Под красным кленом

      Полная лажа.       А, впрочем, Эи уже повторялась, да?       Но это не отменяет того, что жизнь ее — полная лажа, каких только свет не видывал.       Он идет за ней уже бог знает сколько времени. Нашел же ведь как-то, выпутался из мантии и теперь шагает за ней следом, да еще и как-то скрываться пытается — шаги у него тихие, иногда он перебегает от дерева к дереву и прячется, думая, что она его не заметит. Смотрит на нее сквозь еловые ветки и все еще ничегошеньки не говорит. Даже не окликнет. Госпожа Смерть не сбавляет шагу и не тормозит — не пытается дождаться мальчишку. Эи, вообще-то, наоборот пытается уйти от него как можно дальше и постепенно ускоряет шаг, потому что человеческому ребенку нечего делать рядом со Смертью — как она и говорила раннее, его время еще не пришло, а больше людям от Смерти ничего и не надо. Но мальчишка ускоряется следом за ней — через некоторое время такого бега он явно запыхался, но упорно продолжает идти, идти и идти следом за ней. Вечерний лес, вообще-то, штука весьма опасная для ребенка, и когда Эи переступает через очередные корни деревьев, она слышит, как мальчишка шлепается на землю — явно не заметил, в отличии от нее.       Она вздыхает. И чего он так привязался? Прилип, как репейник, и Эи даже не знает, как от него отвязаться. Она делает вид, что не замечает его, но на самом деле обдумывает план, как бы от него избавиться (не в смысле убить, а затеряться среди густой листвы хотя бы). Она пользуется заминкой мальчишки и ускоряет шаг — взрослый, вдумчивый и сострадательный человек бы помог ему, но Смерть — это Смерть. Она отличается от людей и не обязана протягивать руку помощи. Смерть протягивает руку только тогда, когда забирает несчастного с этого света — и точка.       Впрочем, буквально через секунду она снова слышит за собой частые шаги. Мальчишка пытается ее догнать. Вот же настырный!       Ладно. Эи уже не выдерживает. Она оборачивается — настолько резко, что ребенок испуганно тормозит и чуть ли не шлепается опять, не готовый к столь неожиданной остановке. Он снова поднимает на нее глаза и снова смотрит так чисто и преданно, что хоть сама вешайся. Но нет! Эи таким не проймешь. Она, вообще-то, не любитель всякого рода мелкотни.       — Ну и что тебе нужно?       Мальчишка хлопает белесыми ресницами, будто он не понимает вопроса, а потом протягивает ей ее же мантию. Тащил ее от того самого неблагополучного городка, кое-как сложенную, но, видимо, со всей аккуратностью. При падении максимально старался не запачкать ее, и Эи соврет, если скажет, что ей это было не особо-то и приятно. Поэтому она молча забирает из рук мальчишки свою мантию и одним движением накидывает на плечи.       — Спасибо.       Мальчишка сразу начинает сиять изнутри! Такой довольный, просто невообразимо — улыбается еще так, выпрямляется, мол, посмотрите, какой я молодец. Пыл его убавляется, когда Эи снова говорит:       — А теперь — иди домой.       Улыбка с его лица сходит. Он отрицательно качает головой.       — Я все в толк не могу взять, ты что, немой и вместе с тем — альтернативно одаренный? — Эи скептически наклоняет в бок голову. — Коли так, то Жизнь над тобой пошутила просто феерически…       — Нет, не правда.       О боже, оно наконец заговорило! Несчастный неловко прячет руки за спину и шаркает сандалиями по земле.       — …Я просто очень стеснялся.       — А мне кажется, ты все-таки немного туповат, — безжалостно заявляет Эи, несмотря на то, то почти сразу догадалась — этот ребенок умнее и хитрее других. — Будь добр, скажи на милость, какая часть предложения «иди домой» тебе не понятна?       — Но у меня нет дома!       — Соболезную. Я отдала горожанам кошелек с деньгами, чтобы они смогли приютить тебя хоть где-нибудь. Обратись к ним — и тогда дом у тебя появится, Каэдэхара Казуха.       Да, мальчишку зовут Каэдэхара Казуха. Эи знала об этом с самого начала — по работе положено знать всех людей, когда они умрут, от чего они умрут, точное время смерти, предпосылки и все в таком духе. Впрочем, сам Казуха явно удивился такому исходу событий, но госпожа Смерть безжалостна и непоколебима — она снова круто разворачивается, намереваясь продолжить путь, и тут мальчишка что есть мочи выпаливает:       — Я… Я-я хочу остаться с вами!       Эи останавливается.       — Можно? Можно? Ну пожалуйста! Обещаю, я буду очень хорошо себя вести, а еще я много чего умею! Ну пожалуйста, я так хочу остаться с вами!       — Что, прости?       Эи оборачивается и хмурится она уже не на шутку. Какая неслыханная дерзость! Шутить так с самой! Госпожой! Смертью! Эи может простить роду людскому все, включая вилы, копья в ее сторону, бурлящую, клокочущую ненависть и… Да, в общем-то, все она простит, даже такую злую шутку. Она же Смерть и хранительница Вечного Цикла, они с Жизнью — олицетворение неустанного порядка в этом мире, и, следовательно, им нужно быть намного, намно-ого снисходительнее к людям. Как бы больно и обидно не было — Эи категорически нельзя вымещать на них злость.       Дело в том, что ее таким образом могли и уволить. А вместе с ней уволят и Жизнь, потому что они — две противоположности, инь и ян, они созданы для этой работы и это — их единственная цель. Когда их уволят, их расвоплощат, Эи и Макото перестанут существовать, а Небесная канцелярия будет искать новых близняшек-полных-противоположностей с сильной магической энергией. Ну, подходящих для этой работы, одним словом. Не честно так было бы поступать с Макото, поэтому Эи до сих пор терпит — хотя идея кануть в небытие не кажется ей такой плохой. В конце концов Смерть очень, очень устала.       Но это все лирика, и мальчишка навряд ли поймет такие тонкости ее работы. Впрочем, Эи начинает подозревать, что Казуха не шутит: вид у него серьезный, даже, можно сказать, грозный, он походит на растрепанного воробья, только-только вышедшего из драки со своими сородичами за кусок хлеба. В нем решительности хоть отбавляй, и от этого Эи… странно.       — Я хочу!..       — Ладно, мне не надо повторять, — Эи устало трет переносицу; ладно, Казуха просто ребенок, который не особо понимает, что говорит. — Казуха, послушай… Моя работа — очень сложная и неблагодарная. Тебе будет плохо со мной. Я никогда не остаюсь на одном месте надолго, за день я собираю около тысячи душ, и вообще, все это не для тебя.       — Но я очень способный! Очень-очень! И много чего умею!       — Хорошо. Скажи, что ты умеешь?       — Я… — Казуха осекается и тушуется — видимо, про свои таланты он немного приукрасил. — Я… на листочке играть умею…       — Вау, — скептически изрекает Эи. — Твоей гениальности нет границ.       — Между прочим, этого никто из моих сверстников не умеет!       — Охотно верю. Но этого недостаточно.       — Но я же сказал, что очень способный! — горячо восклицает мальчишка. — Если ты меня научишь этим ведьминским темным штукам! Я! Я сразу же быстро научусь!       — Это называется «темная магия», и она не для таких маленьких детей, как ты, — сдержанно изрекает Эи, но ей кажется, что Казуха будет спорить с ней до бесконечности.       — Но я не ребенок!       — Ага, а я — Великая Королева, — устало вздыхает Эи. Она поднимает голову — сквозь листву деревьев прорезается острый месяц средь облаков; где-то приглушенно слышится вой волков, и даже если она сейчас его прогонит, в такой темноте Казуха навряд ли найдет дорогу домой. Вот же жук! Эи почти уверена в том, что он специально это делает, как и специально прыгнул с крыши барского дома — знает ведь, что время его еще не пришло и умирать рано, и госпожа Смерть сделает все, чтобы не работать лишний раз. — Ладно, давай сделаем так: ты можешь остаться со мной, пока мы не дойдем до ближайшей деревни или города, но как только мы дойдем до нужной точки…       — Обещаю-обещаю-обещаю, я буду очень хорошо учиться!       — Я не говорила, что оставлю тебя навсегда! И вообще, не перебивай меня, — строго осекает его Эи, и Казуха послушно замолкает. — Так вот, как только мы доходим до поселения, я оставляю тебя среди людей. Все. И никаких больше отговорок.       — Но…       — Что я только что сказала?       — Никаких отговорок, — бубнит в ответ Казуха, и Эи удовлетворенно кивает.       — Хорошо. Умный мальчик. И учти: останавливаться и ждать я тебя не буду. ***       Правильно Эи сказала! Останавливаться и ждать она не будет. Вместо этого она просто устроила привал, не сделав ни шагу больше — ну, потому что вместе с ней несчастный слабый ребенок, который, видимо, не особо привык к ночному образу жизни. Люди, обычно, спят, когда темнеет, это Смерть работает денно и нощно, не считая своих редких выходных (Казуха, между прочим, забрал у нее единственный за последние сто лет!). В общем, она подумала, что нужно сделать небольшую передышку, а то ее неожиданный попутчик не дай Бог коней двинет раньше времени. Он, видимо, ее этим шантажировать собрался весь их путь, пока Эи не соблаговолит оставить его навсегда. Наивный! Госпожа Смерть не проигрывает в таких маленьких битвах, так что все будет, как скажет она, а не как захочет маленький оборванец.       Он, кстати, заснул почти мгновенно. Эи укрывает его своей мантией — вдруг простудится и сдохнет — а сама садится напротив, положив Жатву на землю. Она слушает треск костра, и искры отражаются в ее аметистовых глазах. Эи глубоко вдыхает и закрывает глаза — она решает помедитировать для того, чтобы привести мысли в порядок. Это всегда помогает. В конце концов, Смерти не нужен сон, но ей позарез нужно хотя бы немного спокойствия.       Эи левитирует в воздухе, постепенно ее дыхание становится реже — она слышит шум ветра и пение звезд, голос мира и мысли вселенной. Совсем-совсем скоро догорает разожженный ею костер.       И начинает подниматься солнце. ***       До города они доходят быстро. Ну как быстро — вообще-то Эи умеет телепортироваться, поэтому, как только Казуха умывается в близлежащем озере, Эи хватает его за шиворот и легко ударяет тупым концом Жатвы по земле — и в следующую секунду они оказываются в очередном людском поселении. Казуху от такой телепортации чуть ли не выворачивает и, честно говоря, это была бы вполне нормальная реакция — но он держится, видимо, чтобы не доставлять Эи неудобств, и упорно твердит, что все нормально. Пусть только даст ему пару секунд.       — Я думаю, я привыкну, если останусь!       — Что ты так стремишься остаться со мной? — спрашивает Смерть, одним движением руки призывая длинный свиток. Это — сегодняшний список, чьи души нужно забрать, и, прикидывая их местоположение, Эи галочкой отмечает имена тех, к кому ей придется зайти в этом городе. — От Смерти, знаешь ли, обычно бегут, а для тебя еще не все потеряно. Ну, я имею ввиду, несмотря на то, что ты оборванец и сирота, ты еще можешь выйти в люди и занять свое место под солнцем. Длинная жизнь тебе обеспечена — так почему бы не попробовать?       — Я… — Казуха тупит взгляд, и теперь он начинает выглядеть как-то потерянно. Можно сказать, теперь он превращается в обычного мальчишку, обиженного и Судьбой, и Жизнью. — Я… пока не могу сказать. Ну, не сейчас… извините. Не то, чтобы я боялся! Просто это… очень личное, — он вздыхает, будто пытаясь с чем-то смириться. — Вы просто не представляете, как я буду счастлив, если разрешите остаться с вами. Может быть, попозже я отвечу, хотя и понимаю, что лучше сейчас, чтобы вы лучше меня поняли, но я… Просто не могу. Я могу сказать только то, что это в корне изменит мое существование. Я этого очень хочу.       Эи щурит глаза. Она думает: что-то этот мальчишка скрывает. За хитростью, решительностью и умом скрывается что-то такое, чего даже Смерть понять не в силах, и от этого становится немножечко интереснее. По крайней мере, наличие Казухи выбивает ее из общей рутины и нескончаемых одинаковых дней. Эи щелкает пальцами — и длинный магический свиток перед ней исчезает слабой неоновой вспышкой.       — Ладно, — говорит она. — Тогда предлагаю так: сейчас мы пойдем собирать души этого города, и ты посмотришь, как я это делаю. Посмотришь на умирающих людей и на то, как Смерть встречает род людской, и тогда ты поймешь, что я оказалась права. Поймешь, что тебе не место рядом со мной и захочешь уйти, и тогда я, так и быть, сама устрою тебя в какую-нибудь семью и проконтролирую твое благополучие. И ты оставишь меня, потому что всегда и везде Смерть встречают одинаково, Казуха. Помни мои слова. Ты разочаруешься, и не отрицай — это очевидно, и я знаю это, как простую истину. Ты сам вскоре поймешь.       — А если я все равно захочу остаться? — с вызовом спрашивает Казуха, вздернув подбородок — ей богу, как будто это какая-то азартная игра!       — Значит, я обучу тебя всему, что знаю. Кто знает, может быть, у меня появится преемник, — туманно сообщает ему Смерть, отворачиваясь — и она не видит, как Казуха снова начинает сиять звездочкой на темном-темном небе.       — Договорились!       Эи улыбается кисло. Она сосредотачивается на остатках душ, которые медленно гаснут — она знает, где находится, скрывается и прячется каждая из них.       На самом деле, она знает, что Казуха не захочет оставаться.       Никто не захочет после того, ч т о он увидит. ***       Вообще-то, Эи думает, что Казуха может ей мстить.       Ну, за то, что она забрала его родителей. Проблема в том, что Смерть не помнит, при каких обстоятельствах через нее прошла чета Каэдэхара, и вообще не помнит, чтобы видела когда-нибудь ребенка Каэдэхару Казуху. Пока они добираются до местного дома престарелых, Эи думает, что ей нужно будет поднять документацию или прислать запрос в Небесную канцелярию, чтобы среди душ нашли отчет по кому-нибудь с фамилией Каэдэхара. Через нее проходит каждый день по несколько тысяч душ, во время войн и болезней цифра достигает миллиона, так что не удивительно, что она забыла очередных жертв злого рока. Эи косо поглядывает за тем, как за ней вприпрыжку следует Казуха с выражением лица ангела Божьего. Ну, на того, кто хочет отомстить, он не похож… но явно что-то скрывает.       Ладно, не важно.       Что он ей сделает в конце концов? Тоже кинет в нее копьем? Прирежет ночью? Смешно. Смерть же вечна, Смерть будет всегда, чтобы не происходило. У Эи — вечный цикл существования. Ее не получится убить. Вообще.       Местный дом престарелых встречает их скрипучими воротами и пробирающим сквозняком. Смерти не нужно приглашение, чтобы войти в любое учреждение и остаться незамеченной — она лишь говорит Казухе держатся рядом и вышагивает гордо, и тогда все замки для них будут открыты. И действительно — ее ничто не может сдержать.       В помещении становится холоднее с ее приходом, как-то сразу становится унылее. Когда виден блеск Жатвы и концы длинной черной мантии, все знают — госпожа Смерть пожаловала; Смерть становится видимой в грязных коридорах государственной больницы, за которой давно никто не следит, вышагивает гордо, мерно, и все расступаются перед ней, затаив дыхание, и повторяют из раза в раз: «Только не за мной, только не за мной». Атмосфера — давящая, угнетающая; Казуха чувствует ее кончиками пальцев, но не отстает от Эи. Она открывает дверь в одну из палат.       — Смотри, Казуха, — говорит она. — Видишь эту медсестру? Это Изабелла Кормье, местная сиделка. Никто не знает, но на протяжении нескольких лет в этом заведении она мучает стариков и убивает их собственными руками.       Изабелла Кормье вынимает шприц из чужой вены. Она только что сделала смертельную инъекцию несчастному Полу Рейнолдсу. Теперь он умирает в муках, трясется в судорогах с закатанными глазами и пеной изо рта. Страшное зрелище, и Казуху передергивает.       Эи снова становится невидимой, и Изабелла уходит, хихикнув себе под нос. Эи провожает ее взглядом. Она думает, что это нечестно, и Казуха наверняка спросит, почему она ее не накажет — но Казуха молчит. Казуха не задает глупых вопросов. Наказание — это не работа Смерти. Смерть только забирает, и все.       Теперь Пол видит Эи. Видит так, насколько это возможно в его состоянии — ему больно, очень больно, его трясет и рвет изнутри, и Эи подходит к кровати молча. Шелестит ткань ее темных одежд, скрипит под ее весом матрац — она садится напротив Пола и ловит его старческие, шершавые руки. Пол смотрит на нее круглыми глазами.       — Ничего, Пол. Скоро все закончится.       Пахнет гнилью и Смертью, пахнет ею — Эи, и совсем немного — медикаментами. Эи гладит чужие руки — пытается успокоить, потому что понимает, как это страшно — уходить из жизни. Полу, кажется, становится легче. Он закрывает глаза. «Скоро все закончится».       Смерть целует его в лоб — и Пол выдыхает в последний раз.       Все затихает.       После этого Эи снова берет в руки свою Жатву. Она поднимается с места и кончиком копья касается чужой груди. Чуть приподнимает, начинает вертеть в руках, и Казуха видит, как на лезвие наматывается что-то эфемерное, похожее на дымку или патину — оно растворяется быстро, и когда это происходит, лезвие светится пурпурным.       — Это — Нить Жизни, — объясняет Эи между делом. — Жизнь дарует такому каждому человеку, и она разная, в зависимости от возраста умершего. Полу восемьдесят, поэтому она такая длинная — у тебя, соответственно, она короче. Жатва собирает Нити, они хранятся в ее сердце до тех пор, пока не приходит клерк из Небесной канцелярии и не забирает у меня все собранные души. Клерки также помогают осуществить переход душ в Рай или Ад, или же провожают их на Суд.       Нить заканчивается, и лезвие Жатвы потухает. Сердце Пола перестает биться окончательно — тело холодеет. Эи с гулким звуком ударяет кончиком Жатвы по полу и оборачивается к Казухе.       — Ну как? Все еще хочешь остаться?       Она совершенно не ожидала того, что Казуха скажет ей «да».