НИЛ (наркотическая история любви)

      Антон решил, что лучше вычеркнуть Арсения из жизни, чтобы не сталкиваться с прошлым, которое и так он может видеть каждый день в зеркале. Видя эти шрамы, ему представлялись те страшные картины и он слышал тот истошный крик маленького мальчика. С тех самых пор он ненавидел абсолютно всех, кто причинял боль, кто безжалостно обращался с ним. Его больше не волновало, где эти люди, что с ними и как сложилась их жизнь. Обидчики оставили сотню травм в его душе и истерзали сердце настолько, насколько это возможно. Сосчитать сколько раз плакал Антон, проливая горькие слёзы, лившиеся ручьём, невозможно. Он терпел всё, слышал скверные слова в свой адрес, стоял и слушал, пока однажды ему не надоело.       Шастуна предали почти все, в том числе и родители, которые стали корнем всех проблем. Если бы он с рождения рос в полной семье, где его любили бы, то не было бы детского дома, боли и страхов. Его жизнь была бы намного лучше. Может, сейчас у Антона рядом была бы поддержка самых близких. И, может, он бы знал, что такое быть любимым.       Но в суровой реальности у Антона есть только он сам. Есть писательство, которым он болен и есть наркотики, в которые он влюблён. Что бы ни было, он не сможет бросить эйфорию. Всё началось после расставания с Ромой. Они познакомились в детском доме, только Рому туда определили после того, как у матери-пьяницы опека забрала сына. Именно в этом Аду они познакомились, а потом — не расходились. Романа Васильева он любил по-настоящему, как только мог. А тот в ответ любил то, что его любят. Ещё — красивое, несмотря на шрамы, тело писателя, чьё творчество считал пустой тратой времени. Но Антону нравилось погружаться в свой мир, задавать вопросы и искать на них же ответы. Он не бросал своё дело, даже когда ругал Рома. Тот считал тексты Шастуна — хернёй, которая никогда не выйдет на государственный уровень. А Антон в душе знал, что не на государственный, а на мировой! Знал, что однажды сможет, что благодаря своему таланту выбьется в люди. И он не ошибся.       Сейчас — это российский писатель Антон Шастун, который пишет в основном про однополую любовь. Никто не смел его осуждать или оскорблять его произведения, так как в его рассказах таилась не только любовь, но и мораль. Его герои — отбросы общества, которые на протяжении сюжета находили себя. А смысл Шастун закладывал такой, что только после анализа читатель мог понять его.       Однако в данную секунду Антон — последний наркоман, для кого не существует никаких чувств, кроме желания. На внутренней части локтя одной руки отчётливо видны две свежие точки от шприца. Почти неделю Шастун отдавал себя наркотикам, чтобы не думать о настоящем. Ему было плевать на то, что с ним сделают и где проснётся. Какая разница? Если его убьют, будет только лучше. Антон устал выживать.       Клуб — место, где можно запросто найти юношу, ведь он каждую ночь танцевал на танцполе, обтираясь о незнакомых парней. Но в каком бы пьяном состоянии он ни был, Антон не позволял никому владеть своим телом. Но, видимо, старые чувства затуманили разум.       Шастун сидел на мягком бархатном диване красного цвета, слушая в пол уха собеседника. Спиды и алкоголь действовали, потому сидеть было не просто. Человек напротив заставлял вспоминать прошлое, рыться в нём и сомневаться. Шастун не знал, надо ли ему это или нет, но не сопротивлялся.       — Ты по-прежнему гоняешь на мотоцикле? — внезапно задал он вопрос, подняв брови.       Васильев ухмыльнулся, стреляя своими холодными серыми глазами.       — Думаешь, я бросил то, что люблю?       — То же могу сказать и тебе.       — Ты, — запнулся Рома, поморщившись и пытаясь вспомнить. А после щёлкнул пальцами и раскрыл глаза. — Писательство?       Антон кивнул.       — Поздравляю, что? Выпьем?       Он взялся за бокал с алкоголем, как и Шастун, после чего они чокнулись, но Антон понял, что он сильно сомневается в Роме. Этот человек никогда не воспринимал всерьёз его дело, даже унижал и рвал бумаги, отчего Шастуну хотелось сначала врезать своему парню, а после заплакать, ведь он целый день творил.       Они выпили содержимое, после чего Антон погрузился в свои мысли. Думал о том, что за прошедшую неделю почти ничего не сделал. Он практически не писал с тех пор, как еле-еле дописал одну главу. Серёга верно напоминал, что время кончается, а Антон посылал его нахуй, ведь и без того знал. С каждым новым днём он осознавал, что хочет уехать из России. Раз и навсегда оставить здесь своё монохромное прошлое, в котором нет ничего хорошего. У него были деньги, чтобы уехать и остаться в другой стране навсегда. Его ничего не держало, но, видимо, кто-то усиленно напоминал о человеке, что посещал его сны даже когда он был пьян.       Несмотря на то, что Антон начал принимать наркотики после расставания с Ромой, тот это делал и во время их отношений. Сейчас первый смотрел на своего парня и пытался ответить на вопрос. «Как я его полюбил?». Перед ним сидел Рома, волосы которого были каштанового цвета, чья улыбка вызывала недоверие, чья манера общения заставляла сомневаться. Сейчас Шастун понимал, что стандарты изменились и у него есть с кем сравнивать любого человека. Никто не смотрел в душу, как он. Не волновался за Антона, как он. Не восхищался и не давал возможность покопаться в себе. Рома и близко не стоит с Арсением.       Антон принял ещё одну таблетку экстази, дал время для её действия и распластался на диване. Тяжёлые мысли постепенно покидали его голову, делая хозяина не способным ни на что. Он летал в своей эйфории. Был на колесе обозрения, откуда открывался вид на всю Москву. Он рассматривал высокие здания, жилые комплексы и учебные заведения, после чего вдохнул свежий запах, прикрыл глаза и спокойно откинулся на спинку кресла.       — Мне здесь надоело, — сквозь эйфорию услышал Антон. Нашёл в себе силы приподняться, отпить ещё алкоголя и обратить внимание на Рому.       — Извини, клоуном не работаю, — фыркнул он, смотря из-под полуоткрытых глаз.       — Таким же ты и остался.       — Каким? — быстро задал он вопрос, смотря уже нормально.       — Идём отсюда, — и взял Шастуна за запястье, поднявшись с места, но тот не поддавался и продолжал сидеть на месте. — Вставай.       — Я никуда не пойду.       Рома выдохнул, опёрся одной ладонью о стену позади Антона и навис над ним, смотря в лицо.       — Разве тебе не плевать на себя? Не похуй, что с тобой будет тем или иным вечером? И не ты ли мне полчаса назад жаловался, что тебе абсолютно всё равно на своё будущее и жизнь?       Антон сглотнул, отчётливо понимая слова Ромы. Да, он говорил это. Да, ему действительно плевать на себя. Но что-то останавливало и не давало нажать на газ.       — Так чего же ты ждёшь? — прозвучал баритон Ромки. — Помнишь, нашу скорость? Как тебе нравился адреналин, а после страстный секс? И помнишь, как нам было хорошо?       Шастун помолчал десяток секунд, прикусив внутреннюю сторону щеки. Он знал, что не сможет сопротивляться, так как попросту на это нет сил. Рома всё равно посадит на мотоцикл и увезёт. Если Антон будет капризничать, то ему же будет хуже. Однако юноша не думал о том, что всё это в принципе неправильно и что так не должно быть. Как и сказал Рома, Антону было плевать на себя и своё будущее. Он сдался.       — Я поеду с тобой.       Эта фраза стала точкой отсчёта. Они покинули клуб, сели на мотоцикл Ромы, хотя в крови того были и алкоголь, и экстази. Надев шлемы и заведя мотор, они поехали. Шастун крепко обнимал бывшего парня за талию, давая себе насладиться скоростью. Рома гнал так быстро, что было тяжело дышать, но это Антону и было нужно. Он действительно любил ездить вот так со своим парнем, чтобы потом оказаться дома и заняться сексом. Но только тогда Антон не употреблял, всё осознавал и знал, что правда этого хочет.       Проезжая мимо машин и мелькающих зданий, Антон обомлел, когда каждые полкилометра видел до боли знакомую фигуру. Арсений стоял у обочины с каменным лицом и только глаза выдавали его. Шастун опустил глаза, встряхнул головой и вспомнил их ночь, поцелуи и чувство нужности. Находясь с этим мужчиной, Антон понимал, что они нужны друг другу, но когда тот ушёл, то послал к чертям те мысли. Какая теперь разница? Они больше никогда не встретятся и не увидят друг друга, разве что во снах. Просыпаясь, в его груди что-то сжималось и посылало мозгу сигнал. Антон скучал по нему. Но этого признавать он не хотел. Все бросили, а значит и Арсений — не исключение.       Уже в квартире Ромы юношу целовали жадно и грязно, повалив на мягкую постель. И тот отвечал, получая отдалённое удовольствие от грубости. Затуманенное сознание помнило эту комнату, кровать и каждый уголок. Помнило всё, ведь парень прожил тут достаточно, чтобы так просто забыть. Он редко стонал от действий бывшего парня, находясь при этом в отдельной Вселенной с тем, по которому скучал даже под кайфом. Антон не хотел признавать, что успел привязаться, ведь доверился этому человеку, а он ушёл. Но и дать сейчас отпор не мог, так как был попросту не в силах сделать это.

***

      В обители, как Антон сам называл свои апартаменты, пахло сигаретами и алкоголем, а ещё новым для мальчишки наркотиком. Плавая в наркотическом мире, он давно понимал, что для него отлично, а что «не вставляет». И слезать с препаратов и порошков он не собирался.       Раздались громкие стуки в дверь, отчего Шастун поморщился, простонал, но медленно поднялся с места. Он был пьян и дорогим виски, и вкусным наркотиком. Пошатываясь, он поплёлся в прихожую, один раз чуть не упав. Никого не ждал, но предполагал, что это Серёга — единственный, кто мог его навестить. Открыв дверь, на пороге действительно стоял его менеджер, одетый в бордовую рубашку и чёрные брюки.       — Чё тебе? — огрызнулся Шастун, облокотившись плечом о косяк. Серёжа Матвиенко поджал губы, пару секунд смотря в глаза с расширенными зрачками. Он знал, что друг, если себя так ведёт, точно «закинулся». Перед ним стоял уже не тот Антошка, с которым он когда-то познакомился. Сейчас перед ним — наркоман, для которого нет ничего и никого. Шастун слишком изменился, начав употреблять как последний торчок.       — Уйди с дороги, — отодвинул он рукой Антона, войдя в квартиру. Тот не стал сопротивляться, потому в замедленном действии запер дверь. Серёжа почувствовал резкий запах опьяняющей смеси. Лёгкая занавеса дыма стояла в просторной гостиной. Войдя, в глаза тут же бросился журнальный столик, на котором стояли и валялись пустые бутылки рома и виски. Матвиенко, для кого состояние и здоровье лучшего друга были важны, просто не мог допустить запоя.       Шастун шагнул в комнату, как услышал рёв Серёги. Второй подлетел к нему, схватил за шею, сжав пальцы. Антон шагнул назад и в сторону, ударившись спиной о стену. Несмотря на разницу в росте и характере, было страшно в данную минуту именно Антону. Он тут же протрезвел.       — Ты что творишь, мать твою? Какого хуя ты взялся за старое? Решил сдохнуть от передозировки? — сквозь зубы процедил Серёга, всматриваясь в зелёные ореолы. Тот молчал и дышал как мог, потому Матвиенко продолжил. — Вспомни сколько тебе лет. Вспомнил? — сделал недолгую паузу. — Я и так простил, что ты принимаешь в небольших дозах. Но этого я тебе не прощу. Пустишься во все тяжкие? Так разрывай контракт, посылай меня нахуй и сдыхай, как последняя подзаборная собака, на которую никто даже и не взглянет.       Слова Матвиенко звучали колко, грубо, что можно уловить ненависть и злобу. Он с минуту смотрел молча в глаза Шастуна, держа пальцы на его шее, а после отпустил в грубой форме, уйдя подальше. Засунув руки в карманы брюк, он осмотрел помещение, после чего взял сигарету в зубы из пачки Шастуна, поджёг и затянулся. Открыл настежь окно, встав навстречу прохладному ветру.       Антон недолго смотрел в спину друга, затем сполз по стене, засучив рукава. Взглянул на руки, перевернув внутренней стороной, стиснул зубы и понял, что творил за последние несколько дней. Он делал это всё из-за ненависти к самому себе, ведь предал доверие того, кто ушёл от него первым. На молочной коже, где отчётливо видны вены, можно увидеть и несколько точек. Причём на обеих руках. Антон кололся, принимал синтетические таблетки, вдыхал порошок и пробовал на вкус. Всё это наркотики. Наркотики, которые верно его убивали.       — Прости… — вполголоса произнёс молодой писатель, сжав ладони в кулаки и продолжая смотреть на руки. Он так ненавидел себя за ночь с Ромой, так убивал себя мыслями, что проще было застрелиться.       — Что ты сейчас сказал? — обернулся Серёга, расслышав, но хотел услышать ещё. На полу сидел подавленный человек, потому на секунду Серёге показалось, что это вовсе не торчок, а всё тот же Шаст, который потерял себя.       — Прости. Прости. Прости. Прости, — начал он быстро проговаривать заветное слово из шести букв. Он сначала зарыл пальцы в волосы, сжав с такой силы, что стало больно, а после спрятал лицо в согнутых локтях, обнимая себя за ноги. Как мантру он говорил слово «прости», качаясь то вперёд, то назад и мотая головой. Серёга бросился к нему, сел напротив и положил ладони на его плечи.       Антон не в адеквате, — подумал он. Начал успокаивать, прижав к себе. Тот продолжал просить прощения непонятно у кого, ведь на самом деле Матвиенко уже не злился, потому что знал, что с его помощью Антону станет легче. Он похлопывал по спине Шастуна, прижимая к себе тельце.       Когда Антон более-менее успокоился и перестал просить прощения, отстранился и заглянул в карие глаза.       — Я переспал с Ромой.       — Что ты сделал? — удивлённо задал вопрос Матвиенко.       — Мы встретились в клубе, я был под кайфом, он тоже. И я отдался ему.       — Ты забыл, как он с тобой обращался и что с тобой сделал?       — Я сбежал утром. Серёг, прости меня, пожалуйста, прости. Я такой идиот.       Он опрокинул голову на плечо Серёжи, будто бы устал. Так оно и есть. Шастун заебался от своей жизни. Заебался жить от дозы к дозе, от книги к книге, от бутылки к бутылке.       — Расскажешь мне всё, когда уберёшь этот страч и приведёшь квартиру в порядок, — процедил Серёжа, выпрямившись и начав собирать бутылки в мусорный пакет.       Антону ничего не оставалось, как подчиниться, потому он начал уборку со своих препаратов и порошка, пряча их в тумбу. Эйфория мгновенно покинула его, когда лучший друг заставил мыть полы и пылесосить, дабы выбить дурь из него. Серёжа сидел на диване, наблюдая за тем, как тот послушно выполняет работу.

***

      — Теперь я тебя слушаю.       — Сука ты, Серёга.       — Протрезвел?       — Есть немного.       Шастун сел напротив Матвиенко за кухонный стол, сомкнул руки в замок и уставился на друга. Тот попивал кофе, оттягивая момент. Но юноша знал, что не нужно ему задавать вопросов. Антон сам всё расскажет.       — Если бы причина моего… — запнулся, ища необходимое слово. Стыдно было признавать, но это было так. — Запоя была только в Роме, то это продлилось не больше пары часов. Я давно отпустил его, не хочу, чтобы меня с ним что-то связывало, — поморщился и вздрогнул. — Дело ещё в… — прикусил он нижнюю губу, отвёл взгляд в сторону и вспомнил первую их встречу. Вспомнил момент, когда они смотрели друг другу в глаза, сидя за барной стойкой в клубе. Как музыка стихла, люди исчезли и остались только он и Арсений. — Одном человеке, из-за которого я не сплю ночами, — вернул взор на Серёжу. — Нет, дело не в том, что я не могу уснуть, думая о нём. Скорее наоборот. Стараюсь не спать, чтобы во сне не увидеть его, — убрал руки под стол и подался вперёд, перейдя на полушёпот. — Он мне снится начал, когда он меня бросил.       — Погоди-погоди, — остановил его друг, не успев, понять, как и что. — Кто он? Что значит «бросил»? Ты когда успел?       Антон сделал глубокий вдох и выдох, начав:       — Мы познакомились в клубе. В первый раз он, правда, убежал от меня, будто смерть увидел. Но во второй — уже поговорили. Я ему сразу о себе всё рассказал: ну, что торчу и пишу. Я, если честно, благодарен ему, что не стал мне мозги ебать с лечением и «бросить». В тот вечер ничего не было, но я переночевал у него, потому что был под кайфом. Уже потом мы снова встретились и всё повторилось. Опять мы у него дома. Дома! — поднял Антон указательный палец вверх, мол, обрати на это внимание. — Я крышей поехал и поцеловал его, а дальше… бля… — спрятал лицо в ладонях, боюсь говорить то, что они сделали. — Он видел мои шрамы, — оставаясь в таком же положении, проговорил Шастун.       — Спрашивал? — до этого Матвиенко слушал внимательно и не смел перебивать.       — Во время этого, конечно, нет, но потом я попросил вообще не спрашивать о них, — провёл пальцами по лицу, открыл глаза и встретился с карими. — Мы так и уснули на том диване. По крайней мере, я проснулся там. Один. Я пиздец испугался, потому что я был один, только Лиза была — собака его, — а потом я убежал. С тех пор мы не виделись.       — Хочешь встретиться снова? — и этот вопрос выстрелил в парня, ведь хотел и не хотел встречи. Он испытывал чувство вины и обиды, что боролись насмерть. Как он может смотреть ему в глаза, если тот его оставил и просто ушёл? Спасибо, что хоть не выкинул в том виде, в котором Антон проснулся, на улицу.       — Нет. — Твёрдо ответил юноша, стиснув зубы.       — Значит, из-за него ты решил подохнуть? — выгнул Серёга бровь, постукивая пальцами по столу.       — Я решил выкинуть его из своей жизни. А чтобы меньше думать о нём, принимаю.       — Ты дурак, знаешь? Если он тебе не столь важен, то какого хуя ты идёшь навстречу смерти? Я тебя, конечно, люблю и всё такое, но очень переживаю за твою жизнь. Ты, когда под наркотой, можешь забрести в такую жопу мира, что ищи-свищи Антошку. Который раз говорю, завязывай.       — Он тоже сказал, чтоб я бросал. Но я никогда не брошу, ясно тебе? Хочу сдохнуть.       — Привезти тебе в следующий раз пистолет?       — Очень смешно.       — Я серьёзно, — поёрзал на месте Матвиенко, слегка улыбнулся и сощурил глаза. — Зачем ты себя мучаешь, если можно в окно?       — Тогда я буду суицидником, — ухмыльнулся Антон, откинувшись на спинку стула.       — По-твоему, то, что ты с собой делаешь, — это не суицид? Ты намеренно подсел на всю эту херню, — ткнул он пальцем в воздух. — Намеренно принимаешь и вызываешь в себе зависимость. И намеренно открыл себе крышку гроба, — ткнул им в стол. Сделав короткую паузу, он расслабился и заговорил снова. — Так чего ты ждёшь, Шастун? Ты можешь вскрыть себе вены или утопиться в ванной, раз не любишь свою жизнь.       Антон резко подался вперёд, сомкнув руки в замок, прищурил глаза и легонько улыбнулся.       — Я не люблю в ней то дерьмо, в которой она находится. Ещё с детдома, откуда я не раз сбегал. Если бы у меня была семья, то меня бы тут с тобой не было. Я был бы счастлив и любим родителями. Но моя мать, которую я, кстати, ненавижу, отказалась от меня ещё в роддоме. А отец, — произнёс он это слово, словно что-то противное, — заслужил свою смерть. Они наплевали на меня тогда? Так и я это делаю на протяжении всей своей грёбаной жизни.       Шастун говорил быстро, оттого дышал сейчас часто. Он ненавидел своих родителей, поскольку именно они стали источником его последующих проблем.       — Впервые после расставания с Ромой я кому-то доверился, но и этот человек меня оставил. Будто я настолько жалок, что меня можно трахнуть, а потом выкинуть. Вот она моя жизнь, Серёга, вот! Всё, что у меня осталось — писатель, Антон Шастун, от которого ждут последнюю из пяти книг. А чтобы держаться писателю на плаву, он пьёт, «кидается» и курит. Вот такой вот Антон Шастун.       — Знаешь, что меня в тебе раздражает? — выдохнул Матвиенко, не разрушая зрительный контакт.       — Что же?       — Что ты думаешь только о себе. Хотя бы раз в жизни подумай о других. Знаешь, как мне тяжело бороться с тобой, в особенности когда ты под наркотой? — повысил он тон. — Я хочу, чтобы ты был писателем, коим являешься, но без наркотиков. Вспомни, как ты писал раньше и без них, как горел и хотел быть известным. На, пожалуйста, — развёл руки, а после снова соединил пальцы, — я дал тебе известность. Так пользуйся, а не трать бабки на новую дозу. Я смирился, что ты торчишь, но смириться с тем, что ты даже не хочешь быть здоровым, я не смогу никогда.       — Больше нет того Антона. Есть тот, который сидит перед тобой. Моя жизнь — это дерьмо, от которого я хочу избавится. Но пока я жив, я буду идти к смерти, как ты сказал. Ни один человек в мире не заставит меня бросить. И если тебе не нравится, то где дверь ты знаешь.       Серёжа ухмыльнулся, ведь это не первый раз, когда Антон указывает ему на выход. Он допил уже остывший кофе, положил чашку в раковину и закурил сигарету. Тот наблюдал за ним, анализируя этот разговор. Он знал, что Серёга никуда не уйдёт, чему был рад, иначе снова сорвётся и либо напьётся, либо словит кайф. Свою жизнь Антон уже расписал, но где-то в глубинах души надеялся, что ляжет на реабилитацию однажды и бросит наркотики, получив шанс на жизнь за границей. Только очень сомневался, что откажется добровольно от наркозависимости, что стала частью жизни.