питер, чай, не франция

      следующим утром даша проснулась на полу балкона. из открытого окна ей на щёку капал конденсат, плед сполз, прикрывая часть плеча, мышцы под кожей ощущались, как льдины. такие же холодные и твёрдые. тело не слушалось, шея затекла, правый висок болел. она лежала на нём, не двигаясь, пару часов. или больше. после алкоголя, в каком бы количестве он не был употреблён, она всегда чувствовала себя потерянной и разбитой.       со стоном и кряхтением, даша перевернулась на спину и полежала так ещё немного, давая себе время сориентироваться. висевшие на верёвке под самым потолком знакомые футболки и трусы чётко дали понять, что она дома. по крайней мере в квартире, которая должна им быть.       ещё по-летнему тёплое солнце просвечивало тонкую ткань, и бликами скакало по стеклу, сильно не раздражая глаза. даше даже нравилось. ощущение, что лежишь под новогодней гирляндой.       руки подрагивали от недостатка никотина в крови, но вставать не хотелось. она нащупала пачку и закурила, выдыхая в потолок. от дыма неприятно жгло внутреннюю сторону щёк. в пьяном сне, даша так и норовила откусить от себя кусок плоти.       сознание начало проясняться, память прогрузилась и вместе с дымом из тела ушло ощущение сказки. даже несмотря на утреннее недомогание, вызванное спиртным, ещё минуту назад, жизнь казалась ей вполне сносной.       вспышками мимо глаз пронёсся вчерашний вечер, разговор с марком, ненависть к нынешней жизни и зудящая под кожей мания вернуться в прошлое. лежать стало неудобно, холодно и зябко. она села, опираясь спиной о стену. закончила одну сигарету, начала другую. пятна света больше не напоминали огоньки, и просто плавали по стенам, как желтки в масле.       вскоре и сидеть стало совершенно невыносимо. пришлось встать, отряхнуть пепел, размазывая его по домашним штанам, и пойти бродить по квартире.       — привет, — сказала даша почти удивлённо, когда наткнулась на марка, стоявшего у плиты.       он буркнул что-то себе под нос, что должно было значить «привет», «доброе утро» и «отстань» одновременно. даша оперлась плечом о дверной косяк и посмотрела на широкую спину, в одну точку между лопаток, где, скрытый тканью, кожей и мышцами, должен был быть пятый позвонок грудного отдела.       ей почему-то вспомнились уроки медицинской подготовки. «при травме необходимо вызвать скорую помощь и ни в коем случае не следует сажать пострадавшего, ставить его на ноги или пытаться самостоятельно вправить позвоночник»… на один короткий момент ей почему-то захотелось сломать мужа пополам, как сырный крекер или тонкую льдинку.       — как посидели?       — как и всегда.       даша бы съязвила в ответ, но не нашла подходящей фразы. марк, наконец оторвавший взгляд от сковородки, выключил газ, оставляя яичницу, и повернулся к ней.       — что-то случилось? — его лицо вдруг стало сочувственным и обеспокоенным. — ты выпила вчера?       — да, — ответила даша, но тут же, чтобы он не подумал, что у них проблемы, уточнила: — просто пиво. захотелось расслабиться.       на окно сел голубь, стуча клювом по металлическому подоконнику, они посмотрели на него, чтобы не пересечься взглядами, и продолжили стоять. даша разминала шею, массируя подушечками пальцев задубевшие мышцы, марк кусал щёку изнутри, почёсывая ладонь.       — ты голодная?       — нет.       — говорят, дождь будет весь день.       — …       — …       голубя спугнула заработавшая сигнализация машины, смотреть больше было не на кого, кроме друг друга, поэтому глаза бродили по интерьеру кухни. даша думала, что надо помыть вытяжку, марк в уме решал судоку из лежащего на столе сборника, который он на пьяную голову стащил из квартиры друга.       «или лучше клининг заказать? её же после установки не мыли ни разу…»       «если здесь три, то тут три не встанет… пять? нет, восемь…»       сигнализация продолжала визжать.       — я схожу в душ…       он не ответил, слишком погрузившись в подбор подходящих цифр, даша ответа не ждала. в ванной на крышке корзины для белья лежала скомканная одежда, в которой марк вчера ходил на встречу.       даша потёрла лицо руками, зажмурилась, надеясь, что чёрная куча исчезнет сама, и начала раздеваться, не открывая глаза. потом, высунув руку в коридор, наощупь щёлкнула выключателем. свет погас.       после вчерашнего она чувствовала, будто её макнули в отработавшее двадцать тысяч километров моторное масло и изваляли в абразивной крошке, делая кожу похожей на наждачную бумагу.       горячий душ смывал ощущения плохо, но даша не стремилась пользоваться губкой и просто стояла, подпирая плечом белый кафель, наслаждаясь темнотой и журчанием воды. она вбивалась в тело гвоздями, обжигала, расслабляя мышцы и унося сознание куда-то далеко.       гул канализационных труб слился со стуком капель, унося сознание из реальности куда-то вглубь, отключая восприятие.       даша перестала стоять. тело ощущалось невесомым и парящим сначала над залитой акрилом ванной, а потом и вовсе где-то снаружи. руки перестали ощущаться руками, ноги — ногами, всё сжалось и скрутилось, будто её засовывали куда-то в коробку или форму для запекания.       она не была человеком. она была птичкой. маленькой, проворной, быстрой, питающейся нектаром и мягкими фруктами. такой, которой решётки на окнах крепости не помеха — она просто пролетела между прутьями.       описала круг, наслаждаясь свободой, и полетела на восток — за вековой мудростью и перерождением. почему-то западные люди всегда стремились в сторону китая, индии, камбоджи и вьетнама, в сторону стран восходящего солнца и утренней свежести, когда начинали чувствовать себя не на своём месте.       марк постучал в дверь. она не захотела отвечать, пытаясь ухватиться за выскальзывающую из сознания картинку. зажмурилась, подставляя лицо струям воды.       — всё хорошо?!       он постучал сильнее, громче и настойчивее. даша выключила воду, отряхнула лицо, открыла глаза. замок на двери был только для галочки, при большом желании, с обратной стороны его вполне можно было провернуть ногтем. потянуло холодом.       — всё хорошо?       даша выглянула из-за шторки, кивнула, смотря в проход. вода с волос капала на бортики ванной, скапливалась в лужицы, и стекала на пол. марк хотел было ещё что-то спросить, но она опередила его, попросив закрыть дверь.       — я скоро закончу. оставь меня. пожалуйста.       он молча ушёл, оставив щель между дверью и косяком. на всякий случай. даша потянулась и закрыла её до конца. ей больше не хотелось быть птичкой, летящей на восток. она бы не отказалась от ночного клуба с бьющими по ушам басами, светомузыкой, случайными толчками на переполненном танцполе; ударными, заставляющими качать головой в такт и мимо него же махать руками; ди-джеем, что-то кричащим в микрофон, чтобы завести толпу.       она бы не отказалась вернуться в свои восемнадцать.       из носа начала капать кровь. на дне ванной красные кляксы смешивались с остатками воды, становясь розовыми, и медленно ползли в сторону слива. даша шмыгнула. по задней стенке глотки неприятно проскользнул сгусток соплей и крови. на корне языка остался металлический привкус.       марк сновал в коридоре туда-сюда, не находя себе места. его нервные шаги отдавались чем-то тяжёлым в голове, как будто с каждым движением его ноги́ кто-то внутри черепной коробки бил в колокол. даша прижала ладонь к ноздре и включила воду. её тихое журчание перекрыло раздражающий топот.       вдруг стало жутко интересно, что будет, если размазать кровь по кафелю. даша, подцепив немного большим пальцем, резким движением провела ровную горизонтальную полосу. левее оставила две точки и дугу, образовавшие грустную рожицу.       этого оказалось вполне достаточно, чтобы удовлетворить любопытство, и она наконец попыталась эту самую кровь остановить. и закончить принимать душ.       когда она вышла, марк уже поел и теперь сидел за столом, короткими глотками пил кофе, крутил в пальцах карандаш и продолжал мучить судоку. на противоположном конце стола стояла тарелка с завтраком.       даша даже не стала одеваться. села за стол в одном полотенце, обмотанном вокруг тела, не обращая внимание на прилипшие к лицу влажные волосы, сказанное «приятного аппетита» и даже на вкус еды. если бы не смотрела, во что тыкает вилкой, не смогла бы отличить яйцо от сыра, а сыр от помидора. текстуры у них тоже не было: всё напоминало или резину, или безвкусные протеиновые батончики.       — ты слышал? — спросила даша, оглядываясь. ей вдруг показалось, как будто в стене что-то скребётся. или кто-то.       — что? — переспросил марк, не отрывая взгляда от журнала. они так и не смогли посмотреть друг другу в глаза. звук повторился.       — вот!       — нет… — он задумался и прислушался. — нет, ничего.       — напряги слух, — потребовала даша, откладывая вилку. — как будто мышь какая-то.       — батареи, должно быть… какие мыши на нашей-то высоте?       — тараканы у нас уже были, с чего бы мышам не завестись?       но марк уже встал, чтобы уйти.       — да точно батареи…       даша не стала доедать. все её мысли занимало это тихое методичное шкрябанье. суббота только началась, а выходные уже не предвещали ничего хорошего.       она встала, двумя резкими движениями сбросила остатки завтрака в мусорное ведро, потёрла лоб, когда увидела, что марк снова не помыл за собой посуду. с крана раздражающе капало. ни с чем из этого разбираться совсем не хотелось.       — у тебя телефон! — донеслось из комнаты.       хотелось пить, но даша не могла заставить себя поднять руку, взять стакан, налить воды из фильтра, и просто продолжала стоять, слушая приближающуюся мелодию звонка.       — у тебя телефон, — повторил муж, протягивая смартфон. она забрала. он постоял ещё немного, ожидая, пока даша возьмёт трубку, или звонок завершится, так и оставшись без ответа.       вибрация гаджета стала продолжением руки, отдаваясь где-то в локте. на столе остались хлебные крошки и кружка «любимому мужу» с кофейной гущей на дне. голубь снова вернулся на окно и смотрел на них тупым взглядом.       — ответишь?       в шторке уведомлений всплыло «пропущенный вызов: мама». ослабшее от суетливых движений полотенце соскользнуло вниз, марк отвернулся, но не смущённо или боязливо, а как будто не хотел смотреть. как будто обувь в коридоре была интереснее тела собственной жены.       телефон зазвонил ещё раз. даша перепутала кнопки и случайно сбросила. у неё появилось привычное ощущение, что всё идёт не так.       марк, наконец поняв, что её стоит оставить наедине, вышел. даша подняла полотенце и набрала маме.       — мадам, до вас не дозвониться! — вместо приветствия начала она голосом, каким говорила, когда хотела на что-то пожаловаться.       — такая я занятая. как у тебя дела?       она накинула полотенце на плечи и села на табуретку, морщась от прохлады, пробежавшейся по голым бёдрам и ягодицам. свободную руку хотелось чем-то занять, и даша схватилась за тонкую, наполовину сгоревшую свечу.       на днях марк сводил её в кофейню, где вместе с капучино им выдали по свечке, которые потом надо зажечь и загадать желание. даша ей воспользовалась иначе — в тот же вечер им отключили свет, и, стоя в тесном узком коридоре, она держала её у мужа над плечом, пока тот копался в электросчётчике.       — а я тебе расскажу, как у меня дела, доча! мы же с папой ремонт на кухне затеяли! смотреть уже не могу на эти чайники на обоях. чем думала, когда такое покупала?!       — мода другая была…       — не мода была, а пошлость натуральная! не суть, — судя по звукам, доносившимся из динамика, мама готовила. — и я нашла человека, который нам обои обдерёт. и по цене нормально, и вроде прилично выглядит. мы договорились, а позавчера он мне знаешь, что пишет?!       даша вопросительно промычала.       — «я заболел, ищите другого мастера». ладно, случается. я полезла искать дальше. а они, ты представляешь? берут в два раза больше! и я решила в жэс пойти, договориться обо всём. а они меня отлюбили и спереди, и сзади! зашла, ничего понять не успела, а меня уже выставили за дверь обосранную и обоссанную!       даша относила маму к категории «злая женщина в очереди, которая решает проблемы наглостью и возмущениями», поэтому совсем не ожидала услышать, что-то подобное.       — как так? — удивление получилось слабым и совсем не удивлённым. мама продолжила рассказ, но он прошёл как будто мимо, застревая лишь обрывками предложений и слов. попытки вслушаться заканчивались только тем, что даша пропускала моменты, в которые следовало вставить «ага», «да ты что?!» и «м-м-м».       — …последний жид такого не ляпнет! — резюмировали в трубке.       — ну, мам, какие жиды? это же натуральный расизм, — за весь разговор это было самой длинной её фразой.       — прости, котёнок. такое даже еврею бы в голову не пришло! так лучше?       — да что ты пристала к этим евреям? вроде прогрессивная женщина, а всё стереотипами живёшь. у скупости нет национальности.       — так, баста, телепузики, тайм-аут! я, может, и умею пользоваться интернетом, но либеральность до меня ещё не добралась. детям это рассказывать будешь. а я пока вот так поживу.       — как знаешь…       — а что я всё о себе. как у вас с мариком дела?       не услышав конец, даша поняла, что мама зашла на территорию того, о чём не хотелось не то, что говорить, а даже мысли оформлять во что-то осознанное. сглотнув, она сделала то, что умела лучше всего: притворилась, что всё хорошо. цирковой номер не оставлял места для импровизаций: рассказать, сколько заплатили за коммуналку, пожаловаться на невымытые кружки в раковине, мельком упомянуть работу. порядок произвольный.       — мамуль, меня марк зовёт, — главным в этом деле было сохранять спокойствие и следить, чтобы голос не дрогнул. — была рада поговорить.       — набирай мне почаще, — если мама говорила это с интонацией лёгкой игривости, это могло значить только одно — шалость удалась. трюку поверили. — и одевайся теплее. у вас в питере влажно!       — не «питер», а «петербург», — занудство было чем-то вроде поклона актёров в театре.       — может, ещё «батон» на «булку» исправлять будешь?! всё, не буди во мне львицу. люблю.       — и я тебя.       три гудка и тишина.       даша продолжала смотреть на швы между плитками, пол под её ступнями нагрелся и стал как будто продолжением ноги, но стоило слегка пошевелить пальцами, как от них по голеням разбегалась толпа мурашек и иголочек онемения.       она подождала пока неприятное чувство исчезнет, встала, потянулась и пошла в комнату, забыв про свою наготу. там, не обращая внимания на мужа и его вопросы, оделась, привела себя в порядок, взяла сумку, ключи, и, уже стоя у входной двери, бросила через плечо:       — пойду куплю себе что-нибудь.       до торгового центра было рукой подать, но даша слишком торопилась, и дошла в два раза быстрее, чем обычно. на том же запале пешком поднялась на третий этаж и замерла только у какого-то ларька с дисками. цветастые постеры раздражали глаза, но она была не в силах оторвать взгляда от персонажей во всевозможных позах. молодой парень за прилавком уточнил, нужна ли ей помощь с выбором.       она, поддавшись какому-то неясному внутреннему порыву, соврала, что да. соврала, что у неё не муж, а парень, что у него день рождения скоро, что он никогда в игры не играл, что любит фэнтези и котов.       парень вывалил перед ней с десяток дисков и уткнулся обратно в телефон, лишь изредка поглядывая, чтобы она ничего не умыкнула. в желудке как будто застрял слон, она потеряла весь запал и, пробормотав что-то, резко развернулась и ушла. почему-то на затылке явно чувствовался чужой взгляд, хотя парень даже приподнялся.       она таскалась по этажам, заходя в каждый магазин, тратила какое-то невообразимое количество времени на то, чтобы рассмотреть каждый товар, каждую безделушку, ценник, этикетку, даже полки и упаковки. но ничего не покупала. почему-то, даже во всём этом многообразии выбора она не находила себе места. но упорно продолжала наворачивать круги.       как будто это могло заполнить дыру в сердце.       но никто из случайных прохожих не знал её имени, а значит, не мог произнести. не мог позвать её, чтобы она обернулась, разговорилась о ерунде, узнала о погоде и о том, что у этого случайного знакомого уже есть ребёнок. продавцы говорили только о товарах и деньгах, людям вокруг до неё не было дела.       даша была вынуждена вернуться домой.       марк встретил её в коридоре с предложением поесть пиццу и посмотреть фильм. его очень взволновало, что они целый день провели порознь, но совсем не беспокоило то, что он так за вчерашнее и не извинился.       даше хотелось выть от осознания того, что за восемь лет отношений, он так и не выучил, что скомканного «прости», сказанного между делом и впопыхах, ей было недостаточно. хотелось вывалить на него злобную тираду, полную желчи и яда о том, что её не устраивает и как она от всего этого устала. но вместо этого она сказала:       — давай. там вроде неплохая комедия вышла.       — пицца скоро приедет, — он помог снять тренч и повесил его в шкаф, пока даша разулась. — тебе налить чего-нибудь?       — а что есть?       — вино. газировка. сок.       — сделай мне чаю. пожалуйста.       марк кивнул и ушёл. она направилась мыть руки.       выйдя из ванной даша увидела, как он, сидя на корточках, отковыривал наледь из морозилки себе в бокал с алкоголем. загудел домофон. курьер с уставшим лицом не поздоровался, лишь буркнул сумму заказа себе под нос. даша расплатилась деньгами с тумбочки, забрала скромную сдачу и сунула её в карман куртки. оставлять чаевые не было никакого желания.       они долго не могли усесться: то диван был слишком жёстким, то чай остался на кухне, то свет не выключили, то интернет глючил, то не хватало подушек, то их наоборот было слишком много.       — расслабься, — мягко попросил марк, когда она в очередной раз дёрнулась, чтобы устроиться удобнее. — иди сюда.       он притянул её ближе, обнимая. стало ещё дискомфортнее, но возмущения застряли в горле, как рыбная кость. даша немного сползла, откинула голову и выдохнула. после куска пиццы и десяти минут безвкусных и несмешных шуток на экране, она смирилась со своей участью окончательно, растекаясь амёбной кляксой по дивану и мужу.       ждать от фильма было нечего, поэтому он своей похабностью совсем не разочаровывал. было просто скучно.       где-то на середине, когда даша уже думала предложить пойти спать, марк провёл носом по её шее, оставляя едва ощутимые поцелуи. рука на плече пришла в движение, сползая ниже.       прикосновения не вызывали отвращения, разжиженный фильмом мозг реагировал слабо, возбуждения тоже не было. когда даша отвечала на поцелуй, она действовала скорее рефлекторно, чем от большого желания исполнить «супружеский долг».       ноутбук в гостиной так и остался включённым, когда они перешли в спальню. он был нежным и ласковым, целовал, гладил, не торопился. даша прикрыла глаза, решив отдаться процессу.       открыла их только, когда марк упирался лбом в её плечо, уже как пару минут толкаясь внутрь. она, откинув голову, рассматривала потолок, думая, что предпочла бы сейчас сидеть на диване и смотреть то проходное кино, что даже не попало на большой экран. или спать.       его тихие стоны раздавались над ухом, сильные руки сжимали талию, но глаза оставались закрытыми, превращая их и без того обычный секс в какую-то откровенную пошлость. даша упустила момент, когда надо притворится, что ей хорошо, но марк этого и не заметил, слишком сосредоточившись на себе.       всё закончилось быстро. он вытащил, стянул презерватив, завязал. отнёс на кухню, выбросил в мусорное ведро, потом достал из него пакет, его тоже завязал и поставил у двери, чтобы утром вынести.       она сходила в душ, натянула одну из старых футболок, легла в кровать. в ванной зажурчала вода и почти сразу прекратилась. руки марка были холодными и слегка влажными, когда он залез под одеяло и обнял дашу, лежавшую на боку, за талию.       — спокойной ночи, — напоминавшие наждачку губы оставили на виске поцелуй.       — спокойной…       пять минут она смотрела в стену. в черепной коробке звенела пустота. марк уже спал, глубоко вдыхая и выдыхая ей в затылок. она снова почувствовала зуд, как днём на кухне, когда решила сходить в торговый центр.       даша выскользнула из постели тихо, легко и незаметно, как призрак. он даже не шелохнулся, только натянул одеяло на подбородок, когда из открывшейся двери балкона потянуло холодом.       накинутый плед всё норовил сползти с плеч, приходилось придерживать его одной рукой, второй пытаясь прикурить. ночной ветер качал маленький огонёк зажигалки, всё время наклоняя его в противоположную сторону. когда кончик наконец покраснел, даше вдруг захотелось выбросить толком не начатую сигарету. но она лишь затянулась поглубже и выдохнула дым.       закапал дождь, в окне напротив четверо подростков громко над чем-то смеялись, снизу, у подъезда, вчерашний торчок смотрел в небо. школа, проглядывавшаяся через дома и деревья, не освещённая фонарями, напоминала большой чёрный кирпич.       даша рассматривала улицу, чтобы занять внимание хоть чем-то, потому что иначе начинала думать о всякой ерунде. её, беспокойную и мнительную, очень волновали потенциальная мышь, капающий кран и то, что она в торговом центре ничего себе не купила. на брак и марка было абсолютно всё равно. она об этом бы даже не вспомнила, если бы не кольцо на пальце и спящий муж в комнате.       неясная тревога смыкалась вокруг неё, как шесть граней металлического куба.       воскресенье прошло как в тумане, она не сделала ничего толкового, да и бестолкового тоже. ходила туда-сюда по дому, открывала-закрывала холодильник, отнекиваясь от предложения заказать доставку или приготовить еду самим, щёлкала по вкладкам браузера, курила и ждала вечера, чтобы наконец-то лечь в кровать.       из этого странного подобия летаргического сна даша вышла, только услышав на вахте приветливое «чудесная погодка, дарья эдуардовна, не находите?». улыбчивая старушка, отдавая ключ от кабинета, напомнила про скорый педсовет.       почему-то захотелось, чтобы рабочая неделя не заканчивалась, а за пятницей сразу шёл понедельник.

***

      раним субботним утром виолетту разбудил кот, запрыгнувший в русову приору, на заднем сидении которого она вчера и уснула. кота звали вроде бы граф. или принц. или вообще король — виолетта не могла вспомнить точно, но знала наверняка, что там замешан какой-то знатный титул. он сидел на накрытом олимпийкой животе, медленно махал хвостом, и держал в зубах мышь.       они поиграли в гляделки ещё немного. у кота были жёлтые глаза и чёрная шерсть, а принадлежал он соседке, у которой два года назад они украли пару килограмм груш. подобную наглость женщина, которая развелась с мужем из-за того, что тот хотел срубить старую яблоню в её прекрасном фруктовом саду, конечно же, простить не могла. как и её кот.       — блять, — выругалась виолетта. наглое животное выплюнуло мышь ей в лицо, наблевало на футболку, а после ретировалось с места преступления, да так шустро, что жертва и понять не успела, что с ней произошло.       сонный руслан чистил зубы у самодельного умывальника, прикрученного к столбу. виолетта подкралась сзади, держа трупик грызуна за хвост, оттянула ворот его толстовки одним ловким движением, и забросила под одежду мышку.       рус взвизгнул, подскочил, выронив щётку, закричал, требуя убрать эту гадость, и принялся стягивать с себя всё подряд. оставшись в одних спущенных штанах и кроссовках, он успокоился, но потом, увидев дохлую мышь, начал ругаться с новой силой.       виолетта зевнула, плеснула на лицо прохладной водой, и пошла искать, во что можно переодеться.       в доме было пусто и гулял сквозняк. сжав ткань на спине в кулак, одним движением стянула грязную футболку, скомкала её и бросила на теснившиеся в углу пустые пивные бутылки. кожа покрылась мурашками, нос зачесался, и виолетта чихнула. осмотрелась и поспешила натянуть висевший на спинке стула свитер. рус, несмотря на продолжавшееся негодование, крикнул «будь здорова».       — а где бергер с чикиной? — уточнила она, выглядывая наружу.       — уехали ещё час назад, — слова он бросал небрежно и смотрел в сторону, всё так же без верха, но с натянутыми обратно штанами, — у даши свидание.       в этот раз обошлось без подколок, по плечу лишь прилетели два коротких, приободряющих хлопка. руслан ссутулился, закурил, немного отошёл, уступая место возле умывальника, и отвернулся, бродя взглядом по пустой дороге.       виолетта хотела было что-то сказать, но не решилась. поджала губы, размяла шею и начала умываться. щётку она забыла поэтому зубы пришлось чистить пальцем. оба подумали, что надо навестить бабушку и дедушку. руслан — потому что хотел помыться. виолетта — потому что хотела, чтобы рус повеселел.       их старики жили в типовой пятиэтажке, через пару месяцев должны были отметить золотую свадьбу, всё время грозились развестись и не оставить дочкам ни одного квадратного сантиметра, если те не начнут звонить им чаще раза в неделю.       бабушка была высокой, руслан ростом пошёл именно в неё, носила длинные волосы, не тронутые сединой, а на тыльной стороне ладони у неё была татуировка японского демона, набитая в восьмидесятых. они тогда действительно почти развелись с дедом, она очень разозлилась и, бросив детей и общий быт, сбежала. сначала во владивосток к троюродной тётке, потом, лёжа под грудой рыбы на каком-то крошечном судёнышке, в токио.       что там происходило, она так и не рассказала. но после они зажили душа в душу.       дед, в свою очередь, больше походил на сумасшедшего, всё время паял какие-то микросхемы, помогал руслану чинить машину, принципиально брился налысо, хотя проплешины в сторону его головы даже не дышали. зато брови у него были густыми, как два кустарника, нос с небольшой горбинкой, а черты лица резкими, как первые мазки кистью, очерчивающие будущий портрет.       в их квартире было тесно и тепло, пахло пылью, выпечкой, старыми журналами «электротехника» и всегда клеем: они, по советской привычке, презирали дорогие и качественные вещи, покупая вместо одной нормальной две отвратительные, из которых всегда можно было сделать третью изолентой и сваркой.       — вы же, небось, вчера ещё приехали, а нам ни слова не сказали! — причитала бабушка, возясь у плиты. она обладала волшебным талантом замешивать тесто за то время, пока нежданные гости разувались и мыли руки. поэтому, к моменту, когда вскипал чайник, на общей тарелке уже лежало пару сырников.       дед, сидевший на стуле, как на троне, только качал головой и всё одёргивал жену, чтобы она не дурила молодым голову. мол, сама пусть юность вспомнит.       — поговори мне тут ещё под руку, старый чёрт! кипяток держу!       он быстро умолк. за столько лет совместной жизни рычагов давления друг на друга накопилось столько, что диву можно было даться, как они вообще вместе уживались? виолетте думалось, что на бесконечной силе воле, и очень хотелось верить, что хоть какая-то крупица этой силы передалась и ей по наследству.       он, признав поражение, вернулся к журналу, одному из тех, в которых публиковали рецепты народной медицины, конспирологические теории и не смешные анекдоты. рус молча жевал сырник и смотрел на свой кофе. жевал методично, медленно, тщательно, дышал глубоко, и с виду был совершенно спокоен. дед хлопнул его по спине, заставляя подавиться:       — что ты молодец не весел, что головушку повесил?       — а у него на женщин не стоит, — встряла виолетта, широко улыбаясь, и тут же получила по лбу меткий удар полотенцем. вскрикнула, потирая кожу. — за что?!       — мало того, что в наколках вся, как зэчка, так ещё и при стариках о таком! — возмутилась бабушка. виолетта хотела было указать на её собственного демона на руке, но вовремя прикусила язык. в последний раз её за такие едкие комментарии оттаскали за уши так, что они болели ещё неделю. — а если у нас сердца встанут?!       — не говори ерунды, ведьма! — вступился дед за внуков или за собственное здоровье, он и сам не понял. — сплюнь!       — а ты мне не ёрничай! или до конца дней своей той дрянью питаться хочешь?       деда замутило, он задышал глубоко, зажимая рот ладонью. бабушка, надменно хмыкнув, вернулась к готовке. руслан пару раз моргнул, потёр лицо, будто до этого спал, посмотрел вокруг, вспоминая, где он и кто вокруг. на один короткий миг окружавшие его люди показались полными незнакомцами, а никак не членами семьи.       — а что это за «дрянь» такая?       — подожди, русик, сейчас женечка в себя придёт и всё тебе расскажет, — за милой улыбкой, спрятанное в морщинах, скрывалось злорадство. — правда, дорогой?       дед смотрел на неё хмуро, обиженно и боязливо. потом его, вроде как, отпустило, и он рассказал.       дело было так: одним пятничным днём, плотно отобедав, он, по закону архимеда, сидел на балконе и курил выращенный на этом же балконе табак. курил он его очень долго и с большим наслаждением. но вдруг! прерывая этот процесс, зло топая и хлопая дверью, в крошечный старческий мирок ворвалась бабушка. «на, попробуй!», — потребовала она, держа в одной руке чайную ложку с жижей (никак кроме это назвать было нельзя) непонятного содержания, а вторую держала ниже, защищая бетонный пол от потенциальных капель. дед, как человек крайней степени доверяющий своей любимой жене, попробовал. и очень об этом пожалел.       — хватит свою демагогию разводить! — потребовала бабушка. — мне сейчас каждая минута жизни дорога, ещё я бредни твои не слушала!       — да что ты меня торопишь! — возмутился дед, превозмогая страх и для пущей убедительности стукнул кулаком по столу. — ты так умереть торопишься? натуральная стахановка, как доярки с западной украины!       бабушка, смягчившаяся от сомнительного комплимента, только махнула рукой и положила на сковороду последние четыре сырника. масло брызнуло на стену и занавеску, которую тут же отодвинули, чтобы проверить сохранность орхидей.       собственно, жижа оказалась на вкус, мягко говоря, неприятной. дед начал плеваться, ругаться матом, уронил сигарету, подавился и закашлялся с такой силой, что спугнул игравших на площадке детей. на вопрос «что это за гадость?!» он получил простой и лаконичный ответ:       — а это из-под раковины натекло, я тебя сколько раз просила починить?!       виолетта и руслан честно пытались сохранять лицо. хотя бы из уважения к дедушке. но он, как человек не только доверчивый, но и понимающий, только отмахнулся, давая разрешение на безудержный смех.       — прям так и было?! — продолжал удивляться рус, которого начала отпускать утренняя досада.       — прям так! — подтвердила бабушка. — а ты, виля, не смейся! мне игорь на тебя пожаловался ещё в июне. ты что там устроила?!       виолетта завизжала, закрыла уши и попыталась залезть под стол. это было самым практичным и легкодоступным убежищем, потому как в силу возраста и давления, старушке были строго противопоказаны наклоны. но, пусть телесной расправы избежать и удалось, поезд уже отправился из тушино в воспитательный процесс, и остановить его не смогла бы даже смерть.       зазвонил домофон. руслан вскочил, оставляя сестру дослушивать нотацию о своих дебошах в одиночестве. в моменты, подобные этому, его всегда мучила совесть, разрывавшаяся между желаниями защитить и не вмешиваться. бабушка в формулировках и подборе слов никогда обременённой приличием не была, но в сути своей вещи говорила правильные. как родниковая вода, нагретая в чайнике с накипью.       — ви! гулять зовут!       — кто?! — спросила она, выглядывая из-под стола. кусок клеёнки, свешивавшийся с края, неприятно царапнул лоб.       — карцеп.       улучив момент, когда бабушка остановилась, чтобы отдышаться, виолетта бросилась в коридор, а оттуда в комнату, лишь крикнув:       — передай им, что я уже завязываю шнурки!       бабушка хотела что-то гаркнуть вдогонку, но дед ласково погладил её по руке и напомнил выпить утренние таблетки, о которых она забыла. рус закатил глаза и ничего в трубку домофона не передал, ограничиваясь простым «скоро будем».       в таком маленьком месте, как это, по большому счёту, не было разницы, где вы договаривались погулять, — в какой-то момент все всегда пересекались у единственного магазина.       хоть посёлок и был исключительно важным для семьи малышенко-тушенцовых, местом он всё ещё оставался весьма посредственным. мама руслана как-то выразилась «дыра дырой, дырее не бывает!» после очередной поездки к родителям, и была полностью права.       и здешние пацаны, с которыми они гуляли, когда звёзды на небе складывались в бутылку пива, призывая развеяться и набухаться, полностью соответствовали обстановке.       карцеп, который и позвал их на улицу, славился, во-первых, своей абсолютной тупостью в сфере академических знаний. как-то у него дома потекли батареи, и он, искренне удивившись, уточнил у друзей «тепло жидкое? я думал оно прозрачное, как воздух». а во-вторых, великим талантом зарабатывать деньги на каких-то полу-мутных темах. последние пару лет основным источником дохода был майнкрафт-сервер, для которого он продавал админки за сто рублей.       его лучший друг, малыш, мало говорил, много курил и ходил так быстро, как будто это от его шагов крутилась земля.       последний — банкомат. несмотря на своё прозвище, никогда не отличался наличием денег, был потомственным комбайнёром и уже дважды его оставляли на второй год. благо в разных классах. в компанию был вхож поначалу исключительно в силу возраста, потому что мог легально купить такие блага человечества, как винстон синий и пиво тёмное. потом все как-то привыкли. а кличку получил спонтанно, когда на спор съел целую копилку монет, а потом этими же монетами заблевал всё вокруг.       они все носили одинаковую трёхмиллиметровую причёску. раз в месяц, десятого числа, старший брат карцепа звал их к себе в ванную по одному и сбривал излишки волос стареньким «таиром», восемьдесят второго года производства. одевались в одинаковые спортивные костюмы, а отличить их можно было разве что по росту и телосложению. карцеп был низким и сбитым, малыш — долговязым и угловатым, банкомат — полным, сутулым и с огромными ладонями, размером с чьё-нибудь лицо.       и вот с такими людьми виолетта и руслан шатались по улицам, напевали песни, жгли костры, прыгали через них, купались в речке и выпивали.       выпивку в основном брали в магазинчике с ещё вывеской «продукты», сохранившейся с восьмидесятых, и синими весами на прилавке. тут же и встречались.       об их прибытии известил колокольчик над дверью, в очереди уже стояли банкомат с карцепом. первый светил паспортом, второй отсчитывал деньги, делая комплименты обворожительной, наполовину беззубой улыбке продавщицы.       виолетта вклинилась в диалог, уточняя:       — а у вас карточкой можно расплатиться?       женщина посмотрела на неё так, как смотрят на испражнение бездомного в общественном месте.       — пошла вон, скотина городская! для тебя и хуя без соли нет!       — полно вам, тёть свет, — примирительно сказал карцеп, кладя нужную сумму на прилавок. — не тратьте нервы на такую ерунду! лучше улыбнитесь, вам так красивее.       — какой ты прохвост, — пожурила его тётя света, светя дырками в зубах. от неё сильно запахло чесноком и жаренным луком.       уже на улице, погрузив в машину ящик пива, кастрюлю с замаринованным мясом, пару пакетов с продуктами, среди которых были: зелень, овощи и фрукты, копчёности, сосиски, хлеб, лаваш, сыр, горчица, майонез и кетчуп. туда же отправилась посуда, мангал, дрова, угли и прочие мелочи, в которые виолетта вникать не хотела, отдавая предпочтение тому, чтобы нервно курить и возмущаться, почему с ней так грубо говорила продавщица.       — клитор, наверное, — пожал плечами карцеп.       — какой клитор?! — возмутилась она. — у каждой женщины он есть, но не каждая ведёт себя, как сука!       — он имел ввиду климакс, — поправил малыш.       — да, бля, понапридумывают хуйни, а мне потом разбирайся! баба она и в африке дурой будет.       виолетта цыкнула, закатила глаза и уже хотела выдать ему длинную и утомительную речь о современных концепциях несостоятельности патриархата, но была прервана рукой руслана, взявшей её за плечо. он наклонился и шепнул, чтобы она делила их слова на ноль.       — что с них взять?       это помогло успокоиться.       тем временем карцеп, пользуясь ослабленной бдительностью руса, схватил его за загривок, потянул вниз и потрепал по волосам.       — здарова, старый! признавайся, чё вы летом тут делали, а? вас малыш у володи видел!       руслан отмахнулся от его рук и, вывернувшись, отошёл на два шага. хмыкнул и ограничился простым:       — по делам были.       — что же это за такие дела, что вы к кентам своим не заехали поздороваться?       — вербовали малыша на вебкам подработку, — вместо брата ответила виолетта, вклиниваясь между парнями. малыш тут же запротестовал, отнекиваясь и божась, что никогда ничем настолько «пидорским» заниматься бы не стал. — конечно-конечно! он никогда не признается!       — карцеп, да ты меня знаешь! — продолжал оправдываться малыш. удивительным образом его молчаливость улетучивалась, стоило виолетте оказаться рядом.       рус благодарно посмотрел на ви. та ответила ему слабой улыбкой и вернулась в гущу диалога, стараясь не думать о том, насколько потерянным и разбитым руслан выглядел. вряд ли это было из-за того, что пацанам пришлось соврать.       к тому же он не врал. они действительно были тут в августе. и действительно по делам.       — ви, серьёзно, не стоит, — в последний раз попробовал он тогда её вразумить.       — рус, чё ты заладил?! «хватит», «не стоит», «не надо». зассал — так и скажи, а не рассусольки наводи.       — девка твоя дело говорит, — вклинился дядя володя, поднимая голову. его зрачки за толстенными линзами очков и глазной лупой на резинке казались натурально рыбными, такими же большими и глуповатыми.       — я не его девка, — бросила виолетта в сторону, заставляя дядю лишь пожать плечами и вернуться к работе. руслану лишь отчеканила: — а ты поменьше под руку пизди. будешь так нервничать — реально только хуй за щёку выйдет.       — лучше сказать войдёт, — усмехнулся мужчина, докрашивая буквы. руслан махнул на них рукой и пошёл курить. в конце концов не его посадят, если всё вскроется.       ближе к концу лета они вспомнили, что помимо праздного шатания по ваське, рейвов на полтора человека в подвальных барах, концертов в севкабеле и плевков в фонтанку существует ещё и школа. вспоминать об этом, как водится, желанием они не горели, но мама виолетты не оставила им выбора. точнее, оставила ложный, принеся как-то вечером лист а-четыре со списком учебных заведений рядом с домом.       в москве виолетта жила аккурат на границе текстильщиков и кузьминок, и выбор по близости от дома там был не то, чтобы велик. в отличие от нынешнего: пять школ, гимназия и какой-то лицей. и всё не больше, чем в пятнадцати минутах. наверное, северная столица на то и славится интеллигенцией, что в ней школ, как у дурака махорки.       но выбрала виолетта, конечно же, ту, в которой учился руслан. во-первых. потому что было тупо выбирать любую другую: в чём смысл поступать туда, где нет твоего лучшего друга, главного кореша и, вообще-то, брата? и не важно, что они проводили вместе всё свободное время — даже его иногда было мало.       во-вторых, о школе виолетта была наслышана всякого интересного и смешного. чего только стоила история про парня, который на линейке в прошлом году кидал на головы администрации пакетики с крашеной водой! а пятиклассники, продававшие колу на десять рублей дешевле той, что была в автомате? а ведущий на каком-то празднике, сказавший что мавзолей — это где ленин лежит законсервированный (потом он исправился, сказав, что он там лежит «замаринованный»)? а развешанные по всем кабинкам туалетов фотографии егора крида в плохом качестве с надписью «посрал»? а их химик, которого звали не иначе, как «дядя абгар», потому что вся школа была на свадьбе его дальнего родственника?       как тут можно было выбрать что-то другое? вот и виолетта не понимала.       — тогда я позвоню им завтра, спрошу, есть ли места, — сказала мама, когда они ужинали.       — да зачем? я позвоню, обо всём поспрашиваю.       в скептическом взгляде читалось лишь искреннее недоумение, смешанное с недоверием и даже каким-то замешательством.       — знаю я твоё «позвоню-поспрашиваю». потом первого сентября мне из социальной службы позвонят и спросят: почему дочь никуда не пристроена? — она встала, намереваясь найти ежедневник и сразу же вычленить окошко в забитом расписании       — ну, мам! мы же с тобой вроде как доверительные отношения строим, все дела. я сама всё сделаю, не маленькая же. а у тебя весь день завтра расписан. как там, кстати, этот твой витёк?       — не напоминай мне о нём, бога ради! — мама всплеснула руками, удобно села на стул и начала жаловаться: — ты можешь себе представить, чтобы человек, сбивший двоих, нанял профессионального адвоката и потом выстраивал свою защиту из аргументов в стиле «на всё воля господня»?! я на следующее слушанье скотч возьму!       — виски или типа изоленты?       — и то, и другое!       спросить про виталия альбертовича было беспроигрышным вариантом. этот мужик уже два месяца портил ей кровь своими бесконечными выходками на заседаниях в стиле паршивеньких телешоу по нтв. она даже начала при входе осматривать помещение на наличие камер: вдруг действительно снимают? а она согласия не давала, вот и сдерёт с них по самые кости. и мало же было цирка со стороны подзащитного: какой-то подлец рассказал в своих соцсетях об этом локальном шапито, и половина петербурга внезапно решила воочию посмотреть комедию абсурда.       ни нервов, ни желания продолжать работать в сфере юриспруденции это не добавляло.       — картина маслом авторства поленова: заломанного сорокалетнего мужика двое милиционеров ведут в камеру за буйное поведение, а он выкрикивает какую-то матерную считалку! как в таких условиях я ещё с ума не сошла, я не знаю.       виолетта хохотала, ярко представляя всё в мельчайших подробностях, и прикидывая, что там была за считалка. вот уж действительно, комедия абсурда.       не меньшая, чем попытка позвонить в школу и узнать о зачислении.       была удивительно солнечная пятница, с самого утра у автомойки выстроилась очередь из желающих избавить свои машины от налипшей пыли, пока это не сделал дождь, руслан бегал в мыле и пене, стараясь обслужить побольше людей, начальник пил много кофе, ругаясь с посетителями, сновавшими туда-сюда в ожидании. виолетта, сидя в коморке, с трубкой стационарного телефона, зажатого у уха, пыталась дозвониться хоть кому-то из администрации или секретариата. пока получалось из рук вон плохо — ей отвечал кто угодно, кроме тех, кто должен был.       — здравствуйте, это учебная часть? мне нужно узнать по поводу зачисления.       — нет, это воспитательная работа!       — здравствуйте, это учебная часть? мне нужно узнать по поводу зачисления.       — нет, это физрук, вы как мне вообще дозвонились?!       — здравствуйте, это учебная часть? мне нужно узнать по поводу зачисления.       — это столовая, девушка, вы как к нам попали?!       — здравствуйте, это учебная часть? мне нужно узнать по поводу зачисления.       — нет, это уборщица. учебная часть пока не работает, звоните в понедельник!       — а кто-нибудь может мне сегодня помочь этот вопрос решить?! что у вас за заведение такое: я на один и тот же номер звоню, и всё время попадаю чёрт знает, куда!       — а вас что конкретно интересует?       — у вас есть места? я из москвы переехала, зачислиться к вам хочу.       — повисите минутку, я посмотрю. вас какой класс интересует?       — одиннадцатый. большое спасибо!       виолетта качнулась на стуле, упираясь спинкой в стену, открыла форточку и закурила. никаких нервов не хватало на эту школу — она всерьёз задумалась над тем, нужно ли ей вообще туда идти. как бы сильно руслана она не любила, так мучиться готова не была.       то, что на их допотопном сайте не было никакой контактной информации, кроме почтового индекса, её знатно удивило. пришлось позвонить в министерство образования, поругаться с тремя девушками, разной степени важности, и каким-то мужчиной (предположительно заместителем министра), использовать свой козырь в виде фразы «а я вам скажу, какие мои права вы нарушаете! вы давно конституцию читали? статья сорок третья, прошу ознакомиться! но уже после того, как вы мне телефон скажете», и, наконец, получить номер. чтобы потом за пятнадцать минут обзвонить, по ощущениям, весь район.       — девушка, вы ещё тут?       виолетта дёрнулась, выронила сигарету в окно, ударилась коленкой о край стола, чуть не упала, выругалась и пробормотала что-то в ответ.       — у вас там всё хорошо? — уточнила уборщица, которую смутили звуки на другом конце.       — полный порядок. так что, могу я к вам перевестись?       — места есть! приходите в понедельник с документами сразу, там уже разберутся.       — честное слово, вы моя спасительница! человеческое вам спасибо!       — да не за что. только по помытому не ходите, если поступите.       — сделаю всё возможное. до свидания!       виолетта с облегчением положила трубку, потянулась, высунулась из двери, но, увидев, как хмурый руслан поливает из шланга какого-то орущего дядьку, решила, что расскажет обо всём позже. у проходившего мимо начальника, она лишь уточнила, всё ли в порядке.       — это, считай, профилактические меры против неизлечимой болезни. закалка!       — и от чего сейчас так лечат?       — от «бэ-мэ-вэ» головного мозга.       уже на курилке виолетта сообщила две новости: во-первых, места были. руслан, которого всё ещё потряхивало от инцидента с владельцем бмв, закатил глаза и выдал саркастичное «я же говорил», пытаясь унять кипящую злость. он терпеть не мог высокомерных идиотов.       — не перебивай меня!       — ладно, — он снова закатил глаза. если бы мог, рус в принципе никогда бы не прекращал их закатывать, потому что найти раздражитель мог на раз-два, а такой незамысловатый жест был вершиной простым и лаконичным выражением негодования. — что за вторая новость.       — надо ехать в посёлок, подделывать документы.       это заявление вылилось в спор, спор — в матерную ругань, матерная ругань — во взаимные подзатыльники и поджопники, но в конечном итоге воля руслана сломалась о наглость виолетты, на заправке они залили полный бак, купили по энергетику, и поехали к дяде володе.       тот когда-то в прошлом был фальшивомонетчиком, отсидел двадцать лет, осел в посёлке и периодически брался за какую-нибудь халтурку, вроде этой. что ему стоило заменить «английский» на «французский»? особенно, когда просила виолетта, принёсшая с собой утащенную у мамы бутылочку коньяка и скромное денежное вознаграждение.       руслан, конечно, был настроен скептически, затею эту не одобрял, что тогда, что сейчас, но аргумент «за» был один, зато железобетонный: «я без тебя в школу ходить не буду».       но знать об этом карцепу было не нужно. они давно выучили правило: с карцепом можно говорить только о карцепе, потому что никогда не знаешь, что у него на уме.       компания погрузилась в машину и двинулась в сторону речки.       — ви, а ты когда на права пойдёшь? — поинтересовался малыш. его прямо-таки распирало от желания с ней поговорить.       — когда рус научит, — ответила она, копаясь в плейлисте. настроение сегодня было непонятным, поэтому она продолжала переключать треки, не дожидаясь конца. — рус, когда научишь?       — да хоть сейчас, если ты прекратишь эту музыкальную проституцию! давай хоть что-то полностью послушаем!       — ловлю на слове! — из динамиков лилась заедающая мелодия, виолетта повеселела, предвкушая, как будет крутить руль. малыш продолжил задавать вопросы, она села полу боком, чтобы было удобнее отвечать. неприятная колючесть в воздухе салона наконец растворилась, позволяя вдохнуть полной грудью.       уже на месте, после того, как они поплевали в даль с обрыва, разложили мангал и стол, разожгли огонь, достали продукты и назначили ответственных за мясо, виолетту пустили на водительское сидение. она ласково погладила руль. подушечки пальцев легко скользили по чёрной коже, всё ощущалось необычным и интересным. руслан сидел сбоку, объясняя основы, сзади развалился карцеп, навязавшийся к ним, чтобы проверить, действительно ли женщина за рулём напоминает обезьяну с гранатой.       — собственно, вот и всё основное, — закончил рус, возвращая рычаг коробки передач в нейтральное положение. — а теперь заводись и включай первую. потом медленно подведёшь сцепление и поедем.       — руся, ты дебил полный или кто? — виолетта представляла уроки вождения как-то не так. — куда я, блять, поеду?! под хуй к деду? мы в поле!       — так в этом смысл. тут никого не убьёшь, никуда не врежешься, если сломаемся — идти недалеко.       — э, нет, давайте без поломок, — запротестовал карцеп и обратился к виолетте: — может, это, потом как-нибудь? я не хочу домой пешкодралом хуярить.       — будешь так много пиздеть, вообще в машину больше не сядешь!       — ви, расслабься, — руслана начинало раздражать ощущение, что он попал на базар к бабкам. — забей на пассажира. считай, что это радио.       — это невозможно! — взмахнула руками она. — как в таких условиях вообще учиться чему-то?!       — это ты ещё с отцом моим, царство ему небесное, не училась, там вообще песня: пассажиры молятся, пешеходы крестятся — из безопасности только иконка. хотя бы заведись.       — и всё равно, за рулём пизда — это не езда, — заключил карцеп, рассмеялся и вышел из машины, громко хлопнув дверью.       руслан, высунувшись в окно, крикнул ему, чтобы тот хуём себе по лбу с такой же силой постучал. потом повернулся к виолетте, откинувшейся на спинку сидения и хмуро сверлившей пейзаж за окном.       — виль, правда, забей на него, — голос руса в такие моменты становился мягким и участливым, как при разговоре с мамой. — нечего на таких обижаться.       — я не обижена! — фыркнула она, поворачиваясь к нему лицом. — меня просто злит, что ты не его нахуй послал, а мне терпеть посоветовал.       крошечные колючки снова задвигались в воздухе. руслан поджал губы, думая, что сказать в своё оправдание, но ничего не придумал. виолетте, если честно, хватило бы и простого «извини». но пришлось довольствоваться шуткой.       — знаешь, а водить машину — это как лобок чесать: посмотрела налево, направо, и… почесала.       она правда хотела сдержаться, но всё-таки усмехнулась, закапывая неприятные эмоции глубже внутрь, и попробовала завестись. сразу же заглохла, но лёд тронулся. обучение официально началось.       когда она на подведённом сцеплении смогла тронуться, их позвали есть.       банкомат и малыш рассказывали истории о том, как летом ездили в сибирь, пили оленью кровь и лизали нефть, как в школе дела и как сэкономить на такси. говорил в основном малыш. банкомат кивал, вставлял редкое «так и было» или «ещё про белок (вместо них могло быть, что угодно) расскажи».       виолетта смеялась в нужных местах, жевала крылышки с золотистой корочкой и старалась держаться подальше от руслана, которого оккупировал карцеп.       — рус, я же тебя братом вообще считаю, — он был в том состоянии опьянения, когда его пробивало на сантименты и нравоучения. — но причёска у тебя реально пидорская.       откровенно говоря, ничего подобного в том, как отросли его волосы не было: выбритые затылок и виски, короткая шапочка сверху. в петербурге это была вторая по гетеросексуальности, если у причёсок вообще была такая категория, причёска. первой оставалась, естественно, трёхмиллиметровая.       — а чё ты доебался? — огрызнулся руслан. — завидуешь?       — тому, что ты в очко ебёшься? — карцеп показательно скривился, будто ему мерзко было даже думать о таком, не то, что в слух произносить. виолетта, слушавшая краем уха, задушила в себе желание высказаться. — я бы лучше сдох.       рус сглотнул, посмотрел на затылок виолетты в надежде, что та вытащит его из этого диалога, но она даже не поворачивалась, делая вид, что очень увлечена историей про супермаркет. карцеп заткнулся только через час, когда пиво отобрало у него возможность говорить.       по пути домой, поздним вечером воскресенья, они тоже не разговаривали. целый день прошёл у бабушки с дедушкой в бесконечной домашней суете. мужская часть семьи лежала под приорой, проверяя днище на наличие дыр, женская собирала самогонный аппарат. у бабушки закончился алкоголь для настоек, а водку она не покупала из принципа.       — когда я была в японии, — объясняла она, — я потратила столько денег на сакэ, что поклялась больше ни копейки не отдать этой алчной водочной промышленности, понятно? так что собирай, внучка, перегонный куб и поменьше спрашивай.       уже на лестничной клетке их дома руслан, вместо прощания, обнял её, заставляя уткнуться носом в плечо. они стояли так долго, пока виолетта не обняла его в ответ.       — слушай, я… — начал он, когда она отстранилась. взгляд был направлен в сторону, а сам он весь как-то сжался, и в тусклом подъездном свете напоминал побитого щенка. — сорян. проебался.       — да ладно, — пожала она плечами, легонько ударяя его в грудь кулаком в попытке подбодрить. — всё хорошо.       «по крайней мере будет», — додумала виолетта, когда руслан скрылся в квартире.       и она знала, что в понедельник всё будет хорошо. что она проснётся, съест сырок, выпьет кофе, покурит с русом по пути в школу, в столовой будут продавать пирожки, а буфетчица, с которой она уже успела подружиться, обязательно угостит её чаем. и там будет дарья эдуардовна, за которой можно наблюдать все сорок пять минут урока, не отрываясь, которую можно смешить своими глупыми комментариями по поводу сложности французского языка. чьей речью, внешним видом и татуировками, скрытыми тональным кремом, можно будет восхищаться весь оставшийся день.       но сейчас, в этот конкретный момент, ей почему-то было физически тяжело подниматься на свой этаж. будто кто-то в ногу воткнул арматуру, с двух сторон припаял к ней цепь и заставил тащить за собой пару валунов. двадцать ступенек она преодолела за десять минут, к концу ощущая себя абсолютно беспомощной и уставшей.       повороты ключа напоминали звуки пилы, которой виолетте как будто напополам разрезали голову.       дверь закрылась с тихим хлопком. вспышка света ударила в глаза, пришлось зажмуриться и подождать, пока головная боль не утихнет. маминых туфель не было. виолетта не знала, где она, но и узнавать не торопилась. сил стоять уже не было. она опёрлась о металлическую поверхность двери и медленно сползла по ней вниз, закрывая руками лицо. ей хотелось разрыдаться, но получилось выдавить только пару слезинок.       скорей бы понедельник.