Я люблю Гарри Поттера? Я люблю Гарри Поттера!

Рон плëлся по лестнице к первому этажу, лениво перебирая ноги по ступенькам. Лестницы тоже лениво стояли, не мешая, и, кажется, даже не признавали его. Было тихо, почти вечер. Гарри с Гермионой – придурки. Нет, он, конечно, знаком с меланхолическими моментами своих друзей, он сам не лишён переживаний, но нужно же знать меру. Они едва ли говорили с ним эти два дня и наотрез отказались говорить, что не так («Ничего такого.», «Не важно.», «Ты не поймёшь, Рон.»). Ладно, это, но теперь они ведут себя, будто Рон им что-то сделал. «Плевать на них», пробурчал про себя парень, «Пусть разбираются со своими неведомыми проблемами сами.» . Он будет заниматься своими делами, которые у него очень даже есть. С утра к нему обратилась Декан, которая была «озабочена его нынешней успеваемостью по её дисциплине и результатами грядущих экзаменов», она с характерным ей понимающим видом попросила подойти к классу трансфигурации после уроков. Рону оставалось только развести руки и согласиться. Нет, он не считал себя великим магом трансфигуратором и явно не вкладывался достаточно в изучение этого предмета, и всё же, было обидно. Возможно, это МакГонагалл так волновалась об учениках своего факультета, возможно, проблема совсем не в нём. В ответ разум подкидывал идентичные разговоры с другими профессорами, уверяя Рона, что он полнейший идиот. Постоянно, зачёты, поджидающие в конце семестров, а сейчас такие важные экзамены, подавляли его еще задолго до из проведения. Превращали время, отложенное на размеренную подготовку, в чистейшее мучение. Неизменно, это становилось чересчур и Рон просто забрасывал всё, не успевая разобраться, придумывал отговорки для себя и других. Рон хмурился – он понимал, что не дурак, и поэтому понимал, что сложившаяся ситуация – результат только его дурацких поступков. Он был расстроен и зол. Парень сошёл с лестницы. Из коридора послышался грохот и из дверного проёма на лестничную площадку выкатились большие изумрудные бусины. Они переливались на теплом свету настенных ламп чересчур ярко. За ними, чертыхаясь, вышел Забини с коробкой в руках, она не была огромной, но доверху заполненной такими же бусинами. –Забини! – удивлённо воскликнул Рон. Слизеринец присел на колени перед рассыпанным и только потом заметил парня. –Привет, Рон, – улыбнулся он и принялся методично перекладывать бусины обратно в коробку, стараясь не трогать их больше нужного, – Куда идешь? –Я? Да, вот, МакГонагалл позвала меня... По учёбе... Не важно, вобщем, – гриффиндорец скривился и отмахнулся от мыслей о предстоящей мозготрёпке, – Давай, я тебе помогу? Рон подошёл к нему и уже было опустился рядом, но Забини выставил руки. –Нет, не трогай их! Я сам. Рон озадаченно встал, наблюдая за чужими аккуратными движениями. –Что в них такого? –Не могу сказать, – Забини ухмыльнулся заговорчески, – Это для Франкаччеллы. Рон вскинул брови. Давно он не слышал о Франкаччелле. Не то чтобы, её больше не было, все знали – вместе с СОВ грядёт Франкаччелла. Он привык под конец года слышать от пятикурсников речи о ней, полные восторга и предвкушения, и разные байки («В восемьдесят первом на Франкаччелле пела Билли Уикдэй!», «Эта Франкаччелла должна войти в историю! Не могу представить, чтобы когда-то ещё было столько алкоголя!», «Однажды, когтевранцы провели Франкаччеллу в кабинете директора!»). Рон не был уверен, что всё, что говорили было правдой, но всё равно не мог дождаться своего пятого курса, однако, когда пришло время, обсуждения стихли. Когда он был на третьем курсе настала очередь гриффиндорцев проводить Франкаччеллу. Фрэд и Джордж как раз перешли на пятый курс и Рон кипел от зависти. Он помнил так ярко и точно, как находил разноцветные постеры, поблескивающие золотом на свету, в потайных местах общей комнаты и всего остального замка; десяток коробок с различными украшениями, алкоголем и другими вещами, что он обнаружил под конец года в пустой комнате на восьмом этаже (будто, для этого и создана). Конечно, Рон тогда не увидел своими глазами Франкаччеллу, он даже не знал, где она прошла, всë-таки, это праздник только для пятикурсников, а братья даже по окончании учёбы отказывались рассказать, как всё было. «Лучше узреть самому, чем слушать чужие рассказы. Просто подожди ещё немного», и Рон ждал, он в предвкушении наблюдал, как пуффендуйцы нагоняли ажиотаж вокруг Франкаччеллы заколдованными учебниками, которые при легчайшем прикосновении запевали приглашательные песни, и наконец-то наступил пятый курс. Слизеринцы на расспросы кидали загадочные фразочки, а затем и вовсе перестали уделять им внимание. И, ладно, они не кричали из каждого угла о празднике, это хоть и было негласной традицией, но, на самом деле, оставалось занятием бесполезным – все с радостью пришли бы что с рекламой, что без, но, вот, уже экзамены дышали в спину, а ничего неизвестно. Ни время, ни место. Что остаётся думать? Рон, отчаявшись, боялся, что слизеринцы решили разрушить традицию, жившую дольше, чем они сами, а его личная нелюбовь к змеиному факультету только поддакивала этим мыслям. –Франкаччелла? А не поздно ли вы спохватились? – скрестил руки парень, не зная, рад он больше, удивлён или раздражён. –По-твоему, мы только сейчас начали? –Не знаю. От вас ни слуху, все уже решили, что вы ничего не готовите. Забини рассмеялся и поднялся с коробкой в руках. –Мне кажется, только ты так думаешь, – парень взял свою ношу поудобнее и взглянул на гриффиндорца, – Хочешь помочь мне донести оставшиеся? – Рон вопросительно выгнул бровь и он пояснил, – Там ещё три такие же стоят. –Ну, не знаю. У меня как бы МакГонагалл и всё такое... – неохотно протянул Рон. –Как хочешь, – слизеринец пожал плечами, – Если спешишь, я тебя не держу. –Да... Мне нужно идти, и обсудить мою успеваемость, и... Эх... – он честно всеми силами тянул себя на эту злосчастную встречу, но это было за гранью его возможностей. Тем более, Франкаччелла. Франкаччелла. – На самом деле, приду я туда раньше или позже – не очень-то важно. Думаю, ничего страшного, если я тебе немного подсоблю. –Да? Замечательно, если так, – Забини ещё раз блеснул зубами. Парни завернули в коридор, где их встретили обещанные три коробки. Рон добавил одну Забини, и сам взял оставшиеся две. –О. Не лёгкие, – пробормотал он. –Ага. –Почему не отлевитируешь? –Они зачарованы. –Коробки? –Нет, то, что внутри, – усмехнулся Блейз, – Мы зачаровывали их за школой. Я не был уверен, какое влияние окажет посторонняя магия, поэтому не стал рисковать. Если я их испорчу, придётся потратить целые сутки на исправления, а они нужны уже сейчас. –Сутки? – удивился Рон, – Что вы с ними такого делали? –Пойми, Рон, не так уж просто сделать что-то хорошее без помощи профессоров. Это ведь не просто попойка, а Франкаччелла. Она должна быть грандиозной. –Они и не должны помогать. В этом ведь вся суть Франкаччеллы, – на самом деле, изначально Франкаччелла была кодовым названием для попойки пятикурсников перед экзаменами «на удачу». Традиция тянулась уже вторую сотню лет и естественно терпела различные изменения. Франкаччелла стала студенческим праздником: менее скромным, более торжественным, но она не потеряла своей сокровенности и эксклюзивности. Да, раньше это было тайной от профессоров, но сейчас каждый дурак понимал, что они всё знают (И Рон не был уверен, являлось ли этому причиной неудачный выбор кодового названия, которое буквально кричало «Кутëж!», или тот факт, что половина профессоров Хогвартса отпраздновали свою Франкаччеллу.) и лишь позвали студентам насладиться ощущением тайны. –Не должны, но ещё как помогают, – возразил Забини, – Больше тебе скажу, от «ненастойчивой помощи» некоторых почти невозможно отвертеться. –Серьёзно? Чëрт, не знал, что всё так, – он был немного разочарован. Он никогда не видел, чтобы профессор помогал кому-то с организацией, и братья ему ничего об этом не рассказывали. Однако даже крепчайшие семейные узы не изменят того, что учеников других курсов исключали из подготовки к празднику, и такое заявление было попросту нечем опровергнуть, – Но всегда ведь можно отказаться. –Можно попробовать, а можно сделать проще и не дать им узнать о том, что мы что-то делаем. Поработать в спокойствии. –Так, вот, зачем была вся эта таинственность! –Да, м-м, – протянул Блейз, – Но это была вторичная причина. –А, какая основная? –Самый сладкий кусок пирога тот, что не ожидаешь найти, – выставил он незамудрëнную аллегорию. –Это точно, – улыбнулся Рон, – Подожди. Я, получается, весь сюрприз себе испортил? –У тебя есть время, чтобы попытаться всё забыть, – ответил Блейз, когда они спустились в подземелья, – Кстати, я хотел спросить. –Да? –Помнишь, в прошлом году на трансфигурации мы превращали животных в дерево? – Рон подавил измученное выражение лица (он же только перестал думать об этом дурацком предмете) и кивнул. Тогда их задачей было не просто превратить норку в неподвижную деревянную статуэтку, но и сохранить в ней жизнь, движение. Едва ли Рон справился хоть с чем-то, – Твоя норка тогда, эм... Вросла в парту? –Я помню. Её полумёртвые дёрганья до сих пор преследуют меня в кошмарах, – парень слабо усмехнулся. Он не очень хотел обсуждать свою неудачную работу, но ещё меньше хотел это показать. –Она была вполне живая, – возразил слизеринец. Не казалось, что он смеялся или осуждал Рона за ошибку, – Просто немного напугана. На самом деле, это было впечатляюще. Ты можешь повторить? –Могу. Честно сказать, вообще не уверен, могу ли по-другому. Для чего это тебе? –За школой стоит пролесок. Там пройдёт Франкаччелла. В общем, Панси...– начал Забини, но Рон его перебил. –Ты хочешь, чтобы я помог тебе с Франкаччеллой? – спросил он удивлённо, но тихо, боясь, что их могут услышать, несмотря на то, что в коридоре никого не было. –Да, – Блейз в ответ тоже отчего-то зашептал, – Ничего, если не согласишься. Понимаю, традиции. Рон не хотел отказываться. Его больше удивляло, что этот странный трюк с норкой может быть как-либо полезен слизеринцам. Не то чтобы, он хотел им помочь. Было интересно поучаствовать в подготовке к вечеринке, которую он ждал с первого года обучения (раз уж Блейз его просит) . –Нет, продолжай. –Панси помешана на древних кельтских магах, – после короткой паузы продолжил Забини, – Их символы, легенды... Мало чем отличается от того, что мы изучаем, только древнее и сложнее, – он глянул на Рона, будто тот что-то в этом смыслит, и перешёл к делу, – На прогалине в пролеске растёт каштановое дерево. Большое. Мы долго думали, что с ним сделать, а потом, Панси ударила в голову эта одержимость. Она всё говорила про Цернунна, его атрибуты, – парень устало покачал головой, – Панси очень ответственная, деятельная, но она ужасно перебарщивает. Если с этим что-то не сделать, мы будем праздновать не Франкаччеллу, а Солнцестояние. –Ясно... – протянул Рон. Он почти ничего не знал о Паркинсон. Конечно, он видел её в Большом Зале, школьных коридорах и на уроках, пару раз они вместе выполняли групповые задания, но совсем ни о чëм не говорило. Для него она была такой же заносчивой девушкой, как Малфой. Однако же, странно было слышать о слизеринцах что-то, кроме гадостей, – И причём здесь я? –Ну, как же, – Блейз снова посмотрел на него, будто Рон и так должен это знать, – Цернунн – кельтский маг*, в легендах его называли покровителем леса. Мы это проходили. Он покровитель деревьев и покровитель лесных зверей. Смекаешь? – Рон неуверенно кивнул, – Вот, представь, могучий каштан стоит посреди поляны, а из его ствола растут звериные головы: змеи, барана, оленя, единорога, – на последнем он запнулся, – Хотя, это уже чересчур. Вряд ли нам удастся поймать единорога. Но, уверяю, это будет величественно! И Панси может успокоится. Блейз звучал воодушевлённым, довольным своей идеей. Рон представил такую картину, это было необычно, красочно, правда, он не мог представить, что сам сможет создать что-то красивое. Он не очень понимал, почему Забини был так уверен в его способностях, но возразить ему не решился, уж слишком убедительным он был. –И остальные слизеринцы не будут против того, что я в этом участвую? – спросил парень, решив не уделять внимание своим сомнениям. Забини пожал плечами. –Не знаю. Не обязательно им об этом говорить, – сказал он буднично. Видимо, для него было обычным делом скрывать что-то от своих сокурсников, своих друзей. Что сказать – слизеринцы. Рон на секунду задумался, правильно ли было на это соглашаться. Особенно, когда сами слизеринцы так отчаянно избегали чужого вмешательства. Он немного помолчал, размышляя, а затем кивнул. –Ладно. Я в деле, – всё же, помощь от профессоров и от других студентов – вещи принципиально разные. Рон мог во всех красках представить, как бы выглядело «ненастойчивое и совсем не очевидное» предложение об услуге от того же Флитвика. В добавок, что-то ему подсказывало, что Фрэд и Джордж сами приложили руку к Франкаччелле ни раз, и даже не два. –Замечательно, – Блейз благодарно улыбнулся, – Знаешь, если бы не наткнулся на тебя, даже не подумал бы об этом. –Всегда рад появиться в нужное время, – усмехнулся Рон. Увлечённые разговором парни не заметили, как дошли до конца коридора. Они остановились у голой стены. –Пришли, – констатировал Забини. Они опустили коробки на каменный пол, – Спасибо за помощь. Рон кивнул в ответ и на прощание. Он поспешил к выходу из подземелий. Совсем не хотелось отшиваться у гостиной Слизерина одному дольше, чем нужно. Он поможет Блейзу с Франкаччеллой. Такие новости оказались именно тем, чего так не хватало в этот дрянной день. Рон с новыми силами направился на встречу с МакГонагалл. На улице вечер всё ещё был не тёплый. Не летний, совсем ещё майский. Девушка съёжилась от ветра, гулявшего у воды. Лёгкая блузка и юбка не прикрывающая колени совсем не спасали от холода, но она не хотела уходить. Не могла. Если она снова взглянет на него, она чувствовала, в ней что-то взорвётся, что-то сломается, она расплачется или скажет что-то неправильное. Это было ноющее тоскливое чувство зависти, которое она не могла понять, сколько бы не думала. Поэтому девушка сидела у Чёрного Озера, кусала губы, смотрела, как по водной глади пробегают водомерки. У озера уже никто не гулял, и судя по времени она пропустила ужин. Вот, что они теперь делают: не приходят втроём в Большой Зал, прогуливают занятия, сбегают от своих друзей. И Гермиона не могла винить Гарри в этом, ведь она делала так же. Последние несколько дней были невыносимыми. После случая на Травологии Гарри стал вести себя странно. Он был задумчивым, молчаливым, при любой возможности сверлил Малфоя каким-то непонятным взглядом, но стоило ему об этом сказать, парень тут же уходил в свои глубокие размышления и совсем терялся. Малфой тоже был сам не свой: (в других обстоятельствах это было бы сродни божественному жесту милосердия) слизеринец ни разу не оскорбил гриффиндорцев, не подкалывал их, не посылал ехидные насмешки. Ни одной «грязнокровки» – слова, которым Малфой так любил разбрасываться, совершенно не понимая, насколько оскорбительно это было. Стоило радоваться, он наконец-то потерял интерес к троице, но Гермиона чувствовала, что-то происходит. В тайне от чужих глаз и от друзей между Гарри и Малфоем что-то происходило, их вид буквально кричал об этом, и девушку разъедали изнутри различные опасения. Поначалу это не выходило за рамки, Гермиона волновалась за друга, даже корила себя за излишнюю тревожность. В разговоре Гарри был до смешного скрытным, но она не решалась спросить напрямую, только гадала. А этой ночью ей не спалось. Гермиона вертелась в кровати, мусоля беспокойные мысли, казалось, до бесконечности. Гарри такой хороший, такой добрый, её лучший друг. Неужели он предпочитает переживать свои трудности один? Почему не расскажет ей, не позволит помочь? Они всегда были рядом друг для друга. Гермиона была первой, кому Гарри доверял все свои переживания, именно ей он рассказывал особо тяготящие истории из детства с его приёмной семьёй, и, пусть он уже отпустил это, не держал на них зла, девушка до сих пор считала каждый разговор настоящим актом доверия. Он доверял ей, а она доверяла в ответ и всегда была чуткой, понимающей, ненастойчивой, терпеливо ждала, когда друг сам откроется. Однако же, сейчас было по-другому. От чего-то Гермиона не могла сдержаться, не могла сказать себе «Спокойнее, ты ничего не добьёшься, если будешь давить». Ей хотелось заставить парня рассказать, что происходит, накричать, обвинить его, чëрт знает в чëм. Было ли тому причиной странное поведение Гарри? Или ещё более странное поведение Малфоя? Наверное, думала Гермиона, уткнувшись лицом в подушку, она начинала хотеть чего-то большего. Больше честности, больше доверия. Больше Гарри. Внезапно Гермионе хотелось полностью обладать его вниманием, его словами и взглядами, его прекрасным телом. Быть девушкой, о которой Гарри может говорить часами, им любимой и желанной. Дыхание затрепетало в груди от мысли о том, как обычно, по-дружески лежащая на её плече рука могла бы опуститься чуть ниже. Душа пылала, как огонь в камине в тихие интимные вечера, которые друзья проводили втроём. Тогда Гермиона смущённо, стараясь не казаться очевидной, смотрела на... Ну, вообще, тогда она любовалась веснушками на щеках Рона, но теперь влюблённость в него казалась совершенно несерьёзной по сравнению с её чувствами к Гарри. Они были такими интенсивными, яркими и новыми, но казались правильными. Будто, именно этого она всегда желала – быть с Гарри, только с ним. Но, разве у неё был шанс? Он никогда не посчитает её больше, чем подругой. В школе учились десятки волшебников и волшебниц гораздо привлекательнее и в два раза больше тех, кто был без ума от Гарри. Он милый, весёлый, популярный парень, конечно, на него засматривались, о нём мечтали, и это разбивало Гермионе сердце ещё сильнее. Она никогда не была собственницей, едва ли она имела наглость быть такой по отношению к Гарри, но после этой бессонной ночи всё перевернулось. Когда за завтраком Джинни Уизли, к которой Гермиона сама с нежностью относилась как к младшей сестре, завела разговор о квиддиче, спрашивая совета у Гарри, хотя очевидно сама прекрасно понимала все нюансы роли ловца, это больше не вызывало у девушки сочувственно-умилённой улыбки тому, насколько парень слеп к чужим чувствам. В ней пылала злость, ревность. Её злили все: девушки, строящие ему глазки в коридорах, младшие, что восхищённо охали при каждой встрече с гриффиндорцем, излишне дружелюбные ученики. Гарри и раньше не замечал интереса к самому себе, а погружённый в ситуацию с Малфоем не замечал вообще ничего. Кроме Малфоя. Конечно. Поначалу Гермионе было стыдно за такие мысли, но вскоре полная картина сложилась из маленьких кусочков и подозрений. Это положило начало не самым умным её решениям. После полудня, отмахнувшись от Рона и расспросов о её самочувствии, девушка смогла остаться наедине с Гарри, чтобы наконец-то добиться от него объяснений, что происходит. Они стояли за углом у кабинета истории магии. В перерывах между уроками было людно, парень провожал задумчивым взглядом проходящих мимо, девушка смотрела на него. В этот раз она была настроена не дать ему уйти от обсуждения, а поставить вопрос ребром. Это было порождением её эгоистичной ревности, а не искренняя забота о друге, признавала она тогда, и всё равно не желала отступать. В своих мыслях она уже зашла слишком далеко, пересекла чёрту адекватности, было поздно сдаваться. –Гарри... – решительно начала она, но так и замерла на полуслове. С другой стороны коридора, элегантно порхая сквозь толпу, вызывая лёгкое чувство дежавю, к парню подлетел бумажный журавлик. Он покрутился перед ним, совершил пару кульбитов – выделывался. Напоследок кокетливо махнув крылом, лист развернулся и плавно опустился в чужие руки. Гарри удивлённо вздохнул, глядя на его содержимое. Гермиона, будучи прерванной, раздражённо, но всё же заинтересованно заглянула вместе с ним.

«Сегодня ты особенно сексуален. ХОХО Драко»

Витиеватым почерком было выведено послание. Таким же наглым и неприличным оно ощущалось, как и его отправитель. Кудрявые буквы будто зло насмехались над девушкой за то, что та влезла не в своё дело, подставила себе же ногу, но Гермиона не поддалась на упрёк совести. Гарри медленно, почти со скрежетом, повернулся к подруге, его щëки пылали румянцем, а лицо выражало чистейший ужас. –Это... Эм, это... – замямлил он, пока глаза бегали по лицу девушки, будто моля её об отговорке. –Ужасная шутка, – выдохнула Гермиона, хотя всем нутром не желала подыгрывать этим двум, но её решимость и гнев обрушились прахом на землю при одном только взгляде на такого растерянного, нуждающегося в её поддержке Гарри, – И как ему не надоест? –Да, точно, – Гарри кивнул и скомкал злосчастную бумажку, чтобы никто больше не видел, устало бормоча себе под нос, – Да, совсем не смешно. Девушка больше ничего не сказала, отвернулась. За толпой студентов она разглядела белобрысую макушку. Он стоял, улыбался бесстыдно и радостно. Не ей, конечно – Гарри. Тот смотрел в ответ, поддаваясь на злокозненные Малфоевские манипуляции. Гермиона всегда чувствовала себя третей лишней в их взаимоненавистных отношениях, а теперь Малфой вытворяет такое. В груди кольнуло завистью. Почему она не может так же завоевать внимание Гарри? Девушка просидела последние два урока без единой мысли об учёбе, только горькое ощущение Гарри, что был так далëк, хоть и сидел рядом. –Да что, в самом деле, происходит?! – не церемонясь воскликнул Рон, поймав её у лестниц к общежитию. –Рон, не сейчас... – вздохнула она, не глядя на него. Гермиона ступила на лестницу, но парень схватил её за руку. –Постой же ты! – он заставил её развернуться лёгким рывком, – Что происходит? Почему вы от меня бегаете? Сначала Гарри, потом ты. Ладно, он, но ты... Почему ты не поговоришь со мной? Рон был обеспокоен и раздражён, он сжимал ладонь на её запястье достаточно сильно, чтобы показать своё возмущение, но не причинить боль. У Гермионы не было на него сил. Было сложно выносить свои собственные чувства, что уж говорить о чужих. –Я не бегаю от тебя, – покачала головой она. –Да ну? Если бы я тебя не схватил, ты бы даже мне ничего не сказала. –Нет... – оба понимали, что это ложь, – Здесь просто не о чем говорить. Рон посмотрел на неё взглядом, о котором он сам, кажется даже не подозревал. Этот редкий, нежный взгляд парень кидал, лишь когда они оставались наедине. Гермиона могла быть слишком робка, чтобы ответить на него, слишком неуверена в его правдивости, но она его замечала. Оставляла в укромном уголке своего сердца и наслаждалась, тем чувством, что он приносил. Рон мог быть золотым идиотом, когда дело доходило да его чувств, и от того их проявления были чисты и правдивы. Слова, значение которых были пока размыты для него, они были только для неё. Прежняя Гермиона, счастливая и смущенная, бережно принимала их, но сейчас все это было лишь гнусным напоминанием о нежных чувствах, которые она хотела разделить теперь с совершенно другим человеком. –Гермиона, – Рон вздохнул, стараясь прогнать раздражение, – Ты поступаешь нечестно. Я вижу, что тебя что-то тревожит. Я хочу тебе помочь. Мы же друзья, тебе не нужно ничего таить. –Нет. –Но... –Нет! – почти что прорычала она. Весь день её терпение по крупицам покидало её, выливалось в океан событий и нестерпимых чувств, и Рон израсходовал его последние капли ещё в самом начале их разговора, – Даже если бы я хотела, Рон, даже если бы меня действительно что-то тревожило, как ты себе возомнил, ты будешь последним человеком, к которому я пойду. Ты бы никогда не понял, что меня по-настоящему волнует, так что, пожалуйста, прекрати меня донимать и займись своими делами! Рон замолчал сначала удивлённо, затем потупил взгляд. –Как хочешь, – выплюнул он и затопал вверх по ступенькам к мужским спальням, но на полпути развернулся, – ...Только, знай, ты не права. Я может и не пойму тебя сразу, но я хочу понять. И я хочу помочь. Он ушёл, громко хлопнув дверью, а у Гермионы защипало в глазах. От стыда перед Роном? Нет. От грусти о Гарри. Насколько сильно ей должно было быть совестно, настолько ей было плевать. Всё меркло рядом с Гарри. Рон был лишь катализатором, заставившим всё, что было внутри, стремиться наружу. Она выбежала из гостиной. Хотелось остаться одной, разобраться в себе. Разобраться не вышло. Получалось лишь печально мусолить образ Гарри у себя в голове. Каждый раз, пытаясь осмыслить свои чувства, Гермиона натыкалась на непреодолимый блок в сознании, что, будто запрещал ей мыслить разумно. Возможно, так и должна ощущаться любовь. Люди теряют голову от любви: ведут себя как идиоты, страдают, совершают большие поступки. Возможно, и её настигла участь настоящей любви. Не сказать, что это оказалось замечательным чувством. Перевалило за вечер. Вода в Чёрном Озере больше не отражала рыжее закатное небо, ещё не темно, но деревья на другом берегу уже сливались в одно серое пятно. Постепенно наступала ночная тишина, только ветер гудел в ушах, заставляя волосы на теле встать дыбом. Гермиона обхватила колени, прижала их к груди и сильнее вжалась в ствол сосны позади неё. Холод не волновал (попади она сейчас в арктическую реку – и глазом бы не моргнула), это тоска заставляла её дрожать. Она мечтала немного болезненно, будто назло себе, что Гарри взволнованный окликнет её издалека. Он будет растрёпан, без верхней одежды, как и она, тяжело дышать после бега. Он спросит, почему она так расстроена, спросит, не он ли её обидел, а она лишь покачает головой, польщëнная его вниманием. Гермиона посмотрит ему в глаза и Гарри всё поймёт без слов и объяснений. Он ответит на её безмолвное признание сладким «Я тоже», сядет рядом и их колени неловко столкнуться. Оба усмехнутся смущённо, Гарри даже покраснеет. Гермиона возьмёт его за руку, тёплую, ведь не он сидел который час под этой несчастной сосной у озера, их пальцы переплетутся. Туманный неприглядный вечер окрасится яркими цветами, так, что захочется зажмуриться, но не от боли, а от радости. Захочется поцеловать Гарри без страха быть отвергнутой, ведь наконец она смогла сбросить с плеч эту ношу. Но это лишь несбыточные фантазии. Гермиона понимала, что большего, чем она уже имеет, ей не получить. И хоть этого было недостаточно, придётся смириться. –Гермиона! – раздался позади тот самый голос, – Я весь вечер тебя ищу. Что ты здесь делаешь так поздно? Гермиона обернулась, сердце замерло в груди. Реальный Гарри был, конечно, лучше, чем в её мечтах. Он подошёл поспешно и опустился рядом. –Всё в порядке? – девушка молча кивнула, Гарри тоже кивнул, не прочитав в её взгляде послание, как это было в фантазии, он без промедления перевёл тему, – Ладно, в общем, послушай... Ах, – он вздохнул и провёл рукой по лицу, – Наверное, мне стоило сказать это в самом начале, просто, Малфой... После этой, вызывающей зубной скрежет, фамилии его слова перестали иметь какое-либо значение. Когда Гарри так близко, смотрит на неё своими малахитовыми глазами, сидит, почти касаясь плечом, даже запах его можно расслышать – кажется, этого может быть достаточно, если загнать свои желания поглубже, но он открывает рот и снова оказывается не с ней. Будто жизнь Гарри вертится вокруг Малфоя. Будто они были парной звездой, а Гермиона вот-вот сойдёт с орбиты внимания Гарри. –...Он подарил мне гигантский перстень и букет цветов! Это я тебе не говорю про вчера, и позавчера, и... – за всё это время не заметив опустошённой взгляд Гермионы, парень продолжал, – Пожалуйста. Я не знаю, что мне делать. Помоги мне. –Гарри, – после долгого молчания произнесла девушка, – Ты влюблён? Он посмотрел на неё испуганно. –Я влюблён? Это Малфой сошёл с ума, причём здесь я? –Ты не понял, – горько усмехнулась Гермиона, –Я спрашиваю, влюблён ли ты. Знаешь ли ты, какого это всей душой и телом желать другого человека? Как тяжело видеть его с другими? Ты знаешь, как тяжело любить? –Я... – ещё более испуганно протянул Гарри, – Гермиона, у тебя всё хорошо? Может пойдëм внутрь? –Я держусь из последних сил, чтобы не сотворить какую-нибудь глупость, когда я с... – «тобой», единственное, на что не хватило смелости, хоть язык её развязался и девушка не могла перестать изливать свои чувства, – ...С ним. Я знаю, что навсегда буду для него лишь подругой. Самой близкой подругой. Но я хочу большего, – Гермиона запнулась, в горле стоял ком рвущихся наружу слëз, – Это нечестно, эгоистично, понимаю. Я не могу ждать от него ответа, прекрасно зная, что он влюблён не в меня. Ему не должно быть тяжело из-за моих глупых чувств. Я хочу отпустить, но уже слишком сильно люблю... – Гермиона опустила голову, скрывая глаза, – Прости. –Эй, чего ты? Не извиняйся, – тёплая рука опустилась на девичьи плечи, успокаивающе поглаживая, – Всё хорошо. Ты же про Рона говоришь, да? Так ты ему нравишься, это все видят. Не волнуйся. –Ты не понимаешь, это... – начала она, но всхлипнула. –Или он тебе наговорил чего-то? Если хочешь, я поговорю с ним. Поставлю мозги на место. Но не злись на него сильно, знаешь же он иногда говорит не подумав, – Гарри совсем не понимал её чувства, и Гермиона хотела снова ему подыграть, но, действительно, любила слишком сильно. –Нет, замолчи! – она откинула его руку, – Рон мне ничего не сделал, я вообще не о нём говорю. Это ты! –Что, я? – спросил Гарри так наивно, будто на уровне подсознания не желал принимать правду. –Ты! Я люблю тебя! – Гермиона вскочила, не давая Гарри увидеть своё заплаканное лицо, и направилась в сторону замка. Гарри тоже встал, но она отрезала пылко и безотказно, – Я знаю, ты никогда не ответишь мне взаимностью. Не иди за мной. Девушка прошла немного, затем всё же обернулась. Конечно, Гарри не пошёл за ней, она ведь попросила. Он повёл себя как хороший друг. Друг. Видимо, стоит принять безысходность её чувств, даже если они переполняли, даже если сжимали сердце болью. Даже если это окажется невозможным, она попытается загнать их глубже, не любить. Лишь бы не видеть эти уставшие глаза, созерцающие водную гладь, будто только в ней он может найти успокоение. Ради Гарри Гермиона больше не зарекнëтся об этом, притворится, что ничего не произошло. Она почти бежала по тёмной дороге, надеясь поскорее уснуть и не видеть во сне свою любовь.