Отпускай

      Тарталья едва успевает изменить траекторию, когда налетает на Чжун Ли, мирно стоящего у светофора и ожидающего зелёного света для пешеходов. Он слишком погрузился в свои мысли и спешил, чтобы замечать хоть что-нибудь вокруг, и теперь винит себя за невнимательность.       Директор же, похоже, не сердится на него за подобный промах, наоборот, тепло улыбается и кивает Чайльду. Он поправляет своё и без того идеальное пальто, умудряясь при этом не уронить портфель, и едва различимо постукивает носком ботинка по земле, пока секунды медленно утекают. — Доброе утро, Аякс Александрович, — наконец произносит Чжун Ли, очевидно, считая это мгновение лучшим. — Нам с Вами следует поторопиться, если мы не хотим опоздать. — Правда? — немного удивлённо спрашивает молодой человек, пытаясь отдышаться. — Я думал, что, раз уж наткнулся на Вас, то точно не опаздываю. — Почему? — Ну, Вы же никогда не опаздываете… — с улыбкой и последним задыхающимся вздохом бормочет Чайльд, переминаясь с ноги на ногу.       Директор улыбается, и Тарталья по его профилю может видеть, как вокруг его глаза образовываются маленькие морщинки. Чжун Ли, кажется, даже фыркает или смеётся. Чайльд ещё слишком мало знаком с этой его стороной, чтобы осмелиться судить, что это был за звук, но всё равно решает не сердиться на себя, что ляпнул такую глупость. — Как видите, всегда есть исключения. — Ну Вы-то наверняка не проспали. — Нет. Меня задержал… задержало одно дело. А Вы проспали? — Ну, почти, — с улыбкой признаётся Тарталья, пожимая плечами. — Телефон отключился, а у меня на нём будильник.       Чжун Ли опускает глаза, но Чайльд всё равно успевает заметить в них весёлую искорку, пока они не начинают двигаться вперёд по переходу. Он не знает, почему, но ему становится ещё уютнее и приятнее, будто мужчина совершенно на него не сердится за то, что он признался в такой глупой причине опоздания. — Поэтому лучше иметь обыкновенный будильник, Аякс Александрович. Он редко даёт осечки. — Как в советское время, Вы имеете в виду? — недоуменно спрашивает Чайльд, пытаясь не скакать вперёд слишком быстро, чтобы директору было удобно поспевать за ним. — Так сейчас никто такими не пользуется… — Отчего же? Я только такому и доверяю. Ещё ни разу за пять лет не подвёл меня. — Да? — рассеянно спрашивает юноша, занятый представлением того, как должно выглядеть пробуждение господина Чжун Ли со стороны. — Это… Ладно, возьму на заметку.       Он не видит разницы между будильником и телефоном, потому что шанс забыть про заряд аккумулятора гораздо ниже, чем шанс забыть про необходимость завести часы. Не зря же, наверное, большинство людей предпочитают многофункциональность гадждетов старым приборами. Тем не менее, Тарталья не собирается спорить с директором хотя бы потому, что он ничего не докажет, но обидит такого приятного человека. Он вообще не хочет спорить с Чжун Ли. — Вы улыбаетесь, — замечает мужчина. — Очевидно, считаете это глупостями? — Нет, что Вы, — бормочет Чайльд. — Конечно же не считаю. Просто вспомнил про… э… младшего брата. Он иногда выкидывает такие глупости! — Вы говорите о Тевкре? — Вы запомнили, как его зовут? — удивлённо поднимая голову, спрашивает Тарталья.       Чжун Ли одаривает его взглядом, который юноша толкует как нечто вроде «конечно запомнил», и добродушно поджимает губы. — Я стараюсь запомнить всё, что касается моих коллег, Аякс Александрович, — отвечает он, неожиданно обхватывая локоть Чайльда пальцами, отчего тот вздрагивает. — Простите. Мне показалось, Вы забыли, что нам пора заворачивать.       Тарталья булькает нечто нечленораздельное, предпочитая спрятаться до самого носа в воротнике полурасстёгнутого пальто и молится всем богам, чтобы Чжун Ли не отпускал его как можно дольше. Он ощущает приятное покалывание по всему телу и одной лишь силой воли заставляет себя брести дальше, не смея оторвать взгляда от своих ботинок. — Ерунда, — бормочет он, нелепо, как ему кажется, усмехаясь. — Я и правда чуть не сбился с дороги.       Это ложь, но Чайльд не может признаться Чжун Ли, что тот схватил его безо всякого смысла. Наверное, директор тут же отпустил бы его локоть, а юноша ещё не готов лишаться чужого прикосновения. К тому же, убеждает он себя, если бы он и поспорил с господином Чжун Ли, он бы лишь расстроил его, а это последнее, чего он вообще может хотеть.       Мужчина улыбается ему краешками губ и погружается в собственные мысли, пока продолжает вести его по улице. Наверное, будь проходящие мимо них люди менее заняты личными делами и проснись они чуть больше, Тарталья бы испытал хотя бы немного стыда за странное положение, в котором он находится, но сейчас ему нет ни до кого дела. Какая разница, что о нём могут подумать, если он почти уверен, что никто даже не запомнит его лица? — Вы хотели поговорить со мной о Ска… Куникудзуси, — бормочет Тарталья, не в силах сладить с повисшим между ними молчанием, каким бы уютным оно ни было. — Да, — отзывается Чжун Ли, запнувшись, но поднимая глаза к его лицу и наконец отпуская. — Не лучше ли сделать это когда мы уже придём в школу? Сейчас ещё не настало Ваше рабочее время и Вы находитесь не на своём рабочем месте, чтобы мы обсуждали подобные вещи. — Вы придаёте значение подобным мелочам? — удивлённо спрашивает юноша.       Разве их директор не байка о постоянной работе на ножках? Во всяком случае, он, как говорили Чайльду многие учителя, готов был уделять время школе даже тогда, когда большинство из них уже уходило домой. — Да, и большое. Если бы Вы были сейчас в кабинете, я бы обсудил с Вами этот вопрос, но пока Вас там нет, предпочитаю, что мы с Вами отдохнули. — О… — бормочет Тарталья, не зная, что, собственно, ответить на это, и потому замолкая.       Ладно, это имеет определённый смысл, хоть такому, как он, этот смысл всё равно мало понятен. Чайльд вообще не понимает, что такого поболтать об этом дураке Скрамучче где-нибудь на улице, а не в здании школы, но всё же не спорит. Чёрт его знает, что правильно на попроще учителя, а что нет. Он всё равно начал делать всё неправильно с тех самых пор, как привязался к Чжун Ли намного глубже, чем того требуют их деловые отношения, поэтому ему нечего сетовать. Он просто ненормален сам по себе и совершенно не возражает против этого. Почему бы и нет? Пока директор не выгнал его из школы, он ведь считается сносным учителем, так? К тому же, дети, вроде как, привязались к нему… — Недавно я виделся с Вашей бывшей коллегой, — вдруг говорит Чжун Ли, перемещая портфель из одной руки в другую. — Кажется, она именует себя Синьорой. — Да, Синьора, — тихо подтверждает юноша.       Он до сих пор прекрасно помнит эту женщину так же чётко, будто видел её ещё вчера, хотя с момента последней их встречи прошло уже больше двух месяцев. Тогда они, вроде как, повздорили, и он боится, как бы она не наговорила гадостей о нём его директору. Или, что ещё хуже, она могла рассказать ему правду о профессиональной непригодности Чайльда и его разгильдяйстве, как она любила называть его любовь к развлечениям. — Простите, мы можем поговорить о Вашем прошлом?       Тарталья усмехается и кивает, будто соглашается в суде с приговором, против которого уже ничего не может возразить.       Его прошлое… Это даже просто звучит нелепо для человека его лет. Вся жизнь ещё впереди, он только начал! Другие молодые люди едва закончили образование, в то время как он уже… Впрочем, разве это имеет значение? Он был известен, а теперь просто катится по наклонной, и то, что было год назад или ещё раньше, уже не так уж и важно. Он стал таким же, как и остальные, а значит, выражение «прошлое» в связи с ним мало уместно. — Ваша коллега полагает, что Вы не заинтересованы в своей нынешней должности и хотели бы вернуться в спорт. Быть может…       Чайльд только небрежно отмахивается, надеясь, что не задел этим Чжун Ли. — Быть может, мне не нравится работать, Вы хотите сказать? О нет, господин Чжун Ли, это совсем не так. Мне нравится то, что я делаю. По крайней мере, это полезно, так что… так что не вижу причин возражать. К тому же, не буду же я просто сидеть дома и заливаться слезами, какой я несчастный, правда? Это глупо. — Вы правы. Я не хотел спорить с этим. Если бы у Вас была возможность, Вы бы вернулись к той карьере, которая у Вас была?       Тарталья останавливается посреди улицы, и директору приходится приложить некоторые усилия, чтобы сдвинуть его с дороги и открыть путь идущим сзади людям. В конце уже видны спины не особенно спешащих на первый урок детей, но Чайльд даже не пытается разглядеть среди них свой класс, занятый совершенно другими мыслями. — Жестокая шутка, господин Чжун Ли, — наконец отвечает он, тряхнув головой.       Ему кажется, что несколько секунд мужчина не может его понять, но затем его лицо омрачается, и он осторожно подталкивает Тарталью в сторону школы. — Простите, — бормочет директор так, будто что-то давит ему на горло. — Простите, Аякс Александрович. Я не хотел Вас задеть. — Простое любопытство, я понимаю, — чувствуя себя виноватым, спешит успокоить его юноша. — Всё в… э… Ну, почти в порядке. Я знаю, что такой возможности нет, так что это не имеет значения. — А если бы была? — отрешённо интересуется Чжун Ли, продолжая подталкивать Тарталью вперёд. — Но её нет. — Почему же? Вы упорны. Почему Вы считаете, что не сможете наверстать упущенного? — Вы знаете, сколько денег стоила одна эта операция? Нет, спасибо, у меня нет лишних миллионов, чтобы развлекаться подобным образом, господин Чжун Ли. Тем более, для меня… честь работать под Вашим началом, — едва успев подавить желание сказать «счастье», выпаливает Чайльда.       Директор, кажется, хочет сказать что-нибудь ещё, но предпочитает промолчать и перестать упорствовать. — Не буду давить на Вас. Прошу, не считайте, что я хочу избавиться от Вашей роли в школе, Аякс Александрович. Делать ближнего счастливее — долг каждого разумного существа, я так считаю. Тем более… Да, у меня есть причины делать счастливым именно Вас…       Последняя фраза Чжун Ли растворяется в воздухе, едва слышная, и Тарталья рисковал бы пропустить её, если бы не вслушивался в каждое слово директора. Она кажется ему слишком интимной, поэтому он решает не уточнять, по каким таким причинам директор должен делать его счастливыми, и без того почти уверенный, что это жалость. Ну, возможно, ещё немного уважение к его прошлой карьере. — Впрочем, — неожиданно стряхнув задумчивое состояние, говорит мужчина. — Ещё многое может измениться в будущем, разве нет? Загадывать далеко наперёд глупо. Единственное, что я сейчас знаю — мы уже опоздали.