Под красным кленом

      Полная лажа! Который год повторяет себе Смерть. Только с появлением нерадивого ученика теперь все удвоилось в геометрической прогрессии. Или как там говорят люди? Увеличилось?       Казухе одиннадцать — с их первой встречи прошел уже год — и, как оказалось, мальчишка он действительно способный в области темной магии. Даже удивительно! Его не пугают темные силы и злые духи, последних он призывает с завидной периодичностью, особенно, когда сама Эи не настроена на разговор — Казуха общается с ними, как с живыми, с типичной детской непосредственностью, как будто и не понимает, что перед ним — неупокоенная душа, которую лишили возможности переродиться. Страшно должно быть, между прочим, но почему-то не Казухе. Казуха смело берется за любую работу, которую ему поручает Эи — один раз он даже выкопал могилу, хотя ничего, на самом деле, из гроба Эи не нужно было — она его просто проверяла. Как оказалось, не зря — Казуха не пошевелил даже и бровью.       Эи напрягается немного больше и все-таки находит время, чтобы отправить запрос в Небесную канцелярию с поиском кого-нибудь с фамилией Каэдэхара. Как оказалось, в прошедшие три года Эи никого не забирала с такой фамилией, а для того, чтобы перерыть ВСЕ миллиарды архивов, потребуется намного больше времени. Три года назад Казухе было восемь, и по его рассказу, нет ничего подозрительного особо: он говорит, мол, родители у него умерли давно, не помнит, когда, а после их смерти он все это время искал Эи. Зачем — не отвечает: Казуха неловко тупит взгляд и говорит, что пока не может рассказать, но как-нибудь обязательно потом, просто не сейчас — он еще морально не очень готов, а Эи почему-то не может на него давить. Ей все еще некомфортно из-за того, что рядом с ней ошивается и буквально хвостиком ходит посторонний человек. Эи не может смириться с тем, что она больше… не одна.       Казуха по ее указке собирает травы на болоте, варит зелья, Эи рассказывает ему, для чего нужна мандрагора и что делать, если тебя случайно пырнули ножом в солнечное сплетение. Она навряд ли заберет его душу раньше положенного срока, если он ее обманет (читай: обманет свой организм), и Эи учит его, как сфальсифицировать смерть и как впасть в кому на три минуты без вреда для здоровья. А еще учит вуду и всяким прочим темным штукам, потому что Смерть — это всегда тьма. За светлой магией нужно идти к Жизни, а не к госпоже Смерти.       Эи учит его темной магии, а Казуха учит ее не-быть-одинокой, и когда появляется свободная минутка между сбором душ, Казуха заплетает ей косу. Эи бы, вообще-то, прекрасно справилась сама, но Казуха вплетает ей в волосы цветы и листья можжевельника, а потом коронует венком — он сделан из ромашек и небесного цвета колокольчиков.       — Ну и что это за телячьи нежности? — Эи по обыкновению хмурится, пока Казуха, весь такой гордый и довольный, явно ждет похвалы. Справедливости ради — Эи редко его хвалила, и редко выражала какие-то теплые чувства. — Выгляжу глупо.       — Выглядишь прекрасно! — парирует Казуха. — Я, кстати, подумал, что до сих пор не знаю твоего имени. Не называть же мне тебя всегда Смертью?       — Люди обычно так меня и зовут, — осведомляет его Эи и наклоняется к водной глади озера, чтобы посмотреть на свое отражение. Цветы и листья торчат из ее головы во все стороны, а еще Казуха криво заплел ее косу. Она вздыхает — ну чего еще можно было ожидать от ребенка!       Эи, однако, не снимает венок. Пока что. Она выпрямляется; недалеко в предрассветных лучах блестит лезвие Жатвы, и скоро снова надо было собираться работать. Очередной будний день в бесконечной череде подобных.       — Мне дали имя Эи при создании, — наконец отвечает Смерть. — В восточных землях оно означает Непоколебимая Тень.       — А почему именно Тень? — спрашивает Казуха, наклонив голову в бок.       — Потому что Смерть всегда была тенью Жизни, а не наоборот. ***       Казухе двенадцать, и с восточных земель Эи приходит приглашение от старого друга.       — В далеком-далеком королевстве жила-была принцесса. Ее звали Гуй Чжун, и я еще не знала ни одного человека, который мог бы посоревноваться с ней в ее гениальности. Принцесса была способной и изобретательной во всех смыслах, и нард ее процветал именно благодаря ее идеям и механизмам, которые она создала. В королевстве, в которое мы направляемся, есть башня, которую называют Пиком Гуйли — ее назвали в честь принцессы, потому что именно в этой башне Гуй Чжун закрывалась для того, чтобы потом, в будущем, представить своей стране очередной механизм. В перерывах она работала над другим проектом — он зовется Память о Пыли, соответственно, эта технология заменяет собой все дневниковые записи принцессы — память Гуй Чжун заключена именно в нем.       Однажды Гуй Чжун вышла из своей башни, и на болоте Дихуа встретила Золотого Дракона. Говорят, кстати, что именно Золотой Дракон создал нынешние монеты, а еще ходят легенды, что своим дыханием он может превратить любого человека и любой предмет в золотое изваяние. Золотой Дракон некоторое время был самопровозглашенным Богом этих земель, а еще его все боялись из-за ходивших легенд — как раз таки людям претила мысль о том, что на их земле обитает существо, способное весь род человеческий превратить в сплошной кусок золота. Принцессе Гуй Чжун не повезло встретится с Золотым Драконом лицом к лицу — но, как оказалась, она совершенно его не боялась. Вместо этого она заговорила с Золотым Драконом — и так стали они близки. Гуй Чжун создала для него свое новое изобретение — баллисту, чтобы защитить его от нападок людей — так сильно хотела защитить, не понимая, что защищать должны ее. Золотого Дракона растрогал этот подарок, и в ответ он преподнес свой — он подарил Гуй Чжун часть своих владений, и полностью усеял поля глазурными лилиями — ее любимыми цветами.       Счастье, однако, длилось не долго. Вскоре на землю пошли войной люди из другого государства, солдаты вторглись на чужую территорию, и, несмотря на то, что Золотой Дракон открыто выступал на стороне людей своей принцессы — Гуй Чжун не пережила эту войну. Она умерла у него на руках, и несмотря на то, что Чжу… Ой, то есть, несмотря на то, что Золотой Дракон оказал невообразимую помощь народу Гуй Чжун, некоторые до сих пор ведут на него охоту и мечтают стрелой пронзить его сердце. Некоторые уверены, что его благие намеренья — постановочные; ему нужна была смерть Гуй Чжун для того, чтобы окончательно захватить власть над этими землями, и он специально разжег конфликт между государствами и специально заманил принцессу в ловушку.       — Ну ты же знаешь, как все было на самом деле, да?       — Конечно. Казуха, люди непостоянны и… я бы сказала, неустойчивы, и, поверь мне: нет на свете никого мудрее и преданнее тысячелетнего существа.       — Так, получается… твой друг — это?..       — Да. Мы идем в гости к Золотому Дракону, — Эи кивает в тот момент, как они останавливаются у крутого обрыва — ветер треплет волосы и неприятно забирается за воротник, зато с этой точки прекрасно виден огромный замок с острыми концами на крышах. Вид он, правда, создает весьма мрачный — при первом взгляде замок кажется серым и безжизненным, вокруг него будто сгущается воздух, а в нескольких метрах ветер, наоборот, шепчет — не ходи, не нужно. Казуха щурится, вглядываясь в мрачного вида пейзаж, и Эи замечает, как он ежится.       — А как же вы познакомились?       — Гуй Чжун умерла. Я забрала ее у него на глазах.       — Хорошее знакомство, ничего не скажешь.       — По-другому и быть не может, — Эи пожимает плечами и прячет взгляд за длинной челкой. — Удел Смерти — одиночество и вечная потеря близких. Только на этот раз винить ты никого не сможешь, потому что ты есть Смерть, конец всей жизни.       Казухе нечего ответить; они спускаются по крутому склону, и Эи помогает ему спрыгнуть на землю.       — В общем, Казуха, в гостях есть некоторые правила, которые ты должен соблюдать. Предупрежу тебя сразу: ни в коем случае не прикасайся к вещам Дракона. Ни к каким. Особенно — к золоту. НИ В КОЕМ СЛУЧАЕ не трогай золото.       — А почему?       — По кочану. Просто сделай, как я сказала.       — Ладно. Можно еще вопрос?       — Только один.       — Ты только что пыталась назвать его по имени?       — Да. Его назвали Чжун Ли при создании.       — Получается, если бы Чжун Ли взял фамилию Гуй Чжун, его звали бы Чжун Чжун?       — Я сказала, только один вопрос.       — Но мне интересно!       — Хорошо. Второе правило для Каэдэхары Казухи: НИ В КОЕМ СЛУЧАЕ не называть Золотого Дракона Чжун Чжун.       — Но…       — Третье правило для Каэдэхары Казухи: больше никаких вопросов.       К слову, все эти три правила Казуха нарушил.       Как только они оказываются внутри замка, ему будто бы крышу сносит. Ну, не мудрено! Внешне замок кажется неприглядным и полуразвалившимся, внутри все блестит, сверкает золотом и драгоценными камнями. Статуи фениксов и змей из золота, узоры, свойственные восточной земле, золотые лепестки лотосов, винтовые лестницы и картины, обрамленные в золотые рамки. И везде, на каждом углу — монеты; золотые, золотые, золотые, кругом исключительно желтый, он слепит глаза даже в пасмурную погоду, и Казуха явно обомлел от того, сколько здесь драгоценностей. Это Эи относится равнодушно к человеческим материальным ценностям — а Казуха все-таки человек, тем более, такой, который стольких богатств не видел ни разу в жизни. Смерть должна признать — держался он хорошо… пока они не пришли в главный зал.       Тут он окончательно потерял самообладание. Эи отвлекается — задумывается, почему их никто не встречает — и Казуха, пользуясь ее заминкой, крадется к стоящей на пьедестале вазе. Он тянется к ней и берет в руки — и ничего криминального не происходит! Казуха улыбается, рассматривая золото в своих руках, а потом вдруг ощущает, как начинает дрожать пол под ногами.       Куча золотых монет начинает двигаться.       Медленно, будто просыпаясь от многолетнего сна, укрытый одеялом золотых монет поднимается Великий Золотой Дракон. Золотой ведь почти в буквальном смысле — чешуя его блестит также, как монеты, которые он охраняет, глаза его — такие же, как расплавленное золото. Правда, голова его размером в три Казухи. А о длинном туловище и говорить не стоит; он передвигается медленно, но точно, будто сытый удав. Взгляд желтых глаз впивается прямиком в Каэдэхару, и тот замирает на месте. Первая мысль — и он поворачивается к Эи. Та устало вздыхает, потирая переносицу.       Только сейчас Казуха осознает, что нарушил одно из правил Смерти, и ваза в его руках падает на пол. Казуха, кажется, не думая, стремится к Эи и прячется у нее за спиной, как будто бы она могла спасти его. Эи, однако, не меняется в лице: она смотрит на Золотого Дракона, по сравнению с ним она — маленькая и хрупкая — через долгие-долгие секунды говорит:       — Здравствуй, мой дорогой друг.       Дракон фыркает; из ноздрей идет пар.       — Прости моего ученика. Он не специально: люди, как правило, не знают, что делают.       Дракон что-то рокочет в ответ, в его глотке будто что-то бурлит; медленно он приближается — ближе и ближе, а потом по помещению раздаются гулкие шаги. Дракон принимает человеческий облик — он останавливается перед Эи, и о его нечеловеческой сущности напоминают только золотые глаза с вертикальным зрачком.       — Здравствуй, Смерть.       Высокий, статный, опасный — в нем до сих пор чувствуется что-то мистическое и магическое. Вся его одежда расшита золотыми нитками, сам будто весь из золота — кажется, будто оно даже в его волосах. Или это просто блики уходящего солнца? Чжун Ли мажет взглядом по мальчишке, прячущимся за спиной у Смерти, и на мгновенье в его глазах сквозит что-то сродни удивления — впрочем, не мудрено: никто и никогда не находился настолько близко со Смертью, да и сама Эи, впрочем, не очень жаловала компаньонов. Она, однако, явно расценивает его взгляды по-другому: она смотрит на мальчишку, и когда она говорит, в голосе сквозит излишняя строгость и серьезность:       — Казуха, поздоровайся. Ты ведешь себя некультурно.       Вот еще! Он, Казуха, ведет себя некультурно! Впрочем, ладно, Смерть права — Каэдэхара сам нарушил правило. Казуха действительно слышал, что драконы очень щепетильно относятся к своим сокровищам, его предупреждала Эи не брать в руки чужое, а он не удержался. Казуха выходит из-за чужой спины, и он чувствует себя так, будто действительно сделал что-то невообразимо глупое. Переминается с ноги на ногу, как шкодливый котенок.       — З-здрасте…       Ладно, справедливости ради, огромный дракон размером с целый зал на кого угодно произведёт впечатление.       — Хорошо. А теперь — извинись.       — И-извините, — послушно выдавливает из себя мальчишка и косится на укатившуюся в угол вазу. Наверное, надо было поднять, но Каэдэхара не двигается с места. Вдруг еще разозлит Дракона? Хотя он, наверное, и сейчас невероятно зол…       По его лицу этого, конечно, не скажешь. Удивление меняется на изучение, он внимательно оглядывает мальчишку, будто сканирует, и под этим вкрадчивым взглядом Казухе некомфортно. Зрачки дракона постепенно меняют форму — то расширяются, то снова сужаются до змеиных, и с абсолютно непроницаемым лицом это… выглядит жутко.       Но в какой-то момент Чжун Ли смаргивает недоверие; он не улыбается, но, когда он говорит, в его голосе уже не слышно настороженности и недовольства:       — Здравствуйте, молодой человек. Надеюсь, эта ситуация раз и навсегда научила вас тому, что ни в коем случае не следует брать того, что тебе не принадлежит в чужом доме. Особенно — без разрешения.       Казуха стушёвывается еще сильнее. Кто же знал, что отчитывать его будет самое грозное существо во всем мире.       — Да, я понял.       — Вы очень внимательны и вдумчивы. Я думаю, вас ждет большое будущее.       Ладно, эти слова возымели эффект: Казуха перестает кукситься и даже улыбается; и тогда Золотой Дракон вновь обращается к Смерти:       — Очень удивительно видеть рядом с тобой кого-то еще, Эи.       — Это… долгая история, — вздыхает Смерть, косо поглядывая на мальчишку. Она легко и ободряюще треплет Казуху по волосам, и он начинает сиять ярче.       — Неужели мы поменяемся местами? Как вовремя я тебя позвал. Стало быть, сегодня я займу роль слушателя?       Эи посмеивается, и Чжун Ли приглашает их в другое помещение. По пути Казуха все-таки поднимает вазу и ставит ее на место — как было; удивительно, но золото даже не треснуло.       — И как же зовут этого молодого господина? — интересуется Чжун Ли, но вопрос больше был адресован самому мальчишке.       — Этого молодого господина зовут Каэдэхара Казуха, — гордо осведомляет он. — И я — первый и последний ученик госпожи Смерти.       Эи тяжело вздыхает.       — Люди очень самоуверенны.       — Я думаю, он просто невообразимо вдохновлен, — примирительно отвечает Чжун Ли.       Никто из них еще не знает, что Казуха был бесконечно прав.       В максимально кратчайшие сроки Чжун Ли превратился из злого и грозного Золотого Дракона в просто обычного доброго дядьку, который и чай нальет, и диковинными фруктами угостит. Ну, для Казухи, конечно; постепенно в компании тысячелетнего существа он начинает чувствовать себя гораздо увереннее и сам пускается в длинный рассказ о том, как он встретил Эи и как увязался следом за ней. Смерть должна признать: красноречие у Казухи отменное, хотя где-то свой рассказ он явно приукрасил, но, отчасти, это не страшно — главное, что Эи снова занимает позицию слушателя и в большей степени молчит. Ей это свойственно, хотя и не каждый мог понять этот ее жест. Чжун Ли, однако, не видел проблемы: он сам горазд был поговорить хоть весь день, рассуждая о политике государств и нынешней мировой ситуации, и Эи просто нравилось слушать чужие мысли.       В Золотом Зале, там, где они обосновались, на пьедестале располагается легендарная Память о Пыли. Казуха с интересом смотрел на шарообразный механизм слишком долго, и Чжун Ли разрешил мальчишке взять в руки сферу. Сфера приятно согревает ладони, и Казуха держит ее, будто самый обычный мяч. Он вглядывается в золотую пыль внутри Памяти, подозрительно щурится — и выдает:       — Тут написано, что это Чжун Чжуну.       Эи давится чаем. Ну каков наглец! Она же! Говорила ему!       — Неужели? — Чжун Ли снисходительно улыбается, со звоном ставя пиалу на блюдце. — Память о Пыли запечатана самой создательницей, никто не может прочитать ее мысли, кроме нее самой.       — Нет, правда, смотрите! Это начинает походить на письмо.       Казуха будто бы сдувает пыль со сферы — и золотая дымка постепенно гаснет. Вокруг шара начинают появляться буквы, они заходятся хороводом вокруг ядра, и Чжун Ли поднимается. Каэдэхара передает ему в руки механизм, и, пока дракон изучает письмена, Эи показательно проводит большим пальцем по своей шее. Это не означает: «Я тебя убью», Смерть при всем своем желании не может забрать жизнь этого мальчишки, но это означает: «Ты нарушил мои правила, и в наказание ты с рассвета до заката будешь собирать подснежники, и мне все равно, что сейчас всего лишь декабрь». Каэдэхара надувает щеки — это означает: «Я протестую, а еще я до глубины души возмущен и обижен».       — Так странно, — говорит Чжун Ли. — Никто до этого не мог раскрыть тайну механизма, и даже мне было неведом ключ от него. Как ты смог его разгадать?       — Я не знаю, — Казуха по-простецки пожимает плечами. — Я просто подул на пыль и все. А что, там что-то важное? А можно посмотреть?       Эи потирает переносицу.       Что есть правила, что нет правил — Казуха все равно сделает так, как посчитает нужным.       Посмотреть ему, конечно, дали, но не все. В какой-то момент Чжун Ли проникается историей, которую сам же и начал рассказывать, и монолог его затянулся на несколько часов. Эи это привычно, и она чаще кивает, а вот Казуха сдался на втором часе. Просто сидеть и слушать ему скучно, а все фрукты съедены, чай выпит, Память о Пыли находится в чужих руках, и от скуки он засыпает прямо у Эи на плече. В какой-то момент его голова бухается ей на колени, но Чжун Ли этого не замечает — слишком увлечен рассказом.       Казуха пускает слюни на одежду Эи и начинает сопеть слишком явно и шумно, так, что Чжун Ли приходиться замолчать. Эи брезгливо одергивает длинные рукава, но уже поздно — они безбожно испачканы.       — Каков наглец. Надо его разбудить.       — Не стоит. Людям ежедневно требуется сон и отдых, так что не удивительно, что он заснул — время достаточно позднее.       — Он заснул, потому что болен редчайшим заболеванием — воспалением хитрости, и просто хочет, чтобы я понянчилась с ним и понесла на руках, — Эи супится и бубнит себе под нос, но Казуху все равно пришлось переносить в свободный зал — Эи, не без разрешения друга, решает в Золотом Замке оставить Казуху, пока сама займется некоторыми делами, связанными с миром мертвых. Как только дверь в покои закрывается, выражение лица Чжун Ли немного меняется — он хмурится, на лбу выступают еле заметные морщины.       — Он точно человек?       — Я не уверена.       — Память о Пыли — механизм, которому несколько сотен лед, запечатавшее его заклятье не так просто разгадать. Это не по силам обычному человеку.       — Ага. Знаешь, что самое странное? — Эи прокручивает в руке Жатву — кончик лезвия блестит в желтушном свете коридора. — В Небесной канцелярии не могут найти ни одного человека с фамилией Каэдэхара.       Пока Казуха спит, Эи решается на хитрость — она оставляет его в замке дракона на весь следующий день. Спросила заранее, ничего ли страшного, если мальчишка на некоторое время останется у него — не то, чтобы Чжун Ли был в глубоком восторге, но он понял, для чего Эи это делает. Казуха, когда они только-только познакомились, сказал, что три года искал Смерть, он перешел через границы государств, скитался от деревни к деревне, да вот только загвоздка — маленький мальчик не сможет так долго прожить в гордом одиночестве, наедине с бушующим миром. Человеческие дети не самостоятельны, они как слепые котята — их нужно направлять и на пальцах объяснять, что есть что, что значит «добро» и «зло». Их учат финансовой грамотности, и то — не многих, а только достопочтенных дворян, их учат распоряжаться ресурсами и даруют знания, какие не могут получить обычные простолюдины. Казуха сказал, что он обычный, из крестьянской семьи, просто «очень способный» — однако он умеет и писать, и читать, и даже сам сочиняет стихи. Крестьянские дети с трудом считают на пальцах.       Эи посетила Ру. Священный Лес пах хвоей и наступившей зимой, Рукххадевата — королева эльфов — встретила ее радушно, но ее подчиненные, как всегда, подумали, что она пришла по ее душу. Ха, вот же умора; Эи мягко треплет по волосам ее дочку, Нахиду, и вспоминает, что Казуха, кажется, ненамного старше нее. На самом деле, отчасти она явилась сюда ради него. Оружие, которое выковывают эльфы, славится не только своей огромной магической силой, но и крепкостью металла. Побочный эффект — клинок всегда будет со своим хозяином, он признает его и только его. Из похожего металла выплавили и ее Жатву, но зачаровали ее немного по-другому. Жатва — единственный вечный атрибут для Смерти, клинок, которым она вспарывает души — хорошо, что не глотки.       Эи, на самом деле, возвращается быстро, все остальное время она наблюдает за Казухой из тени, будучи невидимой. Она сливается со стенами и с густой тьмой, становится пространством, вливается в сосуды и в конечном счете становится золотом. Она наблюдает, как по утру просыпается Казуха, как он выходит из комнаты, но вместо того, чтобы спуститься вниз, начинает изучать замок. Он лезет во все комнаты и посмотрел все залы, он поглазел на статуи, сделанные из золота, и подметил, что некоторые слишком похожи на людей. Он зашел в библиотеку и изучил книжные полки, он забрался на крышу и в одиночестве встретил рассвет — и только после этого он спустился вниз, туда, где была расположена сокровищница.       — Мистер Чжун Чжун, а где Эи? Она обычно будит меня спозаранку и заставляет собирать первые лучи солнца для заклятья освещения.       — Видимо, сегодня вам придется выбиться из прежнего графика, — Чжун Ли протирает золотые настенные часы рукавом фрака, любуется на свое отражение. — Я ее не видел со вчерашнего вечера. Подожди немного, вдруг придет.       — Вдруг придет, — эхом повторяет Казуха. — А если — нет?       Чжун Ли не отвечает.       Казуха, впрочем, не сильно нуждается в ответе.       Он снова обходит замок, снова заглядывает в Золотой Зал, в библиотеку, в комнаты и даже на чердак, будто искренне веря, что Эи могла там спрятаться. Время близится к десяти утра, и он решает осмотреть территорию вокруг — он забирается в руины, находит сад и речку, оглядывает все, что принадлежит Золотому Дракону, но не находит никаких следов Смерти. К полудню он садится на ступеньки у замка и подпирает подбородок руками — и смотрит, смотрит рубиновыми глазами вдаль, как будто выискивает образ Эи среди каменных стен замка, среди высоких елей и белоснежно-чистого снега.       Холодает. Казуха сидит. К нему выходит Чжун Ли, зовет попить чаю — Казуха отказывается вежливо, но не сводит взгляда с горизонта. Эи использовала сильные чары, она сливается с падающим снегом и холодным ветром — не почувствуешь ее никогда; Чжун Ли уходит, но только для того, чтобы вернуться с пледом. Он накидывает его на плечи мальчишки — Казуха благодарит искренне, но все еще смотрит, смотрит, смотрит. И хмурится. Хмурится как-то отчаянно-обреченно, так, что сердце щемит с непривычки и хочется появиться. Появиться и извиниться, за то, что такая подозрительная, за то, что так сильно не любит людей, за то, что привыкла к одиночеству за все свое существование настолько сильно, что не знает о том, что может быть совершенно другая жизнь.       Время близится к вечеру, потом — к полуночи. Совсем холодает, Казуха, легко одетый, разве что, замотанный в плед, сидит на ступеньках у огромного помпезного замка до сих пор. Он не двигается, будто замерзший, будто обращенный в статую на вечность-вековечность; Эи наблюдает за ним весь день, нет ничего подозрительного в том, что он просто сидит. Казуха — буквально — ничего не делает. Просто… ждет ее. Да, точно. Казуха ждет ее.       Эи как-то странно от этого чувства, ей кажется, ощущать нечто подобное — не правильно — и она сдается. Появляется на горизонте темным облаком, под луной блестит кончик Жатвы, и сама Смерть — темнота во всей своей красе. Как только Казуха видит знакомый образ, то сразу будто бы оживает: он пулей вскакивает, не обращает внимания, как с плеч спадает плед, и несется к ней, к Смерти. Казуха врезается в нее — со всей силы, так, что Эи даже покачнулась — обвивает руками за талию и прижимается крепко-крепко, как будто говорит — не отпустит.       — Боже мой, опять эти твои телячьи нежности, — Эи выдыхает сквозь зубы, и она совершенно не знает, как реагировать на этот прилив доброты. Обычно от Смерти бежали, но точно никогда не бежали к ней, вот так вот, открыто, и поэтому Эи не умеет принимать чужую доброту и нежность. С трудом ей даются такие обыденные вещи, как забота и внимание, она редко хвалит Казуху и редко треплет его по голове. Она уверена — Казухе с ней тяжело.       — Я думал, ты меня бросила! — восклицает Каэдэхара и обнимает крепче, сильнее, как только может — даже голову не поднимает. — Тебя долго не было, и ты ничего не сказала, и я испугался.       — Ты прождал меня весь день, сидя здесь?       — Да.       — Зачем?       — Я надеялся, что ты вернешься. Я бы ждал день, три дня, неделю, месяц или год, а потом бы сам пустился в путь и искал тебя по всему свету — как раньше, мне не в первой.       Эи проглатывает в себе желание взвыть и она вдруг начинает ч у в с т в о в а т ь. Чувствовать что-то помимо всеобъемлющей скорби, что-то помимо тоски, что-то теплое разливается у нее под ребрами, когда ее обнимает Казуха, что-то греет ее застывшее покрытое изморозью сердце, что-то начинает в ней просыпаться после многолетней комы, что-то вновь начинает жить — и от этого больно. Больно, больно, больно, когда стучит сердце, больно, когда начинаешь дышать, больно рождаться и больно жить на этом свете — это ли испытывают люди? С этим ли они рождаются и с этим ли они умирают?       — Ладно, полно тебе. Ну, все, отпусти меня, — Эи рефлекторно хочется от этого закрыться, и Казуха не смеет ее ослушаться — он отпускает, явно не хотя, отходит на пару шагов назад. Под его сапогами хрустит снег. — Я принесла тебе подарок.       Эи вытягивает руки — и на ее ладонях материализуется длинный клинок. Кагоцурубэ Иссин — из того же материала, что и Муссо Иссин, клинок Макото, вечный атрибут Жизни. Обычному человеку такой не раздобыть и не сыскать, но и Эи — не совсем обычный человек. Ей положено пользоваться не совсем обычными вещами и знать, где их можно найти.       Казуха смотрит на клинок, протянутый в ее руках, переводит неверящий взгляд на Эи — та кивает, мол, держи, это теперь твое — и его рука тянется к рукоятке. Казуха берет его в руки, и лезвие мгновенно окрашивается в красный — багряный, как его глаза.       Подарок, впрочем, и сам не совсем обычный.       Королева эльфов зачаровала его так, чтобы своим цветом он показал, убивал ли когда-нибудь его владелец.       Эи, однако, этого не говорит вслух. Казуха смотрит на багряное лезвие и проводит по нему пальцами; снежинки опускаются ему на плечи, путаются в волосах, блестят на фоне алой прядки волос. Казуха вновь смотрит на нее, так чисто, так открыто.       — Я знаю, что ты пока не любишь меня. Но это ничего, тебе нужно время. Потом, я уверен, ты обязательно меня полюбишь. Правда-правда.       — Я полюблю тебя тогда, когда ты скажешь мне правду.       — Какую?       — О том, зачем ты искал меня на самом деле.       Плечи Казухи опускаются. Ну, Эи же не дура, чтобы не понять, что что-то тут не чисто. Взгляд его серьезнеет — теперь не такой, какой был раньше. Этот взгляд явно не принадлежит ребенку, он слишком осознанный, слишком усталый и слишком понимающий. Так смотрят мудрецы и старцы, но точно не человеческие дети.       — Я не могу пока сказать. Извини. Но я клянусь, — Казуха спохватывается, глаза-рубины смотрят, смотрят, и в них снова блестит знакомое людское, будто и не было оно сокрыто, — что я здесь не для того, чтобы причинить тебе вреда! Я обязательно все расскажу, но позже. Тогда, когда ты меня полюбишь.       — Замкнутый круг получается: я не смогу полюбить тебя, пока не узнаю, кто ты.       — Сможешь. Ты ведь и так знаешь. Просто не можешь вспомнить. Когда ты вспомнишь, поверь, все встанет на свои места.       — И как же мне вспомнить?       — Это знаешь только ты.       Эи вздыхает. Разговор привел в тупик, это определенно не то, чего она хотела услышать. Но Казуха не отрицает очевидного — он не обычный человек, и рядом с Эи находится, преследуя какую-то свою цель. От этого Смерти, честно говоря, ни жарко, ни холодно — Смерть не боится мести, и не боится развоплощения. Смерть боится за Макото и, честно говоря, это единственное, что заботит бренный тысячелетний разум. Казуха говорит, что не причинит ей вреда, но прямо сейчас он делает ей невыносимо больно. Дышать — уже пытка.       — Ладно. Пойдем, попьем чаю вместе с Чжун Ли. На этот раз, я никуда не уйду.       Казуха кивает. В его глазах взрываются мириады звезд и рождается настоящая вселенная. Сердце Эи пропускает удар.       Кожа начинает теплеть.