Парижская жизнь не про нас

— Шестой стол, одновременная подача блюд, почему мне выдают только один салат? Горячее, пятый стол — задерживается! Десерт, десятый стол — задерживается, сколько мне еще стоять у раздачи? Хёнджин устало повесил чеки обратно и стиснул зубы. Вечер в их ресторане был в самом разгаре, а кухня и остальной персонал ресторана уже начали уставать и совершать ошибки. Салат поставили на линию раздачи слишком рано, отчего он обветрился; стейк не успел отдохнуть; десерт забыли сбрызнуть соусом; суп был слишком горячим… По лицу — спасибо, господь, что метафорически — за это получали первыми официанты, что не успевали даже присесть во время полной посадки. Распахивая двери кухни, Хёнджин снова вышел в зал, поправляя фартук. Он, конечно же, мог просто ходить по залу и наблюдать, как довольные посетители смакуют свежейший тартар, потому что пока он значился в ресторане Le Petit Olympia как метрдотель, а не официант. Хёнджину бы улыбаться гостям, проверять внешний вид официантов, да следить, чтоб никто из них не плюнул в бретонский рыбный суп. Но полная посадка — событие коварное, отчего ему пришлось надеть на себя фартук, дежурную улыбку и отправиться принимать заказы и выслушивать жалобы о том, что паштет из утки сделан не из той утки. — Какой идиот подавал луковый, трижды, блять, ебучий, суп? — Хёнджин в сердцах кинул этот вопрос на кухню, как холодную куриную тушку, ставя на стол раздачи возвращенную плошку супа. — Где блядские гренки, почему так много коньяка?! Ох, луковый суп — жемчужина французской кухни, которую стремились отведать все туристы, что брали Париж штурмом в весенний сезон. Вот только для кухни это изысканное блюдо было самой настоящей головной болью, особенно когда это уже пятнадцатое луковое изысканное блюдо за вечер понедельника. Понедельника! Только во Франции могли поглощать луковые супы кастрюлями в понедельник. — Джинни, — в зале Хёнджина кто-то аккуратно придержал за рукав. Анечка, их хостес, всегда старалась помочь ему всем, чем можно. — Пятый столик показался мне недовольным. Подойди к ним, пока они не начали звать официанта. Хёнджин медленно осмотрел зал, чтоб это не вызывало внимания — он же просто обсуждает с хостес приятную погоду, а не выискивает глазами сварливых посетителей. Пятый столик, у окна, компания молодых девушек с бокалами вина. Все ясно: вздохнув, Хёнджин быстренько пригладил волосы и отправился к ним с легкой и расслабленной полуулыбкой. Вежливость и гостеприимство — основа ресторанного бизнеса, а умение подсластить вечер конфеткой из лести — основа жизни официанта. Проблема решилась быстро: говядина по-бургундски оказывается не такой уж и жесткой, когда тебя после второго бокальчика красного сухого обслуживает высокий красавец-официант с обаятельной улыбкой и обещаниями навестить ваш столик вновь. Хёнджин прекрасно знал свои сильные стороны, поэтому и пользовался ими постоянно: обаяние и красота, которой было побольше, чем у среднестатистического француза. Ну а если гости, чей вечер нужно было спасти своей красотой, были скрытыми поклонниками вездесущей корейской культуры, то Хёнджин и вовсе пробуждал в себе айдола — кем, возможно, он и был в другой жизни. — Феликс! — на кухне ресторанный похититель сердец гаркнул так, что Феликс, их шеф-кондитер, вздрогнул всем телом, чудом не выронив ложку из рук. — Об крем-брюле можно ложку сломать, еще одна жалоба на этот поганый крем, и я сломаю новую порцию об тебя! Неважно, кем был Хёнджин в других жизнях — важно, что в этой он заебался. Работать нужно было много, работать нужно было всегда, чтоб обеспечивать свое существование в прекрасном городе любви. Впрочем, от такого неофициального названия Парижа Хёнджин только фыркал, словно недовольный гость от шефского комплимента. Все это было лишь наивными сказками для туристов, что пересмотрели дурацкий «Рататуй». Он и сам когда-то рванул в Париж на заработки, ведомый этими сказками, потому что в родной Корее его душе было тесно. Во Франции, конечно, душевного простора стало больше, но миллион проблем, туристов, мусор на улице, налоги и бомж (пусть и вежливый) у подъезда прилагались как кэшбэк. Мысли об упущенной жизни и обманутых ожиданиях от нее постоянно лезли в голову, поэтому Хёнджин постоянно работал, лишь бы утопить неприятные мысли в консоме, а не утопиться самому в Сене. Порой, дно чувствовалось и без водных процедур. «Залечь на дно в Брюгге» — только в Париже, и Хёнджин был не убийцей-неудачником, а просто неудачником. Да и где в городе любви эта чертова любовь? Хёнджин отлично знал расписание значимых и громких программ в знаменитом на весь мир концертном зале «Олимпия», что располагался рядом с его рестораном. Хотелось бы, конечно, такие знания получать от жизни хорошей, от жизни светской — но, увы. Аншлаг в «Олимпии» отслеживался по аншлагу в залах их ресторана, по Анечке, что валилась с ног, и даже по крем-брюле Феликса, которым можно было забивать гвозди, а то и вовсе проломить череп их едкому бармену-сомелье. Голодные до культуры гости после концертной программы становились дико голодными по зову желудка, отчего Le Petit Olympia превращалось в бочку, набитую сардинами. Этот вечер как раз был таким образцовым примером любви французов и туристов к высокой культуре. — Знаешь, что общего у тебя и Треббьяно? — шелковый голос раздался рядом почти сразу же, как только Хёнджин пристроился сбоку у барной стойки, чтоб перевести дух и понаблюдать за залом в сторонке. — Кислое ебало. — Иди нахуй, — не удосужившись повернуться, Хёнджин ответил шепотом и с непроницаемым лицом, которое излучало радушие и гостеприимность. — Побегай с мое, после этого поговорим. — Ну-у-у, зачем же так. Хочешь, я плесну тебе нового ликерчика, что закупили недавно? Миндальный, такой же сладенький, как и ты. Разговор о вкусовых предпочтениях не успел продолжиться — официант принес в бар несколько новых заказов, отчего бармену пришлось вернуться к работе за стойку. Напоследок он обернулся подмигнуть Хёнджину, а тот лишь закатил глаза, собираясь также возвращаться к работе в зал. Блядский Ли Минхо был корейцем, как и Хёнджин, но последний в этом сильно сомневался — ему больше шло быть французом, у которого самой большой проблемой дня являлся недостаточно хрустящий круассан с утра. Минхо был рожден для богемной и размеренной парижской жизни, которая состояла лишь из удовольствий и радостей, потому что все у него выходило легко и играючи: от работы и до отношений с коллегами и всем окружающим. Минхо ни о чем не волновался. Минхо просто было похуй. — Минуточку, я приглашу сомелье, — Хёнджин вежливо улыбнулся нарядной парочке, прокручивая в голове внезапную мысль: как скоро Минхо начнет шлепать по задницам гостей так, как он уже сотню раз шлепнул Хёнджина и остальной (подходящий для этого) персонал. Ближе к полуночи залы постепенно опустели: половина официантов смогла присесть, Анечка сидела с головой в телефоне, балаган на кухне угомонился, а Минхо начал протирать свою бесконечную утварь. Столиков на обслуживание у Хёнджина не осталось — все открытые забрали его коллеги помладше, поэтому он наконец-то мог пойти покурить. Путь к черному выходу шел через кухню, где он подцепил себе круассан из остатков с бог весть какой начинкой — это Хёнджина и не волновало вовсе. Когда ты практически весь день ничего не ел, вечером будешь рад даже сырой жабе на ужин. Выйдя на свежий воздух, Хёнджин наконец-то вздохнул полной грудью (и грустью). Дышалось в Париже хорошо: все-таки у этого города была своя, особая атмосфера, которая раскрывалась весенними вечерами в полной мере. Из «Олимпии», с которой их ресторан делил задний двор в закоулке, все еще раздавалась музыка — видимо, там вечер близился к завершению не такими темпами, как вечер в ресторанчике по соседству. Усевшись прямо на ступеньках черного входа, Хёнджин устало уставился в одну точку, даже не переживая, что рабочие черные брюки могут испачкаться в парижской пыли — Минхо точно стряхнет все лишнее с задницы. Его больше радовал съеденный круассан, который был с шоколадом. Напротив располагался черный ход концертного зала, у которого мельтешили туда-сюда артисты труппы, что давала концерты в этом месяце. Взгляд сразу зацепился за чей-то перламутрово-розовый пиджак, который красиво блестел под тусклым вечерним освещением переулка. Его хозяин выглядел не менее уставшим, чем Хёнджин, и поэтому не мельтешил, а просто прислонился к уличному фонарю, засунув руки в карманы. Взгляд Хёнджина задержался на нем — на незнакомце в толпе. С кухни приглушенно раздался грохот и чей-то визг: видимо, кто-то все же что-то разбил под конец смены. Хёнджин закатил глаза и потянулся за сигаретами в кармане фартука. Фантастические идиоты. Зажигалка фантастически не зажигалась. Закинув бесполезную зажигалку в стоящий рядом мусорный бак, Хёнджин переместил сигарету изо рта в ладонь и снова уставился в одну точку, тяжело вздохнув. Сил не было даже на то, чтоб подняться и дойти до Минхо, который был вторым курящим на весь ресторан человеком, всегда предпочитая какие-то выебистые и дорогие сигареты. Да что за жизнь-то такая. — Нужна зажигалка? — голос раздался откуда-то сверху, и Хёнджин медленно поднял голову, потому что межличностная коммуникация тоже отнимала силы. Официанты знали это не понаслышке. Перед уставшим официантом на ступеньках стоял тот самый владелец блестящего пиджака — совсем молодой человек в белоснежной рубашке с черным шелковым бантом вместо галстука. Внешность приятная, а смотрел так устало, словно вместе с Хёнджином обслуживал столики и получал шлепки по заднице от Минхо. — Да, спасибо, — Хёнджин протянул ему сигарету. Щелчок зажигалки показался для него воистину блаженным звуком. Закуривая, Хёнджин наконец-то расслабился, выдыхая весь накопившийся негатив вместе с сигаретным дымом. Говорят, что сигареты убивают, но на деле жизнь, которая принудила курить, могла убить еще быстрее. В душе стало поспокойнее, в голове пусто, а перспектива убирать и закрывать заведение уже не казалась средневековой каторгой. На небе не было ничего интересного, как и под ногами, поэтому Хёнджин снова обратил внимание на хозяина зажигалки, который все еще был на улице — незнакомец из толпы спокойно расхаживал у концертного зала, держа сигарету в руках. Внезапный вопрос как-то сам по себе появился в голове у Хёнджина, зарождая в нем любопытство — он еще был в состоянии сложить несколько фактов и прийти к некому выводу. Поморщившись от боли в пояснице, он поднялся со ступенек. — Слушай, — обладатель розового пиджака обернулся, вопросительно смотря на Хёнджина, — а разве певцам можно курить? — А почему нет? — Ну, типа, влияние на голосовые связки, легкие… Гортань там, я не знаю. — Я не так часто курю, — юноша пожал плечами. — Поэтому мне все равно. А что, по мне издалека было видно, что я именно пою? — Ну да, очень сложно было догадаться, — Хёнджин затянулся, улыбаясь, — когда в «Олимпии» сегодня вечер французского шансона. — Следишь за выступлениями? — Делать мне больше нечего. Мои гости, которые изначально были вашими слушателями, перетирали об этом весь вечер. Краем уха что-то слышал, пока бегал между столиками. — Тяжелый день, да? — Да. Ебучий. У тебя? — Тоже ебучий. Хёнджин затянулся снова. Повисшая блаженная тишина после изматывающего рабочего дня была даже какой-то по-своему уютной. Следующий день выдался таким же ебучим. Залы были переполнены, гости возомнили себя наследниками Гордона Рамзи, а луковый суп все еще был венцом божественного сотворения в зале — и созданием восьмого круга ада на кухне. Коньяк, казалось, шел не только в блюдо изысканной французской кухни, но и в чье-то горло, которое могло лишь очень изысканно изрыгать ругательства. Хёнджин все так же любезничал, согревая себя мыслями о скорой зарплате, а Анечка была близка к статусу святой. Нагрузку в ресторане можно было отслеживать по Минхо — даже ему уже стало не похуй, когда гости вернули три коктейля подряд, а особо важный — как индюк — гость пообещал засунуть сомелье бутылку отвратительного, по его словам, вина в одно место. Хёнджин, материализовавшийся рядом из ниоткуда на правах метрдотеля, быстро разрешил конфликт, мягко намекнув гостю, что повторять угрозу в адрес его сомелье он будет уже в отделении полиции. Когда ложка другой гостьи глухо ударилась об крем-брюле, Хёнджин даже не удивился. Обычный вторник. Под конец смены Хёнджин снова перекинул свой последний столик на Алису, молодую, но надежную официантку, и направился курить мимо барной стойки, где Минхо молча наливал себе ром прямо в стакан для воды. Проходя мимо него, Хёнджин похлопал коллегу по плечу. Выйдя на ступеньки, он порадовался свежему ветру, но это было единственной радостью. Хлопая себя по большим карманам фартука, Хёнджин не мог найти новую зажигалку. — Да блять, — сигарета уже была в зубах, как и едкие ругательства в адрес очередной поганой смены. — Только этого не хватало. Закурить хотелось очень сильно. — Снова нужна зажигалка? Хёнджин усмехнулся. Кажется, вчерашний перекур повторялся. — Как видишь. А ты снова куришь? — Как видишь. — И юноша все в том же розовом блестящем пиджаке поднес зажигалку к сигарете Хёнджина. — Неплохо парируешь. Этому тоже в консерваториях обучают? — Да, как и навыку не разговаривать с незнакомцами в темных дворах, — артист как-то совсем безразлично пожал плечами, — но я был отстающим учеником. — Я Хван Хёнджин, работаю в ресторане напротив, — Хёнджин аккуратно пихнул его локтем, стараясь, чтоб жест выглядел по-дружески. — Забегай пожрать, если что, сообразим хавчик на кухне. — Ким Сынмин. За приглашение — спасибо. — Все, мы больше не незнакомцы. Доволен? — Даже больше, чем своим выступлением сегодня. Сынмин закурил сам и задрал голову вверх, смотря на парижские звезды. Возможно, он хотел сиять так же, как они. А может, он хотел просто докурить сигарету и пойти отдыхать после очередного изматывающего дня на работе. Хёнджин переминался рядом с ним с ноги на ногу, пытаясь хоть как-то унять болезненный гул, что был уже привычным из-за вечной работы и беготни. Несмотря на то, что рядом с ним стоял незнакомец — было тихо и спокойно. Сынмин выглядел таким же уставшим, хотя вряд ли был официантом в «Олимпии» — там и кафе-то не было, но несмотря на это, все равно разделял с Хёнджином одну заебанность на двоих. Как и зажигалку. — Ты долго еще здесь будешь выступать? — внезапно для себя спросил Хёнджин. Его не волновала программа «Олимпии», потому вне зависимости от репертуара все гости одинаково шли к ним уничтожать запасы лука. — Раньше я тебя здесь не видел. — Эта неделя, а потом следующая, — Сынмин пожал плечами, все еще смотря на небо над ними. — Потом мы с труппой едем дальше, в Берлин. А что, в ресторане из-за нас аншлаги? — Честно говоря да. Всю неделю плотная полная посадка. Но я не из-за этого спросил, если что. — А из-за чего тогда? Хёнджин затянулся, смотря в каком-то смысле тоже на звезды — на Сынмина. Он невольно отмечал, что юноша симпатичный, с приятной внешностью, а его перламутрово-розовый с блестками пиджак был очень даже к лицу. Да, певец перед ним не выглядел, как сошедшее с небес божество — поэтому Минхо с его стандартами, что были ростом даже выше Хёнджина, точно не оценил бы; но и сам Хёнджин был всего лишь обычным смертным, что разносит таким же смертным далеко не божественную амброзию. — Да так, — Хёнджин впервые за день улыбнулся самому себе. — Где же я тогда возьму зажигалку? — А что, здесь мало курящих? Я думал, в ресторанах дымят чаще, чем дышат. — Нет, у нас все фанатики здорового образа жизни. Курит только один бармен, но он такая сука, что я к нему лишний раз подходить не хочу. — Не переживай, — Сынмин обернулся к Хёнджину и похлопал его по плечу. — Я подарю тебе коробку спичек за два евро. Хёнджин засмеялся абсолютно искренне. — А почему за два евро? — Это стартовая цена, — легкая улыбка хозяина розового пиджака все же не осталась незамеченной. — Но она может увеличиться. — О. Тогда как тебе предложение: слушать про дураков на кухне? — Пойдет. — А если я принесу из кухни круассан с миндалем? — Ненавижу миндаль, фу. — Шоколад? — Уже получше, но слишком сладко. — Соленая карамель? — По рукам. Хёнджин протянул Сынмину «кулачок» — а тот с энтузиазмом ответил. Перед следующей рабочей сменой, Хёнджин захватил в «Олимпии» брошюру с текущей концертной программой. Пока остальные официанты подготавливали ресторан к открытию, поправляя столы и стулья лишний раз, проверяя маратоны и солонки на наличие специй, а Анечка причесывалась и прихорашивалась, потому что неожиданно для себя чуть не опоздала, Хёнджин изучал программу «Олимпии». Корейский какой-то там музыкальный проект кого-то там — это было неинтересно; который дает свои гастроли по нескольким странам Европы — тоже не очень интересно; и включает в себя как и именитых исполнителей, так и молодых талантов — а вот это уже поинтереснее. Ким Сынмин был едва ли не самым молодым и начинающим, отчего Хёнджин едва нашел его имя в списке всей труппы. Ладно, главное, что вечером он наверняка найдет хозяина розового пиджака на заднем дворе. — В кой-то веки решил приобщиться к прекрасному? — Минхо прошел мимо столика, где присел Хёнджин, не забывая уколоть его метафорически. — Да, чтоб тебя не слышать, — Хёнджин порой хотел въебать ему не метафорически. — Прими поставку алкашки сегодня, скоро должна приехать. — Все ради тебя, сладенький. — Ой, блять, Минхо. Начинался очередной рабочий день в ресторане Le Petit Olympia. Хёнджин, как и всегда, быстро лавировал между столиками, улыбаясь посетителям, кивая Анечке и изрыгая пламя токсичного дракона из Dungeons & Dragons на кухне. Официанты помладше хоть и не боялись этого дракона, но все равно при его виде пускались по залу собирать со столов использованные салфетки и грязную посуду. От греха подальше. Луковый суп снова беспокоил умы жителей и гостей Парижа, а официантов зала беспокоила степень хруста гренок к луковым плошкам, потому что возвращать блюда уже никто не хотел. На улице нежно разливалась весна — даже нежнее, чем разливал вино Минхо очередному утонченному посетителю. Парижская весна наверняка была занесена в список тех самых вещей, что заставляют жить и дышать полной грудью — и даже Хёнджин поймал себя на мысли, что в хорошую погоду можно будет прогуляться после смены. — Джинни, — Анечка легко ухватила его за рукав, утягивая в сторону с лицом еще белее, чем колпак Феликса. — У нас в зале фуд-блогер, ресторанный критик. Забери его столик от греха подальше. Хёнджин подумал, что после смены прогуляется до Сены. — Который из них? — Хёнджин старался не подавать виду, что внимательно осматривает зал. — Кому там подлимонить нужно? — Столик двенадцать. — Это что за франт, — щурясь от солнца, официант пытался рассмотреть гостя за двенадцатым столом, что стоял у окна. Молодой юноша в грубой кожанке, наверняка его ровесник, неторопливо рассматривал меню, а на столе лежала его черная шляпа. — Ты знаешь его, важная шишка? — Я посмотрела его блог, сам он ресторатор из Южной Кореи, но сейчас отдыхает во Франции. Вот, зашел к нам. Зовут Хан, если что. — Блять, лучше бы был из Северной. Так его хотя бы не выпустили к нам. Хёнджин накинул на локоть ручник, подхватил меню и натянул дежурную улыбочку на лицо — важных персон он обслуживал не раз, но и подлянок от этих самых «важных персон» получал в итоге тоже сполна. Не так улыбнулся, вздохнул не в той тональности — получай «четверочку» в обзоре на ресторан. Хан, на удивление Хёнджина, выглядел весьма дружелюбно, не докапывался до букв в меню, но в конце все же выкинул проклятые для всех ресторанных работников слова: «Блюдо на усмотрение шефа». — Ну думайте теперь, что этому блогеру приготовить, — Хёнджин с угрюмой миной вешал чек. — Только не обосритесь, не хватало мне еще перед пижонами в кожаных штанах позориться. — Когда ты успел рассмотреть его штаны, он же за столом сидит? — кинул ему в ответ Феликс, не отрываясь от выкладки ягод на пышный и нарядный мильфей. — Феликс, иди нахуй! — Так а какую хуйню готовить-то ему? Говядину потушим в вине, или буйабес сварганим из креветок размороженных? — Да сделайте рататуй, — Хёнджин отряхнул руки, готовясь выходить обратно в зал. — Он же, блять, критик ресторанный. А у нашего шефа крыса под колпаком. Даже несмотря на присутствие ресторанного критика в зале, смена проходила на удивление спокойно — всех устраивала оленина, поданная к вину, всех устраивало вино, поданное тем еще оленем. Сам же критик был настроен все еще добродушно и теперь наслаждался атмосферой французского ресторана. Даже Анечка немного успокоилась, и тон ее лица стал отличен от цвета формы официантов. Хёнджин же вынес в зал чей-то круассан и абсолютно внезапно подумал о Сынмине, с кем они, скорее всего, снова встретятся вечером. Настроение стало чуточку лучше. — Блять, вы что? — В тарелке, что ожидала своего звездного часа на раздаче, красовалась разноцветная башенка из овощей, которую гипнотизировал Хёнджин в надежде, что она от этого превратится во что-то более изысканное. — Вы нахуя рататуй приготовили ресторанному ебучему критику?! — Ну так ты же сам предложил! — Пиздец, я же пошутил! Еще скажите, что у вас, нахуй, крысы под колпаками, это же ебаный мультик! «Сегодня точно Сена» — думал Хёнджин, вынося овощную запеканку ресторатору из Южной Кореи. «Этого пиздюка как раз как реку зовут». — Это что, рататуй? Блюдо от шефа? — юноша смотрел в тарелку так удивленно, что его и без того большие глаза округлились. — Все верно, — Хёнджин же старался держать улыбку на лице, чувствуя, что один глаз начинает дергаться. — Именно оно. — Ха-а-а, — критик поднял голову на официанта и улыбнулся абсолютно искренне. — А на кухне у вас крыса-шеф? «На кухне у нас еблан-шеф» — думал про себя Хёнджин, кивая в ответ на все реплики от ресторанного критика. Впрочем, блюдо удалось — и это можно было заметить по довольному виду ресторатора, который не спеша трапезничал, не забыв перед началом сфотографировать тарелку на телефон. Официанты же косились на такого гостя, как и Анечка с Хёнджином, потому что ресторанный бизнес больше походил на аквариум с акулами, где даже такой милый мальчик мог оказаться той еще зубастой тварью, которая сожрет тебя в своей разгромной рецензии и даже косточки не выплюнет. — Смотри, он вроде как доволен, — Анечка говорила приглушенно, присоединяясь к Алисе и Хёнджину, что тратили свободные минутки на крысятничество у барной стойки, в стороне от зала. — Да все так сначала, потом увидишь в рецензии, как он был «доволен». — Я посмотрела его статьи… Ругается он нечасто, а мы, вроде, не лохи последние. — Ой, да какая разница. Этот отважный, хуй важный, — Хёнджин все равно кивал, не сбавляя своего скепсиса. — Вы посмотрите на него, что это вообще за кухонный рокстар, как таких в ресторанный бизнес пускают? Еще и шляпа уебанская. Согласись же, Минхо, — не получив ответа с алкогольной станции, Хёнджин повернулся в сторону бармена. — Минхо? Минхо протирал по десятому кругу и без того уже кристально-чистый стакан, внимательно смотря на ресторатора с легким прищуром и блеском заинтересованности в глазах-сердечках. Когда ресторанный критик попросил подозвать к нему сомелье, чтоб тот помог ему выбрать вино к десерту, Хёнджин готов был бежать в собор Парижской Богоматери. Либо богу молиться, либо гореть. Смена продолжалась. Рататуй обладал действительно волшебным эффектом, потому что ресторанному критику и ресторатору по имени Хан Джисон действительно нравилось проводить время в Le Petit Olympia. Но что-то подсказывало Хёнджину, что дело не в запеченных овощах, пусть и тушеных в дорогом красном вине — критику явно присралось перепробовать (от мысли, что, возможно, попробовать не из бокала сомелье, а из него самого, Хёнджин чуть не завыл) все остальные вина в заведении, отчего сомелье практически от него не отходил. Алиса и Мари хихикали, что во всем виноват город любви, а Хёнджин лишь закатывал глаза — ему-то вернули не прекрасные года влюбленной юности, а очередной крем-брюле с пережаренной корочкой. Порой ему точно также хотелось поджарить горелкой их повара-кондитера. — Феликс! Я не слышу хруста крем-брюле! Когда ресторатор покинул заведение, поблагодарив персонал за прекрасный вечер, Минхо с ухмылкой довольного и сытого кота, что только что уебался в чан со сметаной из молока черных буйволиц, протянул Хёнджину расчетницу, вытягивая перед самым его носом из папки дополнительный листик с номером телефона. Внутри же их ждали щедрые чаевые, которые были едва ли не самыми крупными за вечер. Хёнджин молча смотрел в расчетницу с огромными чаевыми за достаточно скромный кухонный чек и пытался сопоставить не рататуй с чаевыми, а внешний вид ресторанного критика со вкусами Минхо на парней. Что-то явно не сходилось в его голове. — Минхо, блять, ты что учинил, — Хёнджин смотрел на него и чувствовал, как в этом заведении тупеет с каждой секундой. — Он же даже не в твоем вкусе, коротышка настоящий. — Да похуй! Он же такой, — сомелье сжал и разжал ладони у лица, жестами изображая большие и мягкие щеки, — щекастенький и хорошенький, я не могу. Боже, моему разбитому сердцу так приятно. — Ебись ты в кочерыжку. Господь с тобой, кончелыга. — Господь уже поки– — Иди нахуй. День пролетел совершенно незаметно — зато желание закурить становилось все заметнее и заметнее с каждой секундой. Уже по традиции сваливая последние столики на своих младших коллег, Хёнджин, разминая шею, направился на кухню, традиционно проходя мимо барной стойки, где отсутствовал бармен — вместо него там находился сытый и огромный кот в синей рубашке и облегающих брюках. Анечка же вновь решила слиться цветом лица с рубашкой Хёнджина, и ее не спасал даже дорогущий тональник от «эсте-лоuдерере-чего-то-там»: уходя, ресторатор пообещал заглянуть еще раз на этой неделе. Проходя через кухню, Хёнджин совершенно не обращал внимания на размороженных карпов, что с удовольствием бы совершили суицид, будь они живы, зато обратил внимание на готовые к выдаче круассаны. С соленой карамелью, значит... — Эй, Феликс, — Хёнджин потянулся к стойке, где лежали в том числе и бумажные пакеты для выдачи блюд с собой. — Запиши, пожалуйста, парочку круассанов на мой счет. И покажи, где здесь с соленой карамелью, я, блять, надеюсь, что их не сожрали. Вечерний Париж показался Хёнджину прекрасным — чуть ли не впервые за все время его работы в ресторане. Что-то яркое у черного хода напротив сразу бросилось в глаза даже в ласковых вечерних сумерках — это был уже привычный пиджак с блестками цвета клубничного крема на шампанском. Сынмин расположился у уличного фонаря, свет которого красиво переливался на блестящей ткани, и лениво листал что-то в телефоне. Хёнджин сразу подошел к нему и молча протянул пакет с двумя теплыми круассанами. — О, привет, — Сынмин поднял голову. В глазах виднелась все та же усталость, что становилась даже сильнее. — Что это? — Плата за огонёк, — Хёнджин усмехнулся, все еще протягивая угощение. — Свежие круассаны, которые были тестом еще этим утром. С карамелью, если наш поваренок меня не наебал. — Вау. Спасибо, — забирая бумажный сверток из рук официанта, Сынмин устало улыбнулся. — Если хочешь, можем зайти на кухню, поесть там. Ресторан уже закрывается. — Спасибо, но не нужно. Мне бы хотелось… побыть в тишине, устал от большого количества людей за сегодня. Да и на улице свежо. — Понимаю, понимаю. Я могу уйти. — Останься. Слова Алисы о свойствах города самым подлейшим образом начали всплывать в голове. Сынмин жевал свежий круассан с карамелью, перед этим вежливо предложив второй Хёнджину — он, разумеется, отказался, поэтому просто устроился рядом, вытянув ноющие от беготни по залу ноги. Они устроились прямо на поребрике рядом с рестораном — спасибо городским службам Парижа за то, что в центре города можно было сидеть прямо на мостовых даже в самых дорогих штанах. Поблизости на их счастье никого не было, вся труппа Сынмина докурила и уже собиралась по своим отелям где-то в глубинах концертного зала, а на кухне слышался лишь равномерный бубнеж Феликса и официантов. Даже погода подыгрывала двум уставшим парижским работникам: небо было чистое, лишь редкие облака медленно проплывали по своим делам в лучах закатного солнца. Хёнджин смотрел на них и чувствовал всем телом, как его молчаливый собеседник устало «перезагружается» — такие моменты чувствовались особо хорошо тогда, когда ты и сам устаешь от работы с людьми. Посидеть в тишине, передохнуть, собраться с мыслями, а заодно и собрать самого себя по кусочкам — и можно снова возвращаться в социальную жизнь социального человека. — Тоже решил приобщиться к здоровому образу жизни без курения? — Сынмин постепенно «отмирал», доев круассаны с карамелью. — Или снова без зажигалки? — Неа, не угадал, — Хёнджин пожал плечами. — Я просто сегодня забыл сигареты в куртке. — Что ты за человек-то такой. — Вот такой, какой есть. Голова забита позициями из меню и раздачей le пиздюлей, excuse-moi. — C'est très triste, en fait. Бонжур, мон ами. Все, больше ничего не знаю на этом лягушачьем. — Je te dis que tu es beau, — Хёнджин улыбнулся самому себе, наслаждаясь языковым барьером с собеседником и вспоминая, что сегодня о сигаретах даже не думал. — Мон ами. — Merci, toi aussi, — Сынмин легко ткнул его локтем в бок, а затем полез во внутренний карман пиджака. — Я исполняю песни на французском. Конечно я знаю этот язык на базовом уровне. — М-м-м, — протянул Хёнджин, даже не смущаясь. Ну, объебался, всякое бывает. — Вот значит как. Я это запомню. — Что, накормишь меня лягушками? — У нас нет в меню лягушачьих лапок. — Тогда как ваш ресторан может работать в этой стране? Хёнджин засмеялся, запрокинув голову, а Сынмин протянул ему пачку сигарет, откуда он с удовольствием подцепил одну никотиновую палку. — Вчера без зажигалки, сегодня без сигарет, завтра что? — Огонек зажигалки промелькнул прямо перед лицом Хёнджина с сигаретой. — Будешь без бабочки? — Получается так. — Жаль, тебе она идет. — Ага, — Хёнджин наконец-то затянулся. — Только заебала меня. Как и все остальное на работе. — Что, опять хуевый день? — Сынмин сделал то же самое. — Да не очень, на самом деле. Ничего плохого — но и ничего хорошего, обычные будни. — Вроде все в порядке, но все равно тошнит? Понимаю. — Примерно так… А у тебя что? — Ничего хорошего, — Сынмин грустно усмехнулся, держа сигарету в ладони, — а плохое как раз на горизонте. Хёнджин аккуратно молчал, прекрасно чувствуя потребность собеседника выговориться и вылить все накопившееся дерьмо. — Вываливай. Сынмин затянулся, делая глубокий вдох, выдох. Он не выглядел как человек беспокойный или тревожный — просто очень уставший, как и Хёнджин. Уставший от работы, от ненужных мыслей, от шумного и нарядного города. Наверное, парижская жизнь не про них. Вдали раздавались приглушенные звуки улиц: гудки машин, разговоры туристов и музыка из ресторанов. Сигарета медленно тлела в руках у Сынмина, пока тот наслаждался тишиной и спокойными звуками города вокруг — а не набившего оскомину репертуара. Хёнджин же наслаждался молчаливой компанией, ожидая, когда Сынмин начнет свой рассказ. Да и начнет ли? — Мне ничего не нравится, у меня ничего не получается, — тонкие пальцы стряхнули пепел с сигареты. Рассказу о жизни певца все же суждено было сбыться. — Я занимаюсь тем, чем не хочу. Начнет. — Не хочешь выступать на сцене? Или сама сцена не та? — Ну, выступать с чьим-то устаревшим материалом, который годится только для светских ужинов, или вовсе быть на бэк-вокале — так себе работа даже для такого хуевого вокалиста, как я. — Почему-то я уверен, что ты не так плох, как думаешь. — Хёнджину вдруг захотелось ему возразить, потому что ему тоже был знаком пресловутый синдром самозванца. — Господи, я лажаю даже на бэках, о чем тут можно говорить. — Сынмин покачал головой. — А лажаю как раз из-за того, что в рот ебал эти гастроли и то, что мне приходится исполнять. Пиздец, старомодные французские песни, которые приходят послушать сплошные пенсионеры. — Есть вариант как-то… сменить труппу, уйти в другое место? — Мне еще год нужно проработать в труппе, потому что я подписал контракт сразу после окончания универа, иначе даже такой сцены не увидел бы. Ты же сам знаешь, что там у нас в Корее. Да и куда меня возьмут, если я не справляюсь даже здесь. Может, пение это вообще не мое. — А тебе вообще нравится петь? — Конечно. — Тогда нельзя бросать, — Хёнджин пожал плечами, зачесывая рукой назад выбившиеся светлые пряди. — Если нравится, если тебе это нужно. Душа требует — так делай. Сам-то чего хочешь, с чем выступать, где выступать? — Да так, — Сынмин вздохнул. Хёнджину было даже как-то приятно, что едва знакомый человек вываливает ему сейчас все, что накопилось. С другой стороны, именно незнакомому человеку выговориться проще. — Я с детства фанател от мюзиклов. Ну, знаешь, там всякие «Отверженные», «Призрак Оперы», «Кошки». Вот это то, к чему у меня душа лежит. Я поэтому и пошел по классике, универ и все дела, а не бегал по прослушиваниям в агентства, чтоб стать трейни. — А что, стал бы айдолом, — Хёнджин легко засмеялся, представляя Сынмина в уебанских кошачьих ушках и с кислой рожей. — Был бы сейчас восьмым участником BTS, и у тебя был бы тоже греческий бог Дионис в репертуаре. У меня просто на работе одни Мидасы, только они превращают все, до чего дотрагиваются, не в золото, а в дерьмо. — Ты их слушаешь? — Кого, Мидасов? Если их, то да, я же метрдотель. А кейпоп нет, это не мое, наша хостес просто угорает по этому всякому. Нашла себе там какую-то новую группу, у нас бармен и то посимпатичнее будет. Сынмин, рассмеявшись, поднялся — и Хёнджин на мгновение испугался, что он уже собирается уходить. Но юноша лишь подошел к мусорному ведру, чтоб выкинуть пакет от круассанов и докуренную сигарету. Избавившись от мусора, он не спеша вернулся на свое прежнее место — и присел рядом с Хёнджином. На улице постепенно темнело, закатное солнце уступало свое место акварельным мартовским звездочкам, которые напоминали далекий свет софит. Музыка, что разливалась по парижским улочкам не торопилась утихать, отчего все происходящее отдаленно походило на очередной дешевый фильм из кинотеатра рядом с домом Хёнджина. — Мне иногда кажется, что все это бесполезно, — после сладостей и сигареты Сынмин выглядел расслабленным, но все еще уставшим. — Может, пора забить на прослушивания и вернуться домой, петь в ресторанах. — Ты что-то имеешь против ресторанов? — Хёнджин с улыбкой ткнул его в бок. — Что за прослушивания? — Да я в эту труппу-то вписался еще и ради того, чтоб во время гастролей проходить прослушивания в театрах Европы. Как-то пока не получается. Одни отказы. — Ого. А в Париже куда пробовался? — Могадор. Все мимо. Да и прослушивания скоро окончатся, следующий набор только через год. — Ну так возвращайся через год и попытайся еще раз. До тех пор, пока не получится. — Сказать легко, а сделать… Мне иногда кажется, что я не понимаю, куда двигаться. Жить в вечной погоне за мечтой, которую можешь никогда не достичь, или же как-то устроиться, найти хоть какое-то место в жизни — но это будет не то, чего тебе хотелось бы. — А ты же любишь мюзиклы, — Хёнджин сел поудобнее, подгибая под себя одну ногу. — Наверняка смотрел «Ла-Ла Ленд». Там главная героиня пыталась-пыталась, у нее нихуя не получалось, она практически опустила руки — и вот именно в этот момент ее заметили и предложили роль. Вот и у тебя также, только вместо фильмов — мюзиклы. — Дурацкий фильм, — Сынмин слегка поморщился, а над их головами включился еще один фонарь уличного освещения, отчего его пиджак заблестел еще сильнее. — Почему они в конце разъехались? Можно же оставаться на связи даже на расстоянии. Блин, двадцать первый век на дворе, можно было просто зависать в соцсетях и оставаться в отношениях. — Ну, там все сложнее, наверное… Честно говоря, я и сам не понял. Но главное то, что там оба шли к мечте — и в итоге у них получилось. — Ага, вот только актрису за шкирку на прослушивание притащил Райан Гослинг. Кто меня будет по Парижу таскать? — Ну, — Хёнджин развернулся к Сынмину и развел руками, держа свою сигарету зубами. — Хван Хёнджин? Сынмин посмотрел на него и вскинул брови — а затем улыбнулся. А у Хёнджина что-то отмерло с облегчением внутри — он уже успел подумать, что шутка про Райана Гослинга была слишком уебанской и тупой. Обаятельным мастером флирта в их ресторане был один единственный Минхо. — Да я думал об этом, — Сынмин опустил взгляд, уходя в свои мысли. — После гастролей переехать в Париж, пытаться устроиться здесь… — У тебя есть еще год, чтоб все взвесить и решить, если я правильно понял, — Хёнджин поднялся, потому что ноги уже начали затекать, да и ресторан нужно было готовить к закрытию. — Но я уверен, что ты еще найдешь своего слушателя. — Надеюсь, — Сынмин достал телефон, чтоб начать что-то искать в нем. — Только где их искать. — Ну, — Хёнджин засунул руки в карманы, ожидая своего собеседника на прощальное рукопожатие. — Я бы послушал, как ты поешь. Сынмин улыбнулся снова — но уже слегка смущенно, и Хёнджин мог поклясться, что у того уши цветом слились с переливающимся пиджаком. А затем протянул ему свой телефон. — Это что? — Ну у тебя же есть Какао? — Нет, только латте и кофе-глясе. Передам заказ бармену. — Умник, — Сынмин цыкнул, не теряя улыбки. — Добавь меня там, мы же не в «Ла-Ла Ленде». Хёнджин подумал, что ночью после работы обязательно пересмотрит этот фильм.