I think I was in love (and it wasn't fun at all)

В замке у всего, даже у стен есть уши. Поэтому Дариус ходит на цыпочках, скрывая правду за сдержанными улыбками и пряча ненависть за механическими поклонами. Он ступает осторожно, проверяя старые доски, он вслушивается в разговоры, и отвечает заученными фразами. Он не может говорить, потому что они не могут слышать, он насмехается, и уходит, драматично взмахнув плащом. Они почти не говорят, а если и говорят, то это лишь пара слов; он спрашивает, когда будут готовы отчёты, и Дариус отвечает, называя дату и время, Исан кивает, и уходит, не оглядываясь назад. Кики странно ухмыляется, но нет причин для беспокойства, потому что у стен в замке есть уши, но они хорошо об этом осведомлены, и они знают, что делают. В замке у всего, даже у стен есть глаза, и поэтому его фотографии спрятаны под стопками документов, поэтому он стучится в его окно ночью, и поэтому они носят маски. Исан гиперактивен и не социализирован, прячет глупые ухмылки и разговоры о камнях за слоем золота; Дариус расчетлив и знает, чего хочет от жизни, и привязанность, которую он не должен ощущать, скрывается за слоем безразличия. В замке всегда ощущение, что за тобой следят, а дружба приводит к яду в напитке, так что Дариус хватает свои чувства, и прячет их в слоях плаща; игнорирует во время собраний, избегает на патрулях; боится признаться самому себе, что вновь попался на эту удочку. Ты не можешь признаться в замке, это опасно для жизни, Дариус слишком хорошо знает это, и Дариус отлично это скрывает — если он смотрит на него, он не краснеет, а если и краснеет, то у них нет доказательств что он смотрел на Золотого Стража, с таким же успехом, он мог смотреть на Лилит, Хетти, или, Титан упаси, Адриана. Но это хорошо, это отлично, они справляются с этим, и это здорово. До того момента, пока его сердце не начинает биться слишком быстро, пока руки не потеют, воздух поступает в его лёгкие, а мысли собранны и понятны — он в порядке. Дариус не хочет, что бы он знал; не хочет чтобы кто то знал; ему хочется сгрести все это в кучу и сжечь на рассвете. Он пытается, а затем Исан спрашивает, куда он дел его открытку, и Дариус не знает что ответить, и он извиняется, если это слишком глупо, и Титан, он не может вынести дрожь в его голосе. Когда они вместе, Исан умоляет уйти, и они уходят, взлетая в небо, падая вниз, разбиваясь на тысячи мелких осколков; он тянет его в город, и Дариус не смеет отказать его глазам. Вокруг толпы людей — никому из них нет дела до двух подростков, слоняющихся вокруг; Даруис чувствует себя свободным, и осторожно улыбается в ответ на восторженные крики; все ещё страшно признаться, даже если очень хочется. Ночью он падает на кровать, измученный рутиной, и не может не думать о его глазах; он закрывает лицо руками, забывая испытывать стыд, и натягивает одеяло повыше, пытаясь забыть о эмоциях; никогда не заканчивается успехом, и он засыпает с дурацкой ухмылкой на лице. Исан понимает без слов, пока марширует среди серых стен; он кивает в ответ, когда Дариус ничего не спрашивает, он сжимает его ладони; он валит его на спину, и нависает над его лицом, тяжело дыша, восторженно заявляя, что победил. Дариус усмехается, отворачивается, пытается дышать; они не могут узнать, поэтому он не говорит, поднимаясь с земли, жалуясь на грязь. Все это слишком похоже и узнаваемо, но он покупает подводку для глаз, пока чувства бурлят внутри, и это работает, пока однажды они не вырываются наружу громкими рыданиями посреди ночи. Они в саду, как можно дальше от замка, и он спрашивает, что происходит, и Даруис не может не рассказать о богатых парнях, которые думают лишь о себе, и своих деньгах; он прижимает его к груди, и шепчет добрые слова, которые никто уже не помнит. Наверное, того Дариус сдается, признавая проигрыш; он Деамонн, и он пытается выжить в этой жизни, пробиваясь из семьи портнихи и почтальона до поста в замке; их дыхание слитно, биение их сердец одинаковое, он хватается за этого мальчика, и он не собирается его отпускать. В замке у всего, даже у стен есть уши, и они слушают тихие признания в любви.