Проверка на чувства

Кризалис щурится на единственные оставшиеся источники света — камеры, подмигивая красными лампочками, дразнятся, показывая, что продолжают записывать все происходящее. Наверняка одна из них рассчитана на ночной режим, и почти полная темнота не является помехой для записи. Помимо камер все еще работает ноутбук — он слегка подсвечивается, маяком показывая путь; по его расположению Кризалис примерно понимает, где находится ближайшая от него стена. Туда он и ползет на четвереньках, нечеловечески быстро перебирая всеми тренированными конечностями. К его ужасу, такое передвижение ощущается куда привычнее и удобнее, чем человеческое прямохождение… Снова в нем проснулись звериные повадки. Почти неконтролируемые, возникающие сами собой в момент опасности, когда разум не успевает рассчитать пути отступления, они были полезны раньше, но сейчас могли только навредить. Восприятие выкручивается на максимум, из-за препарата перемешивая реальное с нереальным: он все еще чувствует, как липкая тьма касается его, сковывая, хотя это всего лишь воспоминание, а не действительность. Блуждание в темноте кажется вечным, пока Кризалис, наконец, со всей дури не ударяется об стену лбом. Несмотря на боль, он вздыхает почти с облегчением, поворачиваясь к ней спиной и садясь прямо на холодный пол. Становится гораздо спокойнее — теперь он может быть уверен, что хотя бы с тыла на него никто не нападет. Всю опасность, что притаилась в темноте, он встретит лицом к лицу. Хриплое дыхание похоже на звериный рык. Кризалис, не переставая, нервно оглядывается, все еще ничего в этой тьме не различая. Одно утешает: если он не видит Поэта, значит, Поэт тоже не видит его. Вряд ли таинственная Геката наделила своего слугу магическим зрением. Кризалис дышит настолько громко, что не может расслышать никакие другие звуки. А, может, этих звуков и нет — не шуршит одежда, не скрипит под ботинками пол. Словно Кризалис остался совсем один в этом зале, и только шум бегущей крови в висках на мгновение сбивает, заставляя испугаться невидимых барабанщиков. Тишина, одиночество и темнота вгрызаются в сердце, соревнуясь с сывороткой, кто быстрее заставит его остановиться. Мысли судорожные, путанные: Кризалиса бросает от страха перед беспомощностью и неизвестностью в гнев на главного организатора этого действия. Поэт сказал — «Дыши», и Кризалис дышит, представляя перед собой его образ… Образ отнюдь не Поэта, теперь он может себе в этом признаться. Евгений тянет к нему руку с зажатой в ней книгой, но Кризалис ее не принимает. В нем еще много от Владимира, но от Евгения в Поэте — нет. Так кого из них двоих он все это время пытался спасти? — Совсем из головы вылетело, чей Альберт брат, — замечает Кризалис, лишь бы что-то сказать. И почему решил только, что Альберту, абсолютно незнакомому человеку, безопасно доверять? У Огнепоклонника всегда угадывалось двойное дно. Почему бы и Альберту не оказаться шляпой фокусника с кроликом внутри? — Честно говоря, я не думал, что он… такой же, как мы… Нет, все-таки не похож. Такого в психушку никто бы не упек. Повезло же кому-то, да? Точно не нам. Напомни мне хорошенько потолковать с Альбертом после того, как мы отсюда выберемся. И снова — никакой реакции. Теперь, услышав его голос, Поэт может найти его в любой момент. Вопрос, друзья они или враги, снова всплывает в сознании Кризалиса и вытесняет все остальное. Может, от всей этой чудовищной, но гениальной идеи будет толк. Хотят они оба того или нет, правда все равно всплывет наружу. Действию препарата невозможно сопротивляться. Кризалис уже сейчас чувствует, как на него наваливается головная боль и тошнота. Как же его, наверное, будет мутить, если он решит соврать… Отравленный мужчина вновь сжимает грудь в области сердца, не веря, что оно действительно может так болеть. Почти забытое ощущение… Было ли ему так же больно, когда Евгений исчез, оставив после себя черную дыру, засасывающую все позитивные эмоции? Было ли так же больно, когда Кризалис решил, что из подвала они никогда больше не выберутся, а он уже не сможет сказать Поэту последнее «прости», потому что тот его со всеми этими метафорическими коконами и бабочками просто не поймет? А может, больнее всего было умирать, в самый последний миг прейдя в себя и осознав, что же он натворил? Ведь Владимир так и не смог никого спасти. Лишь хуже сделал. — Кто-то держал меня за руку, когда я проснулся сразу после… — снова нарушает тишину Кризалис. В некотором роде, размышления вслух успокаивают, а именно это ему сейчас и нужно. Если Поэт из-за своего упрямства решит пропустить все мимо ушей, Кризалис никак не сможет на это повлиять. Так что будь, что будет. — Все раны были перевязаны, а я чувствовал себя таким здоровым… Но этого не могло быть. Ты, наверное, хотел, чтобы я был тебе благодарен, но в тот момент меня беспокоили только отнятые мною жизни. Едва очнувшись, он уже знал, что совершил что-то ужасное, но не до конца понимал, что именно. Память возвращалась урывками, мучая его ежедневными кошмарами, из-за которых он на некоторое время потерял спокойный сон и полюбил долгие ночные прогулки, после которых изматывался так, что сновидения отбивало напрочь. Гоняясь за призрачной надеждой искупить вину, Кризалис забыл о том, что второй шанс никогда не дается просто так. Не он, а другой заплатил за это большую цену. — Значит, Орфей, — повторяет Кризалис. Он не трус, и больше не будет убегать от правды, какой бы неприятной или невероятной она ни была. Евгений любил греческие мифы и некоторые даже пересказывал. В школьные годы Владимир и сам интересовался культурой Греции после того, как съездил туда на соревнования, поэтому трагическая история влюбленной пары была ему знакома. — Но ведь ты не смог бы вернуть меня, если бы не… Кризалис замолкает, так и не произнеся — «любил». Почему-то в присутствии Поэта это слово кажется запретным. — Богов, как и простых смертных, можно обмануть, — голос Поэта, такой тихий, но твердый, сочится ядом. Он раздается откуда-то слева, и Кризалис рефлекторно поворачивает голову в нужную сторону, все еще не силах что-либо разглядеть. — Я лишь думал, что с тобой вместе мне будет легче осуществить мои планы. Ошибся, как видишь. — Цель у нас одна, — упрямствует Кризалис. Тьма перестает давить, и ее цепкие когти разжимаются, отпуская его несчастное, уставшее сердце. Несмотря ни на что, оно продолжает биться. Потому что один человек однажды отдал за него все, что имел. И не получил взамен ничего, кроме осуждения и побоев. — А вот способы ее достижения — разные. Ты говорил, что я лгу, что ничего по отношению к тебе не чувствую, и именно поэтому твоя жертва была напрасной. Знаю, ты ждал от меня совершенно другого… — Кризалис вздрагивает, услышав шаги. Поэт пытался его найти. И Кризалис помогал ему это сделать. — Я чувствовал и чувствую, что больше всего в жизни хочу никогда не терять тебя. Но именно это и случилось. — Почему ты пришел сюда со мной? — спрашивает Поэт резко, внезапно оказываясь рядом хватая его за край толстовки, притянув к себе. Пульс от волнения вновь начинает зашкаливать, и Кризалис падает, увлекая Поэта в незапланированные объятья. Подняться он больше не пытается. — Тебе не хватает тех двух девушек? Теперь тебе может достаться любая, сэр рыцарь. Только прокати ее на своем коне. — Может быть, сэра рыцаря не интересуют принцессы. Вдруг вместо них он пытается вызволить из высокой башни злого колдуна, как думаешь? — Думаю, что ты городишь чепуху, — отрезает Поэт, дергаясь в попытке выбраться. Но Кризалис держит крепко. Приходится, повозившись, сдаться. — Рыцарю не могут нравиться колдуны, это против закона жанра. Пора бы ему оставить колдуна в покое, если он не хочет умереть глупой и некрасивой смертью. — Пора бы рыцарю разобраться, как в этой зазеркальной дыре включается свет, — возражает вдруг ворчливый голос, и на экране ноутбука на месте темного прямоугольника высвечивается забинтованное лицо Огнепоклонника. — У вас там пробки выбило, что ли? Иначе я не могу объяснить, почему вы двое шепчетесь в темноте. Если только у вас уже началось самое интересное… Свечку вам подержать? — «Самое интересное» — это ты про попытку твоего брата вызвать у меня инфаркт? — мгновенно реагирует Кризалис, с явным облегчением подползая к ноутбуку и утягивая Поэта за собой. — Кажется, у вас с ним на пару это почти получилось. Огнепоклонник недоуменно оглядывается сначала на Даму, ожидая услышать от нее объяснения, а затем снова на экран. В нижнем правом углу Кризалис видит окошко, в котором отражается его белое от испуга лицо, и понимает, почему тон друга становится таким серьезным: — Да что у вас там, черт побери, случилось, пока меня не было?