***
В руках Антон держал визитку строительной компании с логотипом и названием, где чётко видны имя и фамилия с номером телефона. Смотря на буквы, он сомневался, надо ли напоминать человеку о себе, стоит ли что-то возвращать? Если он настолько слаб, то позвонит, а если имеет гордость, то засунет мысли об Арсении куда подальше. Но как, если он каждую чёртову ночь посещал сны Шастуна? Если делал счастливым и дарил всё, что можно. Как в таком случае отпустить? Поджав губы и выдохнув через нос, он убрал визитку и принялся искать информацию о жилье в Штатах. Он планировал, ещё до встречи с Арсением, дописать книгу, получить свои деньги и разорвать контракт с издательством, продать эту квартиру и эмигрировать. Такой расклад ему нравился, ведь тогда он мог бы начать жизнь заново, получить высшее образование или записаться на какие-нибудь курсы, научиться чему-то новому и жить, не задумываясь о прошлом. Открыв ноутбук и найдя несколько статей, он читал и прикидывал, в какую сумму может обойтись переезд в тот или иной Штат. Что ему дико нравилось, — так это то, что там, в Америке, его никто не знает. Значит, можно либо сменить деятельность, либо продолжить писать, сотрудничая с местным издательством. И нравилось, что именно в этой стране никто не станет осуждать за его ориентацию и любовь. В США он мог жить спокойно и не бояться, что от него отвернуться знакомые, узнав об ориентации. Слова Серёжи эхом отдавались у него в голове: — Пустишься во все тяжкие? Так разрывай контракт, посылай меня нахуй и сдыхай, как последняя подзаборная собака, на которую никто даже и не взглянет. Нет, такого Шастун для себя не хотел, но и отказаться навсегда от наркотиков не хотел. В таком случае оставалось снизить дозу, не мешать наркоту с алкоголем и перестать колоться. Если Антон хочет новой жизни, то придётся чем-то пожертвовать. Захлопнув крышку ноутбука, он взял сигарету из пачки, зажигалку, подошёл к окну и поджёг кончик никотиновой палочки. Затянулся, приподняв голову, и выдохнул. Его не пугали перемены, ведь был аспект поважнее. Здесь останется Арсений. Тот, о ком он думал почти всё свободное время. Тот, кто оставил его одного. Тот, из-за которого он убивал себя ещё больше. Мысли о мужчине растворялись вместе с уходящим дымом тлеющей сигареты. Второй день подряд парень не употреблял, что считал маленьким достижением, ведь уже долгое время каждый день в его организм поступал очередной наркотик. Раздался звонок телефона, поэтому Антон бросился в гостиную, где на диване валялся гаджет. Звонил главный редактор — Никита Иванович. Ответив на звонок, он поднёс телефон к уху: — Да, здравствуйте, Никита Иванович, — протараторил Антон. На том конце провода послышался выдох, потому он представил, как тот улыбается. — Здравствуйте, Антон. Простите за беспокойство, но мне нужно с Вами лично поговорить. Когда Вы свободны? — у Шастуна аж сердце замерло, ведь такие тона и предложения его пугали всегда. Неужели издательство потребует к следующей недели дописанную книгу? Или вообще, устало от такого писателя и само разорвёт контракт? — Завтра во второй половине дня. Что-то случилось? — последнее Шастун спросил с осторожностью, ведь если его уволят, то значит никакого переезда не будет, как и новой жизни. Так он и останется в небольшой московской квартире со своими зависимостями и проблемами. — Думаю, лучше всё обсудить при встрече, — спокойно звучал голос редактора. — Тогда жду Вас завтра у себя. — Да, хорошо. До встречи. Не дослушав ответ, Антон сбросил вызов. В груди всё сжалось, так как страх потихоньку поглощал парня. Он боялся, что не смог выполнить шестимесячный план — написать две книги — и теперь ему грозил разрыв контракта. Но, с другой стороны, голос Никиты Ивановича был спокойным, даже несколько весёлым — этот факт успокаивал. Но теперь юноша знал, что уснуть не сможет.***
На часах четыре утра, а Антон стоял на одном месте, не в состоянии сдвинуться с места. Из-за необходимости организма в желаемом наркотике, тело начало побаливать, а в сознании стояло одно требование: прими. Шастун сопротивлялся, так как не мог отправиться на встречу, находясь под кайфом. Он сглотнул, посмотрел на свои руки — начинался тремор. Третий день без наркотиков давался тяжело, ведь такого никогда не было. За год выработалась критичная зависимость, из-за которой без новой дозы начиналась ломка. Шастун всегда боялся ломки, поскольку это мучительно и невыносимо. Он много читал об её стадиях, но был убеждён, что это его никак не коснётся. Антон принимал бы в малом количестве не только ради эйфории, но и ради того, чтобы не переживать ломку. Неожиданно он услышал громкое сердцебиение. Прислушался и понял, что всё это не сон, потому что стало тяжело дышать. Он не мог даже совершить элементарное действие — сделать шаг. От того пришлось терпеть всё — и приходящую боль в суставах, и беспокойство, что не может ничего сделать. Антон уже корил себя за то, что так резко перестал принимать. Организм требовал новой дозы, а парень не мог удовлетворить это требование. Он не помнил сколько прошло времени, простоял он так час или три, но как только отпустило, Шастун бросился к тумбе, откуда достал таблетку экстази и сунул её в рот. Выдохнув и прикрыв глаза, он сел на диван, а после, пока мог, поставил будильник на двенадцать дня, чтобы не опоздать на встречу. Так как если «накроет» и он проспит, то Никита Иванович потом устроит ему взбучку. Тут даже Серёга не поможет. Вспомнив о лучшем друге, он нашёл его контакт в телефоне, нажал на значок трубки и подставил гаджет к уху. Ответили только со второго раза, ведь было утро, когда нормальные люди нежатся в кроватях. — Ты время видел? Мне вставать через час! Принял и день с ночью путаешь? — выдал Матвиенко сонным и раздражённым голосом. — Видел, успокойся. Да, принял, но только потому, что у меня началась ломка и мне стало страшно. Звоню сказать, чтобы ты к двенадцати дня был у меня и разбудил, если я буду в отключке. Я не знаю, когда меня накроет, потому лучше перестраховаться. Никита Иваныч звонил вчера, ждёт после обеда у себя. — Я знаю, он и мне звонил. Я к тебе перенаправил. Надеюсь, ты не сдохнешь через пару часов, потому что у меня на тебя есть планы в будущем, — фыркнул Серёга, на что Шастун закатил глаза. — Всё. Спи. Не забудь про меня, иначе он нас обоих убьёт. — Наркоман хренов. И бросил трубку. Антон ухмыльнулся, отложил телефон и распластался на диване. Эйфория мало-помалу забирала с собой, потому мысленно Антон был уже не здесь. Он в который раз убедился, что не бросит наркоту до самой смерти, ведь без «кайфа» по-настоящему плохо.***
Матвиенко открыл входную дверь своим ключом — Антон давно дал ему их на подобные случаи, — вошёл и услышал стук собственного сердца. Он мог через пару шагов увидеть уже мёртвое тело лучшего друга, ведь тот мог попросту переборщить с дозировкой, убивая ломку. А мог увидеть прежнего Шаста, пусть с расширенными зрачками, пусть под «кайфом», но главное — живым. Ступив в гостиную, Серёжа увидел на диване спящего Антона, свернувшегося калачиком на краю. Он облегчённо выдохнул, ведь парнишка жив, — что самое важное. Сняв верхнюю одежду, он принялся будить подопечного, на что тот мычал и мотал головой. Спустя нескольких попыток вырвать из царства Морфея Антона, юноша наконец открыл глаза и порадовался, что вообще проснулся. У него никогда не было ломки, от того теперь он не будет играться с собой таким образом. Антон помнил про встречу с начальством, потому скорее отправился в ванную, поблагодарив Серёгу за то, что пришёл. Принял душ, посвящая себя мыслям о грядущем будущем. Он не знал, что его ждёт буквально через два часа. Возможно, уже сегодня от него потребуют полноценный рассказ, который на самом деле ещё не дописан. Возможно, Никита Иванович скажет, что устал от такого писателя и готов подписать контракт с другим автором — более ответственным и талантливым. Могло произойти всё что угодно. Покинув кабинку душа, Шастун поднял глаза на своё отражение. Всё те же шрамы, будто напоминание о прошлом. Всё те же лица от обидчиков из детского дома. И всё та же ноющая и режущая боль, горящая красным огнём. Сделав два шага, он опёрся о раковину ладонями, посмотрел в глаза и понял, что необходимо надеть линзы, чтобы Никита Иванович не подозревал его в наркомании. Из шкафчика парень достал пару зелёных линз, почти не отличающихся от настоящего цвета глаз Шастуна. Надел и посмотрел на себя под другим углом. Какая вообще разница каким образом к нему приходит вдохновение? Разве есть кому-то до него дело? За исключением Серёги, конечно. Приведя себя в порядок, он сделал глубокий вдох и сказал себе, что всё будет хорошо. А чтобы это «хорошо» слышалось увереннее, Антон взял сигарету и зажигалку, заварил кофе и встал у открытого окна. — Скажи, ты совсем ебанутый? — появился на кухне Серёжа, оперевшись предплечьем о стену так, чтобы видеть профиль друга. Сунул руки в карманы и начал искать ответы на его лице. — Я, конечно, против твоей наркоты, но если ты решил бросать, то… — он не успел договорить. — Я не бросаю. — Чётко дал понять юноша, повернув голову на Матвиенко и заглянув в глаза. — И никогда не брошу, я тебе уже говорил. Эта ломка была первой и последней. — Шаст, — выдох, — думаю, тебя никто и никогда не заставит завязать, даже если ляжешь в клинику. Ты не хочешь быть здоровым и жить дальше, как все люди. Но если продолжаешь, то хотя бы не насилуй своё психологическое состояние. Антон смотрел в глаза лучшего друга, отдавая себе отчёт, что всё сказанное — правда. Вспомнился вопрос Арсения, что если в жизни появится человек, который покажет свою любовь, то что тогда? На что парень ответил, что полюбит в ответ и попытается бросить эйфорию. Но сейчас мнение иное — не бросать ни за что. Неважно, будет этот человек его бесконечно любить или он отдаст своё сердце, всё равно продолжит употреблять. — Продолжай навещать меня, хотя бы, чтобы проверить, не умер ли я, ладно? — спокойным голосом сказал Антон, после чего отвернулся и затянулся. Серёжа ничего не ответил, а дальше повисла тишина, в которой оба думали о наркозависимости. Первый хотел бы лечения Антона, чтобы он наконец слез с наркоты и начал новую, здоровую жизнь. Да только этого не хотел сам Шастун, ведь смысла в реабилитации нет. Он закончит свою жизнь так же, как большинство сломанных выходцев детдома.***
Постучав костяшками в тёмную дверь, Шастун аккуратно открыл её и вошёл в кабинет, а следом Матвиенко. Никита Иванович ждал их, потому улыбнулся, встал с места и поприветствовал. — Добрый день. Уж думал, не придёте, — протянул он руку, когда юноша оказался ближе. — Рад видеть Вас, Никита Иванович, — улыбнулся Шастун, пожимая чужую руку, Серёжа сделал шаг и так же ответил на рукопожатие. Антон стоял столбом и особо не слушал диалог редактора с менеджером, лишь смотрел то на одного, то на другого. Мысленно он был не здесь. Думал о том, что если в скором времени разорвать контракт и покинуть пределы России? Там, в Штатах, можно попробовать с чистого листа. В Америке его никто не знает, как обычного парня с изорванной душой и пустым сердцем. Так может, это и будет шансом быть другим человеком? Единственное, что останется неизменным, — наркомания. Шастун постарается не пить так часто, употреблять меньше и быть не Антоном Шастуном, а кем-нибудь другим. Он вернулся в кабинет Мартынова, проморгал, чтобы окончательно отогнать мысли о США. Менеджер смотрел так, словно сдерживал гнев. Шастун сглотнул и перевёл взор на Никиту Ивановича. — Собственно, я хотел обсудить с вами, — смотрел на Антона и Серёжу по очереди, — благотворительную встречу с онкобольными детьми, которые большие фанаты Вас, Антон, — внутри юноши вспыхнула гордость, что даже дети читают его книги, и даже несмотря на болезнь верят в лучшее. — Встреча будет проходить в больнице, Вам необходимо лишь с ними разговаривать, отвечать на вопросы и рассказывать что-то из своей жизни, но ни в коем случае не затрагивать тему болезни. У Антона не находилось слов, потому отвечать пришлось Серёже, который видел ступор друга. — Когда? — посмотрел в глаза Мартынова Серёга. — Через три недели. Это, скажем, вечер благотворительный, потому прессы не будет, разве что камеры для домашнего архива. — Отлично, — оскалился он, кивнув. — Наш Антон согласен. А детали мы обсудим позже. Шастун не помнил, как попрощался с редактором, как покинул издательство и сел в машину Матвиенко. Всю дорогу он молчал. Как он справится те несколько часов, которые посвятит детям? Этих маленьких созданий он, с одной стороны, боялся, а, с другой, — ненавидел. Да, это не те люди, которые испортили его детство, но они вполне могли бы быть ими. Прикрыв глаза, он внушил себе, что это совершенно другие дети, с другими проблемами и обстоятельствами. Это верующие в чудо люди, которые отчаянно мечтают о выздоровлении или хотя бы ремиссии. Всё будет хорошо — прозвучал в голове мягкий баритон.