярко выраженный акцент не позволял быстро различать его речь. Изабель кротко кивнула, чувствуя инородный, посторонний прожигающий взгляд меж своих лопаток. — Присаживайся, — Григоров указал жилистой ладонью на пустующий стул, — будет неправильно, если на колдографии девушка встанет позади мужчины. Гриффиндорка сделала шаг вперед, принимая столь странный жест со стороны дурмстранговца. Однако, ей пришлось остановиться, как только девушка услышала приглушенный смешок. Его ледяную усмешку, вбивающуюся колотой раной в ребра. — Не знал, что в Дурмстранге дают внеурочные по рыцарству, — Блэк поравнялся с Григоровым. Слизеринец перебрасывал свой серебристый колючий взор с болгарина на гриффиндорку, расширяя уста. Волшебнице меньше всего хотелось, чтобы Григоров вступался за неё, защищая от свирепой хватки змеи, тем самым подставляя себя. Но оказалось, что Владислав априори не желал обзаводиться друзьями в лице Блэка. — Меня обучали воспитанию и уважительному отношению к девушкам, — парировал Владислав, подходя к брюнету практически вплотную. Это было сродни противостоянию волка и змеи, и никто не знал, кто окажется свирепее в этой бойне. — Не знаю, как принято в твоем мире… — В моем мире не принято приклонять колено перед всяким сбродом, — ощетинился Блэк, морща нос и окидывая беглым взглядом Уоррен. — Не заводи себе неправильных друзей, Григоров. Не разочаровывай своего директора. — Перестать цепляться к окружающим и заткнуться — для тебя непозволительная роскошь, Блэк? — вмешалась гриффиндорка, встав рядом с дурмстранговцем. — Может тебе уступить этот чёртов стул? — вопросительно воскликнула волшебница, стукнув по ножке стула. Злость царапалась внутри, затмевая собою здравость рассудка. — И занять твоё место, грязнокровка? — брезгливо вторил слизеринец, отрицательно покачав головой. — Лучше уж сразу выстрелю Авадой себе в висок. Будет не так мерзко и позорно. Владислав напрягся. Мышцы под его дубленкой налились молочной кислотой из-за невозможности напасть прямо сейчас. Прилюдно. Отметая в сторону пресловутое желание делегаций наладить межнациональные дружеские отношения. Кажется, это был не тот случай. Следуя внутреннему порыву, Изабель, сама того не ожидая, ухватилась за предплечье дурмстранговца. Это было рискованно — дотрагиваться до того, кто излучал неприкрытую опасность и безжалостность. Уоррен не знала обычаи его страны, он мог воспринять её жест, как оскорбление. Возможно, там, где он родился и вырос, женщины и вовсе не имели право влезать в мужские дела. Но, как ни странно, напряжение иссякло под легкостью девичьей руки. Тело Григорова заметно и ощутимо расслабилось, а помутневший злостью взгляд смягчился, стоило ему повернуться в её сторону. Владислав обошёл Блэка, намеренно задевая того широким плечом, а после встал позади проклятого предмета интерьера, ставшего своеобразным яблоком раздора. Изабель присела на стул, мысленно молясь о том, чтобы все поскорее закончилось. Это желание въелось меж костей, заполоняя девичье естество целиком и полностью. — Уважаемые чемпионы, прошу всех сюда! — воскликнул колдограф, жестом приглашая остальных участников в лице Леона занять своё место. — Улыбки шире! Отлично! На счёт раз, два, три вылетит птичка… Гриффиндорка расправила плечи, уверенно приподнимая подбородок, выбирая правильный ракурс. Механизм щелкнул, оставляя изображение чемпионов в вечной памяти объектива.***
За последний час Регулус выкурил три сигареты, вжимая в нёбо концентрированный привкус ванильного дыма. Легкие сжимались от каждого вздоха, планомерно распределяя по органам табачную едкость. Губы покрывались сладковатой плёнкой, маняще покалывая на обветренных устах. Слизеринец прятал шею под вывернутым воротником, прятавшим мужское тело от подступающих холодов. Октябрьские сумерки надвигались на шотландские края, накрывая собой каждый дюйм школьной территории. Горизонт уже зашёл за полосу тьмы, скрывая в ночной глади горные хребты и бескрайние леса. Вокруг царила беспробудная темнота, и только высокие факелы, установленные на высоте птичьего полета, на поле для квиддича, освещали территорию. Почерневшая от холода пожухлая трава размякла на почве, отпечатываясь на подошве ботинок из драконьей кожи. Блэк стоял на заднем школьном дворе, вглядываясь вперед — на тропу, ведущую в Запретный лес. Его уста плотно прижимали фильтр сигареты, делая очередную затяжку. Тлевший ствол был единственным источником света, помимо голубоватого огонька, исходившего с кончика палочки при помощи Люмоса. Соединяющиеся три стены замка, напоминавшие постройкой колодец, не спасали от снующего ветра; порывы завывали, окружая слизеринца и внедряясь сквозь чёрное утепленное пальто. Регулус чувствовал, как руки немели от холода, но такая смена температуры ничуть не смущала аристократа. Любящий и склонный к низкому градусу, слизеринец пытался по максимуму насладиться приходом поздней осени. Он стоял здесь слишком долго. Наверное, прошло несколько часов с момента, когда он покинул Большой зал в разгар ужина и ворвался в совятню, забирая у семейного филина долгожданное письмо от матери. Роланд, как и полагалось послушной птице, ждал своего хозяина ровно в указанный час. Пергамент покоился во внутреннем кармане пальто, грея и наполняя иссушенное сердце Блэка. Чернильные буквы отпечатывались в сознании волнообразным почерком. Регулус прочел материнское послание несколько раз, вдалеке от посторонних глаз и даже друзей. Никто не должен знать, о чём говорилось в нескольких абзацах. О том, что слизеринец покидает замок ради прочтения письма, осведомлен только Рабастан. Тот молчаливо моргнул глазами, скрывая глубинную синеву в радужках, дав понять — если что-то случиться, он обязательно прикроет спину друга. Вальбурга писала скрытно, пытаясь как можно более умело зашифровать свои мысли. За пределами Хогвартса обстановка накалялась, несмотря на то, что блаженные идиоты из министерства пожелали умалчивать об истинной политической ситуации. Было намного проще отвлекать общественность, надевая на глаза каждого розовые очки, скрывающие то, что магическую Англию ждёт новое будущее. И оно уже не за горами. Стоило лишь правильно распланировать стратегию, и тогда душонки предателей крови будут навеки сомкнуты во власти Лорда. Мать безустанно хвалила отпрыска, гордясь тем, что ему удалось заполучить шанс участвовать в Турнире Трёх Волшебников. Она писала об этом в каждой строчке, повторяя, что верила в сына и знала, что Регулус ни за что не подведет её. Ведь он — главная гордость их семьи. Единственный наследник, в чьих руках оказалась непосильная ноша. Приказ самого Волдеморта. И Блэку нужно очень сильно постараться, чтобы не разочаровать его. Не предать доверие Реддла, цепляясь за любую возможность доказать величайшему магу свою принадлежность к правильному миру. Первый этап личного испытания пройден. Практически идеально, без погрешностей и запасных вариаций исполнения. Регулус оказался выбранным чемпионом, забирая с собой шкуру грязнокровки, чтобы впоследствии та оказалась пушечным мясом. Целью для разговоров и слухов. Мишенью для массового негодования, обрушившегося молниеносно. Новость о том, что гриффиндорская сука стала четвертым чемпионом, заполонила всю школу. Каждый из студентов считал своим долгом обсудить, как именно девчонке удалось пресечь правила, написанные распорядителями и утвержденные министерством. Никому не могло прийти в голову, как именно Уоррен обхитрила старика Дамблдора, обманом выдвигая свою кандидатуру в качестве четвертого чемпиона. Регулус слушал каждое из предположений, пытаясь усмирить вой ликования, пробиравшего до поджилок. Толпа кретинов действительно уверовала в то, что грязнокровка сама обхитрила кубок. Собственными руками бросила пергамент со своим именем, а после решила сделать вид, что кто-то её подставил. Если бы Блэк не знал всей правды, он, возможно, подумал бы о том, что из гриффиндорки могла получиться неплохая актриса. Так филигранно выдавливать из себя недоумение — дорогого стоит. С трудом сдержанные слёзы, окропляющие тонкой пленкой радужки, Салазар, Регулус бы любовался этим вечно. Регулус вспомнил её глаза, смотрящие на него в упор в этом чертовом классе. То, как дрожали её губы, пытавшиеся скрыть обиду и осколок поражения. Тогда Блэк совершенно не думал о том, чем обернется их стычка. Ему пришлось подыграть главной героине своего плана. Личного сценария. Слизеринец делал вид, что он, как и все, остался недовольным неожиданным выбором кубка. Если бы Блэк выглядел спокойным и отрешенным от всеобщего негодования, могли возникнуть вопросы. Зная о его принципах и убеждениях, ни у кого не должно прокрасться и тени сомнении. Злоба, раскрывавшаяся постепенно при общении с гриффиндоркой, не была наигранной. Он не притворялся, говоря девчонке о том, что жаждет увидеть её распластанное тело посреди арены. Выплевывая в её бледное лицо желчь, слизеринец испытывал чистейшее удовольствие. Втоптать в грязь маглорожденную тварь оказалось ещё более приятной ношей. Своеобразным бонусом в служении Тёмному Лорду. Иррациональная идея сделать из её жизни самый настоящий кошмар въелась в подкорку слизеринского сознания клинком. Требовавшимся позывом, принуждающим Блэка на время отвлечься от первостепенных задач. Чем-то чуждым, но одновременно необходимым и желанным. Это было похоже на крайний выдох у окраины пути. Он так долго к этому шёл, и, наконец, добрался. Обрел то, что разогревало его хладное сердце. Свою личную цель, дополнявшую обещание, данное Волдеморту. Слышать, как её захлестывает волна жгучей ненависти, — сродни ангельскому пению, убаюкивающему его звериное нутро. Видеть, как её бледное лицо багровеет, вопреки искусному скрытию подлинных чувств. Всё это чувствовалось чем-то поистине фееричным. Блэк был уверен, Уоррен не доживёт до финала, но ему этого не требовалось вовсе. Одной грязнокровкой меньше. В этом тоже были свои плюсы. На каждого таракана найдётся своя подошва. Маглорожденной сучке осталось лишь дождаться часа, когда её хрупкое нутро разорвётся под гнётом той силы, что заложена внутри слизеринца. Её не спасёт даже блядско-рыцарский жест болгарина, посчитавшего себя хозяином Хогвартса. Григоров не отличался особым умом и манерами, выглядя в своих одеждах, словно дикарь. Но он не идиот. Он ни за что не станет подставлять себя в угоду безопасности Уоррен. Если Костадинов узнает о том, что подопечный увлекся грязнокровкой, он лично его четвертует. Не то что бы Блэк расстроился. Меньше соперников — меньше проблем. Регулус потушил сигарету о кирпич, достал из кармана сложенное письмо, а после взмахнул палочкой, превращая пергамент и окурок в сожженную труху, развивающуюся по ветру. Последнее, что увидел слизеринец перед тем, как пламя выело чернильную пасту, — материнские слова о том, что первый акт представления обещает быть насыщенным и напряженным. Вальбурга обязательно оповестит сына о том, чего стоит ожидать зрителям. Слизеринец огляделся по сторонам, и, не заметив никого поблизости, пошёл обратно в замок. Судя по мгле, что расползлась по округе за считанные минуты, время уже близилось к отбою. Из-за наличия в дружеском списке старосты школы, Блэку вряд ли грозит снятие баллов, но попадаться на глаза школьному завхозу не хотелось от слова «совсем». Регулус добрался до замка, освещая себе путь легкой сферой, тянувшейся из кончика палочки. Пробравшись через тяжеловесную входную дверь, слизеринец ощутил на себе призрачный, едва уловимый взор. Чьи-то любопытные глаза смотрели на него, пытаясь воочию рассмотреть движущуюся фигуру аристократа меж мрачной пелены. Когда световая линия коснулась фигуры возле одного из кабинетов, Блэк заметил шармбатонку, сидевшую на подоконнике. Казалось, её европейской натуре чужд холод и бушевавший ветер за окном. Несмотря на низкую температуру, царившую среди толстых стен, девушка была одета в свою привычную форму — лёгкое шёлковое платье нежно-голубого оттенка. Струящаяся ткань слегка задралась из-за позы, приоткрывая слизеринцу вид на длинные ноги. Француженка сидела нога на ногу, болтая туфлей на высокой шпильке. Блэк узнал её. Именно она не сводила глаз с Регулуса во время каждого приёма пищи. Именно она проходила мимо компании слизеринцев несколько дней назад, посылая многозначительные взгляды в сторону юного аристократа. Девчонка решила продолжить игру. Хорошо, пусть будет по-твоему. — Тебя-то я и ждала, — проворковала шармбатонка, стоило слизеринцу ступить на её территорию. Она вытянула лебяжью шею, всматриваясь в своего собеседника. — Следила за мной? — безразлично бросил слизеринец, остановившись возле подоконника. Он облокотился о колонну, направляя волшебное древко на лицо француженки. — Твой дˈгуг сказал, что ты захотел пˈгогуляться, — её французский акцент был ярко выраженным по сравнению с акцентом Леона. Но девичий голос не вызывал раздражения. Напротив, нежнейшие ноты провоцировали в Регулусе желание остаться ненадолго. — Не стала докучать тебе на улице, решила подождать тебя здесь. — И ты решила достать меня в замке, — игриво парировал Регулус. Он видел, как блистал озорной намёк в её эльфийских глазах. Настолько широких, что походили на бездну. Бледные, почти бесцветные радужки искрились желанием дотянуться до Блэка. Заполучить его в качестве трофея. — Я хотела познакомиться поближе, — она заправила выбившийся локон за ухо, слегка взмахнув волосами шоколадного оттенка. — Меня зовут Лолита, — француженка протянула аккуратную ладонь, однако Регулус проигнорировал данный жест этикета. Его руки продолжали прилегать к теплой ткани пальто, а на пальце в ночном свете показался фамильный перстень. — Лолита, значит, — констатировал Блэк, усмехаясь тому, как поник её взгляд, а рука стыдливо потянулась обратно. — Решила обзавестись друзьями среди чемпионов? — самодовольно протянул слизеринец, не дав возможности для ответа. — Одного Дювернуа тебе недостаточного? — Леон, конечно, хоˈгош собой, но не в моём вкусе, — её губы, накрашенные алой помадой, растянулись в улыбке. Ямочки на щеках дополняли мягкости чертам девичьего лица. Подогревали немое желание, засевшее меж густых ресниц. — Он слишком много болтает о себе. — А кто тебе сказал, что я не такой? Пауза, повисшая в воздухе, почти принудила Блэка поверить в то, что своенравная француженка отступит от него. Испугается его въедливого тона, позволяя себе вознести белый флаг над головой. Но Лолита всего лишь замедлила свой напор, создавая лживую иллюзию. Девчонка легко спрыгнула, приземляясь на высокий каблук. Её изящные ноги сделали несколько шагов в сторону слизеринца, останавливаясь прямо перед его лицом. Она смотрела на него, как прежде. Как всегда. Глаза — в глаза. — Думаю, для нас с тобой это не станет пˈгоблемой, — она накрыла ладонь Блэка своей, сжимая сквозь мужские пальцы волшебную палочку. Люмос отпечатывался бликами на девичьей коже, подчеркивая искусственное сияние, добавленное с помощью косметического масла для тела. — Я найду занятие поинтеˈгеснее.***
Изабель гипнотизировала взглядом чистый лист пергамента, перебирая в голове тысячи вариантов изложения собственных мыслей. Дрожащей рукой она выводила слова, преобразовывая их в предложения, но ничего из того, что было ею написано, не радовало гриффиндорский глаз. Не подходит. Чёрт возьми, ничего не подходит. Пальцы сминали очередную исписанную бумагу, отправляя ту на другой конец кровати — к остальной куче выброшенных фраз. Девушка выдернула очередной нетронутый лист из тетради по Травологии, концентрируясь на нетронутых расчерченных строчках. Уоррен принялась писать, окунув перо в чернильницу. Ведьма выводила остриём пера то, что сидело в душе густым осадком, чувствовавшимся стыдом и неоправданными обещаниями. Она должна это сделать. Обязана во имя собственной честности и правдолюбии. Если гриффиндорка утаит от бабушки новость о том, что она стала участницей турнира, то ничем хорошим это не кончится. Конечно, Тесс не сможет узнать об этом от третьих лиц, прочитав свежий выпуск Пророка. Конечно, она не сможет увидеть на первой полосе колдографию внучки, натужно улыбающуюся сквозь клокотавшую тревогу и непонимания, как ей дальше жить. Годрик милостивый, конечно. Рано или поздно Изабель вернется домой, и тогда ей точно придется раскрыть всю правду. И лучше пусть это будет сейчас, чем через несколько месяцев, когда от самой гриффиндорки не останется живого места. Если она вернётся. Уоррен не была уверена в том, что ей удастся обойти сложные и опасные испытания, выйдя из бесконечной вереницы смертельных заданий живой и невредимой. Возможно, ей и вправду стоит написать бабушке прощальное письмо, а не объяснительное. Какая разница, что подумает Тесс, если этот месяц для гриффиндорки по праву можно считать последним. Когда Изабель говорила Джеймсу, что в подобных турнирах важны мозги, а не наличие груды мышц, девушка была уверена в своей правоте. Для того, чтобы проходить испытания, придуманные распорядителями, следует быть эрудированно подкованным, дабы решать головоломки, являющиеся подсказками для собственного выживания. Эта данность стара, как мир. Клише любого испытания — думать головой, если не хочешь, чтобы тебя размозжили на арене, словно кусок мяса. Однако, сейчас, когда перед ней открылась возможность доказать Поттеру и всем остальным свою точку зрения, перспектива думать и выстраивать стратегические ходы уже не казалась беспроигрышным вариантом. Ведьма хорошо помнила слова Дамблдора. Идеально зачерпнула сознанием главный аспект этого мероприятия — высокий риск смертности. Вряд ли задания подразумевали под собой разгадывание шарад. Гриффиндорка недовольно поморщилась, отбросив очередной испорченный пергамент. Полог её кровати был плотно зашторен, не позволяя пропускать в спальню свет, исходящий от миниатюрного светильника. Отбой длился около часа, и женская составляющая факультета мирно посапывала на своих спальных местах. Но Изабель никак не могла уснуть, перебирая в голове сотню невысказанных оправданий. Она понимала, что бабушка вряд ли поймёт её. Вряд ли поверит волшебнице, учитывая болезненное прошлое. И самое ужасное заключалось в том, что Уоррен нечего сказать в противовес ожидаемому порицанию. Ведьма сама не понимала, как так произошло, что кубок решил выбрать именно её. Тусклый свет освещал девичье лицо, упавшее на подушку. Сил не осталось вовсе, последние сутки испепелили физическое и ментальное состояние волшебницы. Всё, чего хотела сейчас Изабель, — уснуть мёртвым сном, не думая ни о чём. Не думать о том, с каким видом её встречают сокурсники в общей гостиной. Выбросить из головы отголоски смешков и гнусных замечаний, сопровождающих её по коридорам и в Большом зале. Каждый из отвратительнейших комментариев отдавался болью в солнечном сплетении. Жгутом тяжкой обиды на обстоятельства. Потому что она, чёрт возьми, не понимала, в чём виновата. Изабель попросту не знала, что именно ей следовало сделать, чтобы доказать — она не причастна к гребаному выбору проклятого кубка. Но Уоррен приходилось мириться с внешним миром. Уживаться в обществе, которое пыталось сгноить гриффиндорку. Как бы ей хотелось вернуться в прошлый учебный год, когда жизнь девушки протекала спокойно и размеренно. Без разительных изменений, колебавших психическое равновесие. Изабель отдала бы всё на свете, чтобы, как прежде, проводить время с друзьями, не злясь из-за того, что кто-то из посторонних опять отвесил в её сторону свои идиотские шутки. Не переживая о том, как выжить в ближайшие девять месяцев. Единственной проблемой и опасением являлось невыполненное домашнее задание… о, Мерлин. Со всеми переживаниями Уоррен только сейчас вспомнила, что Мэри передала ей домашнее задание по Трансфигурации. Гриффиндорка совсем забыла про это. Ей нельзя было подставляться перед профессором Макгонагалл и получать по предмету, выбранному для сдачи ЖАБА, позорного Тролля. Волшебница отодвинула полог кровати, приглушив свет. Прошептав Акцио, она призвала портфель. Расстегнув застежку-молнию, девушка принялась рыться меж сложенных учебников и тетрадей, панически осознавая, что нужная обложка никак не попадалась на глаза. Вывалив стопку ученических принадлежностей, гриффиндорка перепроверила содержимое ещё раз — ничего. Осознание ошпарило изнутри внезапностью. Память раскрыла перед гриффиндоркой забытый эпизод. Чёртова фотосессия. Чёртов Людо Бэгмен, неожиданно пришедший и потребовавший её присутствия на общем сборе. Уоррен вспомнила, как наспех собирала свои вещи, и, видимо, была слишком взволнованной словами Бэгмена, чтобы перепроверить, не оставила ли она на столе тетрадь. Если у неё получится добраться до класса профессора Макгонагалл прямо сейчас, Уоррен, вероятно, сможет за ночь сделать домашнее задание, а после сдаст его на первом уроке и ей удастся избежать низкого балла. Ведьма взглянула на часы, стоявшие на прикроватной тумбочке, отметив, что школьные старосты и завхоз уже сделали вечерний обход. Вооружившись волшебной палочкой, и погасив свет, гриффиндорка выпорхнула из женской спальни в одних пижамных шортах и футболке, накинув на почти оголенные плечи махровый халат. В гостиной царил полуночный покой. В камине догорали поленья, слегка потрескивая и бросая тусклый свет на пол, накрытый персидским ковром. Гриффиндорка шагала осторожно, почти бесшумно. Пройдя к выходу, Изабель аккуратно отворила портретную дверь, игнорируя удивленное роптание Полной дамы. Коридоры, в отличие от гриффиндорской башни, были плотно затянуты мглой, скрывая в углах любые образы. Единственное, что освещало путь забывчивой ученице, — сфера, лившаяся из кончика волшебной палочки. Люмос тревожил покой жителей, живших в позолоченных рамах. Образы на полотнах журили недовольным взглядом блуждавшую путницу, говоря о её невоспитанности и наглости. Уоррен виновато поджимала губы, бормоча скованное: «простите», уводя древко в противоположную сторону. Изабель достигла последнего марша лестницы, осознав, что почти задыхается от слишком быстрой ходьбы. Она оказалась на втором этаже, и всё, что ей оставалось, отыскать нужный класс, найти тетрадь и вернуться в спальню до того, как попадётся на глаза сварливому Филчу. Пройдя мимо нескольких дверей, ведущих в класс, ведьма резко остановилась. И дело было отнюдь не в том, что она нашла нужный кабинет, способный отдать из своих жадных стен пропавшую тетрадь. Уоррен приглушила Люмос, затаив дыхание. Носовые пазухи перестали вбирать воздух, а легкие неприятно сжались из-за недостатка кислорода. В округе тёмных коридоров сновал чей-то голос. До боли знакомый, цеплявшийся клешнями за грудки. Насильно тянувший гриффиндорку к очагу переплетения бархатистого попурри, сливавшегося в полное удовольствие, судя про протяжному выдоху. Он был слышан везде. В каждом дюйме одиноких коридоров. Заливался тягучей магмой в естество, слизывая остатки предусмотрительности. Девичье внимание было целиком заворожено таинственным голосом, раздававшимся из соседнего класса. Вызванный интерес сыграет с Уоррен злую шутку. Она поймёт это позже. Но сейчас её ноги, обутые в тапки, уже ступили на опасную территорию. Пересекали границу дозволенного. Беззвучно шаркали по бетонному полу, словно боялась… спугнуть кого-то? Ведьма проникла туда, куда ей не следовало идти. Видит Мерлин, волшебница могла пуститься прочь, и прийти позже, дабы не травмировать свое ментальное состояние ещё больше. Однако, Уоррен не испугалась внутреннего зова, рвавшего сердце на мельчайшие лоскуты. Обессиленный орган стучал набатом, звеня в ушах. Она слышала, как её собственный страх касался чужого наслаждения. Гриффиндорка подошла к злополучной двери, ведущей в класс. Дверь была не заперта. И, боже, лучше бы её бестолковое любопытство не было направлено на то, что происходило за толщенными стенами. Это длилось всего несколько секунд. Ужасных, мерзких, стыдливых для неё самой секунд. Волшебница чувствовала, как жар пропитывал её тело, скатываясь по лопаткам и впитываясь в тонкую ткань футболки. Девичьи щёки пунцовели, не оставляя и бледного следа на её гладкой коже. Увиденное в небольшой щели обдало кипятком, выжигая в глазах посмертный образ Блэка. Его обнаженная спина, видневшаяся из-под спущенной на пояс рубашки. Косые мышцы, выглядывавшие из-под расстегнутых брюк. Капли пота скатывались градом по фарфоровой, почти мертвецкой коже, блестя в лунном свете. Тёмные волосы были убраны назад, открывая девичьему взгляду обзор на мужской профиль. Его лицо излучало чистейшее наслаждение, отдававшееся утробным рычанием. Тем самым выдохом, пронзавшим насквозь, словно молниеносно движущаяся стрела, достающая до самого сердца. Снова прерывистый вдох, переплетавшийся с женским стоном. А после, словно скатывающаяся лавина, выдох. Хриплый, рычащий. Безумно-чудовищный. Это был не человеческий голос. Голос изголодавшегося животного. Изабель не видела слизеринских глаз, но могла поклясться — концентрированная похоть, гнавшая негу по венам, — отпечатывалась мазками в ртутных радужках. Блэк стоял спиной, прижимая к столу шармбатонку, её платье свисало на длинных ногах. Движения слизеринца были амплитудными, а омерзительные шлепки их тел отдавались грохотом посреди гнетущей тишины. Девчонка полулежала, опираясь локтями о стол, вжимаясь ребрами в парту под нависающим телом слизеринца. Её обнаженная грудь скользила по дощечкам в такт подрагивающим движениям. Длинные мужские пальцы зарывались волосы на затылке шатенки. Другая ладонь сжимала оголенную ягодицу француженки, толкая её на себя. Он шептал ей что-то на ухо, притягивая голову девчонки к себе. Задыхаясь, она говорила ему что-то в ответ. Повторяла, чтобы он не останавливался. Уоррен кинулась к винтовой лестнице, уносясь от этой мерзкой картины, что предстала перед её взором прочь. Ком пристал к горлу тошнотворным позывом, а разгоряченное лицо повышало градус температуры. Распахнутые глаза смотрели вперед, пытаясь вырвать с сознания полуобнаженный образ слизеринца. Изабель мечтала соскоблить с внутренностей налёт чужого влечения, заполонившего каждую клеточку её тела. Гриффиндорка чувствовала себя так, словно была частью… того, чем они занимались. Вырвать из себя. Сжечь. Вырвать с мясом ту часть, что уже была отравлена созерцаемым. Уничтожить, чтобы это ощущение, подобно инфекции, не расползлось по организму.