Семь оттенков любви

            Я не думаю о том, что поступаю безрассудно: мне плевать, что я нахожусь на территории второстепенной ветки влиятельной мафиозной семьи и мое несдержанное поведение здесь может буквально стоить мне жизни. Я все равно иду напролом, отбиваюсь от упорно препятствующих мне телохранителей и чуть ли не с ноги врываюсь в кабинет Вегаса: — Это был ты! — замечаю, как парень, который всего несколько секунд назад прятал лицо в ладонях и болезненно массировал виски, поднимает голову — отлично, так мне будет куда проще зарядить по его бесстыжей физиономии; не сдерживаюсь, бью сильно и безжалостно, — это ты накачал меня наркотиками!       Черт бы побрал каждого из этой проклятой семейки!       С первого дня знакомства меня не покидает чувство тошноты от сочившегося отовсюду высокомерия: они возомнили себя гребанными богами и считают, что имеют право распоряжаться чужими судьбами. Тирапаньякун, будь то сынок-ублюдок или деспотичный папаша, ни во что не ставит окружающих — всем им ничего не стоит играть с чувствами живых, на минуточку, людей и использовать так, как взбредет их больному сознанию.       Вегас казался мне другим… простым, как бы абсурдно это не звучало. Несмотря на то, что все в нем, начиная с достойного образования и заканчивая баснословно дорогими украшениями на красивых запястьях или шее, кричало о солидном состоянии семьи, он никогда не указывал мне на мое место. Со мной Вегас вел себя вежливо и в какой-то мере заботился… каким же наивным дураком я был!       И что в итоге? Человек, которому я доверился вопреки всем навязчивым предупреждениям, оказался, помимо остальных «прелестей» своей ядовитой семейки, еще и законченным лицемером. — Вот оно что, — прикрывает веки и устало усмехается.       Честное слово, я готов задушить его голыми руками прямо здесь и сейчас, и единственное, что меня останавливает, это необъяснимое желание услышать ответ, его версию произошедших со мной событий…       Вот только Вегас не собирается показывать мне вразумительную реакцию: он не спеша проходится языком по своей разбитой губе, смакует капельки собственной крови и без намека на сожаление признается: — Да, это был я, — резко открывает глаза, и меня словно парализует; он впервые со мной откровенен — и пока я стремительно теряю силы от поработившей меня обиды, Вегас наполняется энергией: он внимательно изучает мое лицо своим леденящим, демоническим взглядом, самодовольно улыбается и добавляет все также равнодушно, — и в номере с тобой тоже был я.       Я видел, как этот человек с абсолютно спокойным, обыденным видом аккуратно и методично разрезает плоть стонущего от невыносимой боли врага — сейчас я не застываю в немом ужасе, исключительно потому что прежде уже пересекался с его внутренними монстрами.       Я не строил особых иллюзий, никогда не считал Вегаса невинным… но где-то в глубине души искренне верил, что его симпатия ко мне, как к человеку или мужчине — неважно, настоящая. Я… хотел услышать, что все слова раздраженного Кинна, брошенные мне в след перед отправкой на миссию под командованием второй семьи, не более, чем очередная выдумка с целью удержать меня подальше от ненавистного братца — забавно: в этот раз оба не обманули. — Зачем, Вегас? — должно быть, я выгляжу жалко: смотрю в пугающе безразличные глаза напротив и всем сердцем желаю отыскать нотки знакомого мне Вегаса, — что тебе от меня было нужно?       Я, правда, не понимаю: что могло руководить им?       От меня нет совершенно никакой пользы. Работник я, объективно, не лучший: пусть я и был студентом спортивного факультета и за плечами у меня немало лет опыта подпольных боев, мне по-прежнему сложно даются тренировки основной семьи; и это я еще молчу о том, что за свою первую неделю я умудрился наворотить дел больше, чем любой из телохранителей за срок всей своей службы. Ценную информацию из меня тоже не вытянешь: я никогда не был приближенным «золотых» детишек и уж тем более их отца; о том, как мы собачимся с Кинном по поводу и без только мертвый не в курсе.       Зачем стараться, разыгрывать передо мной приятного, уютного парня? Если он ничего ко мне не испытывал, не собирался сближаться, исходя из своего собственного желания, какие тогда цели он преследовал? — Ты симпатичный парень, Порш, — Вегас делает несколько неспешных шагов ко мне навстречу, протягивает руки к воротнику моей рубашки и, как ни в чем не бывало, поправляет сбившуюся ткань, — я хотел поразвлечься, — проходится по кругу и неохотно отстраняется; он смотрит мне прямо в глаза и выдает ядовитое, — жаль, что мой кузен нашел тебя так скоро.       Поразвлечься… он заставил меня пройти через все это дерьмо ради… забавы? Все, о чем этот ублюдок сожалеет, так это о подоспевшем к началу и прервавшем его «веселье» братце?! Как же я их всех ненавижу!       Вегас продолжает ехидно улыбаться, и меня накрывает непреодолимое желание превратить его прекрасное личико в кровавую массу: в ту же секунду я остервенело бью по чужой челюсти — чувствую острую боль в суставах, но игнорирую ее и бью снова.       И я бы с радостью продолжил наносить удар за ударом, ничем не отличаясь от этих мерзких животных, но Вегас меня останавливает: перехватывает устремившуюся в него руку, одним легким движением швыряет меня в стену и, крепко сжимая мое горло, шипит: — Если ты думаешь, что имеешь право врываться в мой кабинет и вести себя подобным образом, то ты сильно ошибаешься, — он не перекрывает мне кислород, но удерживает достаточно сильно, чтобы я не смел никуда двинуться; его глаза пылают яростью, он медленно склоняется к моему уху и отчетливо проговаривает каждое слово, — ничто не помешает мне прострелить твою бестолковую голову.       Он слишком долго прятал свое истинное лицо… я успел забыть, с кем имею дело.       Всего пару минут назад я был уверен, что Вегас никогда не применял ко мне силу — как и в том злосчастном номере, он снова одолел меня: несмотря на то, что этот парень меньше, ниже и худее меня, именно я угождаю в его ловушки, именно я чувствую себя беспомощным… — Какой же ты подонок, — шепчу больше в пустоту и в глупой попытке спрятаться закрываю глаза, — и как тебе совесть позволила утешать меня после всего, что ты сделал? — мне так отчаянно хочется разреветься, что я смеюсь, судорожно и громко, — это все из-за тебя. — Все просто, дорогой мой, у меня ее нет, — он все еще омерзительно близко: я чувствую, как чужое дыхание обжигает мне кожу, — и я не виноват в том, что твой любовничек оказался ничем не лучше меня.       Мои глаза окутывает влага — я зажмуриваю их еще сильнее, чтобы предательские слезы не покатились по щекам. А Вегас, вероятно, чертовски довольный собой, не унимается: — Но знаешь, — он ослабляет хватку на моем горле и поднимается к подбородку, слегка приподнимает и большим пальцем проходится по контуру, — я бы доиграл с тобой до конца: позаботился о тебе, а не выбросил на следующее утро.       Я не вижу, но каждой клеточкой организма ощущаю его тяжелый взгляд… всего несколько мгновений назад я мечтал о том, чтобы выбраться из его удушающего «плена», но сейчас я предпочитаю исчезнуть, умереть и больше никогда ни с одним из них не пересекаться. — Вегас, — собираюсь с силами и все-таки смотрю на него; я искренне пытаюсь перестать, избавиться от этой бессмысленной надежды — ничего не выходит, тихонько спрашиваю, — ты хоть когда-нибудь был со мной честен?       Вегас молчит, по ощущениям, целую вечность — мне хочется верить, что нарастающая в моем теле дрожь никак не связана с ожиданием; и пусть ответ лежит на поверхности, я не хочу признавать, что мне это важно.       Я замечаю, как совсем ненадолго его взгляд смягчается, а ладонь, все еще удерживающая мое лицо, плавно и неожиданно нежно скользит к затылку, гладит по волосам и аккуратно зарывается в прядях. От внезапного ласкового порыва я теряюсь, перестаю что-либо понимать и совершенно не знаю, как реагировать — должно быть, поэтому позволяю Вегасу приблизиться и ненавязчиво накрыть мои губы своими: он не требует ответа и не пытается углубить поцелуй, лишь несколько раз трепетно и кротко сминает и останавливается, отпускает меня и сам отступает на несколько шагов, сейчас особенно ощутимых. — Никогда, — моментально возвращается к своему убийственно холодному тону, контрастно и… больно, — убирайся.       В последний раз окидываю его взглядом и молча направляюсь на выход.       Я никогда не узнаю, где заканчиваются его манипулятивные игры и начинаются настоящие, искренние чувства, но сейчас я слепо доверяюсь тому, кого узнал однажды: вспоминаю его поникшее состояние до начала нашей неприятной «беседы» и стоящую в глазах немую просьбу послушаться после ее завершения.

Тогда я даже предположить не мог, что всего через пару месяцев окажусь в камере основной семьи в качестве «пойманного с поличным» предателя, без капли доверяя к себе и возможности объясниться. Не думал и о том, что после всего между нами произошедшего на помощь мне придет именно Вегас: без лишних разговоров, не раскрывая мне своих мотивов и ничего от меня не требуя, рискнет всем и вытащит из подвала, безопасно заберет моего брата и вывезет нас обоих из города. И уж тем более не догадывался, что довольно-таки скоро я буду просыпаться в мрачном загородном мотеле и спокойно выдыхать, только потому что меня все еще согревает тепло человека, которого я по-прежнему опасаюсь и которому все так же верю.